Может быть, завтра.
- Тогда поговорим завтра, - весело ответил Брэд и положил трубку.
Он заранее проверил график работы Торравэя, так что отказ его вовсе
не удивил. Напротив, он был доволен. Секретарше он сказал, что едет
на совещание в город, потом - ленч, вернется к двум, и вызвал
машину. В машине Брэд ввел индекс перекрестка, расположенного всего
в квартале от дома, в котором жил Роджер Торравэй. И Дори Торравэй.
Глава 5
МОНСТР СТАНОВИТСЯ СМЕРТНЫМ
Когда Брэд, насвистывая, садился в машину, радиоприемник внутри
неутомимо вещал о последних новостях. Десятая горнострелковая
дивизия отступила на укрепленные позиции в Ривердейл. Тайфун
уничтожил урожаи риса в Юго-Восточной Азии. Президент Дешатен
приказал делегации Соединенных Штатов покинуть заседание
Объединенных Наций по проблемам совместного использования дефицитных
природных ресурсов.
Впрочем, многие новости на радио не попали. То ли комментаторы о
них просто не знали, то ли не сочли достаточно важными. Так,
например, не было сказано ни слова о двух китайских джентльменах,
находящихся в Австралии с правительственным заданием. Не было
упомянуто о результатах некоторых конфиденциальных опросов
общественного мнения, хранившихся в сейфе у президента, а также и об
испытаниях, проводимых над Вилли Хартнеттом. Потому Брэд ничего о
них не услышал. Если бы только он услышал эти новости и понял их
важность, он бы принял их всерьез. Он был вовсе не таким уж
безразличным. И не таким уж плохим. Он был просто не очень хорошим
человеком.
Время от времени Брэду об этом напоминали: когда, например, нужно
было избавиться от подружки или бросить товарища, в свое время
подставившего плечо по пути наверх. Иногда его даже обвиняли в этом.
Тогда он усмехался, пожимал плечами и замечал, что этот мир - не
самый справедливый. Ланселот побеждал не на всех турнирах - время от
времени черный рыцарь сбрасывал его наземь. И Бобби Фишер был далеко
не самым симпатичным шахматистом мира, а только самым сильным. И так
далее.
Да, Брэд признал бы, что по нормам общества он не самый идеальный
человек. Так оно и было. Что-то в нем испортилось еще в детстве.
Бугорок эгоизма на его черепе вырос до таких размеров, что Брэдли
даже на целый мир смотрел, соображая, что он с этого будет иметь.
Война с китайцами? Сейчас посмотрим, прикидывал Брэд, наверняка
потребуется уйма хирургов, возможно, мне даже предложат возглавить
госпиталь. Мировой кризис? Его деньги были вложены в
сельскохозяйственные угодья - есть людям надо всегда.
Бред был далеко не идеальным человеком. Тем не менее он был лучшим
специалистом для того, что было нужно киборгу - а именно, чтобы
оснастить Вилли Хартнетта промежуточным звеном между возбудителем и
интерпретатором. Проще говоря, между изображением предмета, которое
видит киборг, и выводами, которые делает мозг, должна находиться
промежуточная ступень, где будет отфильтрована излишняя информация.
Иначе киборг просто сойдет с ума.
Чтобы понять, в чем дело, возьмем обыкновенную лягушку.
Представим себе лягушку, как машину, предназначенную для
производства лягушат. Это дарвиновская точка зрения, и вся теория
эволюции в конечном счете сводится к этому. Чтобы достичь своей
цели, лягушка должна как можно дольше оставаться в живых, достичь
зрелости и забеременеть, или оплодотворить какую-нибудь самку. А для
этого лягушка должна делать две вещи: лягушка должна есть, и не дать
съесть себя.
Для позвоночного лягушка на редкость тупое и примитивное создание.
У нее есть мозг, но несложный и маленький, слишком маленький, чтобы
расходовать его по пустякам. Эволюция всегда скупа. Самец лягушки не
пишет сонетов, и не ломает себе голову над тем, изменяет ли ему
самка. Его не тянет раздумывать над вещами, не имеющими
непосредственного отношения к выживанию.
Глаз лягушки тоже очень прост. По сравнению с лягушачьим глаз
человека сложен настолько, что лягушке даже не снилось. Допустим,
человек входит в комнату, в которой стоит стол, на столе блюдо, а на
блюде бифштекс с жареным картофелем. Даже если этот человек утратил
слух, вкус и обоняние, его все равно потянет попробовать. Его глаза
остановятся на бифштексе. В человеческом глазе есть такое место,
называемое "желтое пятно", фрагмент сетчатки, которым человек видит
лучше всего, и именно это место наведет его на цель. У лягушки этого
нет, каждый фрагмент ее сетчатки видит так же хорошо, как и любой
другой. Или так же плохо. Самое интересное в том, как лягушка видит
лягушачий аналог бифштекса - а именно, живность, достаточно большую,
чтобы ее стоило проглотить, и достаточно маленькую, чтобы она сама
не проглотила лягушку - так вот, самое интересное здесь вот что:
лягушка не видит еду, если еда ведет себя, не как еда. Мы можем
осыпать лягушку питательнейшим паштетом из перетертых насекомых - а
она умрет с голоду, разве что наткнется на божью коровку.
Это странное поведение станет понятным, если вспомнить, что ест
лягушка. Лягушка занимает свою, вполне определенную, экологическую
нишу. В естественных условиях никто не заполняет эту нишу паштетами
из рубленых насекомых. Лягушка питается насекомыми, а значит, то,
что видит лягушка, есть насекомое. Если в поле ее зрения попадает
нечто размером с насекомое, движущееся с насекомой скоростью, то
лягушка не задается вопросом, голодна ли она, или, допустим, какое
насекомое вкуснее. Она просто пожирает насекомое, а потом
принимается ждать следующего.
Если лягушка попала в лабораторию, это свойство может стать для нее
гибельным. Ее можно обмануть кусочком тряпки, щепочкой на ниточке,
чем угодно, лишь бы оно имело нужный размер и двигалось
соответственно. Лягушка все это слопает и умрет с голоду (или от
несварения желудка). Но в природе таких фокусов не существует. В
природе только муха ползет, как муха, а каждая муха - лягушачий
обед.
Этот принцип нетрудно понять. Скажите об этом наивному приятелю, и
он ответит: "Ну конечно, все понятно. Лягушка игнорирует все, что не
похоже на муху". Неправильно! Ничего подобного. Лягушка не
игнорирует немухообразный объект. Она его просто не видит.
Подключимся к глазному нерву лягушки и медленно протянем перед ней
камушек - слишком большой и слишком медленно. Ни один прибор не
зарегистрирует нервного импульса, потому что его не будет. Глаз не
утруждает себя "разглядыванием" того, что лягушке не интересно. Но
махните перед ней дохлой мухой - стрелки измерителей задрожат, нерв
передаст информацию, язык лягушки выстрелит и изловит пищу.
И вот здесь мы подходим к киборгу. Роль Брэдли заключалась в том,
что он ввел между сложнейшими рубиновыми глазами и замороченным
человеческим мозгом Вилли Хартнетта промежуточные цепи - медиаторы,
которые фильтровали, интерпретировали и упорядочивали все сигналы,
поступающие с глаз киборга. "Глаза" видели все, даже в
ультрафиолетовой и инфракрасной частях спектра. Мозг не мог
справиться с таким потоком импульсов, а промежуточные цепи Брэдли
удаляли излишние биты информации.
Конструкция медиационной системы была высочайшим достижением,
потому что Брэдли и в самом деле был очень хорош в той единственной
области, в которой он был хорош. Однако в то утро его не было на
месте, чтобы установить медиатор самому. Итак: потому, что у Брэдли
было свидание, потому, что президенту Соединенных Штатов очень
хотелось в клозет, и потому, что двум китайцам, по имени Синь и
Сунь, не терпелось попробовать пиццу, история человечества
покатилась в другом направлении.
Джерри Вейднер, главный ассистент Брэдли, руководил медленным и
кропотливым процессом запуска зрительных схем киборга. Работа была
на редкость канительная. Как все, через что приходилось проходить
Вилли Хартнетту, она доставляла ему максимум неприятностей.
Чувствительные нервы глазных век были давно удалены, иначе его и
днем и ночью пронизывала бы мучительная боль. Он все равно
чувствовал, что с ним делают, если не в форме боли, то как
раздражающее сознание: кто-то ковыряется острыми инструментами в
очень чувствительных частях его тела. В таких случаях его зрение
переключали в пассивное состояние, и потому видел он только туманные
тени. Этого было вполне достаточно. Он ненавидел это.
Он лежал так уже больше часа. Вейднер и компания колдовали над
регуляторами, записывали показания приборов и общались между собой
на языке технарей, то есть цифрами. Когда поле зрения наконец было
признано удовлетворительным, и ему разрешили встать, Вилли чуть не
грохнулся.
- Гаавно, - рявкнул он. - Ссснова голова кружжитсся.
- Ладно, давай еще раз проверим равновесие, - ответил Вейднер,
сбитый с толку и обеспокоенный.
И еще одна получасовая задержка, пока вестибулярная команда
исследовала его рефлексы. В конце концов Хартнетт взорвался.
- О Госсссподи, да отвяжжитессь выы! Я могу просссстоять на одной
ножжжке сследующщщие ссссутки, ну и шшто иззз этого?
Ему все равно пришлось отстоять свое на одной ноге, пока ассистенты
измеряли, на сколько он сможет свести кончики пальцев с выключенной
зрительной системой.
Результаты удовлетворили вестибулярную команду, но не Вейднера.
Такое головокружение уже случалось и раньше, но точной причины так и
не удалось выяснить. То ли нужно было искать во встроенном
автогоризонте, то ли в примитивных, естественных косточках стремечка
и наковальни в ухе. У Вейднера было подозрение, что дело в
медиаторе, за который отвечал конкретно он, но с другой стороны,
может быть, дело и не в этом... Скорее бы Брэд вернулся с этого
чертовски длинного обеда, взмолился он.
В это же время на другой стороне земного шара находились два
китайца, по имени Синь и Сунь. Это имена не из анекдота, их и на
самом деле так звали. Прадед Синя погиб на стволе русской пушки
после неудавшегося восстания боксеров. Увы, "Кулак Справедливости и
Согласия" не смог изгнать белых дьяволов из Китая. Отец произвел
Синя на свет во время Великого Похода, а сам погиб еще до его
рождения, в бою с солдатами союзного с Чан Кай-ши генерала. Самому
Синю было уже девяносто. Он пожимал руку товарищу Мао и поворачивал
Желтую реку для его преемников, а теперь руководил крупнейшим в
своей карьере гидротехническим проектом в австралийском городе
Фицрой Кроссинг. Это была его первая длительная поездка за пределы
Новой Народной Азии, и он связывал с ней три желания: посмотреть
настоящий порнофильм, выпить бутылку шотландского виски родом из
Шотландии, а не из народной провинции Хонсю, и попробовать пиццу.
Для начала он со своим товарищем Сунем неплохо приложились к виски,
потом узнали, где можно посмотреть кино для взрослых, а теперь вот
приценивались к пицце.
Сунь был намного моложе, ему еще не исполнилось сорока. Этот
страдал от чрезмерного уважения к возрасту своего товарища. Вдобавок
Сунь стоял на несколько ступеней ниже в общественной иерархии, хотя
безусловно считался восходящей звездой промышленно-технического
крыла партии. Сунь целый год провел в картографической экспедиции, в
Большой Песчаной Пустыне, и только что вернулся. Там был не просто
песок. Там была почва - добрая, плодородная почва. Ей не хватало
лишь небольших добавок кое-каких микроэлементов - и воды. Сунь как
раз и нанес на карту химический состав почвы на площади трех
миллионов квадратных километров. Карта, составленная Сунем, и
огромный акведук Синя с четырнадцатью мощными ядерными насосными
станциями по пути равнялись новой жизни для этих миллионов
квадратных километров пустыни. Химические добавки + вода далекого
океана, опресненная с помощью солнечной энергии = десять урожаев
ежегодно для ста миллионов новоавстралийцев китайского
происхождения.
Проект был тщательно изучен, и в нем было только одно слабое место.
Старые новоавстралийцы, продукт послевоенного смешения народов, не
хотели видеть на этой земле новых новоавстралийцев. Они считали эту
землю своей. Итак, входя в пиццерию Дэнни, что на главной улице
Фицрой Кроссинг, Сунь с Синем наткнулись на выходивших оттуда двух
старых новоавстралийцев, некоего Костянко и некоего Градечека,
которые на свою беду узнали Синя по фотографии из газеты. Прозвучало
несколько непечатных выражений. Китайцы почуяли пивной перегар, и
решив, что хулиганы всего лишь перебрали лишнего, попытались войти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35