Потом он стал учеником, выполняющим задания
учителей, обучаясь владеть своими чувствами и использовать свое
тело. Это был переход от лабораторного препарата к полубогу, и
Роджер уже прошел больше половины пути.
Он чувствовал, как это происходит. Уже несколько дней он требовал
объяснить все, что его просили сделать - и ему объясняли. Иногда он
даже отказывался. Кэтлин Даути была уже не строгой начальницей,
которая могла приказать ему сто раз подтянуться или час крутить
пируэты. Теперь она была его подчиненной, и помогала ему в том, что
хотел делать он. Брэд, который все реже шутил невпопад, и стал
гораздо внимательнее, теперь просил Роджера об одолжении. "Ты не
прошел бы этот тест на цветоделение? Сделай, пожалуйста, это
пригодится для моей статьи". Иногда Роджера можно было уговорить,
иногда - нет.
Чаще всего - и без возражений - это удавалось Сьюли Карпентер,
потому что она всегда была рядом и всегда заботилась о нем. Он уже
почти забыл, что она напоминала Дори, и видел только, что она очень
симпатичная.
Она отвечала его настроению. Если он злился, она была спокойной и
приветливой. Если ему хотелось поболтать, она болтала. Иногда они во
что-нибудь играли. Она оказалась очень сильным противником в
скрэббл. Однажды, поздно ночью, когда Роджер экспериментировал,
сколько времени он сможет выдержать без сна, она принесла гитару, и
они пели. Ее приятное, ненавязчивое контральто оттеняло его
бесцветный и почти монотонный шепот. Когда он смотрел на нее, ее
лицо изменялось, но он научился обращаться с этим. Когда ему
хотелось, схемы интерпретации отражали его чувства, и иногда Сьюли
Карпентер была похожа на Дори больше, чем сама Дори.
Когда Роджер закончил свои дневные занятия в марсианской камере,
они с Сьюли наперегонки пробежались до палаты, заливавшаяся смехом
девушка, и тяжело грохочущий по широкому коридору монстр. Конечно,
он выиграл. Они немного поболтали, а потом он отослал ее.
Девять дней до старта.
Даже меньше, чем девять. За три дня до старта он улетит на Мерритт
Айленд, а последний день в Тонке будет посвящен исключительно
установке ранцевого компьютера и подстройке некоторых блоков
сенсорной системы под марсианские условия. Поэтому у него оставалось
всего шесть - нет, пять дней.
И он не видел Дори уже больше месяца.
Он посмотрелся в зеркало, установленное по его просьбе. Стрекозиные
глаза, крылья, как у летучей мыши, тускло отблескивающая кожа. Он
немного поиграл со зрительной интерпретацией, превратившись сначала
в летучую мышь, потом в демона... потом в самого себя, каким он себя
помнил, симпатичного и молодого.
Если бы только у Дори был такой же компьютер-медиатор! Если бы
только она могла увидеть его таким, какой он был! Я не стану ей
звонить, поклялся он, я не смогу заставить ее смотреть на это чудо
техники со страниц комикса.
Он протянул руку, снял трубку и набрал ее номер.
Это был импульс, который он не мог подавить. Он ждал. Время
растянулось, как гармошка, и прошла вечность, прежде чем загорелся
пустой экран, а в трубке прозвучал первый гудок.
И вновь время предало его. Вечность - до второго гудка. Он пришел,
и длился вечность, и смолк.
Дори не отвечала.
Роджер принадлежал к тем, кто обычно подсчитывает все, что можно.
Он знал, что большинство людей отвечают только на третий звонок. Но
Дори всегда не терпелось узнать, кто же войдет в ее жизнь с
телефонным звонком. Даже стоя под душем, она редко медлила до
третьего звонка.
Наконец наступил и третий звонок, а ответа все не было.
Роджер начал нервничать.
Он сдерживался, как мог, ему не хотелось поднимать тревогу на
телеметрии. Да он и не мог полностью сдержать этого. Она вышла,
подумал он. Ее муж превратился в чудовище, а она, вместо того, чтобы
сидеть дома, волноваться и сострадать, отправилась по магазинам, в
гости к знакомым или в кино.
А может быть, она с мужчиной.
С каким мужчиной? Брэд. Вполне может быть: он расстался с Брэдом у
камеры, двадцать пять минут назад по часам. Достаточно времени,
чтобы они где-нибудь встретились. Достаточно даже для того, чтоб
успеть до дома Торравэев. И может быть, она вовсе никуда не ушла.
Может быть...
Четвертый звонок.
...может быть, они там, вдвоем, голые, спариваются, прямо на полу,
перед телефоном. И она говорит: "Выйди в соседнюю комнату, милый, я
хочу посмотреть, кто это". А он отвечает: "Нет, давай ответим в этой
позе". А она скажет...
Пятый звонок - и на экране расцвело лицо Дори. Ее голос спросил:
"Алло?".
Ладонь Роджера молниеносно рванулась вперед и прикрыла объектив.
- Дори? - спросил он. Его голос вновь показался ему резким и
бесцветным. - Как твои дела?
- Роджер! - воскликнула она. Радость в ее голосе звучала очень
естественно. - Ой, милый, я так рада, что ты позвонил! Как ты себя
чувствуешь?
- Отлично, - машинально ответил его голос. И так же машинально
заговорил дальше, без сознательного участия его разума рассказывая,
чем он занимался, перечисляя упражнения и тесты. В то же время
Роджер всматривался в экран, включив все чувства на максимальное
усиление.
Она была... какая? Усталая? Усталость была бы подтверждением его
страхов. Она каждую ночь куролесит с Брэдом, позабыв о муже,
страдающем от боли и шутовского унижения. Отдохнувшая и веселая? Это
тоже было бы подтверждением - это значило бы, что она отдыхает и
веселится, позабыв о мучениях мужа.
Нет, с головой у Торравэя было все в порядке, просто за свою жизнь
он привык анализировать и размышлять логически. И от него не
ускользнуло, что он играет сам с собой в игру под названием "Ты
проиграл". Все будет свидетельствовать о вине Дори. Но как он ни
разглядывал ее изображение, с какими бы чувствами не глядел, в ней
не было ни неприязни, ни слащаво преувеличенной нежности. Она просто
была сама собой.
Когда он понял это, его голос дрогнул от подступившей нежности.
- Я скучал по тебе, маленькая, - тускло выдавил он. Его чувства
выдала лишь миллисекундная пауза между слогами: "Малень...кая"
- Я тоже скучаю. Хотя особенно скучать не приходится - я
перекрашиваю твою комнату. Вообще-то это сюрприз, но тебя все равно
столько времени не будет, так что... ладно, стены будут абрикосовые,
рамы желтые, лютиковые, а потолок, наверное, сделаю светло-голубой.
Тебе нравится? Я собиралась сделать все охрой и коричневым, ну
знаешь, осенние цвета, марсианские краски, чтобы отпраздновать. А
потом подумала, что к тому времени, когда ты вернешься, ты уже
будешь по горло сыт цветами Марса!
И сразу же, без паузы:
- Когда я тебя увижу?
- Видишь ли... я выгляжу довольно жутко.
- Я знаю, как ты выглядишь. О Господи, Роджер, ты думаешь, Мидж,
Бренда, Келли и я ни разу не говорили об этом за последние два года?
Все время, с самого начала программы. Мы видели рисунки. Снимки
макетов. Мы видели даже фотографии Вилли.
- Я больше не похож на Вилли. Они многое изменили...
- Я и об этом знаю, Роджер. Брэд мне рассказывал. Мне хочется тебя
увидеть.
В это мгновение его жена без всякого предупреждения превратилась в
ведьму, а вязальный крючок в ее руке стал помелом.
- Ты видишься с Брэдом?
Что это, микросекундная пауза?
- Наверно, ему не полагалось говорить мне, секретность и все
такое... Но я упросила его. В этом нет ничего плохого, милый. Я уже
взрослая девочка и могу справиться с этим.
На мгновение Роджеру захотелось отдернуть руку от объектива и
показать себя, но его сдержало странное, непонятное ощущение. Он не
мог определить, что это: головокружение? переизбыток чувств? какой-
то сбой на электронной половине? Еще несколько мгновений, и вбежит
поднятая на ноги телеметрией Сьюли, или Дон Кайман, или кто-то еще.
Он попытался взять себя в руки.
- Может быть, попозже, - ответил он без особой уверенности. - Я...
кажется, сейчас мне лучше повесить трубку, Дори.
Знакомая гостиная у нее за спиной тоже менялась. Глубина резкости
видеофонного объектива была не очень большой, и даже для его
компьютерных глаз большая часть комнаты была размытой. Не мужчина ли
это прячется в тени? Не форменная ли на нем офицерская рубашка? Уж
не Брэд ли это?
- Я должен повесить трубку, - сказал он, вешая трубку.
Вбежала Клара Блай, вся озабоченность. В ответ на ее встревоженные
расспросы он только молча качал головой.
У его новых глаз не было слезовыводящих каналов, поэтому он не мог
плакать. Даже в этой радости ему было отказано.
Глава 11
ДОРОТИ ЛУИЗА МИНЦ ТОРРАВЭЙ В РОЛИ ПЕНЕЛОПЫ
Наши прогнозы общественного мнения показывали, что самое время
представить миру Роджера Торравэя. Эта новость мгновенно
разлетелась, и на экранах всех телевизоров мира между репортажами о
умирающих от голода пакистанцах и пожарах в Чикаго мелькнули
несколько кадров, запечатлевших Роджера во всей красе - на пуантах,
в безупречном фуэте.
Знаменитой это сделало Дори. Звонок Роджера вывел ее из равновесия.
Хотя не так сильно, как записка от Брэда, в которой он сообщал, что
не сможет с ней больше видеться. И не так сильно, как сорок пять
минут с президентом, вбивавшим ей, что случится, если она не
перестанет огорчать его любимого астронавта. И уж конечно, этого
было не сравнить с известием о том, что за ней следят, что ее
телефон прослушивается, а дом начинен жучками. Просто она не знала,
как вести себя с Роджером, и скорее всего не поймет этого и в
будущем - так что ее ничуть не огорчало, что через несколько дней
его запустят в космос. Тогда об их отношениях не придется
беспокоиться по меньшей мере полтора года.
Против неожиданной волны популярности она тоже ничуть не возражала.
После того, как новость попала в газеты, ее навестили репортеры с
телевидения, и в шестичасовых новостях она увидела свое бодрое
личико. "Фем" тоже кого-то к ней отправил. Кто-то начал с
телефонного звонка. Это оказалась дама под шестьдесят, феминистка со
стажем, которая с презрением фыркнула:
- Мы никогда этого не делаем, не берем ни у кого интервью только
потому, что она - чья-то жена. Но мне приказали. Я не могла
отказаться, но хочу быть честной по отношению к тебе и предупреждаю,
что мне это отвратительно.
- Мне очень жаль, - извинилась Дори. - Может быть, отменить
интервью?
- О нет, это вовсе не твоя вина, - ответила дама так, словно это
была именно ее вина, - но я считаю это предательством всех идеалов
"Фем". Ничего страшного. Мы заедем к тебе, сделаем
пятнадцатиминутный ролик для кассетного варианта, а потом я перепишу
его для печати. Если можно...
- Я... - начала Дори.
- ...говори о себе, а не о нем. Твое прошлое, твои интересы,
твое...
- Извините, но я бы хотела...
- ...отношение к космической программе и так далее. Дэш утверждает,
что это основная цель Америки, и от этого зависит будущее всего
мира. А каково твое мнение? Сейчас отвечать не надо, просто...
- Я не хочу, чтобы интервью проходило в моем доме, - вставила Дори,
уже не дожидаясь паузы.
- ...подумай над этим, а ответишь перед камерой. То есть как не
дома? Нет, это исключено. Мы будем через час.
И Дори осталась наедине с тускнеющим светлым пятнышком. Через
несколько секунд погасла и оно.
- Сука, - почти беззлобно заметила Дори.
Не то, чтобы ей не нравилось, что интервью будет проходить в ее
собственном доме. Просто ей даже не оставили выбора. И вот это ее
здорово зацепило. Выбора не было, разве что улизнуть, пока не
появится дама из "Фем".
Дори Торравэй, в девичестве Ди Минц, очень серьезно относилась к
свободе выбора. Что и привлекало ее в Роджере (если не считать славы
покорителя космоса, сопутствующих этому денег и уверенности в
завтрашнем дне, и если не считать самого Роджера, весьма
симпатичного и обходительного): он прислушивался к ее желаниям.
Остальных мужчин интересовали в основном свои собственные желания.
Желания могли меняться вместе с мужчиной, но характера отношений это
нисколько не меняло. Гарольд обожал танцы и вечеринки, Джим - секс,
Эверетт - секс и вечеринки, Томми хотел политического фанатизма, Джо
- чтобы с ним нянчились. А Роджер хотел узнавать мир вместе с ней,
одинаково охотно обращаясь и к тому, что интересовало ее, и к тем
вещам, что были важны для него самого.
Она ни разу не пожалела, что вышла за него замуж.
Им не раз приходилось разлучаться. Пятьдесят четыре дня,
проведенных Роджером на Космической Станции Три. Множество коротких
полетов. Два года служебных разъездов по всему миру, в системе
наземных измерительных комплексов - от Аахена до Заира.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
учителей, обучаясь владеть своими чувствами и использовать свое
тело. Это был переход от лабораторного препарата к полубогу, и
Роджер уже прошел больше половины пути.
Он чувствовал, как это происходит. Уже несколько дней он требовал
объяснить все, что его просили сделать - и ему объясняли. Иногда он
даже отказывался. Кэтлин Даути была уже не строгой начальницей,
которая могла приказать ему сто раз подтянуться или час крутить
пируэты. Теперь она была его подчиненной, и помогала ему в том, что
хотел делать он. Брэд, который все реже шутил невпопад, и стал
гораздо внимательнее, теперь просил Роджера об одолжении. "Ты не
прошел бы этот тест на цветоделение? Сделай, пожалуйста, это
пригодится для моей статьи". Иногда Роджера можно было уговорить,
иногда - нет.
Чаще всего - и без возражений - это удавалось Сьюли Карпентер,
потому что она всегда была рядом и всегда заботилась о нем. Он уже
почти забыл, что она напоминала Дори, и видел только, что она очень
симпатичная.
Она отвечала его настроению. Если он злился, она была спокойной и
приветливой. Если ему хотелось поболтать, она болтала. Иногда они во
что-нибудь играли. Она оказалась очень сильным противником в
скрэббл. Однажды, поздно ночью, когда Роджер экспериментировал,
сколько времени он сможет выдержать без сна, она принесла гитару, и
они пели. Ее приятное, ненавязчивое контральто оттеняло его
бесцветный и почти монотонный шепот. Когда он смотрел на нее, ее
лицо изменялось, но он научился обращаться с этим. Когда ему
хотелось, схемы интерпретации отражали его чувства, и иногда Сьюли
Карпентер была похожа на Дори больше, чем сама Дори.
Когда Роджер закончил свои дневные занятия в марсианской камере,
они с Сьюли наперегонки пробежались до палаты, заливавшаяся смехом
девушка, и тяжело грохочущий по широкому коридору монстр. Конечно,
он выиграл. Они немного поболтали, а потом он отослал ее.
Девять дней до старта.
Даже меньше, чем девять. За три дня до старта он улетит на Мерритт
Айленд, а последний день в Тонке будет посвящен исключительно
установке ранцевого компьютера и подстройке некоторых блоков
сенсорной системы под марсианские условия. Поэтому у него оставалось
всего шесть - нет, пять дней.
И он не видел Дори уже больше месяца.
Он посмотрелся в зеркало, установленное по его просьбе. Стрекозиные
глаза, крылья, как у летучей мыши, тускло отблескивающая кожа. Он
немного поиграл со зрительной интерпретацией, превратившись сначала
в летучую мышь, потом в демона... потом в самого себя, каким он себя
помнил, симпатичного и молодого.
Если бы только у Дори был такой же компьютер-медиатор! Если бы
только она могла увидеть его таким, какой он был! Я не стану ей
звонить, поклялся он, я не смогу заставить ее смотреть на это чудо
техники со страниц комикса.
Он протянул руку, снял трубку и набрал ее номер.
Это был импульс, который он не мог подавить. Он ждал. Время
растянулось, как гармошка, и прошла вечность, прежде чем загорелся
пустой экран, а в трубке прозвучал первый гудок.
И вновь время предало его. Вечность - до второго гудка. Он пришел,
и длился вечность, и смолк.
Дори не отвечала.
Роджер принадлежал к тем, кто обычно подсчитывает все, что можно.
Он знал, что большинство людей отвечают только на третий звонок. Но
Дори всегда не терпелось узнать, кто же войдет в ее жизнь с
телефонным звонком. Даже стоя под душем, она редко медлила до
третьего звонка.
Наконец наступил и третий звонок, а ответа все не было.
Роджер начал нервничать.
Он сдерживался, как мог, ему не хотелось поднимать тревогу на
телеметрии. Да он и не мог полностью сдержать этого. Она вышла,
подумал он. Ее муж превратился в чудовище, а она, вместо того, чтобы
сидеть дома, волноваться и сострадать, отправилась по магазинам, в
гости к знакомым или в кино.
А может быть, она с мужчиной.
С каким мужчиной? Брэд. Вполне может быть: он расстался с Брэдом у
камеры, двадцать пять минут назад по часам. Достаточно времени,
чтобы они где-нибудь встретились. Достаточно даже для того, чтоб
успеть до дома Торравэев. И может быть, она вовсе никуда не ушла.
Может быть...
Четвертый звонок.
...может быть, они там, вдвоем, голые, спариваются, прямо на полу,
перед телефоном. И она говорит: "Выйди в соседнюю комнату, милый, я
хочу посмотреть, кто это". А он отвечает: "Нет, давай ответим в этой
позе". А она скажет...
Пятый звонок - и на экране расцвело лицо Дори. Ее голос спросил:
"Алло?".
Ладонь Роджера молниеносно рванулась вперед и прикрыла объектив.
- Дори? - спросил он. Его голос вновь показался ему резким и
бесцветным. - Как твои дела?
- Роджер! - воскликнула она. Радость в ее голосе звучала очень
естественно. - Ой, милый, я так рада, что ты позвонил! Как ты себя
чувствуешь?
- Отлично, - машинально ответил его голос. И так же машинально
заговорил дальше, без сознательного участия его разума рассказывая,
чем он занимался, перечисляя упражнения и тесты. В то же время
Роджер всматривался в экран, включив все чувства на максимальное
усиление.
Она была... какая? Усталая? Усталость была бы подтверждением его
страхов. Она каждую ночь куролесит с Брэдом, позабыв о муже,
страдающем от боли и шутовского унижения. Отдохнувшая и веселая? Это
тоже было бы подтверждением - это значило бы, что она отдыхает и
веселится, позабыв о мучениях мужа.
Нет, с головой у Торравэя было все в порядке, просто за свою жизнь
он привык анализировать и размышлять логически. И от него не
ускользнуло, что он играет сам с собой в игру под названием "Ты
проиграл". Все будет свидетельствовать о вине Дори. Но как он ни
разглядывал ее изображение, с какими бы чувствами не глядел, в ней
не было ни неприязни, ни слащаво преувеличенной нежности. Она просто
была сама собой.
Когда он понял это, его голос дрогнул от подступившей нежности.
- Я скучал по тебе, маленькая, - тускло выдавил он. Его чувства
выдала лишь миллисекундная пауза между слогами: "Малень...кая"
- Я тоже скучаю. Хотя особенно скучать не приходится - я
перекрашиваю твою комнату. Вообще-то это сюрприз, но тебя все равно
столько времени не будет, так что... ладно, стены будут абрикосовые,
рамы желтые, лютиковые, а потолок, наверное, сделаю светло-голубой.
Тебе нравится? Я собиралась сделать все охрой и коричневым, ну
знаешь, осенние цвета, марсианские краски, чтобы отпраздновать. А
потом подумала, что к тому времени, когда ты вернешься, ты уже
будешь по горло сыт цветами Марса!
И сразу же, без паузы:
- Когда я тебя увижу?
- Видишь ли... я выгляжу довольно жутко.
- Я знаю, как ты выглядишь. О Господи, Роджер, ты думаешь, Мидж,
Бренда, Келли и я ни разу не говорили об этом за последние два года?
Все время, с самого начала программы. Мы видели рисунки. Снимки
макетов. Мы видели даже фотографии Вилли.
- Я больше не похож на Вилли. Они многое изменили...
- Я и об этом знаю, Роджер. Брэд мне рассказывал. Мне хочется тебя
увидеть.
В это мгновение его жена без всякого предупреждения превратилась в
ведьму, а вязальный крючок в ее руке стал помелом.
- Ты видишься с Брэдом?
Что это, микросекундная пауза?
- Наверно, ему не полагалось говорить мне, секретность и все
такое... Но я упросила его. В этом нет ничего плохого, милый. Я уже
взрослая девочка и могу справиться с этим.
На мгновение Роджеру захотелось отдернуть руку от объектива и
показать себя, но его сдержало странное, непонятное ощущение. Он не
мог определить, что это: головокружение? переизбыток чувств? какой-
то сбой на электронной половине? Еще несколько мгновений, и вбежит
поднятая на ноги телеметрией Сьюли, или Дон Кайман, или кто-то еще.
Он попытался взять себя в руки.
- Может быть, попозже, - ответил он без особой уверенности. - Я...
кажется, сейчас мне лучше повесить трубку, Дори.
Знакомая гостиная у нее за спиной тоже менялась. Глубина резкости
видеофонного объектива была не очень большой, и даже для его
компьютерных глаз большая часть комнаты была размытой. Не мужчина ли
это прячется в тени? Не форменная ли на нем офицерская рубашка? Уж
не Брэд ли это?
- Я должен повесить трубку, - сказал он, вешая трубку.
Вбежала Клара Блай, вся озабоченность. В ответ на ее встревоженные
расспросы он только молча качал головой.
У его новых глаз не было слезовыводящих каналов, поэтому он не мог
плакать. Даже в этой радости ему было отказано.
Глава 11
ДОРОТИ ЛУИЗА МИНЦ ТОРРАВЭЙ В РОЛИ ПЕНЕЛОПЫ
Наши прогнозы общественного мнения показывали, что самое время
представить миру Роджера Торравэя. Эта новость мгновенно
разлетелась, и на экранах всех телевизоров мира между репортажами о
умирающих от голода пакистанцах и пожарах в Чикаго мелькнули
несколько кадров, запечатлевших Роджера во всей красе - на пуантах,
в безупречном фуэте.
Знаменитой это сделало Дори. Звонок Роджера вывел ее из равновесия.
Хотя не так сильно, как записка от Брэда, в которой он сообщал, что
не сможет с ней больше видеться. И не так сильно, как сорок пять
минут с президентом, вбивавшим ей, что случится, если она не
перестанет огорчать его любимого астронавта. И уж конечно, этого
было не сравнить с известием о том, что за ней следят, что ее
телефон прослушивается, а дом начинен жучками. Просто она не знала,
как вести себя с Роджером, и скорее всего не поймет этого и в
будущем - так что ее ничуть не огорчало, что через несколько дней
его запустят в космос. Тогда об их отношениях не придется
беспокоиться по меньшей мере полтора года.
Против неожиданной волны популярности она тоже ничуть не возражала.
После того, как новость попала в газеты, ее навестили репортеры с
телевидения, и в шестичасовых новостях она увидела свое бодрое
личико. "Фем" тоже кого-то к ней отправил. Кто-то начал с
телефонного звонка. Это оказалась дама под шестьдесят, феминистка со
стажем, которая с презрением фыркнула:
- Мы никогда этого не делаем, не берем ни у кого интервью только
потому, что она - чья-то жена. Но мне приказали. Я не могла
отказаться, но хочу быть честной по отношению к тебе и предупреждаю,
что мне это отвратительно.
- Мне очень жаль, - извинилась Дори. - Может быть, отменить
интервью?
- О нет, это вовсе не твоя вина, - ответила дама так, словно это
была именно ее вина, - но я считаю это предательством всех идеалов
"Фем". Ничего страшного. Мы заедем к тебе, сделаем
пятнадцатиминутный ролик для кассетного варианта, а потом я перепишу
его для печати. Если можно...
- Я... - начала Дори.
- ...говори о себе, а не о нем. Твое прошлое, твои интересы,
твое...
- Извините, но я бы хотела...
- ...отношение к космической программе и так далее. Дэш утверждает,
что это основная цель Америки, и от этого зависит будущее всего
мира. А каково твое мнение? Сейчас отвечать не надо, просто...
- Я не хочу, чтобы интервью проходило в моем доме, - вставила Дори,
уже не дожидаясь паузы.
- ...подумай над этим, а ответишь перед камерой. То есть как не
дома? Нет, это исключено. Мы будем через час.
И Дори осталась наедине с тускнеющим светлым пятнышком. Через
несколько секунд погасла и оно.
- Сука, - почти беззлобно заметила Дори.
Не то, чтобы ей не нравилось, что интервью будет проходить в ее
собственном доме. Просто ей даже не оставили выбора. И вот это ее
здорово зацепило. Выбора не было, разве что улизнуть, пока не
появится дама из "Фем".
Дори Торравэй, в девичестве Ди Минц, очень серьезно относилась к
свободе выбора. Что и привлекало ее в Роджере (если не считать славы
покорителя космоса, сопутствующих этому денег и уверенности в
завтрашнем дне, и если не считать самого Роджера, весьма
симпатичного и обходительного): он прислушивался к ее желаниям.
Остальных мужчин интересовали в основном свои собственные желания.
Желания могли меняться вместе с мужчиной, но характера отношений это
нисколько не меняло. Гарольд обожал танцы и вечеринки, Джим - секс,
Эверетт - секс и вечеринки, Томми хотел политического фанатизма, Джо
- чтобы с ним нянчились. А Роджер хотел узнавать мир вместе с ней,
одинаково охотно обращаясь и к тому, что интересовало ее, и к тем
вещам, что были важны для него самого.
Она ни разу не пожалела, что вышла за него замуж.
Им не раз приходилось разлучаться. Пятьдесят четыре дня,
проведенных Роджером на Космической Станции Три. Множество коротких
полетов. Два года служебных разъездов по всему миру, в системе
наземных измерительных комплексов - от Аахена до Заира.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35