Кто хочет - не может, кто может - не хочет. Кто хочет и может - тому
не дают". Это не только в области юмора и медицины, Эльдар Александро-
вич. Это всеобщий закон природы. Каждый дошкольник хочет в школу, но еще
не может. Каждый школьник может - но уже не хочет. Почему? Потому что
наша школа не учит, а борется за знания детей.
Причем с самими детьми. Борьба неравная, потому что за школу еще и
РОНО, и ГОРОНО, и ОБЛОНО, и все "оно"... Так что деткам нелегко. Но
"оно" и не хочет, чтоб легко, "оно" желает, чтоб дети приучались к тру-
ду. "Оно" у нас почему-то решило, что труд - это когда всем тяжело...
Учителям тяжело, родителям, детишек тошнит... Это у нас какое-то минис-
терство тяжелого образования... У нас же дети в школе - как проходчики в
забое - они проходят. Сегодня идет проходка Пушкина, завтра - проходка
Лермонтова. Что на-гора? "Онегин - лишний человек". Онегин - лишний, Пе-
чорин - лишний... Причем навсегда. Конечно, не исключено, что потом сами
прочитают. Если захотят. Но как закон: кто хочет - не может, кто может,
уже не хочет...
Более близкий вам пример - из телевидения. После того как вы бросили
"Кинопанораму", моя любимая передача - "Это вы можете". Передача замеча-
тельная. Но название придумал или юморист, или диверсант.
Если этот одиночка сам, один, в одиночестве, на кухне ночами, из ка-
ких-то обрезков и ошметков сумел сделать эту штуковину, которая просто с
ума сойти и при этом еще и работает, то что же нам делать с этими инсти-
тутами, конторами и главками? Какое к черту "Это вы можете"? Это не вы
"можете", это они - "не хочут"! А хочет одиночка! И не для себя, а для
всех! И он же к ним бегал, и писал, и звонил, и на тот завод полусонный,
и в институт летаргический, и в конструкторское бюро похоронное. И они
ему регулярно отвечают: "Да, штучка ваша забавная, но грубо попирает
принципы червячных передач. А подшипник будет перегреваться". Он у него
уже двенадцать лет перегревается и работает. А у них не перегревается. У
них еще только в девяносто втором запланирован опытный образец, превос-
ходящий японский уровень пятьдесят третьего...
Кто хочет - не может, кто может - не хочет.
Эльдар Александрович, сколько раз вы в своих картинках критиковали и
быт, и сервис, и особенно торговлю. Вы хотели ее улучшить. Мы все хоте-
ли. Пустое дело. Закон работает. Кто хочет улучшить - не может. Кто мо-
жет - себе не враг. Так что хватит об этом, не надо улучшать. Решить
вопрос надо кардинально: отменить ее вообще. Наладить подлинно прямую
связь производства с потребителем. Пусть все что нужно народ сам выносит
с заводов и фабрик! Но официально, уплачивая пошлину в проходной.
Обратимся непосредственно к вам, Эльдар Александрович. Возьмем кино.
Закон застоя определял все. Кто очень много хотел, в лучшем случае мог
лечь на полку. Возникла даже поговорка "Нашей полки прибыло". Кто много
мог не хотел ничего, у него и так все было. Были еще третьи, которые в
знак протеста против застоя ушли в творческий поиск, и их оттуда до сих
пор невозможно вернуть.
Вообще, Эльдар Александрович, почему возможен застой? Потому что, в
принципе, большинство из нас способно спокойно стоять, ругая общее стоя-
ние.
Но почему застой не переходит в полную и всеобщую остановку? Потому
что есть еще меньшинство. Это люди, которые вообще не могут не дви-
гаться. Они шевелятся, толкаются, ерзают, они не дают окончательно зас-
нуть окружающим. И в результате, это - подавляющее меньшинство, которое
живет по закону движения, и, значит, это настоящий закон природы.
Один из таких безостановочных людей - здесь.
Он всегда много хотел, и делал все, что мог.
Он хотел, чтоб его работа была нужна людям. И она нам нужна.
Он хотел, чтобы мы собрались здесь сегодня. И кто мог, тот прорвался,
а остальные завидуют.
Это началось ровно 60 лет назад, когда он почувствовал, что хочет ро-
диться. И ему это удалось.
Вы правильно сделали, Эльдар Александрович!
Спасибо вам!
Я. Б. Фриду - 80! (27.02.89.)
Дорогой Ян Борисович!
Круглые даты - большая радость для всей нашей культурной обществен-
ности. Этот ноль на конце - завораживает. Он похож на восклицание пора-
женного англичанина: "0!.." Никому в голову не пришло отмечать 59-летие
со дня образования Адыгейской автономной области. 60-летие - гуляли все-
народно.
Круглая дата - это, Ян Борисович, повод для ваших знакомых и друзей
сказать, наконец, все те хорошие слова, которых они ни разу не сказали
вам в предшествующее время.
Вот и я мог бы сейчас начать расписывать ваши заслуги, отмечать вехи
творчества и воскурять фимиам. И действительно, это же вам впервые приш-
ло в голову экранизировать в нашей стране Чехова и Шекспира. Именно этот
ваш пример и вдохновил других режиссеров, которые кинулись экранизиро-
вать уже настоящих членов Союза писателей причем таким количеством се-
рий, за которое вам, Ян Борисович, большое спасибо... А сколько новых
актеров вывели вы на экран! Многих из них до сих пор не удается вывести
оттуда. Что уж говорить о зрительской к вам любви! Буквально сегодня мы
завалены письмами и телеграммами, и звонила только что группа девушек из
Иванова - поздравляла с юбилеем и желала долгих лет жизни Мише Боярско-
му...
Я мог бы многое сказать. Тем более что сегодня нельзя обойтись без
ругани - так же как вчера без славословий. И я с наслаждением вцепился
бы в недостатки ваших картин. Прежде всего - мало эротики. В чем дело,
Ян Борисович? Или, может быть, вас это не интересует? Вся страна волну-
ется - можно ли все-таки показать эту комсомолку без ватника или нет, а
вам наплевать? Конечно, когда у вас эти безнравственные граф и графиня
со своими улыбочками закрывают дверцу кареты, мы, думающие зрители, мо-
жем догадаться, что они там делают, но хотелось бы большей открытости.
Дальше, где у вас в картинах наркоманы? Надо подумать, может быть, сде-
лать новую редакцию, скажем, "Сильвы". Пускай, допустим, Эдвин колется.
Или "Собака на сене". Может быть, это не просто сено, может быть, это
травка, маки, конопля... Или давайте подумаем, сделаем оперетту про бом-
жей...
Я, повторяю, мог многое бы здесь сказать. Но мне не хочется прилюдно
клясться вам в любви. Личные отношения мы выясним за кулисами. Что каса-
ется сегодняшнего праздника, то каким же может быть в нем мое участие?
Мне не хочется изменять себе и петь "аллилуйя!"
Я хочу только сказать в этот день, что вижу сегодня перед собой чело-
века, который обладает ясным взглядом, острым слухом, крепким рукопожа-
тием, четкими принципами и планами на будущее. В этом смысле вы совер-
шенно не изменились со времени последнего юбилея.
А значит, гарантия того, что вы - в движении! Что совсем уже похоже
на счастье, дорогой Ян Борисыч! Дай вам Бог!
Валерий! По случаю 50-летия Хаита (март-89)
Мой дорогой Валерий!
Во-первых, ничего страшного.
Во-вторых, ничего хорошего.
В-третьих, все будет еще хуже.
Тем не менее излишне себя приободрять, подбадривать и вселять бод-
рость. Ибо ты можешь взбодриться сам: надо посмотреть вокруг, увидеть,
что творится, и понять, что на этом фоне твоя сегодняшняя скорбь - тьфу!
Подумаешь, пошла одиннадцатая пятилетка. Вспомни, сколько мы все их уже
имели. И с каким результатом. И сравни их со своими личными результата-
ми.
Ты не построил магистраль.
Не повернул русла рек.
Ты не назвал своими именем, фамилией и отчеством городов, сухогрузов
и мукомольных комбинатов.
Ты не уехал. Оставшиеся смогли это оценить.
Ты не воровал: тебе было нечего.
Ты не то чтобы вовсе не лгал - но ты делал это умеренно, лично я был
свидетелем лишь одной твоей лжи: жене из телефонной будки. Но та ложь
только высветила твою приверженность правде высшего порядка, то есть на-
шей дружбе. И дружбе как таковой.
Поэтому к сегодняшнему дню у тебя еще сохранились старые друзья. И не
пропали шансы на что-то новенькое. Ты прошел мимо еще одной яркой воз-
можности: ты не спился.
И не потерял своего основного мужского достоинства - умения разделить
любое количество выпивки на любое число пьющих. Что, в свою очередь,
есть проявление важнейшего качества: чувства ритма. А это уже причаст-
ность если не к музыке сфер, то по крайней мере к поэзии жизни.
Чуть не забыл: ты еще не стал лауреатом премии Ленинского комсомола.
Ты, слава Богу, еще многого не сделал.
И, надеюсь, еще много лет не станешь делать этого. В этой связи я же-
лаю нам обоим здоровья.
А других претензий у меня к тебе нет.
Обнимаю тебя, мой дорогой.
Что же касается сегодняшнего дня, конечно, тяжело. Но, в целом, и ни-
чего страшного.
Как визит к зубному врачу. Немного помучился, а через два часа уже
опять можно нормально есть.
Поэтому обнимаю еще раз.
Не последний!..
Нина! признание в любви Нине Руслановой-89
Признание в любви - вещь наркотическая. Затягивает моментально. Глав-
ное - начать.
Я решаюсь:
- Нина!
Так будет лучше всего.
"Уважаемая Нина" - пресно и стерто. Что, однако же, не значит, что я
не уважаю тебя. Вот спроси меня: "Ты меня уважаешь?", и я скажу: "Я тебя
жутко уважаю, Нина!"
"Дорогая Нина!" - еще хуже. Похоже на письмо из редакции молодежной
газеты. Так можно обратиться к любой из Нин. А ты - единственная.
Я бы желал написать "Любимая!", но честь дамы... но сплетни... тем
более, вдруг их не будет!.. Впрочем, пусть они застрелятся.
Итак, Нина!
Уважаемая, дорогая и любимая!
Помнишь ли ты, когда именно начался наш роман?
Когда ты стрельнула мне в самое сердце?
"Короткие встречи"? "Лапшин"? "Знак беды"?
Или когда мы - втроем, чтобы не было сплетен! сидели у меня на кухне
и говорили о высоком, для чего все-таки открыли ту бутылку, и наша бесе-
да еще более одушевилась, и ты сказала мне всю правду про этих гадов-ре-
жиссеров, и тем более про операторов, и особенно про художников, и, ко-
нечно, про композиторов, хоть бы они нормальную музыку писали.
Или по телевизору, когда тот тип брал у тебя интервью, а ты все время
с ним не совпадала - не соглашалась, не отрицала, а отвечала так, как
играешь - перпендикулярно.
Этот твой перпендикуляр летит всегда вроде бы как Бог на душу поло-
жит. Но при этом всегда попадает в нужную точку. В яблочко. То есть пря-
мо в мое сердце, Нина!
И откуда у тебя эта дивная сипотца?
Но лучше всего ты умеешь хохотать!
Но еще лучше - тосковать.
Но еще лучше - возмущаться. Тут тебе нет равных в нашем кино. А рав-
ных нашему кино - нету.
Но особенно я люблю тебя, когда в очках, когда ты похожа на училку
младших классов; эта училка сказала мне, когда я в младшем классе учил-
ся: "А ну, положь этот яблок!"
Так и сказала.
Нина! Друг мой, товарищ и брат!
Критики все про тебя напишут, разложат, обоснуют и объяснят природу,
которую нельзя объяснить. Они проведут параллели, употребят слова "про-
никновенно", "духовность", а самые обученные скажут еще о "нутряном".
Это свой "яблок" они грызут честно.
Пусть разбираются, а я тебе скажу главное.
Что-то ты давно не звонишь! Только честно, Нина: у тебя что, кроме
меня, кто-то есть? Учти: любят тебя миллионы, но я ближе живу.
Если бы я только мог написать что-то достойное тебя! Но - невозможно.
Это означало бы, что я достиг неслыханного совершенства. Разве только
запустить программу "Каждому пишущему - отдельное место среди классиков
к 2000-му году". Но что-то в этих программах есть кладбищенское...
- Лучше - о любви!
Нина! Я люблю тебя всей смелостью человека, женатого на другой ар-
тистке. Впрочем, недавно ей тоже один сценарист печатно признался в люб-
ви. Тонкий ход! Они думали, что, если публично, так никто ничего не за-
метит.
Ах, Нина! Как же гениально ты угадала свою фамилию!
Кстати, Грибоедов тоже любил Нину. Недаром я всегда чувствовал в себе
что-то от классика.
А в общем, если о настоящей любви, то ты, Нина, конечно же, народная
артистка. Я не о звании - его дадут. Или дадут другим. Дело не в этом. А
в том, что раз народная - значит, и моя. Но если моя - при чем здесь ос-
тальной народ?
По-моему, изящное рассуждение.
Я люблю тебя, Нина Русланова. Будь бдительна.
Звони чаще!
З. Е. Гердту - 75 (октябрь-91)
Чтобы вести разговор о Гердте, надо найти адекватный масштаб.
Иоганн Гете сказал: "Самое ужасное - это наличие воображения при от-
сутствии вкуса". Видимо, Гете давал перспективную формулу развитого со-
циализма. И Гердт тут ни при чем. С Гердтом главное - подобрать масштаб.
Антон Павлович Чехов сказал: "Лев Николаевич, такое чувство, что вы
сами когда-то были лошадью". Он имел в виду рассказ про Холстомера, ко-
торый написал Толстой, о чем в этой демократической аудитории не все мо-
гут знать.
Я в этом смысле чувствовал себя практически Чеховым, когда в юные го-
ды смотрел фильм про нелегкую жизнь тюленей или пингвинов, где в конце
шли титры:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47