А нам нужно было
изыскать свои ресурсы - в которых тоже была острая нужда - для
долговременного планирования. Мы создали три отдельных узла
мозгового штурма, и предоставили им все, что могли выкроить из
повседневных потребностей. Один узел разрабатывал возможности
разрешения растущей на Земле напряженности. Второй занимался
созданием на Земле убежищ, чтобы даже в случае термоядерной войны
могла бы выжить хотя бы малая часть из нас.
Третий исследовал внеземные возможности.
В начале казалось, что у нас тысячи путей выбора, и на каждом из
трех основных направлений были очень многообещающие варианты. Один
за одним эти варианты отпадали. По нашим прогнозам - не тем, которые
мы представляли президенту Соединенных Штатов, а закрытым, которые
распространялись только среди нас - вероятность термоядерной войны в
ближайшее десятилетие составляла ноль девять и десять девяток после
запятой, поэтому уже через год мы закрыли узел по разрешению
международной напряженности. Создание убежищ, казалось, обещает
больше. Сценарий наихудшего развития показал, что мест, по которым
не будет нанесен прямой ядерный удар, не так много: Антарктика,
частично Сахара, даже часть Австралии и множество островов. Было
выбрано десять точек с вероятностью разрушения одна десятая или
меньше; если взять все десять вместе, то вероятность их
одновременного разрушения была незначительной. Но более детальный
анализ показал, что у этой схемы есть два порока. Во-первых, мы не
знали, сколько времени после такой войны в атмосфере будут
оставаться долгоживущие изотопы, и по многим признакам, уровень
ионизирующей радиации мог оставаться недопустимо высоким в течение
тысячи лет. В таком временном масштабе вероятность выживания хотя бы
одного из убежищ составляла уже значительно меньше пяти десятых. И,
что хуже всего, требовались значительные капитальные вложения.
Создание подземных убежищ, начиненных огромными количествами
сложного электронного оборудования, генераторами, запасами топлива и
тому подобным было невозможно с чисто практической точки зрения. Мы
просто не смогли бы достать столько денег.
Поэтому мы прекратили работу и этого узла, и вложили все ресурсы,
какие только могли себе позволить, в межпланетную колонизацию.
Вначале это казалось самым несбыточным решением.
Но нам все-таки удалось - почти, почти! - совершить это. Когда
Роджер Торравэй приземлился на Марсе, был завершен первый и самый
трудный шаг. Когда корабли, летящие следом, займут свои места, на
орбите или на поверхности планеты, выживание нашей расы будет
обеспечено, и мы впервые сможем уверенно смотреть в будущее.
Вот почему мы с таким удовлетворением следили, как Роджер Торравэй
делает первые шаги по поверхности планеты.
Ранцевый компьютер Роджера был триумфом конструкторской мысли. В
нем размещалось три раздельных системы, конечно, с перекрестной
связью, с совместным использованием ресурсов, но все вместе они
могли обеспечить надежность ноль девять, по крайней мере до тех пор,
пока резервный компьютер 3070 не выйдет на орбиту. Одна система была
промежуточным звеном - медиатором в органах чувств Роджера, вторая
контролировала нервную и мышечную подсистемы, позволявшие ему
передвигаться. Третья передавала по телеметрии все, что поступало на
входы органов чувств. Все, что видел он, видели и мы, на Земле.
Чтобы устроить это, пришлось немного потрудиться. В соответствии с
теоремой Шэннона, частотный диапазон линии связи не позволял
передать абсолютно все, но мы предусмотрели возможность случайной
выборки. Передавался приблизительно один бит из сотни - сначала по
радио в посадочный модуль (специально для этого мы выделили один
канал), потом на орбитальный корабль, где плавал в невесомости Тит
Гизбург, теряя кальций костей и глядя на телеэкран. Отсюда,
профильтрованный и усиленный, сигнал в пакетном режиме передавался
на один из синхронных спутников Земли, связанный в тот момент и с
Марсом, и с Голдстоуном. Таким образом, все, что мы видели, было
"настоящим" всего лишь на один процент. Но этого было вполне
достаточно - остальное заполняла программа интерполяции, написанная
для приемника в Голдстоун. Гизбург видел только последовательность
неподвижных кадров; на Земле все, что видел Роджер, выглядело, почти
как прямой телерепортаж с места событий.
На всей Земле, на телеэкранах всех стран, люди видели бурые горы,
поднимающиеся на десять миль в высоту, видели отсветы марсианского
дня в иллюминаторах посадочного модуля, и даже могли разглядеть
выражение на лице Дона Каймана, когда он поднялся с колен после
молитвы и в первый раз выглянул на Марс.
В Поднебесном Дворце, в Пекине, чтобы посмотреть эту передачу,
повелители Новой Народной Азии прервали заседание планового совета.
Они смотрели эти кадры со смешанными чувствами - это был триумф
Америки, не их. В Овальном кабинете ликование президента Дешатена не
омрачалось ничем. Это был не только триумф Америки, это был его
личный триумф: он навсегда останется президентом, который утвердил
человечество на Марсе. И почти каждый радовался, хоть немного - даже
Дори Торравэй, которая, закрывшись в комнате у себя в магазине,
сидела, подперев голову руками, смотрела на экран и пыталась
прочесть, что написано в глазах ее мужа. Ну, и конечно, за городом,
в большом белом кубе института, все, кто оставался на дежурстве, не
отрываясь, следили за передачами с Марса.
Для этого у них хватало свободного времени, потому что больше
делать было особенно нечего. Удивительно, насколько пустым стало
казаться здание, как только Роджер покинул его.
Все сотрудники были награждены, все, начиная с кладовщиков: личная
благодарность от президента, тридцатидневный внеочередной отпуск и
повышение в должности. Клара Блай использовала свой отпуск, чтобы
все-таки продолжить неоднократно откладывавшийся медовый месяц.
Вейднер и Фрилинг потратили это время на черновой вариант монографии
Брэда, отправляя ему на орбиту каждый лист, вынутый из машинки, и
получая через Голдстоун правленый вариант. Верн Скэньон,
естественно, отправился вместе с президентом в торжественное турне
по пятидесяти четырем штатам и столицам двадцати иностранных
государств. Бренда Хартнетт со своими детьми дважды появилась на
телевидении. Их засыпали кучей подарков. Вдова человека, который
погиб, чтобы доставить Роджера Торравэя на Марс, теперь была
миллионершей. Когда корабль стартовал и Роджер отправился к Марсу, у
каждого из них был свой звездный час, особенно в последние дни перед
посадкой.
А затем мир взглянул на Марс глазами Роджера - и его брата за
спиной - и вся их слава развеялась. С этого мгновения все лавры
принадлежали Роджеру.
Мы тоже смотрели.
Мы видели Брэда и Дона Каймана, в скафандрах, завершающих последние
проверки перед выходом на поверхность. Роджер в скафандре не
нуждался. Он напряженно застыл перед люком, как сеттер, принюхиваясь
к разреженному воздуху. Большие черные крылья покачивались у него
над головой, впитывая лучи непривычно маленького и непривычно яркого
солнца. Через телекамеру внутри аппарата мы видели силуэт Роджера,
на фоне тускло-коричневых и песчаных цветов резкого марсианского
горизонта...
А потом мы увидели то, что он видел собственными глазами. Когда
Роджер взглянул на яркие, искрящиеся цвета планеты, для жизни на
которой он был создан - она показалась ему прекрасной, манящей,
сказочной страной.
На песок уже опустилась складная лесенка из магниевого сплава, но
Роджер не нуждался в ступеньках. Он спрыгнул вниз, взмахнув крыльями
- для равновесия, а не для полета - и легко опустился на меловую
оранжевую поверхность; выхлоп посадочных двигателей оголил ее, сдув
всю пыль по сторонам. Он на мгновение замер, обводя свои владения
большими стрекозиными глазами.
- Не торопись, - прозвучал у него в голове голос Дона Каймана. -
Для начала проведи запланированные упражнения.
Роджер усмехнулся, даже не оглянувшись.
- Конечно, - ответил он и зашагал прочь. Сначала он шел, потом
побежал трусцой, потом - бросился в полную силу. Если по улицам
Тонки он несся со скоростью машин, то здесь - мчал, как молния. Он
громко захохотал. Он изменил частотную характеристику глаз, и
возвышавшиеся вдалеке холмы засверкали яркой голубизной, а
монотонная равнина расцвела мозаикой зелени, желтого и красного.
"Как здорово!" - прошептал он, и приемники посадочного модуля
уловили эти почти не высказанные слова и донесли их до Земли.
- Роджер, - въедливо скрипнул голос Брэда, - ты бы не убегал
далеко, пока мы не подготовим джип.
Роджер обернулся. Те двое возились у модуля, снимая сложенный
вездеход, прикрепленный рядом с люком.
Он вприпрыжку поскакал к ним.
- Вам помочь?
Они могли бы и не отвечать. Конечно, им нужна была помощь: в своих
скафандрах для них было серьезной задачей даже отстегнуть крепления,
удерживавшие колеса с плетеными проволочными шинами.
- В сторонку, - скомандовал он, быстро освободил колеса и развернул
"лапы". У вездехода было и то, и другое: колеса для равнины и "лапы"
для пересеченной местности. Его разрабатывали, как самое гибкое и
универсальное средство передвижения по Марсу, но таким средством
стал не он, а Роджер. Когда вездеход был готов, он тронул их за
плечи:
- Я буду держаться на виду, - и бросился прочь, любоваться
калейдоскопическими пригорками, красочными, как у Дали,
неотразимыми...
- Это опасно! - прокричал ему вслед Брэдли. - Подожди, пока мы не
проверим джип! Если с тобой что-то случится...
- Ничего не случится! - отозвался Роджер. Он не мог ждать. Наконец-
то он мог испробовать свое тело в том, для чего его создали, и ему
не терпелось. Он бросился бегом. Вприпрыжку. Он не успел опомниться,
как уже оказался в двух километрах от модуля, оглянулся назад,
увидел, что те медленно тащатся вслед за ним, и побежал дальше.
Кислородная система подняла уровень содержания, чтобы компенсировать
возросшую потребность; его мускулы без труда справлялись с
нагрузкой. Вперед его несли, конечно, не мускулы, а встроенные в
него сервосистемы, но управляли ими крошечные мышцы, соединенные с
нервными окончаниями. Вот когда окупились все тренировки. Он без
всяких усилий выжимал двести километров в час, перемахивая через
маленькие расселины и кратеры, прыжками поднимаясь и опускаясь по
склонам больших.
- Возвращайся, Роджер! - это был встревоженный голос Дона Каймана.
Потом пауза, а Роджер все не останавливался, тогда в поле зрения
что-то головокружительно мелькнуло и его окликнул совсем другой
голос:
- Домой, Роджер! Пора.
Он застыл, как вкопанный, пробороздив в песке глубокий след,
взмахнул крыльями в почти неощутимом воздухе, чуть не упал, но все-
таки удержал равновесие.
- Давай, милый! - хихикнул знакомый голос. - Будь хорошим мальчиком
и возвращайся.
Голос Дори.
Оседающее облачко песчаной пыли сгустилось в фигуру Дори, под стать
голосу. Дори, улыбающаяся всего в десятке метров, длинные ноги в
шортах, легкомысленный лифчик, темные волосы, раздуваемые ветерком.
Радио в голове снова рассмеялось, на этот раз голосом Дона Каймана.
- Не ожидал, а?
Прежде чем ответить, Роджеру потребовалось некоторое время.
- Ага, - выдавил он.
- Это идея Брэда. Мы записали Дори еще на Земле. Когда тебе
потребуется сигнал тревоги, сигналить будет Дори.
- Ага, - повторил Роджер. Улыбающаяся фигура у него на глазах стала
расплываться, цвета - блекнуть.
Он повернулся и побрел назад. Возвращение заняло намного больше,
чем радостный бросок вперед, и цвета уже не казались такими ярким.
Дон Кайман правил вездеходом навстречу медленно плетущемуся
Роджеру, попутно стараясь овладеть искусством усидеть в пляшущем
сидении, так, чтобы поменьше швыряло в привязных ремнях. Об удобстве
не могло быть и речи. Скафандр, так тщательно подогнанный к его телу
на Земле, кое-где сел, а кое-где - растянулся. А может быть, это он
сам кое-где усох, а кое-где раздался, напомнил себе Кайман. В конце
концов, он не так уж усердно относился к физическим упражнениям.
Кроме того, ему хотелось в туалет. Можно было облегчиться с помощью
соответствующего трубопровода, встроенного в скафандр, и он знал,
как это сделать, но не хотел им пользоваться.
На неудобство наслаивались зависть и сомнения. От греха зависти он
мог легко избавиться, как только найдет, кому исповедаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35