Невредимку включили, потянули за шнур — пули легли в пристрелянный заранее центр мишени. То есть поле не искажало траекторию выходящего из него предмета. Берт по этому поводу сказал:
— Сумеешь перебить всех врагов, обезьянка… Вопрос в том, как устоять на ногах.
— Э, буду ходить на коже, — весело возразила Ама-лия. — Видишь? — Она подняла ножку в новом ботинке на кожаной подошве. — Уже готова открыть огонь по вашим врагам, сударь.
С этой «ходьбой на коже» были свои сложности — что-то происходило с предметами вокруг Невредимки, стоящих на кожаной подложке. Но по причинам, которые мы уже изложили, Амалии некогда было вникать в подробности испытаний. Да и сами испытания отнюдь не были главным занятием Берта и Рональда: добрая половина рабочих теперь делала не обычную продукцию, не распределители для станков — на верстаках лежали Невредимки. Двух размеров: маленькие, почти вдвое меньше той, которую испытывали, и большие, размером в толстую книгу. «И-1» в «И-2». Для человека и для автомобиля.
В конце февраля Петер Земан был вместе с одним из немецких нянек отправлен в Германию на шинный завод — за специальными шинами для «мерседесов». Рональд нашел-таки пластмассу, проницаемую для защитного поля И.
С последним событием — его на деле можно считать решающим для судеб наших героев — совпало еще одно, куда более важное с точки зрения других действующих лиц этой повести.
На Детройтском автосборочном заново вырос опытный цех. Начальник его, Гарри Лауден, получил приказ гнать в три смены новый образец электромобиля: чертежи были уже заготовлены, как и таинственные документы, именуемые «технологическими картами». Заказ на индивидуальные колесные двигатели получила эйвоновская фирма в Хоуэлле — как легко понять, без ведома хозяина. Управлял фирмой теперь наемный человек, и ему было все равно, какую продукцию выпускать, шли бы денежки. (Однако, думается мне, если бы у Эйвона спросили согласия на этот заказ, он ухмыльнулся бы, подивившись упорству Си-Джи, и не стал бы возражать: желает парень покончить с собой — его дело.)
Три смены при очень высокой оплате для всех рабочих обозначали, что машина выйдет на испытания через месяц.
Теперь это ни от кого не скрывалось. Корреспондентов в цех, правда, не пускали, но информация всегда была наготове, и в газетах замелькали осторожные заголовки, часто со знаком вопроса: «Действительно ли „Джи Си“ осчастливит нас электромобилем?» А рядом — фотография новых ворот цеха с контрольной будкой, больше похожей на огневую точку. Снимать цех теперь не удавалось, его обнесли глухим железобетонным забором с колючкой поверху: предельно неамериканское зрелище.
Бедняга Мабен. Мало того что в его подчинении теперь был целый полк охранников; мало того, что вместе с его людьми завод стерегли соколы ФБР и с ними приходилось взаимодействовать (а это было ох как непросто, потому что Бернанос докладывал о новых попытках подкупа федеральных соколов, и от этого Мабена тошнило еще пуще; «Не смейте клеветать на моих людей, ублюдок вы этакий!» — визжал Уэбб), так Мабену еще пришлось создать службу безопасности внутри своей службы.
"Гнусные парадоксы жизни, — думал Мабен. — Гнусные фокусы нашего ремесла. Если бы эти мерзавцы не убили агента Грэга, а затем агента Родригеса, Уэбб просто посылал бы меня к дьяволу, молча. Родригес продался, это верно, но он был приятный парень, и семейный — четверо детей, мать-старуха. А я вынужден радоваться его смерти, потому что так мне легче работать»,
Так вот, в довершение всего высокий шеф вице-директора, для охраны которого вместе с нью-йоркским небоскребом Мабен и нанимался, этот шеф, можно считать, повредился в уме. Он стал, во-первых, пытаться улизнуть от автомобиля сопровождения, ездил на приемы и в гости, не предупреждая Николсона. Во-вторых, перестал интересоваться ведомством Мабена, словно забыл о его существовании — неделями не вызывал к себе. И бедняге Мабену приходилось тратить деньги на свой страх и риск; от этого его буквально корчило.
Сколько пришлось выложить безликому террористу, и вспомнить было страшно. Целое состояние. Одно утешало, что Бернанос, тоже очень дорогостоящий сотрудник, — свой и прекрасный человек. Душа-парень, И надежный, как хранилище в Форт-Ноксе; очень было приятно хоть в ком-то не сомневаться.
От него-то и пришла черная весть: Дан Эрикссон навестил сеньора Лентини.
Боже, Господь мой, помоги, в очередной раз подумал Мабен и перекрестился перед распятием. Весть застигла его дома Джо Бернанос позвонил и произнес условную фразу: «Слушай, Жако, я запамятовал, какие цветы уважает твоя скво — тюльпаны?» Эрикссону специально на этот случай было присвоено имя «Тюльпан», Бабаджаняну — «Хризантема» и так далее. Одноразовый код; для других случаев будет другой. Во всем, что касалось крестного папаши Лентини, соблюдалась паническая, можно сказать, секретность. Например, «парнишке» Бернаноса в окружении Лентини было заплачено за предательство заранее, чтобы не передавать ему деньги после доноса и тем не засвечиваться. Но он знал, что за дополнительную информацию получит вдвое больше.
"Устал я за эту проклятую зиму, — думал Мабен, стоя перед крестом черного дерева с серебряным Распятым. — Бон, в парке деревья зацвели… Стар я становлюсь, стар, пятьдесят пять лет всего, а устал, как столетний. И Рождество не встретили толком… Что же было под Рождество?.. Нет, с Джо не будем встречаться завтра. И послезавтра. Наш штатный день — четверг, дождемся четверга».
Самое трудное было — удержаться от принятия решения сегодня же, до наступления утра.
Мабен махнул рукой, сел в кресло. Тогда к нему, слитно щелкая когтями по полу, подошел пес и прислонился к ногам: пожалел хозяина.
— Давай свой чертов прогноз, — сказал Мабен.
— Повежливей, Жако! — Бернанос поправил глазчатый галстук цвета семги. — Не поминай черта, когда говоришь о его отродье. Вещаю: насколько удалось, я изучил этих вонючек. Старик очень, очень не любит рисковать, за последние… те-те-те… шесть лет — ни одного сомнительного дела…
— Совпадает, — сказал Мабен.
— Заметь! Ни одного конфликта с полицией и вообще со службами безопасности. — Джо прикрыл глаза, руки бесцельно блуждали по столу. — Впечатление: он насосался… как клоп… Не перебивай! Помню я, помню, сколько ему деньжонок могли предложить! Одно дельце, и может уйти на покой, — помню. Но ведь дел ему могли предложить целых три, — верно, Жако? Убить твоего, еще раз уничтожить цех, и убить тех двух, в Голландии? Какое наименее опасное и потому самое недорогое, ну-ка?
— Эйвон и Басс.
— Да, так. Однако их еще надо найти, верно? Это прибавка к оплате, большая. Мой вывод: старик должен был взяться за тех двоих…
— Совпадает, — сказал Мабен. — За Умника.
— Твоего они, я думаю, пока придержат. Но этих — найдут, быстро найдут, потому что…
— Почему?
Бернанос помялся, пощелкал пальцами и вдруг объявил:
— Не знаю! Остриги меня налысо — так я чувствую! Сколько народу здесь знает, где они?
— Шеф, я и ты. Всё.
— В Германии?
— Предполагаю, один Ренн.
— Зря, зря, это зря, — вдруг забормотал Джо. — Напрямик надо было, без этого Ренна…
— Напрямик никогда не получается, старичок.
— Охранники их пишут письма домой, — сомнамбулически вещал Бернанос. — Со штемпелями на конвертах… Если этот твой Умник и аккуратен, то… Он на самом деле умник? Ты его так прозвал?
— Так его звала жена.
— За ней присматриваешь, помнится мне?
Жак кивнул, но Бернанос этого не видел — теперь он совсем закрыл глаза. И внезапно объявил:
— Шеф твой — парень что надо. Мог бросить его к дьяволу, технологию-то он заполучил… — Открыл глаза и добавил деловито:
— Две недели, Жако, две недели. Прикончат этого Умника и возьмутся за вас. Если не прислушаетесь ко второму вежливому предупреждению, Таков мой прогноз, нравится он тебе или нет.
— Совпадает, — снова сказал Мабен. Потом задал вопрос в воздух:
— Что ли теперь шефа в противоатомный бункер прятать?..
Проводив друга Джо, он немедленно, не глядя на то, что за океаном была еще ночь, вызвал по телефону своего немецкого коллегу Ренна.
Господин Ренн оказался при ближнем знакомстве иным, чем представлялось Амалии: этаким накачанным пивом баварцем, краснорожим и лысоватым. Они встретились не у Марты Лионель, как предлагал Ренн, а в маленьком амстердамском кафе, в так называемой «олимпийской деревне», тихом районе, где все улицы названы по именам древнегреческих героев. Здесь было нетрудно убедиться, что за тобой нет «хвоста». Амалия взяла кофе, Ренн, как и следовало ожидать, пива, и он полушепотом изложил то, что ему поручил передать Мабен: в течение двух недель, не более, следует ожидать диверсии со стороны противника, причем действия будут квалифицированными и безжалостными. Что думает фройляйн по этому поводу?
Странно было слышать такие слова — «противник», «диверсия» — от респектабельного господина, говорящего на изысканном «хохдойч», имеющего на пальце дорогое венчальное кольцо, на руке — часы изысканного дизайна и на дородном теле — твидовую тройку. Фройляйн сделала вид, что думает. Если честно, они с Томасом давно обсудили все возможные стратегии и не нашли ни одной удовлетворительной на случай, если атака будет по-настоящему серьезной. Если, скажем, будут прорываться на трех-четырех машинах и, не дай Бог, с гранатометами.
Она рассказала герру Ренну об этом, инстинктивно воздержавшись от тактических деталей: где помещены посты, откуда возможен доступ, откуда — нет. К несчастью, стояла очень сухая погода, так что на джипах можно было прорваться и напрямик, по целине, — насчет этого она тоже ничего не сказала. И добавила, что заиметь гранатометы и противогазы было бы весьма полезно — сказала, отнюдь не надеясь, что просьба будет исполнена. Однако Ренн, к ее удивлению, ответил:
— Пришлю сегодня же. — И спросил:
— Как полагаете, еще люди будут нужны?
По тому, как он спрашивал, Амалия поняла, что с людьми у него неважно, и пришлет он специалистов не первоклассных, и те, скорее всего, окажутся обузой. Поэтому вместо ответа спросила:
— У вас ведь тоже готовность номер один?
— Это так. Может быть, лучше эвакуировать наших подопечных оттуда?
— Да, за рабочих — страшно, — честно ответила она. — Три десятка душ, ни в чем не виноватых… Но эвакуироваться.. Нет, пока не выйдет.
Ренн вежливо улыбнулся и вдруг спросил:
— Вам, дорогая фройляйн, вам не страшно это?
Она пожала плечами. Сказать «не страшно» было бы неумной бравадой, а объяснять ему, что вообще-то ей совсем не страшно, что она об этом не думает, и только очень редко, в какие-то непредсказуемые секунды, чаше всего на закате, ее обливает ужасом смерти, как ледяной водой… Зачем?
Немец посмотрел на нее, вздохнул и сказал, что гранатометы и противогазы доставит его заместитель. О переезде оного через границу фройляйн будет извещена. В высшей степени приятно было познакомиться, он еще побудет здесь — посмотрит, нет ли за нею преследования.
А потом Амалия заехала в магазин — прикупила себе белья; слабость у нее была к бельгийскому кружеву…
Берт выслушал новость с такой непроницаемой рожей, будто уже нацепил противогаз. Проговорил, неприятно пришепетывая:
— Уехать не хочешь, амазонка?
— А я на службе, — мгновенно выпалила Амалия. — Деньги получаю немалые. А ты не хочешь уехать.
Он заходил по спальне туда-сюда, набычившись. Остановился.
— Из-за службы не хочешь или из-за меня? Отвечай!
— Тебе не все равно, буйвол ты этакий?
— Отвечай, кому сказано!
— И то, и другое, наверное. Не знаю.
— За рабочих страшно, — вдруг сказал он совершенно ее словами, словно мысли прочел. — А предупредить нельзя — разбегутся.
— Ну и пусть себе… Не предупреждать, просто распустить, а?
— Рас-пус-тить.. А что… Ладно, обезьяна, посоветуюсь с Роном.
С Томасом разговор состоялся уже поздним вечером, когда были доставлены два ящика — с гранатометами, двенадцать одноразовых, и противогазами. Амалия еще раз с удовольствием отметила аккуратность немецких коллег: помощник Ренна словом не обмолвился о тревожной ситуации — похлопал своих парней по плечам и спинам, поужинал с аборигенами и отбыл в темноту. Так что дружочек Томас испытал шок, когда распечатал первый ящик с надписью «Осторожно! Фарфор!» и надлежащими фабричными наклейками.
— Оа-ля-а-ля-я! — пропел Томас тирольским голосом. — Маманя, какие игрушки, как мы пели в детстве. Что-то ожидается, Амми?
Выслушав ее рассказ, заметил: «Небогатая информация У тебя есть план?» Узнав, что план будет завтра, сунул в карман инструкцию к гранатомету и отправился на мельницу, где вахту нес Баум.
Штука в том, что работы над невредимками оставалось минимум на неделю, и до тех пор отпускать рабочих было нельзя Поэтому ограничились тем, что на мельницу и чердак затащили изготовленные к бою гранатометы. И Умник снова погнал Петера на утиный завод с категорическим требованием:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
— Сумеешь перебить всех врагов, обезьянка… Вопрос в том, как устоять на ногах.
— Э, буду ходить на коже, — весело возразила Ама-лия. — Видишь? — Она подняла ножку в новом ботинке на кожаной подошве. — Уже готова открыть огонь по вашим врагам, сударь.
С этой «ходьбой на коже» были свои сложности — что-то происходило с предметами вокруг Невредимки, стоящих на кожаной подложке. Но по причинам, которые мы уже изложили, Амалии некогда было вникать в подробности испытаний. Да и сами испытания отнюдь не были главным занятием Берта и Рональда: добрая половина рабочих теперь делала не обычную продукцию, не распределители для станков — на верстаках лежали Невредимки. Двух размеров: маленькие, почти вдвое меньше той, которую испытывали, и большие, размером в толстую книгу. «И-1» в «И-2». Для человека и для автомобиля.
В конце февраля Петер Земан был вместе с одним из немецких нянек отправлен в Германию на шинный завод — за специальными шинами для «мерседесов». Рональд нашел-таки пластмассу, проницаемую для защитного поля И.
С последним событием — его на деле можно считать решающим для судеб наших героев — совпало еще одно, куда более важное с точки зрения других действующих лиц этой повести.
На Детройтском автосборочном заново вырос опытный цех. Начальник его, Гарри Лауден, получил приказ гнать в три смены новый образец электромобиля: чертежи были уже заготовлены, как и таинственные документы, именуемые «технологическими картами». Заказ на индивидуальные колесные двигатели получила эйвоновская фирма в Хоуэлле — как легко понять, без ведома хозяина. Управлял фирмой теперь наемный человек, и ему было все равно, какую продукцию выпускать, шли бы денежки. (Однако, думается мне, если бы у Эйвона спросили согласия на этот заказ, он ухмыльнулся бы, подивившись упорству Си-Джи, и не стал бы возражать: желает парень покончить с собой — его дело.)
Три смены при очень высокой оплате для всех рабочих обозначали, что машина выйдет на испытания через месяц.
Теперь это ни от кого не скрывалось. Корреспондентов в цех, правда, не пускали, но информация всегда была наготове, и в газетах замелькали осторожные заголовки, часто со знаком вопроса: «Действительно ли „Джи Си“ осчастливит нас электромобилем?» А рядом — фотография новых ворот цеха с контрольной будкой, больше похожей на огневую точку. Снимать цех теперь не удавалось, его обнесли глухим железобетонным забором с колючкой поверху: предельно неамериканское зрелище.
Бедняга Мабен. Мало того что в его подчинении теперь был целый полк охранников; мало того, что вместе с его людьми завод стерегли соколы ФБР и с ними приходилось взаимодействовать (а это было ох как непросто, потому что Бернанос докладывал о новых попытках подкупа федеральных соколов, и от этого Мабена тошнило еще пуще; «Не смейте клеветать на моих людей, ублюдок вы этакий!» — визжал Уэбб), так Мабену еще пришлось создать службу безопасности внутри своей службы.
"Гнусные парадоксы жизни, — думал Мабен. — Гнусные фокусы нашего ремесла. Если бы эти мерзавцы не убили агента Грэга, а затем агента Родригеса, Уэбб просто посылал бы меня к дьяволу, молча. Родригес продался, это верно, но он был приятный парень, и семейный — четверо детей, мать-старуха. А я вынужден радоваться его смерти, потому что так мне легче работать»,
Так вот, в довершение всего высокий шеф вице-директора, для охраны которого вместе с нью-йоркским небоскребом Мабен и нанимался, этот шеф, можно считать, повредился в уме. Он стал, во-первых, пытаться улизнуть от автомобиля сопровождения, ездил на приемы и в гости, не предупреждая Николсона. Во-вторых, перестал интересоваться ведомством Мабена, словно забыл о его существовании — неделями не вызывал к себе. И бедняге Мабену приходилось тратить деньги на свой страх и риск; от этого его буквально корчило.
Сколько пришлось выложить безликому террористу, и вспомнить было страшно. Целое состояние. Одно утешало, что Бернанос, тоже очень дорогостоящий сотрудник, — свой и прекрасный человек. Душа-парень, И надежный, как хранилище в Форт-Ноксе; очень было приятно хоть в ком-то не сомневаться.
От него-то и пришла черная весть: Дан Эрикссон навестил сеньора Лентини.
Боже, Господь мой, помоги, в очередной раз подумал Мабен и перекрестился перед распятием. Весть застигла его дома Джо Бернанос позвонил и произнес условную фразу: «Слушай, Жако, я запамятовал, какие цветы уважает твоя скво — тюльпаны?» Эрикссону специально на этот случай было присвоено имя «Тюльпан», Бабаджаняну — «Хризантема» и так далее. Одноразовый код; для других случаев будет другой. Во всем, что касалось крестного папаши Лентини, соблюдалась паническая, можно сказать, секретность. Например, «парнишке» Бернаноса в окружении Лентини было заплачено за предательство заранее, чтобы не передавать ему деньги после доноса и тем не засвечиваться. Но он знал, что за дополнительную информацию получит вдвое больше.
"Устал я за эту проклятую зиму, — думал Мабен, стоя перед крестом черного дерева с серебряным Распятым. — Бон, в парке деревья зацвели… Стар я становлюсь, стар, пятьдесят пять лет всего, а устал, как столетний. И Рождество не встретили толком… Что же было под Рождество?.. Нет, с Джо не будем встречаться завтра. И послезавтра. Наш штатный день — четверг, дождемся четверга».
Самое трудное было — удержаться от принятия решения сегодня же, до наступления утра.
Мабен махнул рукой, сел в кресло. Тогда к нему, слитно щелкая когтями по полу, подошел пес и прислонился к ногам: пожалел хозяина.
— Давай свой чертов прогноз, — сказал Мабен.
— Повежливей, Жако! — Бернанос поправил глазчатый галстук цвета семги. — Не поминай черта, когда говоришь о его отродье. Вещаю: насколько удалось, я изучил этих вонючек. Старик очень, очень не любит рисковать, за последние… те-те-те… шесть лет — ни одного сомнительного дела…
— Совпадает, — сказал Мабен.
— Заметь! Ни одного конфликта с полицией и вообще со службами безопасности. — Джо прикрыл глаза, руки бесцельно блуждали по столу. — Впечатление: он насосался… как клоп… Не перебивай! Помню я, помню, сколько ему деньжонок могли предложить! Одно дельце, и может уйти на покой, — помню. Но ведь дел ему могли предложить целых три, — верно, Жако? Убить твоего, еще раз уничтожить цех, и убить тех двух, в Голландии? Какое наименее опасное и потому самое недорогое, ну-ка?
— Эйвон и Басс.
— Да, так. Однако их еще надо найти, верно? Это прибавка к оплате, большая. Мой вывод: старик должен был взяться за тех двоих…
— Совпадает, — сказал Мабен. — За Умника.
— Твоего они, я думаю, пока придержат. Но этих — найдут, быстро найдут, потому что…
— Почему?
Бернанос помялся, пощелкал пальцами и вдруг объявил:
— Не знаю! Остриги меня налысо — так я чувствую! Сколько народу здесь знает, где они?
— Шеф, я и ты. Всё.
— В Германии?
— Предполагаю, один Ренн.
— Зря, зря, это зря, — вдруг забормотал Джо. — Напрямик надо было, без этого Ренна…
— Напрямик никогда не получается, старичок.
— Охранники их пишут письма домой, — сомнамбулически вещал Бернанос. — Со штемпелями на конвертах… Если этот твой Умник и аккуратен, то… Он на самом деле умник? Ты его так прозвал?
— Так его звала жена.
— За ней присматриваешь, помнится мне?
Жак кивнул, но Бернанос этого не видел — теперь он совсем закрыл глаза. И внезапно объявил:
— Шеф твой — парень что надо. Мог бросить его к дьяволу, технологию-то он заполучил… — Открыл глаза и добавил деловито:
— Две недели, Жако, две недели. Прикончат этого Умника и возьмутся за вас. Если не прислушаетесь ко второму вежливому предупреждению, Таков мой прогноз, нравится он тебе или нет.
— Совпадает, — снова сказал Мабен. Потом задал вопрос в воздух:
— Что ли теперь шефа в противоатомный бункер прятать?..
Проводив друга Джо, он немедленно, не глядя на то, что за океаном была еще ночь, вызвал по телефону своего немецкого коллегу Ренна.
Господин Ренн оказался при ближнем знакомстве иным, чем представлялось Амалии: этаким накачанным пивом баварцем, краснорожим и лысоватым. Они встретились не у Марты Лионель, как предлагал Ренн, а в маленьком амстердамском кафе, в так называемой «олимпийской деревне», тихом районе, где все улицы названы по именам древнегреческих героев. Здесь было нетрудно убедиться, что за тобой нет «хвоста». Амалия взяла кофе, Ренн, как и следовало ожидать, пива, и он полушепотом изложил то, что ему поручил передать Мабен: в течение двух недель, не более, следует ожидать диверсии со стороны противника, причем действия будут квалифицированными и безжалостными. Что думает фройляйн по этому поводу?
Странно было слышать такие слова — «противник», «диверсия» — от респектабельного господина, говорящего на изысканном «хохдойч», имеющего на пальце дорогое венчальное кольцо, на руке — часы изысканного дизайна и на дородном теле — твидовую тройку. Фройляйн сделала вид, что думает. Если честно, они с Томасом давно обсудили все возможные стратегии и не нашли ни одной удовлетворительной на случай, если атака будет по-настоящему серьезной. Если, скажем, будут прорываться на трех-четырех машинах и, не дай Бог, с гранатометами.
Она рассказала герру Ренну об этом, инстинктивно воздержавшись от тактических деталей: где помещены посты, откуда возможен доступ, откуда — нет. К несчастью, стояла очень сухая погода, так что на джипах можно было прорваться и напрямик, по целине, — насчет этого она тоже ничего не сказала. И добавила, что заиметь гранатометы и противогазы было бы весьма полезно — сказала, отнюдь не надеясь, что просьба будет исполнена. Однако Ренн, к ее удивлению, ответил:
— Пришлю сегодня же. — И спросил:
— Как полагаете, еще люди будут нужны?
По тому, как он спрашивал, Амалия поняла, что с людьми у него неважно, и пришлет он специалистов не первоклассных, и те, скорее всего, окажутся обузой. Поэтому вместо ответа спросила:
— У вас ведь тоже готовность номер один?
— Это так. Может быть, лучше эвакуировать наших подопечных оттуда?
— Да, за рабочих — страшно, — честно ответила она. — Три десятка душ, ни в чем не виноватых… Но эвакуироваться.. Нет, пока не выйдет.
Ренн вежливо улыбнулся и вдруг спросил:
— Вам, дорогая фройляйн, вам не страшно это?
Она пожала плечами. Сказать «не страшно» было бы неумной бравадой, а объяснять ему, что вообще-то ей совсем не страшно, что она об этом не думает, и только очень редко, в какие-то непредсказуемые секунды, чаше всего на закате, ее обливает ужасом смерти, как ледяной водой… Зачем?
Немец посмотрел на нее, вздохнул и сказал, что гранатометы и противогазы доставит его заместитель. О переезде оного через границу фройляйн будет извещена. В высшей степени приятно было познакомиться, он еще побудет здесь — посмотрит, нет ли за нею преследования.
А потом Амалия заехала в магазин — прикупила себе белья; слабость у нее была к бельгийскому кружеву…
Берт выслушал новость с такой непроницаемой рожей, будто уже нацепил противогаз. Проговорил, неприятно пришепетывая:
— Уехать не хочешь, амазонка?
— А я на службе, — мгновенно выпалила Амалия. — Деньги получаю немалые. А ты не хочешь уехать.
Он заходил по спальне туда-сюда, набычившись. Остановился.
— Из-за службы не хочешь или из-за меня? Отвечай!
— Тебе не все равно, буйвол ты этакий?
— Отвечай, кому сказано!
— И то, и другое, наверное. Не знаю.
— За рабочих страшно, — вдруг сказал он совершенно ее словами, словно мысли прочел. — А предупредить нельзя — разбегутся.
— Ну и пусть себе… Не предупреждать, просто распустить, а?
— Рас-пус-тить.. А что… Ладно, обезьяна, посоветуюсь с Роном.
С Томасом разговор состоялся уже поздним вечером, когда были доставлены два ящика — с гранатометами, двенадцать одноразовых, и противогазами. Амалия еще раз с удовольствием отметила аккуратность немецких коллег: помощник Ренна словом не обмолвился о тревожной ситуации — похлопал своих парней по плечам и спинам, поужинал с аборигенами и отбыл в темноту. Так что дружочек Томас испытал шок, когда распечатал первый ящик с надписью «Осторожно! Фарфор!» и надлежащими фабричными наклейками.
— Оа-ля-а-ля-я! — пропел Томас тирольским голосом. — Маманя, какие игрушки, как мы пели в детстве. Что-то ожидается, Амми?
Выслушав ее рассказ, заметил: «Небогатая информация У тебя есть план?» Узнав, что план будет завтра, сунул в карман инструкцию к гранатомету и отправился на мельницу, где вахту нес Баум.
Штука в том, что работы над невредимками оставалось минимум на неделю, и до тех пор отпускать рабочих было нельзя Поэтому ограничились тем, что на мельницу и чердак затащили изготовленные к бою гранатометы. И Умник снова погнал Петера на утиный завод с категорическим требованием:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48