Итак, я решился, в последний раз подбросил ключи, на лету поймал и
сунул в карман. Вышел из дому и сел в машину.

6
Призрачно белый туман тонкой пеленой стлался над болотом и завивался
у подножия пригорка, на котором стояла хижина Шкалика. Дальше, за этой
плоской белизной, вздымалась смутная тень: среди болота торчал поросший
лесом островок.
Я остановил машину и вылез; в нос ударил едкий болотный дух: пахло
тлением, плесенью, гниющими травами, ржавой стоячей водой. В сущности, не
такой уж тошнотворный завах, и, однако, было в нем что-то нечистое, меня
даже передернуло. Вероятно, к этому можно привыкнуть, подумал я. Шкалик
живет здесь так долго, что, скорей всего, принюхался и уже ничего не
чувствует.
Я оглянулся на город - сквозь темную массу мрачных, будто в дурном
сне приснившихся деревьев на миг блеснул луч уличного фонаря, что
раскачивался на ветру. Да, можно не беспокоиться, я наверняка доехал
незамеченным. Прежде чем свернуть с шоссе, я погасил фары и дальше, по
проселочной дороге, которая, петляя, доходила до хижины Гранта, полз, как
черепаха, при одном лишь тусклом свете луны.
Яко тать в нощи, подумалось мне. Да так оно и есть, вот только красть
я ничего не собираюсь.
Тропинка привела меня к двери, слепленной, будто из заплат, из
кривых, бросовых дощечек и обрезков; дверь заперта была на тяжелый засов с
огромные висячим замком. Я попробовал один из больших ключей, он подошел,
дужка замка откинулась. Толкнул дверь, она со скрипом отворилась.
Я засветил карманный фонарик, который на всякий случай прихватил из
машины. С порога повел лучом вправо и влево. Стол, три стула, у одной
стены койка, у другой очаг.
И - чистота. Деревянный пол устлан заботливо пригнанными друг к другу
кусками линолеума. И линолеум протерт до блеска. Стены оштукатурены и
тщательно оклеены клочками обоев, причем на какое-либо соответствие света
и узора мастеру было в высшей степени наплевать.
Медленно поводя по сторонам лучом фонаря, я вошел в комнату. Теперь,
кроме самых больших вещей, которые первыми бросились мне в глаза, - печка,
стол, стулья, кровать, я стал замечать и другие, помельче.
И среди прочего - то, что должен был бы заметить прежде всего, но
почему-то не заметил: на столе стоял телефон.
Я направил на него луч фонаря и долгие секунды смотрел, проверял то,
что было очевидно с самого начала, с самого первого взгляда: у этого
телефона не было ни диска, ни провода. Да и окажись у него провод, его
здесь не к чему было бы присоединить: телефонная линия никогда не доходила
до этой халупы на краю болота.
Стало быть, их три... то есть, это я знаю три. Один стоял у меня в
конторе, другой - в кабинете Джералда Шервуда, а вот и еще один - в лачуге
первейшего милвиллского лодыря и забулдыги.
А впрочем, не такой уж он забулдыга, как воображает весь Милвилл.
Мы-то думали, он зарос грязью в своей развалюхе. А между тем пол вымыт,
стены оклеены обоями, все чисто и опрятно.
Джералд Шервуд, я и Шкалик Грант - что, спрашивается, может нас
объединять? И сколько еще в Милвилле таких телефонов? С кем еще соединяют
нас неведомые, непонятные узы?
Я повел фонариком, луч взобрался на постель, застланную лоскутным
одеялом - не смятым, не скомканным, а расправленным гладко, без единой
морщинки. А потом луч осветил еще столик по ту сторону кровати. Под ним
стояли две картонные коробки. Одна без всякой надписи, на крышке другой
яркие крупные буквы - известная марка превосходного шотландского виски.
Я подошел к столику и вытащил ящик из-под виски. То, что я в нем
увидел, меня огорошило. Я думал, там сложено белье и прочие пожитки или
свален никчемный старый хлам, но никак не ожидал, что это и правда виски.
Не веря глазам, я доставал бутылку за бутылкой - непочатые, даже
нераскупоренные. Потом снова поставил их все в ящик и осторожно присел на
корточки. Где-то внутри росло желание расхохотаться... но, если вдуматься,
тут было не до смеха.
Только сегодня Шкалик выклянчил у меня доллар, уверяя, что ему с
самого утра нечем было промочить горло. А в это самое время у него под
столом стоял целый ящик первоклассного виски.
Неужели весь его вид, его повадки завзятого пьяницы и забулдыги -
просто маскарад? Грязные, обломанные ногти; мятая драная одежда; вечно
небритая физиономия и немытая шея, и вечно он клянчит на выпивку, и не
брезгует самой грязной случайной работой ради хлеба насущного... так что
же, все это - подделка и обман?
Но если это притворство, то - чего ради?
Я затолкал ящик с виски обратно под стол и вытащил вторую коробку.
Тут было уже не виски, но и не какой-нибудь старый хлам. Тут были
телефоны.
Я оцепенел, вытаращив глаза. Так, значит, вот каким образом тот
аппарат попал ко мне на стол! Его принес Шкалик, а потом дожидался меня,
подпирая стенку. Возможно, выходя из конторы, он увидал меня в конце улицы
- и попытался единственно правдоподобным образом объяснить, с какой стати
он тут околачивается. А может быть, это просто нахальство и больше ничего.
И все время он втихомолку надо мной насмехался.
Нет, неправда. Не станет Грант надо мной насмехаться. Мы с ним
старые, верные друзья, и не станет он надо мной измываться и дурачить
меня. Тут кроется что-то серьезное, что-то очень, очень серьезное, тут
совсем не до смеха.
Если это Шкалик принес телефон ко мне в контору, так, может, он сам
его и забрал? Может, потому он и заявился вечером ко мне домой - хотел
объяснить, отчего телефон исчез?
Нет, едва ли. Не похоже.
Но если телефон забрал не Шкалик, значит, тут замешан кто-то еще.
Вынимать телефоны из коробки не было никакой надобности, я отлично
знал, что это такое. И все-таки вытащил их - и, конечно, не ошибся. Ни
дисков, ни проводов у них не было.
Я поднялся на ноги и постоял в раздумье, глядя на тот телефон, что
стоял на столе; потом решился, подошел к столу и снял трубку.
- Слушаю! - отозвался уже знакомый мне деловитый голос. - Что вы
можете сообщить?
- Это не Шкалик говорит, - сказал я. - Шкалика отвезли в больницу. Он
заболел.
Короткая заминка, потом голос сказал:
- А, это мистер Брэдшоу Картер, не так ли? Очень мило, что вы
позвонили.
- Я нашел телефонные аппараты у Шкалика. Я сейчас у него дома. А тот
телефон, который был у меня в конторе, куда-то пропал. И я виделся с
Джералдом Шервудом. Мне кажется, приятель, вам пора объясниться начистоту.
- Да, конечно, - сказал голос. - Как я понимаю, вы согласны
представлять наши интересы.
- Стоп, одну минуту. Сперва объясните толком, в чем дело. И дайте мне
время подумать.
- Ну, вот что, - сказал голос, - вы все обдумайте и позвоните нам. А
что вы сказали про Шкалика, куда его увезли?
- В больницу. Он заболел.
- Почему же он не сообщил нам! - ахнули в трубке. - Мы бы привели его
в порядок. Ведь он прекрасно знает...
- Может быть, он просто не успел. Когда я его нашел, он был очень
плох.
- Как называется то место, куда его увезли?
- Элмор. Элморская больница.
- Элмор. Да, да, конечно. Мы знаем, где это.
- Может, вы и Гринбрайер знаете?
Сам не понимаю, как это сорвалось у меня с языка. Я и не думал про
Гринбрайер. Он вдруг выскочил из подсознания - быть может, где-то там, в
глубине, наши здешние происшествия связались для меня с тем, что
рассказывал о своей работе Элф.
- Гринбрайер? Да, разумеется. Это в, штате Миссисипи. Маленький
город, совсем как Милвилл. Так вы нас известите? Когда окончательно
примете решение, вы нас известите?
- Извещу.
- Большое спасибо, сэр. Рады будем сотрудничать с вами.
И телефон заглох.
Значит, и в Гринбрайере тоже. Не только в Милвилле. А может, и во
всем свете то же самое. Кой черт, что же это творится?
Надо поговорить с Элфом. Пойду сейчас домой и позвоню ему. Или лучше
поеду к нему, поговорим с глазу на глаз. Наверно, он уже в постели -
придется разбудить. Прихвачу чего-нибудь выпить.
Я взял телефон под мышку и вышел. Притворил дверь, проверил,
защелкнулся ли замок, и пошел к своей машине. Открыл заднюю дверцу,
поставил телефон на пол и накрыл плащом (он лежат сложенный на заднем
сиденье).
Глупо, конечно, а все же как-то спокойнее, когда эта штука спрятана
подальше и не бросается в глаза.
Потом я сел за руль и задумался. Пожалуй, не стоит ничего делать
второпях, очертя голову. Завтра утром мы с Элфом все равно увидимся, и
тогда будет вдоволь времени на разговоры: если надо проговорим хоть целую
неделю. А пока попробую сам обмозговать положение.
Час уже поздний, а надо еще собрать и уложить в машину все, что нужно
для рыбалки и хоть немного поспать.
Не делай глупостей, говорил я себе. Не спеши. Постарайся все
продумать.
Дельный совет. Только для кого-нибудь другого. И даже для меня - но
только в другое время и при других обстоятельствах. А тут надо было
действовать совсем иначе. Надо было гнать во весь дух к "Стоянке Джонни" и
вломиться к Элфу. Быть может, тогда все пошло бы по-другому. А впрочем,
кто его знает. Наверняка никогда ничего не знаешь.
Короче говоря, я все таки вернулся домой, уложил рыболовную снасть и
все прочее в машину, соснул часок-другой (теперь понять не могу, как мне
удалось уснуть), а ни свет ни заря меня поднял будильник.
И, не успев добраться до Элфа, я наткнулся на невидимый барьер.

7
- Эй! - радостно окликнуло меня развеселое пугало.
Он стоял передо мной нагишом и, пуская слюну, пересчитывал
собственные пальцы.
Обознаться было невозможно. За минувшие годы он ничуть не изменился.
Все то же безмятежно тупое выражение лица, лягушачий рот до ушей, в глазах
ни искорки мысли. Как и все в Милвилле, я не видел его целых десять лет,
но, казалось, он не стал старше. Разве что волосы отросли и спадали на
плечи, но он так и остался безусым. Просто всю физиономию покрывал
какой-то цыплячий пух. И он был совершенно голый, только на голове торчал
невообразимый соломенный колпак. Да, это был он, Таппер. Все тот же
прежний Таппер. Его нельзя было не узнать.
Он перестал считать пальцы и сглотнул слюну. Снял свою дурацкую шляпу
и протянул мне, чтобы я получше ее разглядел.
- Сам сделал! - сказал он, раздуваясь от гордости.
- Отличная шляпа, - отозвался я.
А про себя подумал: Таппер - принесла же его нелегкая! Не знаю,
откуда он вдруг взялся, но хуже времени выбрать не мог. У Милвилла сейчас
хватает забот, ему пока не до Тапперов.
- Твои папа, - сказал Таппер Тайлер. - Где твой папа, Брэд? Мне надо
ему кой-чего сказать.
А голос? Как можно было его не узнать? И как я мог забыть, что у
Таппера необычайный дар подражания? Он всегда мастерски передразнивал
любую птицу, лаял, мяукал и, к восторгу окружавшей его плотным кольцом
хохочущей детворы, разыгрывал целые сценки - драку кошки с собакой или
перебранку двух соседей.
- Твой папа? - повторил Таппер.
- Пойдем-ка в дом, - сказал я. - Дам тебе что-нибудь надеть. Нечего
разгуливать, в чем мать родила.
Он рассеянно покивал.
- Цветы, - сказал он. - Много-много, красивые.
И развел руки, показывая, как много цветов.
- Луга, луга. Всюду цветы. Конца-краю нет. И все лиловые. Такие
красивые, и пахнут как хорошо, и какие добрые.
Рукой, похожей на птичью лапу, он утер подбородок, по которому во
время этой длинной речи побежала струйка слюны. Потом вытер ладонь о
бедро.
Я взял его за локоть, повернул и повел к дому.
- А твой папа? Мне надо рассказать твоему папе про цветы.
- После расскажешь.
Я заставил его подняться на веранду, подтолкнул к двери и вошел
следом. Вот так-то лучше. Нечего ему болтаться в таком виде по улицам,
людей пугать. А я и без того сыт по горло. Только вчера вечером у меня в
кухне валялся без памяти Шкалик, и вот заявился нагишом Таппер. Чудаки
народ неплохой, и в захолустных городишках их всегда хватает, но сейчас
это, право, некстати.
Все еще крепко держа Таппера за локоть, я привел его в спальню.
- Стой тут.
Он стал как пень посреди комнаты и только бессмысленно озирался,
разинув рот.
Я отыскал рубашку, штаны. Вытащил пару башмаков, но поглядел на его
ноги и сунул башмаки на прежнее место. Наверняка малы. У Таппера огромные,
расшлепанные ножищи - видно, многие годы топал босиком.
Я протянул ему штаны и рубаху:
- Надевай. И сиди тут. Никуда не выходи.
Он не ответил и одежду не взял. И опять принялся пересчитывать свои
пальцы.
До этой минуты мне недосуг было задумываться, а тут я впервые спросил
себя - да где же он пропадал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37