Но до определенного момента способность не проявлялась, а вот почему – мне тоже интересно. В тюрьме… что ты чувствовал, когда сидел там?
– Голод, – пожал плечами Джерри. – И злость, и… обиду. Разное.
– Музыка. Ты слышал музыку?
– Слышал. Когда про цирк. А про пустыню – нет, или просто очень тихо было. Я тогда только коня слышал.
– Коня?
– Ну я на коне ехал, и копыта… Стучали так…
– По песку?
Джерри помолчал, переваривая вопрос.
– Не знаю…
– В том-то и дело, что не знаешь. А придется узнать. Потому что отсюда, из моего дома, через обычный мир выхода нет. Только через Межмирье. Понял? Когда выучишься, попробуешь выйти. Но это будет очень нескоро. Глядя на тебя, возможно, и никогда.
– Почему же?
– Ты пуглив, точно мышь. И ленив, точно зимний суслик. Еще и туповат.
Джерри даже открыл рот от таких комплиментов. Нашелся не сразу:
– Тогда зачем я тут вам, господин? Если я так уж плох.
Эрфан одним глотком допил вино и прищурился на паренька сквозь нечистое стекло бокала.
– Мне двадцать два года. Иноходцем я стал в восемнадцать, хотя Межмирье начал видеть уже с шести. За все время мне не попадался еще кто-либо на тех тропах. Это закон. Иноходец один. Если есть второй – значит, что-то скоро случится с первым. Не отрицаю – где-то в этой стране может гулять и еще ребенок с такими странными снами. Но пока, кроме тебя, никто не маячил в Межмирье. Возраст у тебя нормальный. Все подходит… кроме тебя самого. А у меня мало времени. Мало. Лет пять – семь, не больше.
Джерри внутренне ахнул. Семь лет, Гард и псы, это – мало?! Семь лет в учениках, что ли? Эрфан прочел в его глазах и кривенько, как только он умел, ухмыльнулся:
– Да, мышка Джерри, да. Тебе этот срок покажется вечностью, не отрицаю. Столь ленивому созданию непросто будет усвоить все, что я собираюсь в тебя запихнуть. А пока – пойдем. Сегодня я сделаю тебе первый подарок. Авансом. Заодно увидишь, каков будет конечный результат.
– Подарок?
– Самый что ни на есть. Надеюсь, это тебя не разбалует.
– И куда же мы идем?
Эрфан зевнул и бросил в Джерри собственным плащом.
– К убийце твоего отца, малыш. Куда же еще? Как ты хочешь, чтобы он умер? Тайно, или при всех? Ночью, днем? Самоубийство? Хочешь, чтобы он исповедал тебе все под пытками?
– Н-нет… Я… – тошнота подобралась к самому корню языка. Вот-вот вырвет.
Смешок.
– Или ты его простил, а, юный висельник? По-божески?
Эрфан заливисто, немного визгливо захохотал. Джерри старался не смотреть на алый дым, снова просочившийся в комнату, на окутанные этим туманом башмаки спутника. Но не получалось.
– Пойдем.
Джерри был слишком ошарашен, чтобы подробно рассматривать таинственное Межмирье, сквозь которое Иноходец волочил его. Розовое. Мерцающее. Коридор коридором.
Труппа остановилась на ночлег в поле. Все сидели у костра. Все молчали. Вики вязала платок с бахромой. Тори бесцельно тыкала палкой в костер, вызывая снопы искр. Дан искал дно в очередной бутылке. Бэт, еще больше скособочившись, беззвучно плакала, и от этого сердце Джерри, притаившегося в высокой сухой траве, сжалось. Потом он заметил синяк на пухлой, изрытой оспинками, щеке костюмерши, и с ненавистью выматерился. Эрфан приподнялся на локтях, внимательно рассматривая людей.
– Лежать здесь, – сказал деловито и строго. – Дернешься – пожалеешь.
Ветер шевелил сухой бурьян. Эрфан выпрямился и спокойным шагом пошел к огню. Любой бы вздрогнул – настолько бесшумно появился он перед актерами, словно в порядке вещей среди ночи человеку бродить одному по степи.
– Вечер вам, – сказала Вики. – Присаживайтесь к костру, добрый господин.
Цыганка всегда продолжала жить по таборным законам: ЧТО бы ни вышло к твоему костру, поприветствуй и предложи место рядом. Заповедь дороги. Может, это и вовсе степной дух, тогда тем более ни хамство, ни чрезмерное любопытство ему не по нутру.
Эрфан не удостоил ни поклоном, ни улыбкой. Ничем.
– Вечер и тебе, женщина. Не могу принять твое приглашение, у меня мало времени, – и, глядя прямо на Дана – Встань.
Тот опешил, но поднялся скорее гневно, чем послушно. Джерри сглотнул – грузная туша казалась вчетверо больше стройного, изящного Эрфана.
– Ты, бродячий актер по имени Дан, обвиняешься в убийстве человека по имени Шеннон и лжесвидетельстве против его сына.
Почти как в пьесе. Только речь Эрфана вовсе не кажется высокопарной.
Вики, Тори и Бэт вскочили и сбились испуганной, изумленной кучкой у повозки. Дан засмеялся:
– Комедиант. Пришел проситься в труппу на место нашего воришки?
И Дан очень похоже закатил глаза, высунул язык и задергался, изображая повешение.
– Я, Иноходец Эрфан, собираюсь тебя убить. Ни в одном из миров не будет места для того, чья жизнь прервана Иноходцем. Если же вдруг произойдет ошибка, и колесо солнца попадет в выбоину, и порядок вещей изменится, и ты вновь возродишься… Что ж, придется убить тебя еще раз.
С этими словами Эрфан подошел и просто взял Дана за горло. И оторвал от земли.
Джерри, сглатывая горькую слюну страха, смотрел. Тори безумно завыла и куда-то рванула в ночь. Бэт и Вики молчали. Вики – невозмутимо, отрешенно, Бэт (добрая, милая, сострадательная Бэт! ), – почти с торжеством.
Эрфан сжимал ладонь, огромное оплывшее тело Дана жутко дергалось. Пальцы сжимались, сжимались… Джерри сунул себе в рот край рубахи, чтобы не заорать, когда длинные тонкие музыкальные пальцы Иноходца свелись в кулак одним движением, и голова Дана упала на землю отдельно от туловища. Кровь зашипела в огне, кровь испачкала, наверное, и небо и землю, и всю степь – декорацию к этой короткой пьесе. Несколько секунд. Никакого сопротивления.
Джерри лежал с подветренной стороны, но запах крови от плюхнувшегося рядом Эрфана невозможно было не ощутить.
– Ты удовлетворен? Есть еще кто-то, кому ты хотел бы отомстить?
– Все… – прошептал парень. – Благодарю, Иноходец.
– Какой вежливый. Пойдем. У нас мало времени, юный висельник, очень мало.
Но сын Шеннона смотрел вперед. Туда, где Вики впрягала в повозку лошадь, туда, где белая, точно полотно, Бэт всматривалась в ночную степь.
– Джерри! – громко сказала она.
Цыганка сильно вздрогнула, испуг передался лошади, и та заартачилась, попятилась задом.
– Джерри, ты здесь? Мальчик мой… Джерри.
Точно слепая, выставив вперед руку, а второй опираясь на палку, Бэт двинулась к зарослям. Бледное лицо со следами побоев, светлые глаза, полные слез, надвигались на того, кто лежал в высокой траве и кусал руку, принуждая себя молчать, молчать.
Звон браслетов рассеял наваждение. Смуглые руки Вики, которая справилась с конем, обняли сзади Бэт за дрожащие плечи.
– Успокойся, – прошептала цыганка. – Там никого нет. Забудь все, что видела, дорогая, пожалуйста, поедем.
– Джерри, – застонала та, – маленький мой…
– Ему хорошо сейчас, Бэт. Ему не больно. Светло и радостно. Пойдем, Бэт. Оставь в покое его душу, не зови.
– Джерри пропал, Вики. Мальчик сбежал посмотреть львов. Что я скажу Шеннону, когда он вернется?
– Пойдем, Бэт, – повторяла цыганка, судя по голосу кусая губы. – О, дорогая, тебе нужно отдохнуть.
Бэт позволила увести себя в повозку, но в тишине все еще слышны были горькие полувсхлипы-полустоны.
– Неаккуратно вышло, – мотнул головой Эрфан. – Что ж ты не сказал, чтобы не при ней. Кто она тебе – мать?
– Да, – сказал парень и посмотрел Эрфа-ну прямо в серый туман прищуренных глаз. – Да.
– Врешь. Но правильно врешь. Уместно. Кажется, на обратном пути обессилевший Джерри споткнулся.
Эрфан по возвращении в дом выглядел очень живым и даже румяным.
– Все! – хлопнул он в ладоши. – С приятными подарками закончили. Начинаем трудовые будни. И первым делом приказываю тебе вымыться. Четыре несчастных животных денно и нощно трудятся там во дворе на подаче воды из колодца, а кухня эту радость греет в котлах, так что мыться и чиститься ты будешь раза по три в день.
– Чего? – прошептал Джерри, почти не слыша благодетеля. – Зачем?
– Пахнет от тебя, ей-боже. Или что, муха – лучший глашатай? Такая ваша актерская примета?
– Не… знаю, – Джерри присел. – Я не…
– О-о, – пропел Эрфан и больно потянул его за подбородок. – Вот так ученичка я приобрел. Встать, скотина!!!!
Джерри вскочил, очнувшись, глядя испуганно. В памяти резво ожила картина отделения головы Дана от тела.
– В подвал к ванной бегом!!! Потом ко мне, в библиотеку, еще быстрее! Понял? Не слышу!
– Да.
– Да, хозяин. Ну, так отчего я до сих пор наблюдаю тебя так близко?
– А где подвал?
– Подвал – внизу. Еще один вопрос… Эрфан смотрел вслед бегущему парню и смеялся. Истерично и долго. Очень похоже на плач.
Этот смех, этот взгляд.
Гибкий, как плеть, силуэт.
Человек-клеймо. Оттиск его личности до сих пор где-то внутри, и ничем не вытравишь. Добро или зло? Свет или тьму принес мне Эрфан? Одарил или обокрал?
Но ответа не было. Жгучее, смешанное ощущение.
«Учитель!» – тихонько, мысленно позвал Джерард. Вышло неловко, непривычно. А как же тогда? Хозяин?
Спасший от смерти владеет спасенной жизнью. Исполнивший желание властен над судьбой желавшего. Правильно или неправильно, но Джерард уже понял: обучающий и обучаемый сошлись не по своей воле, а по предопределению. За них выбрало нечто под названием Межмирье.
– Где ты витаешь, кузнец? В мечтах об очередном оборотне? – спросил Пралотта, оторвавшись от недочитанной книги.
– Он не был оборотнем, – в сотый раз повторил Джерард, переключаясь на волну настоящего, – просто большой волк.
Пралотта усмехнулся.
– Послушай, Джеральд…
– Джерард.
– Почему ты все время спишь?
– Сплю?
– Ты чем-то болен?
Он посмотрел Пралотте в глаза – угадывал.
– Я не сумасшедший, – ответил и понял, что угадал.
А это очень просто, уважаемый господин.
Неуважаемый, нет.
Ничуточки.
Джерри-4
… и все кричат ему – «не пей! »,
– но Моцарту видней…
Лора
Джерри всегда помнил – семь лет.
Первые семь месяцев породили в нем мысли, что лучше было повиснуть на графской веревке.
Для начала выучить пришлось не так уж и много.
Он понял, что сила в мышцах – это не все. Это почти ничего. Есть прямые удары, после которых вскакиваешь лишь с большей яростью, и есть скользящие прикосновения, после которых отлеживаешься часами, а поднимаешься, будто тридцать лет не двигавшийся паралитик. А если противник наслаждается твоим бессилием и неумением, то все это вдвойне, втройне тяжелее.
Он понял, что большой дом – тюрьма с уставом и хорошим содержанием, но без надежды на освобождение.
Он понял, что его обучает безумец. Это было одним из самых важных открытий.
На Эрфана иногда «накатывало». Редко, раз в месяц, и того реже. Джерри замечал порой в глазах Иноходца этакую грозовую тень, а потом – р-раз! – и глаза впрямь темнели, как два лиловых лепестка, и учитель начинал вести себя абсолютно неадекватно. Опасность представляло то, что приступы начинались очень резко. Однажды посреди содержательного разговора о достоинствах различного вида карт, Эрфан замешкался, дергая замочек на книге. Парень почтительно ждал продолжения лекции. И тут Эрфан схватил со стола нож, «с мясом» срезал замок на фолианте, а книга – бесценная книга, заверенная летописцем, полетела в камин.
– Не слушаться меня нельзя!! – пояснил Эрфан с нежной улыбкой, как ни в чем не бывало, после вспышки дикой ярости, и начал рассказ со слова, на котором остановился.
Ножу тоже досталось за маленькую царапину на пальце. Вон до сих пор торчит по рукоять в дверном косяке.
– Не смей его вынимать, он наказан. Джерри после этого уже не интересовали никакие карты.
Но вымещение зла на вещах, будто на живых существах, являлось самым безобидным из того, что творил Эрфан во время своих приступов. К концу года ученик с затаенным страхом отметил, что поступки становятся намалую толику, но изощреннее, и жестокость возрастает. Когда во время обычных занятий по выездке, или учебного поединка радужки Эрфана начинали отливать фиолетовым – стоило сразу пытаться слинять. Иначе Эрфан мог нахлестнуть под Джерри и без того нервного жеребца, мог подрубить на ходу подпругу и смеяться над упавшим, а если уж это была схватка – мог покалечить. Сын задиры Шеннона, увы, тоже не смог сберечь от природы прямую линию переносицы. А после перелома обеих рук у Джерри Эрфан ненадолго, но присмирел. Оскорбления действием стали на время практически невозможны, зато в словах учитель был мастер! Джерри составил общее мнение о себе, как о неотесанном и не поддающемся воспитанию, неопрятном дебиле, вследствие неумелого акушерства и падений головой из мамы на мостовую потерявшего связь с человеческим миром, трусливом, ленивом, неловком и вызывающем раздражение непослушном сопляке. В душе, конечно, Джерри возражал, но высказывать вслух, особенно когда у Эрфана в руках любимое оружие – удавка из черного конского волоса… Хотя выучить, что Иноходцу абсолютно не требуются никакие посторонние предметы, дабы одержать победу в поединке, мог любой дебил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
– Голод, – пожал плечами Джерри. – И злость, и… обиду. Разное.
– Музыка. Ты слышал музыку?
– Слышал. Когда про цирк. А про пустыню – нет, или просто очень тихо было. Я тогда только коня слышал.
– Коня?
– Ну я на коне ехал, и копыта… Стучали так…
– По песку?
Джерри помолчал, переваривая вопрос.
– Не знаю…
– В том-то и дело, что не знаешь. А придется узнать. Потому что отсюда, из моего дома, через обычный мир выхода нет. Только через Межмирье. Понял? Когда выучишься, попробуешь выйти. Но это будет очень нескоро. Глядя на тебя, возможно, и никогда.
– Почему же?
– Ты пуглив, точно мышь. И ленив, точно зимний суслик. Еще и туповат.
Джерри даже открыл рот от таких комплиментов. Нашелся не сразу:
– Тогда зачем я тут вам, господин? Если я так уж плох.
Эрфан одним глотком допил вино и прищурился на паренька сквозь нечистое стекло бокала.
– Мне двадцать два года. Иноходцем я стал в восемнадцать, хотя Межмирье начал видеть уже с шести. За все время мне не попадался еще кто-либо на тех тропах. Это закон. Иноходец один. Если есть второй – значит, что-то скоро случится с первым. Не отрицаю – где-то в этой стране может гулять и еще ребенок с такими странными снами. Но пока, кроме тебя, никто не маячил в Межмирье. Возраст у тебя нормальный. Все подходит… кроме тебя самого. А у меня мало времени. Мало. Лет пять – семь, не больше.
Джерри внутренне ахнул. Семь лет, Гард и псы, это – мало?! Семь лет в учениках, что ли? Эрфан прочел в его глазах и кривенько, как только он умел, ухмыльнулся:
– Да, мышка Джерри, да. Тебе этот срок покажется вечностью, не отрицаю. Столь ленивому созданию непросто будет усвоить все, что я собираюсь в тебя запихнуть. А пока – пойдем. Сегодня я сделаю тебе первый подарок. Авансом. Заодно увидишь, каков будет конечный результат.
– Подарок?
– Самый что ни на есть. Надеюсь, это тебя не разбалует.
– И куда же мы идем?
Эрфан зевнул и бросил в Джерри собственным плащом.
– К убийце твоего отца, малыш. Куда же еще? Как ты хочешь, чтобы он умер? Тайно, или при всех? Ночью, днем? Самоубийство? Хочешь, чтобы он исповедал тебе все под пытками?
– Н-нет… Я… – тошнота подобралась к самому корню языка. Вот-вот вырвет.
Смешок.
– Или ты его простил, а, юный висельник? По-божески?
Эрфан заливисто, немного визгливо захохотал. Джерри старался не смотреть на алый дым, снова просочившийся в комнату, на окутанные этим туманом башмаки спутника. Но не получалось.
– Пойдем.
Джерри был слишком ошарашен, чтобы подробно рассматривать таинственное Межмирье, сквозь которое Иноходец волочил его. Розовое. Мерцающее. Коридор коридором.
Труппа остановилась на ночлег в поле. Все сидели у костра. Все молчали. Вики вязала платок с бахромой. Тори бесцельно тыкала палкой в костер, вызывая снопы искр. Дан искал дно в очередной бутылке. Бэт, еще больше скособочившись, беззвучно плакала, и от этого сердце Джерри, притаившегося в высокой сухой траве, сжалось. Потом он заметил синяк на пухлой, изрытой оспинками, щеке костюмерши, и с ненавистью выматерился. Эрфан приподнялся на локтях, внимательно рассматривая людей.
– Лежать здесь, – сказал деловито и строго. – Дернешься – пожалеешь.
Ветер шевелил сухой бурьян. Эрфан выпрямился и спокойным шагом пошел к огню. Любой бы вздрогнул – настолько бесшумно появился он перед актерами, словно в порядке вещей среди ночи человеку бродить одному по степи.
– Вечер вам, – сказала Вики. – Присаживайтесь к костру, добрый господин.
Цыганка всегда продолжала жить по таборным законам: ЧТО бы ни вышло к твоему костру, поприветствуй и предложи место рядом. Заповедь дороги. Может, это и вовсе степной дух, тогда тем более ни хамство, ни чрезмерное любопытство ему не по нутру.
Эрфан не удостоил ни поклоном, ни улыбкой. Ничем.
– Вечер и тебе, женщина. Не могу принять твое приглашение, у меня мало времени, – и, глядя прямо на Дана – Встань.
Тот опешил, но поднялся скорее гневно, чем послушно. Джерри сглотнул – грузная туша казалась вчетверо больше стройного, изящного Эрфана.
– Ты, бродячий актер по имени Дан, обвиняешься в убийстве человека по имени Шеннон и лжесвидетельстве против его сына.
Почти как в пьесе. Только речь Эрфана вовсе не кажется высокопарной.
Вики, Тори и Бэт вскочили и сбились испуганной, изумленной кучкой у повозки. Дан засмеялся:
– Комедиант. Пришел проситься в труппу на место нашего воришки?
И Дан очень похоже закатил глаза, высунул язык и задергался, изображая повешение.
– Я, Иноходец Эрфан, собираюсь тебя убить. Ни в одном из миров не будет места для того, чья жизнь прервана Иноходцем. Если же вдруг произойдет ошибка, и колесо солнца попадет в выбоину, и порядок вещей изменится, и ты вновь возродишься… Что ж, придется убить тебя еще раз.
С этими словами Эрфан подошел и просто взял Дана за горло. И оторвал от земли.
Джерри, сглатывая горькую слюну страха, смотрел. Тори безумно завыла и куда-то рванула в ночь. Бэт и Вики молчали. Вики – невозмутимо, отрешенно, Бэт (добрая, милая, сострадательная Бэт! ), – почти с торжеством.
Эрфан сжимал ладонь, огромное оплывшее тело Дана жутко дергалось. Пальцы сжимались, сжимались… Джерри сунул себе в рот край рубахи, чтобы не заорать, когда длинные тонкие музыкальные пальцы Иноходца свелись в кулак одним движением, и голова Дана упала на землю отдельно от туловища. Кровь зашипела в огне, кровь испачкала, наверное, и небо и землю, и всю степь – декорацию к этой короткой пьесе. Несколько секунд. Никакого сопротивления.
Джерри лежал с подветренной стороны, но запах крови от плюхнувшегося рядом Эрфана невозможно было не ощутить.
– Ты удовлетворен? Есть еще кто-то, кому ты хотел бы отомстить?
– Все… – прошептал парень. – Благодарю, Иноходец.
– Какой вежливый. Пойдем. У нас мало времени, юный висельник, очень мало.
Но сын Шеннона смотрел вперед. Туда, где Вики впрягала в повозку лошадь, туда, где белая, точно полотно, Бэт всматривалась в ночную степь.
– Джерри! – громко сказала она.
Цыганка сильно вздрогнула, испуг передался лошади, и та заартачилась, попятилась задом.
– Джерри, ты здесь? Мальчик мой… Джерри.
Точно слепая, выставив вперед руку, а второй опираясь на палку, Бэт двинулась к зарослям. Бледное лицо со следами побоев, светлые глаза, полные слез, надвигались на того, кто лежал в высокой траве и кусал руку, принуждая себя молчать, молчать.
Звон браслетов рассеял наваждение. Смуглые руки Вики, которая справилась с конем, обняли сзади Бэт за дрожащие плечи.
– Успокойся, – прошептала цыганка. – Там никого нет. Забудь все, что видела, дорогая, пожалуйста, поедем.
– Джерри, – застонала та, – маленький мой…
– Ему хорошо сейчас, Бэт. Ему не больно. Светло и радостно. Пойдем, Бэт. Оставь в покое его душу, не зови.
– Джерри пропал, Вики. Мальчик сбежал посмотреть львов. Что я скажу Шеннону, когда он вернется?
– Пойдем, Бэт, – повторяла цыганка, судя по голосу кусая губы. – О, дорогая, тебе нужно отдохнуть.
Бэт позволила увести себя в повозку, но в тишине все еще слышны были горькие полувсхлипы-полустоны.
– Неаккуратно вышло, – мотнул головой Эрфан. – Что ж ты не сказал, чтобы не при ней. Кто она тебе – мать?
– Да, – сказал парень и посмотрел Эрфа-ну прямо в серый туман прищуренных глаз. – Да.
– Врешь. Но правильно врешь. Уместно. Кажется, на обратном пути обессилевший Джерри споткнулся.
Эрфан по возвращении в дом выглядел очень живым и даже румяным.
– Все! – хлопнул он в ладоши. – С приятными подарками закончили. Начинаем трудовые будни. И первым делом приказываю тебе вымыться. Четыре несчастных животных денно и нощно трудятся там во дворе на подаче воды из колодца, а кухня эту радость греет в котлах, так что мыться и чиститься ты будешь раза по три в день.
– Чего? – прошептал Джерри, почти не слыша благодетеля. – Зачем?
– Пахнет от тебя, ей-боже. Или что, муха – лучший глашатай? Такая ваша актерская примета?
– Не… знаю, – Джерри присел. – Я не…
– О-о, – пропел Эрфан и больно потянул его за подбородок. – Вот так ученичка я приобрел. Встать, скотина!!!!
Джерри вскочил, очнувшись, глядя испуганно. В памяти резво ожила картина отделения головы Дана от тела.
– В подвал к ванной бегом!!! Потом ко мне, в библиотеку, еще быстрее! Понял? Не слышу!
– Да.
– Да, хозяин. Ну, так отчего я до сих пор наблюдаю тебя так близко?
– А где подвал?
– Подвал – внизу. Еще один вопрос… Эрфан смотрел вслед бегущему парню и смеялся. Истерично и долго. Очень похоже на плач.
Этот смех, этот взгляд.
Гибкий, как плеть, силуэт.
Человек-клеймо. Оттиск его личности до сих пор где-то внутри, и ничем не вытравишь. Добро или зло? Свет или тьму принес мне Эрфан? Одарил или обокрал?
Но ответа не было. Жгучее, смешанное ощущение.
«Учитель!» – тихонько, мысленно позвал Джерард. Вышло неловко, непривычно. А как же тогда? Хозяин?
Спасший от смерти владеет спасенной жизнью. Исполнивший желание властен над судьбой желавшего. Правильно или неправильно, но Джерард уже понял: обучающий и обучаемый сошлись не по своей воле, а по предопределению. За них выбрало нечто под названием Межмирье.
– Где ты витаешь, кузнец? В мечтах об очередном оборотне? – спросил Пралотта, оторвавшись от недочитанной книги.
– Он не был оборотнем, – в сотый раз повторил Джерард, переключаясь на волну настоящего, – просто большой волк.
Пралотта усмехнулся.
– Послушай, Джеральд…
– Джерард.
– Почему ты все время спишь?
– Сплю?
– Ты чем-то болен?
Он посмотрел Пралотте в глаза – угадывал.
– Я не сумасшедший, – ответил и понял, что угадал.
А это очень просто, уважаемый господин.
Неуважаемый, нет.
Ничуточки.
Джерри-4
… и все кричат ему – «не пей! »,
– но Моцарту видней…
Лора
Джерри всегда помнил – семь лет.
Первые семь месяцев породили в нем мысли, что лучше было повиснуть на графской веревке.
Для начала выучить пришлось не так уж и много.
Он понял, что сила в мышцах – это не все. Это почти ничего. Есть прямые удары, после которых вскакиваешь лишь с большей яростью, и есть скользящие прикосновения, после которых отлеживаешься часами, а поднимаешься, будто тридцать лет не двигавшийся паралитик. А если противник наслаждается твоим бессилием и неумением, то все это вдвойне, втройне тяжелее.
Он понял, что большой дом – тюрьма с уставом и хорошим содержанием, но без надежды на освобождение.
Он понял, что его обучает безумец. Это было одним из самых важных открытий.
На Эрфана иногда «накатывало». Редко, раз в месяц, и того реже. Джерри замечал порой в глазах Иноходца этакую грозовую тень, а потом – р-раз! – и глаза впрямь темнели, как два лиловых лепестка, и учитель начинал вести себя абсолютно неадекватно. Опасность представляло то, что приступы начинались очень резко. Однажды посреди содержательного разговора о достоинствах различного вида карт, Эрфан замешкался, дергая замочек на книге. Парень почтительно ждал продолжения лекции. И тут Эрфан схватил со стола нож, «с мясом» срезал замок на фолианте, а книга – бесценная книга, заверенная летописцем, полетела в камин.
– Не слушаться меня нельзя!! – пояснил Эрфан с нежной улыбкой, как ни в чем не бывало, после вспышки дикой ярости, и начал рассказ со слова, на котором остановился.
Ножу тоже досталось за маленькую царапину на пальце. Вон до сих пор торчит по рукоять в дверном косяке.
– Не смей его вынимать, он наказан. Джерри после этого уже не интересовали никакие карты.
Но вымещение зла на вещах, будто на живых существах, являлось самым безобидным из того, что творил Эрфан во время своих приступов. К концу года ученик с затаенным страхом отметил, что поступки становятся намалую толику, но изощреннее, и жестокость возрастает. Когда во время обычных занятий по выездке, или учебного поединка радужки Эрфана начинали отливать фиолетовым – стоило сразу пытаться слинять. Иначе Эрфан мог нахлестнуть под Джерри и без того нервного жеребца, мог подрубить на ходу подпругу и смеяться над упавшим, а если уж это была схватка – мог покалечить. Сын задиры Шеннона, увы, тоже не смог сберечь от природы прямую линию переносицы. А после перелома обеих рук у Джерри Эрфан ненадолго, но присмирел. Оскорбления действием стали на время практически невозможны, зато в словах учитель был мастер! Джерри составил общее мнение о себе, как о неотесанном и не поддающемся воспитанию, неопрятном дебиле, вследствие неумелого акушерства и падений головой из мамы на мостовую потерявшего связь с человеческим миром, трусливом, ленивом, неловком и вызывающем раздражение непослушном сопляке. В душе, конечно, Джерри возражал, но высказывать вслух, особенно когда у Эрфана в руках любимое оружие – удавка из черного конского волоса… Хотя выучить, что Иноходцу абсолютно не требуются никакие посторонние предметы, дабы одержать победу в поединке, мог любой дебил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33