— Я лично придерживаюсь иного мнения, — спокойно возразил Парсел.
— Не будем переливать из пустого в порожнее. Хорошо! Все мы здесь виновны в том, что подняли на корабле мятеж или были соучастниками такового. А выступая с оружием в руках против вооруженных сил короля, мы совершим еще одно преступление, именуемое восстанием. И если, на наше несчастье, мы убьем кого-нибудь из моряков, которых пошлют против нас то убийство это будет расценено как преднамеренное.
— Мистер Парсел! — крикнул Мэсон с такой яростью, что Парселу показалось, будто он его сейчас ударит. — Никогда в жизни, мистер Парсел… Я не могу позволить… Это уж чересчур… Да как вы смеете так хладнокровно?..
Язык не повиновался ему, губы тряслись, тщетно он силился довести фразу до конца, начинал новую и опять не договаривал. Потеря речи удвоила его гнев; он сжал кулаки, видимо решив отказаться от дальнейших споров, и, неподвижно глядя в угол, добавил почти беззвучно:
— Больше нам разговаривать не о чем.
— Он встал, круто повернулся, подошел к двери, открыл ее, шагнул, как заводная кукла, и исчез во мраке. Налетевший ветер хлопнул незакрытой дверью раз, другой, и только тогда Парсел сообразил, что надо заложить засов.
В раздумье он снова уселся за стол. В ярости Мэсона ему почудилось что — то граничащее с безумием.
— Эатуа! — воскликнула Ивоа. — Как он кричал! Как кричал!
Она сидела на кровати, поджав ноги и накинув на плечи одеяло.
— Он попросил меня об одной услуге, а я ему отказал. Ивоа заключила из этих слов, что ее муж не склонен пускаться в дальнейшие объяснения. Ее грызло любопытство, но хороший таитянский тон запрещает женщине задавать вопросы, особенно своему танэ.
— Маамаа, — проговорила она, покачав головой. — Скажи, Адамо, — лукаво добавила она, — почему перитани так часто бывают маамаа?
— Не знаю. — улыбнулся Парсел. — Уж не потому ли, что у них слишком много табу?
— Ой, нет, — возразила Ивоа. — Вовсе не потому. У Скелета нет никаких табу, а он самый первый маамаа из всех… И добавила: — Не будь он маамаа, он не оскорбил бы моих братьев, не исключил бы их из раздела.
Она замолчала и отвернулась с таким видом, будто и так сказала лишнее.
— Они на него сердятся?
— Да, — ответила Ивоа, не поворачивая головы. — Сердятся на вас. Очень.
Тон, каким были произнесены эти слова, встревожил Парсела, и он спросил:
— И на меня тоже? .
— И на тебя тоже.
— Но ведь это же несправедливо! — возмутился Парсел.
Он встал с табуретки, присел рядом с Ивоа на кровать и взял ее руки в свои.
— Ты же сама видела…
— Видела, — согласилась Ивоа. — Они говорят, что ты обращаешься со своими друзьями, как с врагами.
— Неправда! — воскликнул Парсел, огорченный до глубины души.
— Они говорят, что Крысенок хотел отнять у тебя жену, а ты все-таки помешал Омаате его избить. А ведь это правда, — сказала она, неожиданно взглянув в лицо Парсела, и взгляд этот потряс его.
«И она тоже на меня сердится», — подумал Парсел. Он тяжело поднялся с кровати и зашагал взад и вперед по комнате. Одни его ненавидят, другие подозревают… Вдруг он до ужаса отчетливо почувствовал свое одиночество.
— А Меани? — спросил он, останавливаясь.
Ивоа снова отвернулась и проговорила так, словно не рас — слышала вопроса:
— Они говорят, что ты помешал Уилли убить Скелета.
— Убить! — воскликнул Парсел, закрыв ладонями уши. — Вечно убивать!
Он снова зашагал по комнате. И с горечью ощутил свое бессилие; нет, никому, даже Ивоа, он не сумеет растолковать мотивы своих поступков.
— А Меани? — повторил он, снова останавливаясь перед Ивоа.
Наступило молчание. Ивоа скрестила на груди руки и насмешливо ответила:
— Радуйся, человек! Меани любит тебя по — прежнему.
Лицо Парсела просветлело, а Ивоа обиженно протянула:
— По — моему, ты любишь — Меани больше меня.
Парсел улыбнулся, снова подсел к Ивоа на кровать.
— Не будь такой, как ваине перитани…
— А какие они?
— Ревнивые.
— Вовсе я не ревнивая, — возразила Ивоа. — Вот Итиа, бегает же она за тобой, чтобы ты с ней поиграл. А разве я мешаю?.. Разве я кричу?..
Слова Ивоа ошеломили Парсела, и он не сразу нашелся что сказать. Затем спросил:
— А что говорит Меани?
— Защищает тебя. Говорит, что ты не такой, как все, и что нельзя судить тебя как остальных людей. Он говорит, что ты моа.
Взглянув исподлобья на мужа, Ивоа простодушно спросила:
— Это верно? Верно, Адамо, что ты моа?
Парсел чуть было не пожал плечами, но спохватился и снова зашагал по комнате. Святости, по таитянским представлениям, нельзя добиться путем героического самоотречения. Просто она присуща человеку. Святым бывают так же, как, к примеру, косолапым, то есть от рождения. Святость — чудесное свойство, но заслуги человека в том нет. «Что ж, пусть они верят, что я моа! — подумал Парсел. — Пусть верят, если это поможет им понять мои поступки…»
— Да, — серьезным тоном сказал он, останавливаясь перед Ивоа. — Это верно, Ивоа.
— Слава Эатуа! — воскликнула Ивоа, и лицо ее засветилось таким счастьем, что Парселу стало стыдно.
«Какой же я все — таки обманщик!» — сконфуженно подумал он.
— Э, Адамо, э! — продолжала Ивоа. — До чего же я счастлива! Один раз я видела на Таити моа, но он был совсем старенький! О, какой он был старый и дряхлый! А теперь у меня есть свой моа, у меня в доме, всегда при мне! И какой же он красавец! И это мой танэ, — заключила она в порыве радости, воздевая руки к небесам.
Скинув с плеч одеяло, она соскочила с кровати, бросилась к Парселу и, обняв, стала покрывать его лицо поцелуями. Смущенно и взволнованно Парсел глядел на Ивоа. Она осыпала поцелуями его щеки, подбородок, губы, и при каждом ее порывистом движении Парсел то видел, то терял из виду великолепные голубые глаза Ивоа. До чего же она красива! Какой от нее исходит свет, тепло, благородство!..
— Значит, ты моа! — восхищенно твердила Ивоа.
Не разжимая объятий, она начала отступать назад, медленно, потом все быстрее, словно исполняла с ним какой — то танец. Парсел перестал хмуриться. Она увлекла его к постели. И ловко опрокинулась на спину, а он со смехом упал рядом. Потом он перестал смеяться, он искал ее губы и успел подумать: «Своеобразное все — таки у таитянок представление о святости».
На следующий день просветлело, и впервые после трех дождливых недель проглянуло солнце. В одиннадцать часов Парсел вышел из дома и, повернув на Уэст-авеню, постучался у дверей Бэкера.
Ему открыла Ороа, неуемная, стройная, с непокорным блеском в глазах.
— Здравствуй, Адамо, брат мой! — крикнула она.
И тут же на пороге заключив гостя в объятия, горячо поцеловала его по обычаю перитани. Парсел перевел дух и только тут заметил, что Бэкер стоит посреди комнаты и спокойно, дружелюбно улыбается гостю.
— Пойдемте-ка, Бэкер, — сказал Парсел, не заходя, — я хочу, чтобы вы пошли со мной. Я намерен нанести визит Маклеоду.
— Маклеоду? — переспросил Бэкер, и его тонкое смуглое лицо сразу помрачнело.
— Пойдемте же, — настаивал Парсел. — Пора вступить в переговоры.
Когда Ороа поняла, что Бэкер уходит, она решительно встала перед ним, тряхнула гривой и, сверкая глазами, обратилась к нему с бурной речью.
Бэкер вопросительно взглянул на Парсела.
— Она упрекает вас за то, что вы уходите, не нарубив дров.
Бэкер шутливо хлопнул Ороа по ляжке и улыбнулся.
— Вернусь и нарублю, мисс.
Эти слова не произвели на Ороа никакого впечатления. Нервно двигая шеей, раздув трепещущие ноздри, фыркая и поводя крупом, она продолжала перечислять все свои претензии и обиды.
— Как по — ихнему «скоро»? — обратился Бэкер к Парселу.
— Араоуэ.
— Ороа! — крикнул Бэкер. — Араоуэ! Понимаешь, араоуэ! Он снова пошлепал ее и вышел в сад. Ороа встала на пороге и, глядя вслед удалявшимся мужчинам, продолжала свою обвинительную речь.
— Утомительная особа, — вздохнул Бэкер. И добавил: — А ведь заметьте, неплохая. Но уж больно утомительная. Вечно театр. Вечно драмы.
Он остановился, махнул издали Ороа рукой и крикнул
— Араоуэ! Араоуэ!
И зашагал дальше.
— Думаю, что она жалеет о Маклеоде. Со мной — то жизнь ей кажется слишком спокойной.
Парсел повернулся к нему.
— Об этом она и говорит.
Бэкер рассмеялся.
— Что ж, чудесно. Значит, с этой стороны затруднений не будет.
Солнце уже начало припекать. Какое наслаждение было видеть сквозь ветви пальм сверкающую лазурь небес и снова любоваться полетом многоцветных птичек! Во время дождей птицы попрятались, и островитяне решили было, что эти крошечные и хрупкие создания погибли. А теперь они вновь появились, такие же проворные, такие же доверчивые, как и раньше.
— Вы надеетесь, что вам удастся сговориться с Маклеодом? — спросил Бэкер, и голос его дрогнул.
— Надеюсь.
Они проходили мимо хижины Джонсона, и Парсел негромко проговорил:
— Судя по тому, что мне бывает слышно из нашего садика, эти двое — тоже любители драм.
— Она его колотит, — заметил Бэкер.
Парсел остановился и удивленно взглянул на говорившего.
— Так, значит, это она? Вы уверены?
— Я сам видел, как она гонялась за ним по палисаднику с мотыгой.
— Несчастный старик! — вздохнул Парсел. — Забраться на самый край света. Оставить свою мегеру за морями и океанами к тут, за тридевять земель, попасть в лапы другой мегеры!..
Тонкое лицо Бэкера передернулось.
— Видите ли, лейтенант…
— Не лейтенант, а Парсел.
— Парсел… Видите ли, Парсел, Джонсон плохо рассчитал.
Выбрал себе уродину. Решил, что раз уродина, значит у нее есть другие достоинства. А это не так. Будь это так, все бы только на уродинах и женились. Еще бы! Да за них дрались бы! А дело-то в том, что уродливые женщины такие же надоедливые, как и красавцы…
Помолчав, он добавил:
— Да еще сверх того уродины.
Парсел улыбнулся.
— Вы настоящий пессимист, Бэкер. По — моему, Авапуи…
— О, против Авапуи я ничего не скажу, — возразил Бэкер, покачав головой. — Я говорю вообще. Видите ли, Парсел, вообще — то на мой взгляд женщины… — он потер себе лоб, — все-таки утомительны. — И добавил: — Вечно своей судьбой недовольны. Тем, что у них есть, пренебрегают, подавай им то, чего у них нет. Другого мужа. Другое платье. Да разве угадаешь?!
— Вы несправедливы. Таитянки вовсе не такие.
— Ороа как раз такая.
Парсел украдкой взглянул на своего собеседника. Нервический субъект. Нервический, но внешне спокойный. Выражение лица невозмутимое, но вокруг глаз залегла желтизна, нижняя губа подергивается…
— А вы не скажете мне, что мы будем делать у Маклеода? — вдруг без всякого перехода спросил Бэкер.
— У меня есть одна мысль, — ответил Парсел. — И пришла она мне в голову вчера вечером, когда я беседовал с Масоном. Впрочем, я сам не знаю, удачно я придумал или нет. Может быть, дело сорвется, поэтому я предпочитаю пока что молчать.
Они как раз проходили мимо дома Мэсона и увидели капитана. Он прогуливался по деревянному настилу, по своему «юту», в ботинках, при галстуке, застегнутый на все пуговицы, с треуголкой на голове. «Добрый день, капитан», — бросил Парсел, не замедляя шага, и Бэкер повторил как эхо: «Добрый день», но не добавил «капитан». Мэсон даже не оглянулся в их сторону. Он шагал по доскам, устремив глаза куда — то вдаль, осторожно переставляя ноги, пригнувшись, словно шел по палубе во время качки. Порой он досадливо взмахивал рукой, отгоняя птичек, которые безбоязненно порхали вокруг него. Таким жестом человек обычно отгоняет москитов, и Парселу, неизвестно почему, движение это показалось ужасно неуместным.
— Видно, птицы ничуть не пострадали от дождя, — заметил Парсел.
И, повернувшись к Бэкеру, негромко спросил
— А Авапуи?
— И она тоже.
— А Итиа?
— Тоже.
— Когда вы виделись с Авапуи? — так же тихо осведомился Парсел.
— Вчера. Ороа пошла толочь кору к Омаате, ну мне и удалось улизнуть потихоньку.
Возможно, вам теперь уже недолго видеться с ней тайком, — заметил Парсел.
Он взглянул на Бэкера. И еще острее, чем обычно, почувствовал, что они друзья. Открытое смуглое лицо. Прямота в словах и в поступках. Карие глаза поблескивают юмором. Повадка мягкая, но за этой мягкостью чувствуется скрытая сила. «И пожалуй, необузданность, — добавил про себя Парсел, — единственное, что мне в нем не нравится».
Как только Парсел взялся за калитку сада Маклеода, шотландец тотчас же появился на пороге хижины, а из-за его плеча выглянул голый по пояс Уайт со сложенными за спиной руками; по сравнению с хозяином дома он казался до нелепости низкорослым и жирным.
— Что вам угодно? — недружелюбно крикнул Маклеод.
— Видеть вас, — ответил, не входя в сад, Парсел.
Все участники сцены замолчали.
— Обоим? — недоверчиво спросил Маклеод, и Парсел внезапно догадался, что хозяин боится насилия с их стороны.
— Я должен говорить с вами при Бэкере, как свидетеле, но если вам угодно, пусть Уайт тоже остается здесь.
— Ладно! — ответил Маклеод. — Входите!
Пока гости шли по палисаднику, хозяин, стоя на пороге хижины, не спускал с них глаз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77