Обидно будет погибнуть вот так вот…под конец», - Кирилл Валерьянович уже не таясь нервничал, ожидая ответа.
– Вы не верите в русское дело? Думаете, всё уже кончено? - Пирогов, еле сдерживаясь, заговорил, вставая из кресла.
– Да верю я… Верю, и Россию люблю… И вами… восхищаюсь… эээ… да… вот… Но и вы меня поймите. Вы скажите мне, как верховный правитель… Может, я чего-то не знаю? Есть может какие-то скрытые ресурсы? Как будет развиваться ситуация? Мне надо планировать действия городского правительства на случай зимы… боёв… и вообще… Мы даже примерно не знаем, что происходит в дальних районах. Там сплошной бандитизм… Больницы, больницы не готовы! - видно было, что Мамашев боится продолжения разговора. По его некрасивому носу стекла капля пота. «В тюрьму посадят. Это может и не плохо, потом выйду как герой… главное чтоб не пытали, Господи!», - от нервного напряжения у мэра Москвы заметно задёргалась нога. Подмышки были безнадежно мокрыми и отчаянно воняли.
– Вам правду сказать или наврать, а? Кирилл Валерьянович? - Пирогов подошёл вплотную к пахнущему страхом и дорогим парфюмом московскому мэру.
– Правду…, - Мамашев отошёл за стол и встал у стены, всем видом демонстрируя крайнюю степень испуга.
– А ты не обосрёшься от правды, жопа трусливая? - Пирогова затрясло от неконтролируемого приступа ненависти, - Не обделаешь свой костюмчик, а? Я тебе вот что скажу, сука! Насрать мне на твою Москву с пробором! И на Москву и на блядских ваших москвичей! Россия века жила без вашей Москвы и ещё столько же без неё проживет, понял? Вот уж, блядь, о чём я точно думать не буду - так это о Москве, понял? Мы тут Россию спасаем, а не Москву вашу! Поэтому войска готовятся дать отпор сепаратистам! Некогда нам ловить мародёров, этих ваших дорогих москвичей, ясно вам? И главное скажу! Мне бежать некуда. И мне, и моим ребятам… И тебе, говнюк! Не удастся отмазаться, понял? Сухим и чистым выйти из нашей вонючей речки-говнотечки у тебя, говнюк, не получится, ясно? И поэтому, если надо будет, я, блядь, вот из этого окна буду отстреливаться, понял? До последнего патрона! А если ты, гандон, будешь тут жопой вилять перед союзниками - я тебя напоследок за яйца повешу, понял? Вот на этой твоей люстре красивой! Подарок будет союзничкам, понял? Понял, сука?!
– Понял… зачем вы так? Скажите, что делать? - Мамашев был на грани обморока и стоял перед ним бледный и жалкий. «Убьёт прям сейчас… Ненавижу, быдло проклятое, ненавижу… не убил бы только», - чувство самосохранение и боязнь боли и смерти затмили все остальные мысли в голове бедного московского мэра.
– Пей валерьянку, дурак! Валерьянович! А чтоб ты тут не обосрался раньше времени, я тебе скажу: в ближайшее время всё кончится… наступление сепаратистов кончится. Китайцы придут нам на помощь… Ударят в тыл. Потребуют отмены Рижских договоров…
Пирогов вышел из кабинета и в кольце охраны пошёл длинными коридорами к выходу. Он соврал, и ложь его была никчемной…Коммуникатор включился, просигнализировав о вызове из секретариата Патриарха Кирилла. «Ещё и этот старый хрен!», - злобно подумал Владимир Егорович и перевёл изображение на экран перед собой.
– Ваше Высокопревосходительство, его святейшество спрашивает, можете ли сейчас с ним поговорить? - с характерным церковным акцентом спросил с экрана мужчина в рясе.
– Лично? Или так? Так - готов, - равнодушно поинтересовался Пирогов, глядя сквозь бронированные стёкла на едущий по сторонам его лимузина конвой и висящий на фасаде сгоревшего здания лозунг «Сделаем Россию единой и сильной! В.Е.Пирогов».
– Нет, его святейшество готов общаться по коммуникатору, - картинка на экране сменилась, и Пирогов увидел патриарха в обыденном облачении и белом патриаршем клобуке. Кирилл был сед и благообразен, глаза его источали дежурную благодать.
…Владимир Егорович относился к попам с уважением, но без внутренней вовлечённости. Надо - значит надо. Попы как-то незаметно появились во всех президиумах и на всех мероприятиях задолго до кризиса, когда Пирогов только начинал служить в милиции. Он исправно посещал все эти бесконечные молебны, которые как-то вдруг стали неотъемлемой частью жизни и службы. И даже иконы держал дома, впрочем, это была инициатива его жены, глупой и странной Маши, с которой он не виделся с самого дня мятежа, да и не хотел совсем.
В какой-то момент он уже готов был поверить, что за всеми этими церемониями стоит какой-то высший смысл и бог на самом деле сидит на облачке, благодушно взирая на него с высоты (фреска с таким изображением украшала освященный перед самым кризисом храм св.Георгия Победоносца, куда Пирогов ходил с сослуживцами, когда в том была надобность). Однако хрупкая вера эта изрядно пошатнулась во время Кризиса. Святая Русь как-то тихо исчезла, при том, что никакие архангелы с неба спасать её не прилетели, а попы остались на своих местах, постепенно с прежней убеждённостью начав восхвалять «Новую Русь». Во времена Юркевича, когда Пирогов уже стал близок к высшим сферам и лично наблюдал отношения власти и попов, остатки его благоговения исчезли окончательно. Рязанский митрополит Феогност, постоянно присутствующий при генерале и фактически олицетворявший собой «единство русской власти и русской церкви», являл собой все худшие черты казённого православия: с Юркевичем Феогност был близок всеми возможными вне рамок гомосексуализма способами - они вместе пили, ездили на рыбалку, ходили в баню и появлялись на государственных мероприятиях. Первый шок от выноса заблёванного митрополита с банкета по случаю открытия в Рязани Иезуитского колледжа сменился ироничным полупрезрением, которое стало бы совершенным неуважением к священникам, если б не настоятель всё той же георгиевской церкви, отец Михаил. С ним Пирогов сблизился случайно, поп пришёл просить денег на какие-то нужды, и так они стали общаться, в том числе и неформально. Собственно, этот самый Михаил и внушил Пирогову мысль, что Россию можно и нужно спасти, и что делать это надо с верой в бога и заступничество богоматери. Впрочем, рыжеволосый батюшка отнюдь не был врагом Юркевича и вообще относился к развалу страны с предписанным смирением: бог, мол, дал, бог и обратно взял за грехи наши. Пирогову эта мысль показалась какой-то странной, но думать на отвлеченные темы он был не приучен, а потому просто принял всё к сведению.
…Однако подлинным откровением для него стала позиция церкви по отношению к нему самому и его делу. Первые часы и даже дни мятежа у него оставалась надежда, что Патриарх вот-вот выступит в его поддержку и призовёт всех православных подняться на бой с изменниками, за возрождение единой и неделимой. Но Кирилл как-то не спешил с громкими заявлениями, одной рукой благословляя Пирогова, а другой - делая какие-то неопределённые жесты в сторону Европы и коллаборационистов. Активно влиять на ситуацию Патриарху было сложно, да и рядовые священники в большинстве своём горячо поддерживали Пирогова, уже хотя бы потому, что он энергично и однозначно разгонял мормонов, адвентистов и прочих носителей странных духовностей. То есть в общем церковь никаких проблем не создавала, а на местах даже помогала. Со временем, проститутская позиция патриархии начала раздражать Верховного правителя. Но под давлением своего окружения он ничего не предпринимал, более того, более-менее регулярно встречался с патриархом. Между прочим, как-то они имели длинный разговор, в ходе которого Кирилл очень подробно и с несомненной убеждённостью сообщил ему, что главная миссия церкви - сохранить себя, а вовсе не Россию, хотя, конечно, Россия ей бесконечно дорога и т.д. и т.п. Это было в то время, когда планы и надежды ещё имели рациональное основание.
– Благослови тебя господь, сын мой! - Кирилл перекрестил с экрана Пирогова и тот машинально перекрестился тоже.
– Как ваше здоровье, отче? - в последнее время патриарх избегал публичных выступлений и встреч с кем-либо из руководства государства, сказываясь больным. Пирогов отлично знал, что болезнь дипломатическая и старый хитрец просто ждёт развязки.
– Спаси господи, спаси господи, вашими молитвами! - Кирилл снова закрестился. - Я ведь о другом, сын мой!
Пирогов поморщился, даже не попытавшись скрыть свои эмоции. Позиция РПЦ становилась всё более странной, если не сказать - капитулянтской. Фактически, патриарх самоустранился из жизни борющейся республики, более того, была совершенно чёткая информация, что он вышел на контакт со спецслужбами союзников. Причём, именно через того самого Феогноста, успевшего улизнуть из Рязани и теперь ехавшего в Москву в обозе двигавшейся с запада армии коллаборационистов.
– Мне звонил мэр Москвы, - Кирилл проигнорировал эмоции Пирогова и продолжил, как ни в чем не бывало: - Его озабоченность судьбами горожан и Москвы справедлива! Ко мне постоянно приходят делегации горожан. Москва гибнет… Стоны людские раздаются со всех сторон. Вы не можете не думать об этом. Надо проявить христианское смирение… Господь есть любовь. Уповая на него, надо не умножать страданий людских! Скоро зима и надо что-то делать, Володя… сын мой, это трудное решение, но Господь посылает тебе это испытание. Жертва на алтарь отечества - это мученичество…
Пирогов снова почувствовал, что теряет над собой контроль:
– Я не хочу об этом говорить, слышите? Это политика, это - война. Ждите своих друзей, если вам так угодно, а я буду бороться…
– Сын мой, подумай о последствиях! - Кирилл гнул свою линию так нагло и откровенно, что Пирогову стало страшно. «Неужели это конец? Неужели это всё? Может быть, он что-то знает?», - думал он, титаническим усилием воли подавляя желания послать седобородого иуду матом. «Нет, может ещё пригодиться… Как посредник!», - Пирогов в очередной раз поймал себя на том, что фактически смирился со скорым концом и, как выясняется, уже начал подсознательно искать пути для переговоров. Хотя какие могут быть переговоры? Только если бежать. Но куда? Вот, кстати, ещё один ужас глобализации! Прекрасное время, когда на Земле была масса уютных и нелюбопытных стран, куда можно было убежать самому, и где можно было спрятать честно наворованные деньги, безвозвратно ушло. Ему, Пирогову, в любой точке земли светил только международный трибунал.
– Отец мой, я подумаю… Благословите… И помолитесь за меня! - мягко закончил он разговор и перекрестившись вместе с патриархом на экране отключил коммуникатор.
«Хорошо бы, конечно, не только чиновников, но и попов напоследок того… в расход пустить. Особенно этого Кирилла… Пусть уж всё будет по худшему сценарию, уж мерзее Феогноста, которого, конечно, и посадят патриархом, точно ничего быть не может. Может, люди поймут, что с этими козлами дела иметь нельзя», - думал он, выходя из лимузина и проходя в холл.
Впрочем, у Кирилла действительно были основания так себя вести: во время того достопамятного разговора, он рассказал Пирогову, что некоторые влиятельные умники из американских центров предлагали ещё сразу после кризиса ликвидировать московскую патриархию, сделав Киевского патриарха Варсонофия главой всех православных, в своё время числившихся в РПЦ. Тогда проект зарубили в силу чрезмерной радикальности, но на сей раз всё могло закончиться и так. С другой стороны, в своё время к Пирогову приходил епископ Анастасий, доверенное лицо патриарха, «патриарший спецслужбист», как его называл Лапников. Так вот Анастасий долго и серьёзно рассказывал о зловредности китайской секты Фалун Дафа, к которой никаких репрессий не применялось. Вроде как патриарх и его команда очень сильно напрягались, что китайцев не гоняли, более того - Фадеев и ещё ряд высокопоставленных чиновников сами медитируют и упражняются в дыхательной гимнастике. Тогда, да и сейчас, Пирогова это рассмешило и расстроило: на дворе XXI век, Россия уже один раз просрана, а русские попы не хотят сотрудничать с русскими же политиками потому, что те не готовы ссориться с китайцами из-за какой-то дыхательной гимнастики с посиделками в позе лотоса.
22. Русские разговоры
– Скажите, а вам никогда не снился какой-нибудь губернатор или… даже министр? - Фёдор Никитович Хворобьев внимательно посмотрел на Севу.
Пребывание в пресс-группе Объединенного Штаба оставляло массу свободного времени, которое, по русской традиции, коротали за разговорами и выпивкой. Последнее, впрочем, не приветствовалось союзниками, поэтому желающие расслабиться собирались небольшими компаниями у кого-нибудь на временной квартире или где-то в оставленном хозяевами доме. На сей раз, по предложению прибившегося к штабу костромского журналиста Хворобьева, небольшое общество обосновалось в гостиной заброшенного и разграбленного особняка в стиле конца прошлого века. Судя по остаткам убранства, бывшие хозяева любили роскошь - на потолке и стенах гостиной сохранились затейливые фрески, а мраморный камин даже в развороченном виде казался произведением искусства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
– Вы не верите в русское дело? Думаете, всё уже кончено? - Пирогов, еле сдерживаясь, заговорил, вставая из кресла.
– Да верю я… Верю, и Россию люблю… И вами… восхищаюсь… эээ… да… вот… Но и вы меня поймите. Вы скажите мне, как верховный правитель… Может, я чего-то не знаю? Есть может какие-то скрытые ресурсы? Как будет развиваться ситуация? Мне надо планировать действия городского правительства на случай зимы… боёв… и вообще… Мы даже примерно не знаем, что происходит в дальних районах. Там сплошной бандитизм… Больницы, больницы не готовы! - видно было, что Мамашев боится продолжения разговора. По его некрасивому носу стекла капля пота. «В тюрьму посадят. Это может и не плохо, потом выйду как герой… главное чтоб не пытали, Господи!», - от нервного напряжения у мэра Москвы заметно задёргалась нога. Подмышки были безнадежно мокрыми и отчаянно воняли.
– Вам правду сказать или наврать, а? Кирилл Валерьянович? - Пирогов подошёл вплотную к пахнущему страхом и дорогим парфюмом московскому мэру.
– Правду…, - Мамашев отошёл за стол и встал у стены, всем видом демонстрируя крайнюю степень испуга.
– А ты не обосрёшься от правды, жопа трусливая? - Пирогова затрясло от неконтролируемого приступа ненависти, - Не обделаешь свой костюмчик, а? Я тебе вот что скажу, сука! Насрать мне на твою Москву с пробором! И на Москву и на блядских ваших москвичей! Россия века жила без вашей Москвы и ещё столько же без неё проживет, понял? Вот уж, блядь, о чём я точно думать не буду - так это о Москве, понял? Мы тут Россию спасаем, а не Москву вашу! Поэтому войска готовятся дать отпор сепаратистам! Некогда нам ловить мародёров, этих ваших дорогих москвичей, ясно вам? И главное скажу! Мне бежать некуда. И мне, и моим ребятам… И тебе, говнюк! Не удастся отмазаться, понял? Сухим и чистым выйти из нашей вонючей речки-говнотечки у тебя, говнюк, не получится, ясно? И поэтому, если надо будет, я, блядь, вот из этого окна буду отстреливаться, понял? До последнего патрона! А если ты, гандон, будешь тут жопой вилять перед союзниками - я тебя напоследок за яйца повешу, понял? Вот на этой твоей люстре красивой! Подарок будет союзничкам, понял? Понял, сука?!
– Понял… зачем вы так? Скажите, что делать? - Мамашев был на грани обморока и стоял перед ним бледный и жалкий. «Убьёт прям сейчас… Ненавижу, быдло проклятое, ненавижу… не убил бы только», - чувство самосохранение и боязнь боли и смерти затмили все остальные мысли в голове бедного московского мэра.
– Пей валерьянку, дурак! Валерьянович! А чтоб ты тут не обосрался раньше времени, я тебе скажу: в ближайшее время всё кончится… наступление сепаратистов кончится. Китайцы придут нам на помощь… Ударят в тыл. Потребуют отмены Рижских договоров…
Пирогов вышел из кабинета и в кольце охраны пошёл длинными коридорами к выходу. Он соврал, и ложь его была никчемной…Коммуникатор включился, просигнализировав о вызове из секретариата Патриарха Кирилла. «Ещё и этот старый хрен!», - злобно подумал Владимир Егорович и перевёл изображение на экран перед собой.
– Ваше Высокопревосходительство, его святейшество спрашивает, можете ли сейчас с ним поговорить? - с характерным церковным акцентом спросил с экрана мужчина в рясе.
– Лично? Или так? Так - готов, - равнодушно поинтересовался Пирогов, глядя сквозь бронированные стёкла на едущий по сторонам его лимузина конвой и висящий на фасаде сгоревшего здания лозунг «Сделаем Россию единой и сильной! В.Е.Пирогов».
– Нет, его святейшество готов общаться по коммуникатору, - картинка на экране сменилась, и Пирогов увидел патриарха в обыденном облачении и белом патриаршем клобуке. Кирилл был сед и благообразен, глаза его источали дежурную благодать.
…Владимир Егорович относился к попам с уважением, но без внутренней вовлечённости. Надо - значит надо. Попы как-то незаметно появились во всех президиумах и на всех мероприятиях задолго до кризиса, когда Пирогов только начинал служить в милиции. Он исправно посещал все эти бесконечные молебны, которые как-то вдруг стали неотъемлемой частью жизни и службы. И даже иконы держал дома, впрочем, это была инициатива его жены, глупой и странной Маши, с которой он не виделся с самого дня мятежа, да и не хотел совсем.
В какой-то момент он уже готов был поверить, что за всеми этими церемониями стоит какой-то высший смысл и бог на самом деле сидит на облачке, благодушно взирая на него с высоты (фреска с таким изображением украшала освященный перед самым кризисом храм св.Георгия Победоносца, куда Пирогов ходил с сослуживцами, когда в том была надобность). Однако хрупкая вера эта изрядно пошатнулась во время Кризиса. Святая Русь как-то тихо исчезла, при том, что никакие архангелы с неба спасать её не прилетели, а попы остались на своих местах, постепенно с прежней убеждённостью начав восхвалять «Новую Русь». Во времена Юркевича, когда Пирогов уже стал близок к высшим сферам и лично наблюдал отношения власти и попов, остатки его благоговения исчезли окончательно. Рязанский митрополит Феогност, постоянно присутствующий при генерале и фактически олицетворявший собой «единство русской власти и русской церкви», являл собой все худшие черты казённого православия: с Юркевичем Феогност был близок всеми возможными вне рамок гомосексуализма способами - они вместе пили, ездили на рыбалку, ходили в баню и появлялись на государственных мероприятиях. Первый шок от выноса заблёванного митрополита с банкета по случаю открытия в Рязани Иезуитского колледжа сменился ироничным полупрезрением, которое стало бы совершенным неуважением к священникам, если б не настоятель всё той же георгиевской церкви, отец Михаил. С ним Пирогов сблизился случайно, поп пришёл просить денег на какие-то нужды, и так они стали общаться, в том числе и неформально. Собственно, этот самый Михаил и внушил Пирогову мысль, что Россию можно и нужно спасти, и что делать это надо с верой в бога и заступничество богоматери. Впрочем, рыжеволосый батюшка отнюдь не был врагом Юркевича и вообще относился к развалу страны с предписанным смирением: бог, мол, дал, бог и обратно взял за грехи наши. Пирогову эта мысль показалась какой-то странной, но думать на отвлеченные темы он был не приучен, а потому просто принял всё к сведению.
…Однако подлинным откровением для него стала позиция церкви по отношению к нему самому и его делу. Первые часы и даже дни мятежа у него оставалась надежда, что Патриарх вот-вот выступит в его поддержку и призовёт всех православных подняться на бой с изменниками, за возрождение единой и неделимой. Но Кирилл как-то не спешил с громкими заявлениями, одной рукой благословляя Пирогова, а другой - делая какие-то неопределённые жесты в сторону Европы и коллаборационистов. Активно влиять на ситуацию Патриарху было сложно, да и рядовые священники в большинстве своём горячо поддерживали Пирогова, уже хотя бы потому, что он энергично и однозначно разгонял мормонов, адвентистов и прочих носителей странных духовностей. То есть в общем церковь никаких проблем не создавала, а на местах даже помогала. Со временем, проститутская позиция патриархии начала раздражать Верховного правителя. Но под давлением своего окружения он ничего не предпринимал, более того, более-менее регулярно встречался с патриархом. Между прочим, как-то они имели длинный разговор, в ходе которого Кирилл очень подробно и с несомненной убеждённостью сообщил ему, что главная миссия церкви - сохранить себя, а вовсе не Россию, хотя, конечно, Россия ей бесконечно дорога и т.д. и т.п. Это было в то время, когда планы и надежды ещё имели рациональное основание.
– Благослови тебя господь, сын мой! - Кирилл перекрестил с экрана Пирогова и тот машинально перекрестился тоже.
– Как ваше здоровье, отче? - в последнее время патриарх избегал публичных выступлений и встреч с кем-либо из руководства государства, сказываясь больным. Пирогов отлично знал, что болезнь дипломатическая и старый хитрец просто ждёт развязки.
– Спаси господи, спаси господи, вашими молитвами! - Кирилл снова закрестился. - Я ведь о другом, сын мой!
Пирогов поморщился, даже не попытавшись скрыть свои эмоции. Позиция РПЦ становилась всё более странной, если не сказать - капитулянтской. Фактически, патриарх самоустранился из жизни борющейся республики, более того, была совершенно чёткая информация, что он вышел на контакт со спецслужбами союзников. Причём, именно через того самого Феогноста, успевшего улизнуть из Рязани и теперь ехавшего в Москву в обозе двигавшейся с запада армии коллаборационистов.
– Мне звонил мэр Москвы, - Кирилл проигнорировал эмоции Пирогова и продолжил, как ни в чем не бывало: - Его озабоченность судьбами горожан и Москвы справедлива! Ко мне постоянно приходят делегации горожан. Москва гибнет… Стоны людские раздаются со всех сторон. Вы не можете не думать об этом. Надо проявить христианское смирение… Господь есть любовь. Уповая на него, надо не умножать страданий людских! Скоро зима и надо что-то делать, Володя… сын мой, это трудное решение, но Господь посылает тебе это испытание. Жертва на алтарь отечества - это мученичество…
Пирогов снова почувствовал, что теряет над собой контроль:
– Я не хочу об этом говорить, слышите? Это политика, это - война. Ждите своих друзей, если вам так угодно, а я буду бороться…
– Сын мой, подумай о последствиях! - Кирилл гнул свою линию так нагло и откровенно, что Пирогову стало страшно. «Неужели это конец? Неужели это всё? Может быть, он что-то знает?», - думал он, титаническим усилием воли подавляя желания послать седобородого иуду матом. «Нет, может ещё пригодиться… Как посредник!», - Пирогов в очередной раз поймал себя на том, что фактически смирился со скорым концом и, как выясняется, уже начал подсознательно искать пути для переговоров. Хотя какие могут быть переговоры? Только если бежать. Но куда? Вот, кстати, ещё один ужас глобализации! Прекрасное время, когда на Земле была масса уютных и нелюбопытных стран, куда можно было убежать самому, и где можно было спрятать честно наворованные деньги, безвозвратно ушло. Ему, Пирогову, в любой точке земли светил только международный трибунал.
– Отец мой, я подумаю… Благословите… И помолитесь за меня! - мягко закончил он разговор и перекрестившись вместе с патриархом на экране отключил коммуникатор.
«Хорошо бы, конечно, не только чиновников, но и попов напоследок того… в расход пустить. Особенно этого Кирилла… Пусть уж всё будет по худшему сценарию, уж мерзее Феогноста, которого, конечно, и посадят патриархом, точно ничего быть не может. Может, люди поймут, что с этими козлами дела иметь нельзя», - думал он, выходя из лимузина и проходя в холл.
Впрочем, у Кирилла действительно были основания так себя вести: во время того достопамятного разговора, он рассказал Пирогову, что некоторые влиятельные умники из американских центров предлагали ещё сразу после кризиса ликвидировать московскую патриархию, сделав Киевского патриарха Варсонофия главой всех православных, в своё время числившихся в РПЦ. Тогда проект зарубили в силу чрезмерной радикальности, но на сей раз всё могло закончиться и так. С другой стороны, в своё время к Пирогову приходил епископ Анастасий, доверенное лицо патриарха, «патриарший спецслужбист», как его называл Лапников. Так вот Анастасий долго и серьёзно рассказывал о зловредности китайской секты Фалун Дафа, к которой никаких репрессий не применялось. Вроде как патриарх и его команда очень сильно напрягались, что китайцев не гоняли, более того - Фадеев и ещё ряд высокопоставленных чиновников сами медитируют и упражняются в дыхательной гимнастике. Тогда, да и сейчас, Пирогова это рассмешило и расстроило: на дворе XXI век, Россия уже один раз просрана, а русские попы не хотят сотрудничать с русскими же политиками потому, что те не готовы ссориться с китайцами из-за какой-то дыхательной гимнастики с посиделками в позе лотоса.
22. Русские разговоры
– Скажите, а вам никогда не снился какой-нибудь губернатор или… даже министр? - Фёдор Никитович Хворобьев внимательно посмотрел на Севу.
Пребывание в пресс-группе Объединенного Штаба оставляло массу свободного времени, которое, по русской традиции, коротали за разговорами и выпивкой. Последнее, впрочем, не приветствовалось союзниками, поэтому желающие расслабиться собирались небольшими компаниями у кого-нибудь на временной квартире или где-то в оставленном хозяевами доме. На сей раз, по предложению прибившегося к штабу костромского журналиста Хворобьева, небольшое общество обосновалось в гостиной заброшенного и разграбленного особняка в стиле конца прошлого века. Судя по остаткам убранства, бывшие хозяева любили роскошь - на потолке и стенах гостиной сохранились затейливые фрески, а мраморный камин даже в развороченном виде казался произведением искусства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32