Ведь без меня бы Марголин вряд ли вышел туда. — Он поднял глаза к потолку. — А те платят изрядно. Ну да ничего, не разорятся, еще заработают. Мышка, бегающая по хлебу, голодной не останется. К ним деньги сами липнут. Не то что к нам с вами.
Он уже ставил меня на одну полку с собой.
— И все-таки Савицкую следовало убить. Тогда бы Арчи Гудвин не скоро вспомнил, кто он. Если бы такое случилось вообще…
У Раскатова заколотилась жилка на виске. В остальном лицо осталось непроницаемым.
— То есть вы вспомнили только из-за Савицкой?
— Да, именно она была катализатором.
— Понятно. — Он слегка помрачнел. — Тогда вы должны были вспомнить и еще одно. Никто вас не принуждал участвовать в эксперименте.
— Это я тоже вспомнил. Правда, большого выбора у меня и не было.
Жилка на виске Раскатова перестала биться. Нет, все-таки передо мной сидел железный человек. Работа в органах выковывает характеры. А слабохарактерные отправляются в шлак.
— Выбор у вас имелся, — сказал железный человек. — Вы могли бы пойти в камеру смертников. Но вам захотелось половить рыбку в мутной воде. А вдруг?! И вы еще упрекаете в чем-то меня! Такие, как вы, душу дьяволу продадут, лишь бы за жизнь уцепиться! Мне вас жаль, но редко кому удается и на елку влезть, и задницу не ободрать. — Он явно перешел в наступление.
— Я вас ни в чем не упрекаю, — сказал я. И понял, что это звучит, как оправдание. — Бог рассудит, кто из нас чернее.
— Я атеист, — ответил он с какой-то странной гордостью. — Я признаю только людской суд… А что касается вашей жены, так не все еще потеряно. Стоит моим людям получить сообщение о том, что со мной произошло… произошел несчастный случай, как ваша жена будет немедленно ликвидирована.
— Черта с два! — сказал я. — Она еще вчера исчезла из лап ваших людей. И если вы об этом еще не знаете, значит, потеряли управление ситуацией.
Его лицо вдруг налилось кровью.
— Мальчишка! — прорычал он. — Щенок!.. Думаешь, отказался быть карателем, так уже герой! Думаешь, благодарные потомки тебе памятник поставят!
Я даже опешил: настолько внезапным был переход от железного спокойствия к еле сдерживаемому взрыву. Но понять его было можно: он не сидел под дулом пистолета, наверное, уже лет двадцать. И вряд ли за эти двадцать лет от кого-нибудь, кроме собственного начальства, слышал о том, что не владеет ситуацией. Такие, как он, владеют ситуацией всегда. И не приговоренному к смертной казни преступнику сбивать им рту в игре!..
— Ладно, — проговорил я примирительно. — Мое предложение остается в силе. Шкатулки продаются.
Кровь медленно отхлынула от его лица. Уголки рта поднялись в ухмылке. Он почувствовал, что противник сдается сам.
— Но нужны гарантии, — продолжал я.
— Гарантии? — Он фыркнул. — Гарантии предоставляет Сбербанк.
— У меня есть гарантии и помимо Сбербанка. Десятое управление Министерства внутренних дел, к примеру. То, что спасает пленных узников и поджигает дачи в Елизаветинке.
У него не отвалилась челюсть. И не вылезли на лоб глаза.
— Что ж, спасибо за информацию, — сказал он, сжимая кулаки. — Я давно догадывался, что Борзунов под меня копает. Собственно, для этого я и запустил тебя в этот муравейник. Приятное с полезным, так сказать… Чтоб яйцеголовые наши с их компьютерными программами были довольны… Чтоб Марголина мне нашел человек со стороны… И чтоб Десятое управление проявило себя, если обложить меня решили. Нет, Борзунов, хрен тебе тут обломится. — Он посмотрел мне в глаза. — Хорошо. Будут гарантии. Трое суток даю, чтобы ты купил себе новые документы. А потом, извини, объявляю всероссийский розыск. Бежавший из-под стражи преступник — это серьезно, сам понимаешь. — Он даже не заметил, как перешел на «ты». — Тех денег, что я за шкатулки выплачу, хватит на два комплекта документов — для тебя и для жены. Устраивает?
Кошка вовсю играла с мышкой.
— Вполне. — Я делал вид, будто и не догадываюсь об этой игре. — Только у вас нет денег!
Он усмехнулся моей недогадливости:
— Деньги в сейфе. Впрочем, они нам не понадобятся. — И негромко добавил: — Валенсия осталась свободе.
Я обмяк в кресле, расслабил мышцы, уронил колени руку с «етоичем».
Раскатов удовлетворенно потер руки и встал:
— Зачем нам деньги? От преступников не откупаются, их берут и сажают.
Он успел сделать в мою сторону только один шаг и тут же замер, поскольку я прекратил игру. Вскинув «етоича», я сказал:
— Валенсия сдалась на милость победителя. Ваша кодовая фраза тут не проходит.
Вот теперь он по-настоящему растерялся. Однако не надолго, секунды на две, не больше.
— Значит, смерть Кунявского — ваших рук дело? Эта мысль приходила мне в голову, однако показалась невозможной. Что ж, значит, Инга и в самом деле оказалась предательницей. — Он поднял руки. — Тем не менее деньги в сейфе.
— Ну так доставайте, — сказал я. Он медленно подошел к сейфу, принялся набирать код. И все это время не переставал говорить:
— Купите себе новые документы, уедете куда-нибудь подальше. Скажем, в Омск. Или в Читу. На работу устроитесь. Ксивщики ведь не просто пластиковые карточки продают, они и через компьютерные системы все данные проводят. Потому и дерут много. Тому надо отстегнуть и этому.
Дверца сейфа открылась, и мой благодетель оглянулся, кинул на меня цепкий взгляд.
Я сидел абсолютно расслабленно: мол, не собираюсь я тебе стрелять в спину.
Раскатов вновь повернулся к сейфу, не переставая говорить, сунул руку в распахнувшийся зев.
— А как устроитесь на работу, — я бесшумно вылетел из кресла и мягко шагнул в сторону, — так и жизнь другой станет! — Он стремительно развернул торс.
Чпок! — пуля прошила спинку кресла в том месте, перед которым секунду назад стучало мое сердце.
Возможности выстрелить повторно я ему не дал.
Чпок! — ответная пуля пробила ему лоб. Остатки волос на его голове встали дыбом. В глазах застыло безмерное удивление — ведь «рубашка», в которую он так верил, на этот раз не спасла. И, кажется, он даже успел понять, что нарвался на еще большего везунчика. Шумно вздохнул. И рухнул лицом на пол.
— Не люблю стрелять в безоружных людей, — сказал я.
Спрятал пистолет и подошел к сейфу.
Деньги там и в самом деле были. Прохладные пачки стобаксовок в банковской упаковке. Ровно восемь штук. Тут хватило бы на документы для великолепной семерки. Или для семи самураев.
Я переложил пачки в сумку. Протер носовым платком ручки ящиков стола и подлокотники кресла, в котором сидел. Потом протер ствол пистолета, отобранного у Раскатова. Подхватил сумку и вышел. Аккуратно протер ручки дверей и положил платок в карман.
Ноги сами понесли меня к выходу. Однако сразу я не ушел. Повернул в обратную сторону, остановился перед кабинетом номер пять. Дверь была не закрыта, и я толкнул ее ногой.
Инга сидела в кресле, откинув голову на спинку.
В том месте, где блузка обтягивала левую грудь, расплылось кровавое пятно. Да, Раскатов рубил концы решительно. Но Ингу бы ему не простили в любом случае.
«Спарились и разбежались»— вспомнил я. В кабинет заходить не стал. Мое тело с наслаждением вспоминало тело мертвой женщины, но я-нынешний эту женщину не любил. Она была слишком решительна для меня. В постели с нею хорошо, но в жизни — все равно что ходить по минному полю. Я не сапер! Я просто солдат, к тому же — бывший. Инга влезла в мужскую игру, и моей вины в том, что она проиграла, нет. Я ее предупреждал.
Бросив последний взгляд на застывшее лицо, которое столько раз целовал Арчи Гудвин, я вздохнул и мягко зашагал к выходу.
Глава 63
Оставалось произвести последний расчет с теми, кто убил моего сына. И теперь, после встречи с Поливановым-Раскатовым, я знал, как найти ту кассу, которая примет мою плату.
Покинув Семнадцатую линию, я вышел на Малый проспект и остановился у первого попавшегося телефона-автомата. Набрал знакомый номер, приложил к микрофону носовой платок.
— Алло! — ответил женский голос, глубокий, как Марианская впадина.
— Добрый день! Мне нужна Альбина Васильевна.
— Альбиночки нет дома. А кто ее спрашивает?
— Альбиночка дома. А спрашивает человек, у которого хранятся восемь хрустальных шкатулок, о которых она знает. Скажите ей, что они продаются.
— Хорошо, подождите.
Наступила пауза. Потом голос Паутовой-старшей произнес:
— А вы не могли бы перезвонить попозже? Скажем, через час?
— Нет, не мог бы. Через час я найду другого покупателя.
Последовала новая пауза. Затем трубку взяла сама Альбина.
— Шкатулки при вас?
— При мне.
— А кто вы такой?
— Человек, — сказал я. — Хомо сапиенс.
— И сколько вы хотите за шкатулки, хомо сапиенс?
— Поторгуемся и выясним…
Наступило молчание. Я почти слышал, как в мозгу у нее проворачиваются шарики. Видно, стоящая перед нею проблема была посложнее, чем снять «рубашку»с беззащитного младенца…
— Хорошо, — сказала она наконец. — Давайте встретимся сегодня в семь возле станции метро «Достоевская», у выхода. Как я вас узнаю?
— Невысокий, лысый и с бородой. До встречи в семь! — Я повесил трубку, представил, как она сейчас звонит Раскатову, и мне стало ее жаль. А потом я вспомнил своего сына, и жалость тут же прошла. Осталось лишь ожесточение…
Шагая к метро, я продолжал думать о нашем с Катей ребенке. Сейчас бы ему исполнился год. Он бы уже ходил и пытался произнести первые слова. Или в год дети еще не ходят и не говорят?.. Ну все равно. Я бы возвращался вечером домой и приносил бы ему книжки с картинками… Черта с два я предоставлю eй время до семи! Черта с два я предоставлю ей возможность приготовиться! Черта с два я предоставлю ей возможность сделать что бы то ни было! Ведь теперь, когда она научилась снимать «рубашки» без физического ущерба для новорожденных, ей даже не требуется входить в сговор с врачом. И никому никогда в голову не придет, что его малыш неудачлив в жизни только потому, что роды принимала рыжая зеленоглазая акушерка, слишком похожая на подростка, чтобы ее можно было хоть в чем-то заподозрить. А замену Раскатову, с ее умением влиять на мужчин, Альбина отыщет очень быстро. Слишком много у нас желающих торговать — чем угодно. От чужой смерти до собственных детей. Не зря Иисус изгонял торговцев из храма!.. Без них жизнь невозможна, но и полную свободу им давать тоже нельзя! Впрочем, как и любому другому профессиональному племени — хоть военным, хоть политикам. Все сразу начинают тянуть одеяло на себя, думать в первую очередь о своих интересах!
Я добрался до улицы Рубинштейна, нырнул под арку, во двор-колодец. И вдруг понял, что сюда мне еще рано. Развернулся на сто восемьдесят градусов и направился туда, где обитают торговцы пищей и предсказаниями. Давешняя цыганка подошла сама.
— Привет, бриллиантовый! Не Земфиру ли, случаем, ищешь? Так я вот она.
— Тебя зовут Земфира? — сказал я.
— Да, алмазный… Опять погадать надо? Неужели в прошлый раз ошиблась?
— Не ошиблась. Все так и есть. И дорога в казенный дом, и блондинка, и ребенок мертвый… Хочу теперь знать, почему я должен опасаться девицы рыжей и зеленоглазой.
— Вон чего захотел! — Земфира усмехнулась. — Все просто, алмазный. Она в тот день подошла ко мне, показала тебя и попросила раздобыть три волоска с твоей прически.
— Рыжая была здесь, на рынке?!
— Конечно, изумрудный! Волоски я ей отдала, потому что знала: она не сможет тебе навредить.
Все стало окончательно ясно. Теперь я знал наверняка, чьи пальцы крутили меня в снах, пытаясь проткнуть копьем грудь. Ведьма пыталась устроить мне «аварию мотора». И любой патологоанатом сказал бы после вскрытия: «Разрыв сердца. Надо было парню поменьше курить!»
— А откуда, Земфира, ты узнала, что она не сможет мне навредить?
— Алмазный мой! — Лицо цыганки тронула лукавая улыбка. — Я же гадалка! Хочешь, еще погадаю? Позолоти ручку!
Я дал ей десятку.
Земфира сунула ее за вырез платья, взяла мою ладонь, стиснула в руке.
— Опять впереди дорога в казенный дом, красавчик. И по-прежнему сохнет по тебе блондинка. Второй твой ребеночек будет здоровый и очень-очень счастливый. А опасаться тебя надо деве рыжей и зеленоглазой.
— Это верно, Земфира, — сказал я. — Опасаться ей ox как надо!.. А что там с казенным домом? Вернусь я из него?
— Не знаю, алмазный. — Земфира тряхнула жгуче-черными волосами. — Не вижу.
Я достал еще десятку, протянул ей. Она оттолкнула мою руку:
— Не надо, бриллиантовый! Не вижу я. Честно говоря, и казенного дома не вижу. Так сказала, для красного словца.
— А что же ты вообще видишь?
— Вижу, что тебя очень изменило. Ребенок твой умерший с тобой. Он взял на себя твою смерть. Вот и все, что я вижу.
— Значит, соврала?
— Зачем соврала? Люди платят за приятное. За неприятное никто платить не станет. И во второй раз не придет. И ты бы только ради вопросов о рыжей не пришел.
— Пришел бы!
Земфира покачала головой:
— Не пришел бы. Ты ведь и так обо всем догадывался. — Она была права. В чем в чем, а в психологии людской она разбиралась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Он уже ставил меня на одну полку с собой.
— И все-таки Савицкую следовало убить. Тогда бы Арчи Гудвин не скоро вспомнил, кто он. Если бы такое случилось вообще…
У Раскатова заколотилась жилка на виске. В остальном лицо осталось непроницаемым.
— То есть вы вспомнили только из-за Савицкой?
— Да, именно она была катализатором.
— Понятно. — Он слегка помрачнел. — Тогда вы должны были вспомнить и еще одно. Никто вас не принуждал участвовать в эксперименте.
— Это я тоже вспомнил. Правда, большого выбора у меня и не было.
Жилка на виске Раскатова перестала биться. Нет, все-таки передо мной сидел железный человек. Работа в органах выковывает характеры. А слабохарактерные отправляются в шлак.
— Выбор у вас имелся, — сказал железный человек. — Вы могли бы пойти в камеру смертников. Но вам захотелось половить рыбку в мутной воде. А вдруг?! И вы еще упрекаете в чем-то меня! Такие, как вы, душу дьяволу продадут, лишь бы за жизнь уцепиться! Мне вас жаль, но редко кому удается и на елку влезть, и задницу не ободрать. — Он явно перешел в наступление.
— Я вас ни в чем не упрекаю, — сказал я. И понял, что это звучит, как оправдание. — Бог рассудит, кто из нас чернее.
— Я атеист, — ответил он с какой-то странной гордостью. — Я признаю только людской суд… А что касается вашей жены, так не все еще потеряно. Стоит моим людям получить сообщение о том, что со мной произошло… произошел несчастный случай, как ваша жена будет немедленно ликвидирована.
— Черта с два! — сказал я. — Она еще вчера исчезла из лап ваших людей. И если вы об этом еще не знаете, значит, потеряли управление ситуацией.
Его лицо вдруг налилось кровью.
— Мальчишка! — прорычал он. — Щенок!.. Думаешь, отказался быть карателем, так уже герой! Думаешь, благодарные потомки тебе памятник поставят!
Я даже опешил: настолько внезапным был переход от железного спокойствия к еле сдерживаемому взрыву. Но понять его было можно: он не сидел под дулом пистолета, наверное, уже лет двадцать. И вряд ли за эти двадцать лет от кого-нибудь, кроме собственного начальства, слышал о том, что не владеет ситуацией. Такие, как он, владеют ситуацией всегда. И не приговоренному к смертной казни преступнику сбивать им рту в игре!..
— Ладно, — проговорил я примирительно. — Мое предложение остается в силе. Шкатулки продаются.
Кровь медленно отхлынула от его лица. Уголки рта поднялись в ухмылке. Он почувствовал, что противник сдается сам.
— Но нужны гарантии, — продолжал я.
— Гарантии? — Он фыркнул. — Гарантии предоставляет Сбербанк.
— У меня есть гарантии и помимо Сбербанка. Десятое управление Министерства внутренних дел, к примеру. То, что спасает пленных узников и поджигает дачи в Елизаветинке.
У него не отвалилась челюсть. И не вылезли на лоб глаза.
— Что ж, спасибо за информацию, — сказал он, сжимая кулаки. — Я давно догадывался, что Борзунов под меня копает. Собственно, для этого я и запустил тебя в этот муравейник. Приятное с полезным, так сказать… Чтоб яйцеголовые наши с их компьютерными программами были довольны… Чтоб Марголина мне нашел человек со стороны… И чтоб Десятое управление проявило себя, если обложить меня решили. Нет, Борзунов, хрен тебе тут обломится. — Он посмотрел мне в глаза. — Хорошо. Будут гарантии. Трое суток даю, чтобы ты купил себе новые документы. А потом, извини, объявляю всероссийский розыск. Бежавший из-под стражи преступник — это серьезно, сам понимаешь. — Он даже не заметил, как перешел на «ты». — Тех денег, что я за шкатулки выплачу, хватит на два комплекта документов — для тебя и для жены. Устраивает?
Кошка вовсю играла с мышкой.
— Вполне. — Я делал вид, будто и не догадываюсь об этой игре. — Только у вас нет денег!
Он усмехнулся моей недогадливости:
— Деньги в сейфе. Впрочем, они нам не понадобятся. — И негромко добавил: — Валенсия осталась свободе.
Я обмяк в кресле, расслабил мышцы, уронил колени руку с «етоичем».
Раскатов удовлетворенно потер руки и встал:
— Зачем нам деньги? От преступников не откупаются, их берут и сажают.
Он успел сделать в мою сторону только один шаг и тут же замер, поскольку я прекратил игру. Вскинув «етоича», я сказал:
— Валенсия сдалась на милость победителя. Ваша кодовая фраза тут не проходит.
Вот теперь он по-настоящему растерялся. Однако не надолго, секунды на две, не больше.
— Значит, смерть Кунявского — ваших рук дело? Эта мысль приходила мне в голову, однако показалась невозможной. Что ж, значит, Инга и в самом деле оказалась предательницей. — Он поднял руки. — Тем не менее деньги в сейфе.
— Ну так доставайте, — сказал я. Он медленно подошел к сейфу, принялся набирать код. И все это время не переставал говорить:
— Купите себе новые документы, уедете куда-нибудь подальше. Скажем, в Омск. Или в Читу. На работу устроитесь. Ксивщики ведь не просто пластиковые карточки продают, они и через компьютерные системы все данные проводят. Потому и дерут много. Тому надо отстегнуть и этому.
Дверца сейфа открылась, и мой благодетель оглянулся, кинул на меня цепкий взгляд.
Я сидел абсолютно расслабленно: мол, не собираюсь я тебе стрелять в спину.
Раскатов вновь повернулся к сейфу, не переставая говорить, сунул руку в распахнувшийся зев.
— А как устроитесь на работу, — я бесшумно вылетел из кресла и мягко шагнул в сторону, — так и жизнь другой станет! — Он стремительно развернул торс.
Чпок! — пуля прошила спинку кресла в том месте, перед которым секунду назад стучало мое сердце.
Возможности выстрелить повторно я ему не дал.
Чпок! — ответная пуля пробила ему лоб. Остатки волос на его голове встали дыбом. В глазах застыло безмерное удивление — ведь «рубашка», в которую он так верил, на этот раз не спасла. И, кажется, он даже успел понять, что нарвался на еще большего везунчика. Шумно вздохнул. И рухнул лицом на пол.
— Не люблю стрелять в безоружных людей, — сказал я.
Спрятал пистолет и подошел к сейфу.
Деньги там и в самом деле были. Прохладные пачки стобаксовок в банковской упаковке. Ровно восемь штук. Тут хватило бы на документы для великолепной семерки. Или для семи самураев.
Я переложил пачки в сумку. Протер носовым платком ручки ящиков стола и подлокотники кресла, в котором сидел. Потом протер ствол пистолета, отобранного у Раскатова. Подхватил сумку и вышел. Аккуратно протер ручки дверей и положил платок в карман.
Ноги сами понесли меня к выходу. Однако сразу я не ушел. Повернул в обратную сторону, остановился перед кабинетом номер пять. Дверь была не закрыта, и я толкнул ее ногой.
Инга сидела в кресле, откинув голову на спинку.
В том месте, где блузка обтягивала левую грудь, расплылось кровавое пятно. Да, Раскатов рубил концы решительно. Но Ингу бы ему не простили в любом случае.
«Спарились и разбежались»— вспомнил я. В кабинет заходить не стал. Мое тело с наслаждением вспоминало тело мертвой женщины, но я-нынешний эту женщину не любил. Она была слишком решительна для меня. В постели с нею хорошо, но в жизни — все равно что ходить по минному полю. Я не сапер! Я просто солдат, к тому же — бывший. Инга влезла в мужскую игру, и моей вины в том, что она проиграла, нет. Я ее предупреждал.
Бросив последний взгляд на застывшее лицо, которое столько раз целовал Арчи Гудвин, я вздохнул и мягко зашагал к выходу.
Глава 63
Оставалось произвести последний расчет с теми, кто убил моего сына. И теперь, после встречи с Поливановым-Раскатовым, я знал, как найти ту кассу, которая примет мою плату.
Покинув Семнадцатую линию, я вышел на Малый проспект и остановился у первого попавшегося телефона-автомата. Набрал знакомый номер, приложил к микрофону носовой платок.
— Алло! — ответил женский голос, глубокий, как Марианская впадина.
— Добрый день! Мне нужна Альбина Васильевна.
— Альбиночки нет дома. А кто ее спрашивает?
— Альбиночка дома. А спрашивает человек, у которого хранятся восемь хрустальных шкатулок, о которых она знает. Скажите ей, что они продаются.
— Хорошо, подождите.
Наступила пауза. Потом голос Паутовой-старшей произнес:
— А вы не могли бы перезвонить попозже? Скажем, через час?
— Нет, не мог бы. Через час я найду другого покупателя.
Последовала новая пауза. Затем трубку взяла сама Альбина.
— Шкатулки при вас?
— При мне.
— А кто вы такой?
— Человек, — сказал я. — Хомо сапиенс.
— И сколько вы хотите за шкатулки, хомо сапиенс?
— Поторгуемся и выясним…
Наступило молчание. Я почти слышал, как в мозгу у нее проворачиваются шарики. Видно, стоящая перед нею проблема была посложнее, чем снять «рубашку»с беззащитного младенца…
— Хорошо, — сказала она наконец. — Давайте встретимся сегодня в семь возле станции метро «Достоевская», у выхода. Как я вас узнаю?
— Невысокий, лысый и с бородой. До встречи в семь! — Я повесил трубку, представил, как она сейчас звонит Раскатову, и мне стало ее жаль. А потом я вспомнил своего сына, и жалость тут же прошла. Осталось лишь ожесточение…
Шагая к метро, я продолжал думать о нашем с Катей ребенке. Сейчас бы ему исполнился год. Он бы уже ходил и пытался произнести первые слова. Или в год дети еще не ходят и не говорят?.. Ну все равно. Я бы возвращался вечером домой и приносил бы ему книжки с картинками… Черта с два я предоставлю eй время до семи! Черта с два я предоставлю ей возможность приготовиться! Черта с два я предоставлю ей возможность сделать что бы то ни было! Ведь теперь, когда она научилась снимать «рубашки» без физического ущерба для новорожденных, ей даже не требуется входить в сговор с врачом. И никому никогда в голову не придет, что его малыш неудачлив в жизни только потому, что роды принимала рыжая зеленоглазая акушерка, слишком похожая на подростка, чтобы ее можно было хоть в чем-то заподозрить. А замену Раскатову, с ее умением влиять на мужчин, Альбина отыщет очень быстро. Слишком много у нас желающих торговать — чем угодно. От чужой смерти до собственных детей. Не зря Иисус изгонял торговцев из храма!.. Без них жизнь невозможна, но и полную свободу им давать тоже нельзя! Впрочем, как и любому другому профессиональному племени — хоть военным, хоть политикам. Все сразу начинают тянуть одеяло на себя, думать в первую очередь о своих интересах!
Я добрался до улицы Рубинштейна, нырнул под арку, во двор-колодец. И вдруг понял, что сюда мне еще рано. Развернулся на сто восемьдесят градусов и направился туда, где обитают торговцы пищей и предсказаниями. Давешняя цыганка подошла сама.
— Привет, бриллиантовый! Не Земфиру ли, случаем, ищешь? Так я вот она.
— Тебя зовут Земфира? — сказал я.
— Да, алмазный… Опять погадать надо? Неужели в прошлый раз ошиблась?
— Не ошиблась. Все так и есть. И дорога в казенный дом, и блондинка, и ребенок мертвый… Хочу теперь знать, почему я должен опасаться девицы рыжей и зеленоглазой.
— Вон чего захотел! — Земфира усмехнулась. — Все просто, алмазный. Она в тот день подошла ко мне, показала тебя и попросила раздобыть три волоска с твоей прически.
— Рыжая была здесь, на рынке?!
— Конечно, изумрудный! Волоски я ей отдала, потому что знала: она не сможет тебе навредить.
Все стало окончательно ясно. Теперь я знал наверняка, чьи пальцы крутили меня в снах, пытаясь проткнуть копьем грудь. Ведьма пыталась устроить мне «аварию мотора». И любой патологоанатом сказал бы после вскрытия: «Разрыв сердца. Надо было парню поменьше курить!»
— А откуда, Земфира, ты узнала, что она не сможет мне навредить?
— Алмазный мой! — Лицо цыганки тронула лукавая улыбка. — Я же гадалка! Хочешь, еще погадаю? Позолоти ручку!
Я дал ей десятку.
Земфира сунула ее за вырез платья, взяла мою ладонь, стиснула в руке.
— Опять впереди дорога в казенный дом, красавчик. И по-прежнему сохнет по тебе блондинка. Второй твой ребеночек будет здоровый и очень-очень счастливый. А опасаться тебя надо деве рыжей и зеленоглазой.
— Это верно, Земфира, — сказал я. — Опасаться ей ox как надо!.. А что там с казенным домом? Вернусь я из него?
— Не знаю, алмазный. — Земфира тряхнула жгуче-черными волосами. — Не вижу.
Я достал еще десятку, протянул ей. Она оттолкнула мою руку:
— Не надо, бриллиантовый! Не вижу я. Честно говоря, и казенного дома не вижу. Так сказала, для красного словца.
— А что же ты вообще видишь?
— Вижу, что тебя очень изменило. Ребенок твой умерший с тобой. Он взял на себя твою смерть. Вот и все, что я вижу.
— Значит, соврала?
— Зачем соврала? Люди платят за приятное. За неприятное никто платить не станет. И во второй раз не придет. И ты бы только ради вопросов о рыжей не пришел.
— Пришел бы!
Земфира покачала головой:
— Не пришел бы. Ты ведь и так обо всем догадывался. — Она была права. В чем в чем, а в психологии людской она разбиралась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42