Связь с Корневым, с крышей? – это был вопрос Нине Николаевне.
– Связи нет, и Терещенко скоро не обещает. На 130-м уровне, он говорит, нужен дополнительный каскад инвертирования, а туда еще не подвели электричество. Кроме того, он сомневается, сможет ли с аппаратурой подняться на крышу: в последних десяти этажах все на живую нитку, даже лестница без перил.
– Но Корнев и его команда как-то добрались!
– Вертолетами, Валерьян Вениаминович, с самого низу. Им и грузы так доставляют.
– Передайте Терещенко, что если через час связи не будет, то этим он окончательно докажет свое несоответствие занимаемой должности и сегодня же будет уволен. Что значит: нет электроэнергии, нельзя добраться! Есть аккумуляторы, есть подъемные люльки, те же вертолеты… Да и лестница без перил – все же лестница. Любитель комфорта!… Вы, Валя, сейчас отправляйтесь на крышу. Выразите Александру Ивановичу мое неудовольствие тем, что он не согласовал свою работу на крыше и не обеспечил связь. Известите о высоких гостях, которые рассчитывают на встречу и с ним. Пусть спускается. Сами сразу обратно, ясно?
– Мне-то ясно, а вот Александру Ивановичу… – В голосе референта не было энтузиазма. И он, и Пец понимали, что на крыше сейчас жарко и не такой человек Корнев, чтобы упустить свежего работника.
– Все, исполняйте.
И Валерьян Вениаминович проследовал в кабинет.
Главбух был бледен и трепетал. Страшнов озабоченно помаргивал. Зампред был гневно-торжественен. Все трое сидели за столом для совещаний. Перед Авдотьиным веером, как карты, были раскинуты бумаги. Как ни настраивал себя Валерьян Вениаминович, что ничего он не боится, но все-таки, живой человек, почувствовал противную дрожь в поджилках.
– Ну, знаете!… – встретил Авдотьин директора возгласом. – Я два десятка лет на контролерской работе, но подобного не видывал. Думал, в письмах и жалобах на вас процентов девяносто наврано, слишком такое казалось невероятным. А теперь убедился, что не только не наврано, но отражена в них лишь малая доля ваших, будем прямо говорить, – зампред нажал голосом, – преступлений, товарищ директор! Ваших и главного инженера.
. – Я предупреждал… предупреждал и Валерьяна Вениаминовича, и Александра Ивановича, – блеющим голосом сказал главбух. – Но они приказывали… Я предупреждал и о том, что буду вынужден сигнализировать.
«Ты сигнализировал и чист, чего же ты сидишь с видом навалившего в штаны?» – мысленно огрызнулся Пец, усаживаясь напротив Авдотьина.
– Вот, – тот нервно листал бумаги. – «Оплатить. Пец», «Оплатить под мою ответственность». И будет ответственность, очень серьезная, за вопиющее попрание финансовой дисциплины, за левачество… А нарушения трудовых законов! Вот: приказы о повышении в должностях одних и тех же лиц дважды и трижды в течение недели. Увольнения без предшествующих взысканий, немедленные: «…лишить пропуска и выдворить с территории института до 24.00»! Вы что – диктатором себя возомнили, удельным князем? Да за все эти художества вас и Корнева необходимо судить!
– Ну-ну, – подал голос Страшнов, – зачем такие слова?
– А как вы думаете?! – разгоряченно повернулся к нему зам.
– Что ж, – молвил Пец, – может, это действительно выход из положения: судебный процесс надо мной и Корневым. Желательно показательный, с привлечением общественности и прессы. Возможно, суд и установит, как надо работать, не нарушая законов, в условиях, никакими законами не предусмотренных.
– Смотрите, как рассуждает! – зампред даже всплеснул руками. – Вы что, хотите сказать, что для вас законы не писаны?!
Валерьян Вениаминович тоже разгорячился от нервного разговора, хотел ответить резко. Но его опередил Страшнов.
– Но ведь, кроме шуток, Федор Федорович, все так и есть, – мягко заговорил он, – не написаны еще для неоднородного пространства и времени законы и инструкции. Со столь серьезной спецификой нельзя не считаться… Я одного не пойму, Валерьян Вениаминович, – повернулся он к Пецу, – почему вы не обратились со своими затруднениями к нам? Обсудили бы, придумали что-нибудь вместе. Ведь насчет благожелательного отношения крайкома у вас сомнений быть не должно: средства и фонды для вас изыскивали, кадрами помогали…
– Раз поддержали бы, другой – отказали, третий – середка на половинку, – ответил директор. – И все это были бы полумеры, все на грани конфликта с законами. Да и времени бы это отняло у нас – самого дефицитного, нулевого! – массу. А так все грубо и просто: вот Шар, неоднородное пространство-время, сооруженная в нем за три месяца башня – мощнее Останкинской! – действующий институт, испытания, исследования… Короче, с одной стороны, наши дела, а с другой – противоречия с явно неприменимыми в наших условиях законоположениями. И надо решать не для отдельных случаев, а в целом. Так что, если хотите, мы шли на скандал с открытыми глазами и чистой совестью.
– С чистой совестью?! Люди с чистой совестью, о господи! – завелся, как с полоборота, Авдотьин. – Где этот приказ?
– Вот, – пододвинул крайнюю в веере бумагу главбух. Рука у него дрожала.
– Послушайте, Виктор Пантелеймонович, что выкомаривают эти «люди с чистой совестью». «Приказ № 249 от 10 февраля по НИИ НПВ… Пункт первый… это неважно. Ага, вот пункт четвертый: «Инженера А. А. Васюка назначить руководителем исследовательской группы высотного сектора с окладом 220 рублей в месяц». Пункт пятый, следующий: «А. А. Басистова зачислить ведущим инженером в исследовательскую группу высотного сектора с окладом 180 рублей в месяц».
– Так что? – поднял брови Страшнов.
– А то, что А. А. Васюк и А. А. Басистов – не два человека, а один: Анатолий Андреевич Васюк-Басистов. А вы о высоких материях, совести… Это же прием махровых очковтирателей!.
Прием был действительно не из светлых. Страшнов был шокирован. Пец вопросительно глянул на главного бухгалтера. Тот приподнял плечи, пробормотал: «Александр Иванович…» Да, здесь чувствовалась бойкая рука главного инженера. Но раз сделано – надо защищать.
– Васюк-Басистов… кстати, это тот самый, что проявил исследовательское мужество в Таращанской катастрофе, работает, как и многие в высотном секторе, не за двоих, а за пятерых. Сопоставьте его заработок с тем, что вверху сейчас средняя продолжительность рабочего дня около тридцати часов. А скоро будет еще больше. Или и в этом случае надо руководствоваться положением, что у инженеров трудовой день не нормирован?… Хорошо. – Валерьян Вениаминович почувствовал, что пора переходить в наступление. – Наши распоряжения отменить как незаконные, меня сместить и под суд, Корнева тоже… Но не можете вы не понимать, что это не решение проблемы. А организация и исполнение работ в НПВ есть проблема – не источник наживы и злоупотребления, а большая проблема. Или и проблему закрыть за несоответствие?
– Да, Федор Федорович, – вступил секретарь крайкома, – здесь нельзя рубить сплеча, ориентируясь на живописные факты. Надо вникнуть в специфику, решить комплексно. Я не оправдываю всего, что здесь предпринято, но… Судите сами, ведь нельзя увольняемого за несоответствие работника держать положенные по закону две недели, если им соответствуют многие месяцы внутреннего времени. За эти месяцы тот дурак такого наломает!…
– Необходимо учитывать не только местную специфику, но и государственные интересы, – не поддавался зампред. – Девальвация может получиться от таких сверхзаработков.
– А вот это мне непонятно: как от нашей деятельности может получиться девальвация? – вскинул голову Пец. Даже главбух позволил себе робко улыбнуться. – Мы государству не стоим ни копейки и приносим немалую выгоду. Поинтересуйтесь у наших заказчиков: радиоэлектроников, ракетчиков, химиков – сколько денег сэкономили они благодаря ускоренным испытаниям на надежность своих устройств и материалов только на свертывании дублирующих разработок?
– На конец квартала восемьдесят два миллиона рублей, – тихо, не слишком стремясь быть услышанным, произнес главбух.
– Девальвация бывает не от того, что люди хорошо зарабатывают, а от неправильной, экономически необоснованной шкалы цен и расценок, – внес ясность бывший экономист Страшнов. – Грубо говоря, оттого, что много платят за то, что мало стоит.
– Вот-вот. А мы никого расценками не балуем, платим по общепринятым, – добавил Пец.
– Согласно тарифным справочникам, – уже чуть громче подал голос главный бухгалтер.
Зампред постепенно успокаивался. То ли внял доводам, то ли на него произвело впечатление, что не чувствует себя директор виноватым, не трепещет и не кается. Разговор далее продолжался в спокойных тонах. Порешили, что товарищ Авдотьин останется в институте до конца дня (тот легко согласился), ознакомится с ходом работ, поговорит с сотрудниками, узнает их мнение и составит свое. В тех случаях, где сочтет себя компетентным, решит сам, а в остальном («Заранее уверен, что преимущественно будет «в остальном», – подумал Пец) представит доклад в Госкомитет. Затем, видимо, придется организовать комиссию («Непременно с участием ученых», – вставил секретарь крайкома), которая все обстоятельно изучит и даст рекомендации.
– А пока как нам быть? – спросил Валерьян Вениаминович.
– Пока?… В худшую сторону ваша практика измениться не может, потому что хуже некуда, – с остатком прежней злости сказал зампред. – Действуйте не в ущерб делу и людям. Только, – он постучал пальцем по приказу № 249, – не давайте пищи анекдотам.
Эту пилюлю пришлось проглотить. Для начала Пец отправил Авдотьина в координатор: обозреть все в целом, подумать. Потом им займется референт.
За время беседы было выкурено с десяток сигарет. Оставшись один, Валерьян Вениаминович открыл окно, чтобы проветрить кабинет. Но из подсвеченных электрическими лампами сумерек потянул сложный букет запахов: сырой бетон, неполностью сгоревший в газовых резаках ацетилен, нагретый битум, машинное масло и… – он с интересом потрепетал ноздрями, не ошибается ли, – свиной навоз. Откуда-то определенно пахло свинарником. «Что за новость? Химикалий такой употребляют, что ли?…» Пец закрыл окно, включил кондиционер.
II
В то самое время, как кабинет директора покидали высокие гости, десятью этажами ниже по лестницам осевой башни поднимался, шагая через ступеньку, долговязый черноволосый человек в берете, тренировочном синем костюме и очках. У него была такая привычка: последние пролеты преодолевать не в лифте, а пешком – для укрепления ног и настройки на дела. Сегодня Юрию Акимовичу это было особенно необходимо.
«Ну, сейчас папа Пец мне выдаст: да как вы пошли на такую авантюру, да смешали грузопоток, да поставили под угрозу ночные работы!… И отлично, и пожалуйста, пора выяснить отношения, расставить точки над «i». Существует нормальная последовательность сооружения объектов, многоуважаемый Валерьян Вениаминович: подготовка площадки, закладка фундамента, сооружение надземной части, сантехмонтаж, отделка – и только после этого сдача и ввод в эксплуатацию. И если эта последовательность нарушена, то с архитектора, как говорится, взятки гладки. А у нас она не то что нарушена, ее и не было никогда, все смешалось, как в доме Облонских. Одну подземную часть трижды перепроектировал и переделывал (сейчас снова переделывать на этот… «вихревой вороночный ввод»), четыре раза менял проект зоны эпицентра. А эти три слоя! А сдача в эксплуатацию недостроенных этажей! А спираль!…»
(«Погнался за интереснятиной в Шаре: возведение башни в неоднородном пространстве – с искривлением тяготения, ускорением времени… ах, ах! Вот и имеешь мороку на всю жизнь: чем дальше вверх, тем больше проблем».)
«…А вообще говоря. Валерьян Вениаминович, вы не очень: пока объект сооружается, архитектор на нем царь и бог. Так заведено с античных времен. А у нас здесь кто архитектор? Надсмотрщик, прораб, погоняла, разрешитель текущих забот, мальчик для битья… Кто угодно, только не творческий руководитель проекта! А ведь архитектура, смею заметить, – это искусство. Конечно, когда надо что-то, так «наш катаганский Корбюзье», ах-ах! А как начинаются осложнения, то Зискинд не так спроектировал, Зискинд не -учел специфики, Зискинд то, Зискинд се… мальчик для битья».
(«Мне показалось снизу – или в самом деле кольцо-лифт монтируют с перекосом? Да точно, слева забетонировали этажа на два выше. И куда там прораб смотрит, в осевой башне нагрузка неотцентрована, если еще кольцо добавит… Забыли, что в Таращанске НПВ выделывало, начисто забыли! Может, подняться сразу туда. минуя дирекцию? Нет, выйдет некорректно, папа Пец подумает, что я трушу, уклоняюсь от разговора».)
«…Я отпарирую очень просто: Валерьян Вениаминович, если бы я мог с вами связаться по телефону, то непременно согласовал бы. Но у вас же его нет. Бережете свой покой, а теперь сами в претензии!…»
В кабинет директора Юрий Акимович вошел энергичной походкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
– Связи нет, и Терещенко скоро не обещает. На 130-м уровне, он говорит, нужен дополнительный каскад инвертирования, а туда еще не подвели электричество. Кроме того, он сомневается, сможет ли с аппаратурой подняться на крышу: в последних десяти этажах все на живую нитку, даже лестница без перил.
– Но Корнев и его команда как-то добрались!
– Вертолетами, Валерьян Вениаминович, с самого низу. Им и грузы так доставляют.
– Передайте Терещенко, что если через час связи не будет, то этим он окончательно докажет свое несоответствие занимаемой должности и сегодня же будет уволен. Что значит: нет электроэнергии, нельзя добраться! Есть аккумуляторы, есть подъемные люльки, те же вертолеты… Да и лестница без перил – все же лестница. Любитель комфорта!… Вы, Валя, сейчас отправляйтесь на крышу. Выразите Александру Ивановичу мое неудовольствие тем, что он не согласовал свою работу на крыше и не обеспечил связь. Известите о высоких гостях, которые рассчитывают на встречу и с ним. Пусть спускается. Сами сразу обратно, ясно?
– Мне-то ясно, а вот Александру Ивановичу… – В голосе референта не было энтузиазма. И он, и Пец понимали, что на крыше сейчас жарко и не такой человек Корнев, чтобы упустить свежего работника.
– Все, исполняйте.
И Валерьян Вениаминович проследовал в кабинет.
Главбух был бледен и трепетал. Страшнов озабоченно помаргивал. Зампред был гневно-торжественен. Все трое сидели за столом для совещаний. Перед Авдотьиным веером, как карты, были раскинуты бумаги. Как ни настраивал себя Валерьян Вениаминович, что ничего он не боится, но все-таки, живой человек, почувствовал противную дрожь в поджилках.
– Ну, знаете!… – встретил Авдотьин директора возгласом. – Я два десятка лет на контролерской работе, но подобного не видывал. Думал, в письмах и жалобах на вас процентов девяносто наврано, слишком такое казалось невероятным. А теперь убедился, что не только не наврано, но отражена в них лишь малая доля ваших, будем прямо говорить, – зампред нажал голосом, – преступлений, товарищ директор! Ваших и главного инженера.
. – Я предупреждал… предупреждал и Валерьяна Вениаминовича, и Александра Ивановича, – блеющим голосом сказал главбух. – Но они приказывали… Я предупреждал и о том, что буду вынужден сигнализировать.
«Ты сигнализировал и чист, чего же ты сидишь с видом навалившего в штаны?» – мысленно огрызнулся Пец, усаживаясь напротив Авдотьина.
– Вот, – тот нервно листал бумаги. – «Оплатить. Пец», «Оплатить под мою ответственность». И будет ответственность, очень серьезная, за вопиющее попрание финансовой дисциплины, за левачество… А нарушения трудовых законов! Вот: приказы о повышении в должностях одних и тех же лиц дважды и трижды в течение недели. Увольнения без предшествующих взысканий, немедленные: «…лишить пропуска и выдворить с территории института до 24.00»! Вы что – диктатором себя возомнили, удельным князем? Да за все эти художества вас и Корнева необходимо судить!
– Ну-ну, – подал голос Страшнов, – зачем такие слова?
– А как вы думаете?! – разгоряченно повернулся к нему зам.
– Что ж, – молвил Пец, – может, это действительно выход из положения: судебный процесс надо мной и Корневым. Желательно показательный, с привлечением общественности и прессы. Возможно, суд и установит, как надо работать, не нарушая законов, в условиях, никакими законами не предусмотренных.
– Смотрите, как рассуждает! – зампред даже всплеснул руками. – Вы что, хотите сказать, что для вас законы не писаны?!
Валерьян Вениаминович тоже разгорячился от нервного разговора, хотел ответить резко. Но его опередил Страшнов.
– Но ведь, кроме шуток, Федор Федорович, все так и есть, – мягко заговорил он, – не написаны еще для неоднородного пространства и времени законы и инструкции. Со столь серьезной спецификой нельзя не считаться… Я одного не пойму, Валерьян Вениаминович, – повернулся он к Пецу, – почему вы не обратились со своими затруднениями к нам? Обсудили бы, придумали что-нибудь вместе. Ведь насчет благожелательного отношения крайкома у вас сомнений быть не должно: средства и фонды для вас изыскивали, кадрами помогали…
– Раз поддержали бы, другой – отказали, третий – середка на половинку, – ответил директор. – И все это были бы полумеры, все на грани конфликта с законами. Да и времени бы это отняло у нас – самого дефицитного, нулевого! – массу. А так все грубо и просто: вот Шар, неоднородное пространство-время, сооруженная в нем за три месяца башня – мощнее Останкинской! – действующий институт, испытания, исследования… Короче, с одной стороны, наши дела, а с другой – противоречия с явно неприменимыми в наших условиях законоположениями. И надо решать не для отдельных случаев, а в целом. Так что, если хотите, мы шли на скандал с открытыми глазами и чистой совестью.
– С чистой совестью?! Люди с чистой совестью, о господи! – завелся, как с полоборота, Авдотьин. – Где этот приказ?
– Вот, – пододвинул крайнюю в веере бумагу главбух. Рука у него дрожала.
– Послушайте, Виктор Пантелеймонович, что выкомаривают эти «люди с чистой совестью». «Приказ № 249 от 10 февраля по НИИ НПВ… Пункт первый… это неважно. Ага, вот пункт четвертый: «Инженера А. А. Васюка назначить руководителем исследовательской группы высотного сектора с окладом 220 рублей в месяц». Пункт пятый, следующий: «А. А. Басистова зачислить ведущим инженером в исследовательскую группу высотного сектора с окладом 180 рублей в месяц».
– Так что? – поднял брови Страшнов.
– А то, что А. А. Васюк и А. А. Басистов – не два человека, а один: Анатолий Андреевич Васюк-Басистов. А вы о высоких материях, совести… Это же прием махровых очковтирателей!.
Прием был действительно не из светлых. Страшнов был шокирован. Пец вопросительно глянул на главного бухгалтера. Тот приподнял плечи, пробормотал: «Александр Иванович…» Да, здесь чувствовалась бойкая рука главного инженера. Но раз сделано – надо защищать.
– Васюк-Басистов… кстати, это тот самый, что проявил исследовательское мужество в Таращанской катастрофе, работает, как и многие в высотном секторе, не за двоих, а за пятерых. Сопоставьте его заработок с тем, что вверху сейчас средняя продолжительность рабочего дня около тридцати часов. А скоро будет еще больше. Или и в этом случае надо руководствоваться положением, что у инженеров трудовой день не нормирован?… Хорошо. – Валерьян Вениаминович почувствовал, что пора переходить в наступление. – Наши распоряжения отменить как незаконные, меня сместить и под суд, Корнева тоже… Но не можете вы не понимать, что это не решение проблемы. А организация и исполнение работ в НПВ есть проблема – не источник наживы и злоупотребления, а большая проблема. Или и проблему закрыть за несоответствие?
– Да, Федор Федорович, – вступил секретарь крайкома, – здесь нельзя рубить сплеча, ориентируясь на живописные факты. Надо вникнуть в специфику, решить комплексно. Я не оправдываю всего, что здесь предпринято, но… Судите сами, ведь нельзя увольняемого за несоответствие работника держать положенные по закону две недели, если им соответствуют многие месяцы внутреннего времени. За эти месяцы тот дурак такого наломает!…
– Необходимо учитывать не только местную специфику, но и государственные интересы, – не поддавался зампред. – Девальвация может получиться от таких сверхзаработков.
– А вот это мне непонятно: как от нашей деятельности может получиться девальвация? – вскинул голову Пец. Даже главбух позволил себе робко улыбнуться. – Мы государству не стоим ни копейки и приносим немалую выгоду. Поинтересуйтесь у наших заказчиков: радиоэлектроников, ракетчиков, химиков – сколько денег сэкономили они благодаря ускоренным испытаниям на надежность своих устройств и материалов только на свертывании дублирующих разработок?
– На конец квартала восемьдесят два миллиона рублей, – тихо, не слишком стремясь быть услышанным, произнес главбух.
– Девальвация бывает не от того, что люди хорошо зарабатывают, а от неправильной, экономически необоснованной шкалы цен и расценок, – внес ясность бывший экономист Страшнов. – Грубо говоря, оттого, что много платят за то, что мало стоит.
– Вот-вот. А мы никого расценками не балуем, платим по общепринятым, – добавил Пец.
– Согласно тарифным справочникам, – уже чуть громче подал голос главный бухгалтер.
Зампред постепенно успокаивался. То ли внял доводам, то ли на него произвело впечатление, что не чувствует себя директор виноватым, не трепещет и не кается. Разговор далее продолжался в спокойных тонах. Порешили, что товарищ Авдотьин останется в институте до конца дня (тот легко согласился), ознакомится с ходом работ, поговорит с сотрудниками, узнает их мнение и составит свое. В тех случаях, где сочтет себя компетентным, решит сам, а в остальном («Заранее уверен, что преимущественно будет «в остальном», – подумал Пец) представит доклад в Госкомитет. Затем, видимо, придется организовать комиссию («Непременно с участием ученых», – вставил секретарь крайкома), которая все обстоятельно изучит и даст рекомендации.
– А пока как нам быть? – спросил Валерьян Вениаминович.
– Пока?… В худшую сторону ваша практика измениться не может, потому что хуже некуда, – с остатком прежней злости сказал зампред. – Действуйте не в ущерб делу и людям. Только, – он постучал пальцем по приказу № 249, – не давайте пищи анекдотам.
Эту пилюлю пришлось проглотить. Для начала Пец отправил Авдотьина в координатор: обозреть все в целом, подумать. Потом им займется референт.
За время беседы было выкурено с десяток сигарет. Оставшись один, Валерьян Вениаминович открыл окно, чтобы проветрить кабинет. Но из подсвеченных электрическими лампами сумерек потянул сложный букет запахов: сырой бетон, неполностью сгоревший в газовых резаках ацетилен, нагретый битум, машинное масло и… – он с интересом потрепетал ноздрями, не ошибается ли, – свиной навоз. Откуда-то определенно пахло свинарником. «Что за новость? Химикалий такой употребляют, что ли?…» Пец закрыл окно, включил кондиционер.
II
В то самое время, как кабинет директора покидали высокие гости, десятью этажами ниже по лестницам осевой башни поднимался, шагая через ступеньку, долговязый черноволосый человек в берете, тренировочном синем костюме и очках. У него была такая привычка: последние пролеты преодолевать не в лифте, а пешком – для укрепления ног и настройки на дела. Сегодня Юрию Акимовичу это было особенно необходимо.
«Ну, сейчас папа Пец мне выдаст: да как вы пошли на такую авантюру, да смешали грузопоток, да поставили под угрозу ночные работы!… И отлично, и пожалуйста, пора выяснить отношения, расставить точки над «i». Существует нормальная последовательность сооружения объектов, многоуважаемый Валерьян Вениаминович: подготовка площадки, закладка фундамента, сооружение надземной части, сантехмонтаж, отделка – и только после этого сдача и ввод в эксплуатацию. И если эта последовательность нарушена, то с архитектора, как говорится, взятки гладки. А у нас она не то что нарушена, ее и не было никогда, все смешалось, как в доме Облонских. Одну подземную часть трижды перепроектировал и переделывал (сейчас снова переделывать на этот… «вихревой вороночный ввод»), четыре раза менял проект зоны эпицентра. А эти три слоя! А сдача в эксплуатацию недостроенных этажей! А спираль!…»
(«Погнался за интереснятиной в Шаре: возведение башни в неоднородном пространстве – с искривлением тяготения, ускорением времени… ах, ах! Вот и имеешь мороку на всю жизнь: чем дальше вверх, тем больше проблем».)
«…А вообще говоря. Валерьян Вениаминович, вы не очень: пока объект сооружается, архитектор на нем царь и бог. Так заведено с античных времен. А у нас здесь кто архитектор? Надсмотрщик, прораб, погоняла, разрешитель текущих забот, мальчик для битья… Кто угодно, только не творческий руководитель проекта! А ведь архитектура, смею заметить, – это искусство. Конечно, когда надо что-то, так «наш катаганский Корбюзье», ах-ах! А как начинаются осложнения, то Зискинд не так спроектировал, Зискинд не -учел специфики, Зискинд то, Зискинд се… мальчик для битья».
(«Мне показалось снизу – или в самом деле кольцо-лифт монтируют с перекосом? Да точно, слева забетонировали этажа на два выше. И куда там прораб смотрит, в осевой башне нагрузка неотцентрована, если еще кольцо добавит… Забыли, что в Таращанске НПВ выделывало, начисто забыли! Может, подняться сразу туда. минуя дирекцию? Нет, выйдет некорректно, папа Пец подумает, что я трушу, уклоняюсь от разговора».)
«…Я отпарирую очень просто: Валерьян Вениаминович, если бы я мог с вами связаться по телефону, то непременно согласовал бы. Но у вас же его нет. Бережете свой покой, а теперь сами в претензии!…»
В кабинет директора Юрий Акимович вошел энергичной походкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70