– закричала Сьюзи, которая не хотела совсем уж оставаться в тени. – Я с другом курила косяк!
– Это неправда, Сьюзи, – бросила Кэти. – Я проверяла. Это была сушеная петрушка.
– Ничего подобного, это была настоящая марихуана!
– Это была петрушка, Сьюзи.
– Сьюзи! Зайди в дом. – Питер Педжет попытался вернуть контроль над пресс-конференцией в свои руки.
– Наверное, нам всем нужно зайти в дом, – сказала его жена через сжатые зубы.
Но журналисты не хотели, чтобы такое забавное и заслуживающее передовицы событие подошло к концу.
– Что-нибудь еще, Кэти? – кричали они.
– Кто поставляет тебе петрушку, Сьюзи? – поинтересовался молодой человек из «Сан».
– Отвали! – бросила Сьюзи Педжет в ответ. – Это была трава, и мы обкурились до одури.
– Хватит! – закричал Питер Педжет. – Благодарю вас, леди и джентльмены.
– Извини, мам, но я должна была что-то сказать, – сказала Кэти, когда семья заходила в дом, а затем повернулась для завершающего слова: – Что бы ни натворил мой отец, а он ничего такого не натворил, это никак, абсолютно никак не связано с его законопроектом. Помните об этом, ребята.
Возможно, впервые в истории современной журналистики полномасштабная пресс-конференция у дверей дома закончилась тем, что журналисты зааплодировали своей жертве.
Когда семья вернулась внутрь, телефон уже надрывался.
– Это Чарли Ансборо, – сказала Анджела. – Он вместе с премьер-министром.
Даунинг-стрит
– Педжет! Охренительно здорово! – сказал Ансборо. – Нет, я просто поверить не могу, черт возьми. Я не про тебя, ясное дело. Тускло, слишком формально, затравленный взгляд, адекватно, но дерьмовенько, если честно. А вот твои девушки – это да! Черт побери, они просто восхитительны. Кто это была? Кэти? Невероятно, просто красавица, кстати говоря, а это всегда помогает, мать их. Хотя они обе хороши. Здесь босс. – Он нажал на кнопку конференц-связи, чтобы премьер смог поговорить с Педжетом.
– Питер, все транслировалось в прямом эфире на «Скай» и «Би-би-си ньюс 24». Честное слово, просто отлично, забавно, после такой речи все обвинения выглядят нелепо. Невероятно, на что способна откровенность. Нам действительно стоит чаще ее использовать.
– Чушь, – вмешался Чарли Ансборо. – Откровенность хороша для шестнадцатилетних милашек, а со стороны таких старых пердунов она выглядит просто наивно.
– Заткнись, Чарли, я говорю с Питером, – рявкнул премьер. – Маленькая Кэти состоит в партии? Молодой социалист? Боже мой, они все еще существуют? Вполне в стиле Сталина. Ладно, держи ее на передовой, друг, она просто золото, чистое золото. Общественность любит ее даже больше, чем тебя.
Дом Педжетов, Далстон
Питер и Анджела лежали в кровати. Не касаясь друг друга.
– Знаешь, Питер, Кэти сегодня была очень хороша. Она так права, говоря, что, в конце концов, не имеет значения, кто ты есть и что ты делаешь, если ты говоришь правду. Если бы только не приходилось лгать. Если бы только можно было просто признаться во всем. В этой твоей чертовой интрижке. А теперь мы никогда не выпутаемся из этой лжи, до самой смерти. У нас никогда не будет… Как это называют американцы? Когда можно наконец покончить с чем-то?
– Катарсис, – ответил Питер.
– Именно. Катарсис. У нас его никогда не будет.
Что-то внутри Питера Педжета шевельнулось.
– Знаешь что, Анджела? К черту катарсис. Какое нам может быть дело до этого катарсиса? Я совершил ошибку, ужасную ошибку, ты моя жена, и тебе придется нести эту ношу вместе со мной. Все случилось как случилось. У меня была интрижка, и это сделало нас уязвимыми, и теперь мы даем отпор. Вот и все, мы даем отпор. И мы победим. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
Квартира, Вест-Хампстед
Курт только что закончил смотреть новости, которые, разумеется, касались зажигательной речи Кэти Педжет, когда услышал звонок в дверь. Он сделал ошибку только один раз, подойдя к двери.
– Курт, вы подтверждаете историю Саманты Спенсер насчет Питера Педжета?
– Да, это так, но я не хочу обсуждать это сейчас.
– Курт, если Педжет употреблял кокаин, то кто его поставлял?
– Что?
– Мы знаем, что, вероятно, это были вы, Курт, поэтому мы поспрашивали в вашем районе, вы ведь употребляете довольно много наркотиков. Вы ими торгуете, Курт? Вы не могли бы продать мне сейчас что-нибудь?
Курт закрыл дверь, но журналист за дверью продолжал допрос через прорезь для писем:
– Вы работаете на дочерний профсоюз железнодорожных и морских работников, это так, Курт? Вы младший служащий? Правда ли то, что профсоюз недавно отделился от партии лейбористов? Вы в последнее время не посещали профсоюзные собрания, на которых премьер-министра называли марионеткой партии тори? Ваша поддержка Саманты Спенсер носит политический характер?
Позвонив своей подруге Лауре, Курт узнал, что она подверглась аналогичному преследованию.
– Они выставили меня коммунисткой и наркоторговкой! У моих адвокатов всегда найдутся причины воевать с правительством, и поэтому они намекают, что я поддерживаю Сэмми просто ради очередной атаки. Поразительно.
Для Саманты Спенсер и ее друзей дело приняло неприятный оборот. Популярность Питера и его работа, откровенная подкупающая манера его дочери, а также очевидная личная заинтересованность журналистки Паулы Вулбридж твердо держали общественность на стороне министра наркополитики. Все СМИ, кроме газеты Паулы, сходились в том, что Спенсер и ее друзья образовали заговор с целью уничтожить Педжета.
На следующее утро во всех газетах появились фотографии Саманты и Лауры, разгуливающих топлес на отдыхе.
Центральная больница Бирмингема
Только один человек мог потеснить ненадолго разжигаемое прессой безумие вокруг семьи Педжета, Саманты Спенсер и ее сторонников, занятых выдвинутым Питером иском за клевету. Этим человеком был Томми Хансен.
Томми лежал без сознания, в коме, брошенный Голди и его «правой рукой» в двух кварталах от борделя, где томилась в заключении Джесси. Неделю личность находящегося без сознания человека оставалась загадкой. На нем была явно чужая одежда. Он был вором, который ограбил пешехода, забрал его одежду и кредитные карточки и оплатил ими проститутку, перед тем как пасть жертвой какой-то банды крутых ребят. Теперь, когда синяки начали сходить и разбитое лицо мужчины приходило в норму, медсестры отмечали его несомненное сходство с самой известной поп-звездой страны, объявленной, как всем было известно, в розыск на следующий день после того, как человека в коме доставили в больницу.
Ох уж этот Томми, сообщалось в СМИ. Грабежи, проститутки? Что-то будет дальше?
Студия Паркинсона, телецентр Би-би-си
– Мой следующий гость не сходит с передовиц газет и не вылазит из неприятностей. Всего три месяца назад он был гостем первой программы из этой серии, освободившись после ареста за заплыв по толпе на Оксфорд-стрит. Сейчас ему грозят обвинения куда более серьезные. Кажется, Томми Хансен угрожал человеку ножом, украл его одежду и деньги, которые позднее использовал для посещения борделя. Освободившись под залог, он сегодня пришел к нам. Леди и джентльмены, Томми Хансен.
Томми встретили, как всегда, тепло. Публика по-прежнему любила своего Тома, да и как его не любить? Их любимчиком был любой, кто мог удивлять и смешить их с таким завидным постоянством, как Томми. К тому же он был, как всегда, великолепен. В этот раз не было ни намека на развязность, только походка проказника и взгляд, говорящий: «Пожалуйста, простите меня». Он целую минуту стоял на верхней ступеньке, пока и без того теплые аплодисменты перерастали в овацию. Томми работал с толпой одними только глазами, взглядом, который выражал все… Извините, но я безумен, что я могу вам сказать? Трудно быть измученным гением, но я обещаю, что постараюсь быть хорошим.
После короткого приветствия Майкл Паркинсон перешел прямо к делу:
– Томми. Ну и что, черт побери, ты вытворяешь?
– Парки, я так облажался, но я пришел сюда сегодня, чтобы рассказать всему миру, почему я это сделал. Во-первых, я хочу публично попросить прощения у чувака, которому я угрожал ножом…
– Я уверен, что он уже принял твои извинения.
– Конечно, Парки, конечно. Мы теперь друзья, потому что я ему объяснил, почему я это сделал, и отвез его малышей на концерт «S Club».
– Ну и почему же ты это сделал, Томми?
– Как всегда, прямо к делу, Парки. Это я люблю, вот почему ты король.
– Спасибо, стараюсь.
– Молодец, честно играешь.
– Так почему ты это сделал, Томми?
– Любовь, Парки. Я сделал это ради любви.
– Ты ограбил человека ради любви?
– Да. Позволь рассказать, как это произошло.
– Будь любезен.
– Дело в том, что меня намахала эта журналюшка, которая написала чушь, будто я выиграл в «Народном герое», потому что пару раз подрочил судье, чего я не отрицаю. Но выиграл я не поэтому. К тому же я не голубой, хотя в этом нет ничего плохого. Просто я не гей, вот и все. По крайней мере, я им не был, пока не проглотил три таблетки экстази, вот.
– Ин вино веритас, Томми. Ин вино веритас.
– Чего?
– Это значит, что вино или, в данном случае, наркотики очень часто открывают правду о человеке.
– Правда? Ну, колес я проглотил больше, чем их есть в аптеке, а открывают они в человеке только дерьмо, которое и выплыло из меня в этой истории с судьей на «Народном герое».
Томми глотнул воды, пока Парки и аудитория аплодировали его подкупающей откровенности.
– Ладно, значит, тебя намахали, – напомнил Парки Томми. – Что дальше?
– Ну, я взбесился, словно носорог, и рванул в ночь. Вывалился в субботнюю ночь в Бирмингеме, и в результате из меня чуть кишки не выбили. Чес-слово, это как в фильме «Поменяться местами» или вроде того. Я просыпаюсь, меня никто не узнает, у меня нет телефона, нет денег, мой офис и все такое закрыты, мой менеджер так и так не услышит телефон, потому что по воскресеньям он стабильно зарывает голову между надувными грудями какой-нибудь модели… Вот и все, я больше не суперзвезда Томми Хансен, я Томми-неизвестный-мальчик-с-улицы, и именно таким я буду до следующего утра…
– Потрясающе.
– Да, Парки, потрясающе и ужасно. Чесслово, просто ужасно. Если кто-то хочет убедиться, что детишки на улицах попрошайничают не ради прикола, просто отправьте его туда на часок-другой. Это просто кошмар, Парки. Холодно, грязно, страшно до жути.
– Значит, ты ограбил человека, потому что замерз?
– Ни в коем разе, Парки, ни в коем разе. Слушай, чтобы ограбить того парня, мне пришлось призвать абсолютно всю свою храбрость. Чесслово, я был напуган больше него. Чтобы заставить парня пойти на такое, требуется что-то особенное, и в моем случае это любовь.
– Ты познакомился с кем-то на улице?
– Да, с девушкой по имени Джесси, самой прекрасной девушкой, которую я только видел или увижу…
– Как это произошло? Как ты ее встретил?
– Я пытался украсть ее пальто.
– Ты и ее пытался ограбить?
– Нет! Я просто думал, что на крыльце кто-то бросил пальто. Но ничего подобного, там была Джесси, и, когда большие темные глаза глянули на меня с крыльца «Маркс энд Спаркс», я понял, что пропал, так и случилось, все так и есть. Но вот что я тебе скажу, Парки, у этой девушки была самая трудная жизнь, которую ты только можешь себе представить. Над ней надругались дома, поэтому она убежала. Приехала в Лондон, голодающая, бездомная, ее подцепил сутенер, который познакомил ее с герондотом. И все. Всего семнадцать лет, а уже проститутка и наркоманка. Понимаешь, именно поэтому этот парень, Питер Педжет, прав. Вся эта криминальная наркоподкультура – это ловушка, чувак, это ловушка для слабых и беззащитных. Как только Джесси попала на крючок, ей ничего не оставалось, кроме как держаться людей, которые над ней издевались.
– Ты поддерживаешь Питера Педжета?
– Да. Если бы он начал работать несколько лет назад, Джесси никогда не оказалась бы там.
– И где же она оказалась?
– В борделе в Бирмингеме, вот, но прикинь, что ей удалось завязать с герычем самостоятельно, зарабатывая телом, а потом сбежать. Именно тогда я ее и встретил, Парки, в тот самый день, когда был уличным бродягой. Я встретил ее, и она поделилась со мной едой и пальто.
– И ты в нее влюбился?
– Да, наверное, влюбился. По крайней мере, клянусь Богом, я собирался помочь ей найти новую жизнь. Тот день, который мы провели вместе в «Кентакки фрайд чикен», а потом на крыльце, был самым важным днем в моей жизни. Это был день, когда я обнаружил, что в мире есть более важные вещи, чем Томми Хансен… почти всё, на самом деле.
– Но ты ее потерял.
В глазах у Томми стояли слезы.
– Да. Ее сутенеры нашли ее и увезли обратно, а я отправился следом за ними. Но я был уличным бродягой, не забывай. Они бы ни за что не впустили меня в дом…
– И именно тогда ты украл одежду у того парня?
– Мне пришлось, Парки. Девушку, которую я любил, похитили.
– И ты пошел в бордель?
– Да, но ей уже вкололи герондота, она была совершенно забалдевшая, торговала собой, так что я схватил ее и побежал, меня здорово поколотили, и все было кончено…
– Ты неделю был в коме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
– Это неправда, Сьюзи, – бросила Кэти. – Я проверяла. Это была сушеная петрушка.
– Ничего подобного, это была настоящая марихуана!
– Это была петрушка, Сьюзи.
– Сьюзи! Зайди в дом. – Питер Педжет попытался вернуть контроль над пресс-конференцией в свои руки.
– Наверное, нам всем нужно зайти в дом, – сказала его жена через сжатые зубы.
Но журналисты не хотели, чтобы такое забавное и заслуживающее передовицы событие подошло к концу.
– Что-нибудь еще, Кэти? – кричали они.
– Кто поставляет тебе петрушку, Сьюзи? – поинтересовался молодой человек из «Сан».
– Отвали! – бросила Сьюзи Педжет в ответ. – Это была трава, и мы обкурились до одури.
– Хватит! – закричал Питер Педжет. – Благодарю вас, леди и джентльмены.
– Извини, мам, но я должна была что-то сказать, – сказала Кэти, когда семья заходила в дом, а затем повернулась для завершающего слова: – Что бы ни натворил мой отец, а он ничего такого не натворил, это никак, абсолютно никак не связано с его законопроектом. Помните об этом, ребята.
Возможно, впервые в истории современной журналистики полномасштабная пресс-конференция у дверей дома закончилась тем, что журналисты зааплодировали своей жертве.
Когда семья вернулась внутрь, телефон уже надрывался.
– Это Чарли Ансборо, – сказала Анджела. – Он вместе с премьер-министром.
Даунинг-стрит
– Педжет! Охренительно здорово! – сказал Ансборо. – Нет, я просто поверить не могу, черт возьми. Я не про тебя, ясное дело. Тускло, слишком формально, затравленный взгляд, адекватно, но дерьмовенько, если честно. А вот твои девушки – это да! Черт побери, они просто восхитительны. Кто это была? Кэти? Невероятно, просто красавица, кстати говоря, а это всегда помогает, мать их. Хотя они обе хороши. Здесь босс. – Он нажал на кнопку конференц-связи, чтобы премьер смог поговорить с Педжетом.
– Питер, все транслировалось в прямом эфире на «Скай» и «Би-би-си ньюс 24». Честное слово, просто отлично, забавно, после такой речи все обвинения выглядят нелепо. Невероятно, на что способна откровенность. Нам действительно стоит чаще ее использовать.
– Чушь, – вмешался Чарли Ансборо. – Откровенность хороша для шестнадцатилетних милашек, а со стороны таких старых пердунов она выглядит просто наивно.
– Заткнись, Чарли, я говорю с Питером, – рявкнул премьер. – Маленькая Кэти состоит в партии? Молодой социалист? Боже мой, они все еще существуют? Вполне в стиле Сталина. Ладно, держи ее на передовой, друг, она просто золото, чистое золото. Общественность любит ее даже больше, чем тебя.
Дом Педжетов, Далстон
Питер и Анджела лежали в кровати. Не касаясь друг друга.
– Знаешь, Питер, Кэти сегодня была очень хороша. Она так права, говоря, что, в конце концов, не имеет значения, кто ты есть и что ты делаешь, если ты говоришь правду. Если бы только не приходилось лгать. Если бы только можно было просто признаться во всем. В этой твоей чертовой интрижке. А теперь мы никогда не выпутаемся из этой лжи, до самой смерти. У нас никогда не будет… Как это называют американцы? Когда можно наконец покончить с чем-то?
– Катарсис, – ответил Питер.
– Именно. Катарсис. У нас его никогда не будет.
Что-то внутри Питера Педжета шевельнулось.
– Знаешь что, Анджела? К черту катарсис. Какое нам может быть дело до этого катарсиса? Я совершил ошибку, ужасную ошибку, ты моя жена, и тебе придется нести эту ношу вместе со мной. Все случилось как случилось. У меня была интрижка, и это сделало нас уязвимыми, и теперь мы даем отпор. Вот и все, мы даем отпор. И мы победим. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
Квартира, Вест-Хампстед
Курт только что закончил смотреть новости, которые, разумеется, касались зажигательной речи Кэти Педжет, когда услышал звонок в дверь. Он сделал ошибку только один раз, подойдя к двери.
– Курт, вы подтверждаете историю Саманты Спенсер насчет Питера Педжета?
– Да, это так, но я не хочу обсуждать это сейчас.
– Курт, если Педжет употреблял кокаин, то кто его поставлял?
– Что?
– Мы знаем, что, вероятно, это были вы, Курт, поэтому мы поспрашивали в вашем районе, вы ведь употребляете довольно много наркотиков. Вы ими торгуете, Курт? Вы не могли бы продать мне сейчас что-нибудь?
Курт закрыл дверь, но журналист за дверью продолжал допрос через прорезь для писем:
– Вы работаете на дочерний профсоюз железнодорожных и морских работников, это так, Курт? Вы младший служащий? Правда ли то, что профсоюз недавно отделился от партии лейбористов? Вы в последнее время не посещали профсоюзные собрания, на которых премьер-министра называли марионеткой партии тори? Ваша поддержка Саманты Спенсер носит политический характер?
Позвонив своей подруге Лауре, Курт узнал, что она подверглась аналогичному преследованию.
– Они выставили меня коммунисткой и наркоторговкой! У моих адвокатов всегда найдутся причины воевать с правительством, и поэтому они намекают, что я поддерживаю Сэмми просто ради очередной атаки. Поразительно.
Для Саманты Спенсер и ее друзей дело приняло неприятный оборот. Популярность Питера и его работа, откровенная подкупающая манера его дочери, а также очевидная личная заинтересованность журналистки Паулы Вулбридж твердо держали общественность на стороне министра наркополитики. Все СМИ, кроме газеты Паулы, сходились в том, что Спенсер и ее друзья образовали заговор с целью уничтожить Педжета.
На следующее утро во всех газетах появились фотографии Саманты и Лауры, разгуливающих топлес на отдыхе.
Центральная больница Бирмингема
Только один человек мог потеснить ненадолго разжигаемое прессой безумие вокруг семьи Педжета, Саманты Спенсер и ее сторонников, занятых выдвинутым Питером иском за клевету. Этим человеком был Томми Хансен.
Томми лежал без сознания, в коме, брошенный Голди и его «правой рукой» в двух кварталах от борделя, где томилась в заключении Джесси. Неделю личность находящегося без сознания человека оставалась загадкой. На нем была явно чужая одежда. Он был вором, который ограбил пешехода, забрал его одежду и кредитные карточки и оплатил ими проститутку, перед тем как пасть жертвой какой-то банды крутых ребят. Теперь, когда синяки начали сходить и разбитое лицо мужчины приходило в норму, медсестры отмечали его несомненное сходство с самой известной поп-звездой страны, объявленной, как всем было известно, в розыск на следующий день после того, как человека в коме доставили в больницу.
Ох уж этот Томми, сообщалось в СМИ. Грабежи, проститутки? Что-то будет дальше?
Студия Паркинсона, телецентр Би-би-си
– Мой следующий гость не сходит с передовиц газет и не вылазит из неприятностей. Всего три месяца назад он был гостем первой программы из этой серии, освободившись после ареста за заплыв по толпе на Оксфорд-стрит. Сейчас ему грозят обвинения куда более серьезные. Кажется, Томми Хансен угрожал человеку ножом, украл его одежду и деньги, которые позднее использовал для посещения борделя. Освободившись под залог, он сегодня пришел к нам. Леди и джентльмены, Томми Хансен.
Томми встретили, как всегда, тепло. Публика по-прежнему любила своего Тома, да и как его не любить? Их любимчиком был любой, кто мог удивлять и смешить их с таким завидным постоянством, как Томми. К тому же он был, как всегда, великолепен. В этот раз не было ни намека на развязность, только походка проказника и взгляд, говорящий: «Пожалуйста, простите меня». Он целую минуту стоял на верхней ступеньке, пока и без того теплые аплодисменты перерастали в овацию. Томми работал с толпой одними только глазами, взглядом, который выражал все… Извините, но я безумен, что я могу вам сказать? Трудно быть измученным гением, но я обещаю, что постараюсь быть хорошим.
После короткого приветствия Майкл Паркинсон перешел прямо к делу:
– Томми. Ну и что, черт побери, ты вытворяешь?
– Парки, я так облажался, но я пришел сюда сегодня, чтобы рассказать всему миру, почему я это сделал. Во-первых, я хочу публично попросить прощения у чувака, которому я угрожал ножом…
– Я уверен, что он уже принял твои извинения.
– Конечно, Парки, конечно. Мы теперь друзья, потому что я ему объяснил, почему я это сделал, и отвез его малышей на концерт «S Club».
– Ну и почему же ты это сделал, Томми?
– Как всегда, прямо к делу, Парки. Это я люблю, вот почему ты король.
– Спасибо, стараюсь.
– Молодец, честно играешь.
– Так почему ты это сделал, Томми?
– Любовь, Парки. Я сделал это ради любви.
– Ты ограбил человека ради любви?
– Да. Позволь рассказать, как это произошло.
– Будь любезен.
– Дело в том, что меня намахала эта журналюшка, которая написала чушь, будто я выиграл в «Народном герое», потому что пару раз подрочил судье, чего я не отрицаю. Но выиграл я не поэтому. К тому же я не голубой, хотя в этом нет ничего плохого. Просто я не гей, вот и все. По крайней мере, я им не был, пока не проглотил три таблетки экстази, вот.
– Ин вино веритас, Томми. Ин вино веритас.
– Чего?
– Это значит, что вино или, в данном случае, наркотики очень часто открывают правду о человеке.
– Правда? Ну, колес я проглотил больше, чем их есть в аптеке, а открывают они в человеке только дерьмо, которое и выплыло из меня в этой истории с судьей на «Народном герое».
Томми глотнул воды, пока Парки и аудитория аплодировали его подкупающей откровенности.
– Ладно, значит, тебя намахали, – напомнил Парки Томми. – Что дальше?
– Ну, я взбесился, словно носорог, и рванул в ночь. Вывалился в субботнюю ночь в Бирмингеме, и в результате из меня чуть кишки не выбили. Чес-слово, это как в фильме «Поменяться местами» или вроде того. Я просыпаюсь, меня никто не узнает, у меня нет телефона, нет денег, мой офис и все такое закрыты, мой менеджер так и так не услышит телефон, потому что по воскресеньям он стабильно зарывает голову между надувными грудями какой-нибудь модели… Вот и все, я больше не суперзвезда Томми Хансен, я Томми-неизвестный-мальчик-с-улицы, и именно таким я буду до следующего утра…
– Потрясающе.
– Да, Парки, потрясающе и ужасно. Чесслово, просто ужасно. Если кто-то хочет убедиться, что детишки на улицах попрошайничают не ради прикола, просто отправьте его туда на часок-другой. Это просто кошмар, Парки. Холодно, грязно, страшно до жути.
– Значит, ты ограбил человека, потому что замерз?
– Ни в коем разе, Парки, ни в коем разе. Слушай, чтобы ограбить того парня, мне пришлось призвать абсолютно всю свою храбрость. Чесслово, я был напуган больше него. Чтобы заставить парня пойти на такое, требуется что-то особенное, и в моем случае это любовь.
– Ты познакомился с кем-то на улице?
– Да, с девушкой по имени Джесси, самой прекрасной девушкой, которую я только видел или увижу…
– Как это произошло? Как ты ее встретил?
– Я пытался украсть ее пальто.
– Ты и ее пытался ограбить?
– Нет! Я просто думал, что на крыльце кто-то бросил пальто. Но ничего подобного, там была Джесси, и, когда большие темные глаза глянули на меня с крыльца «Маркс энд Спаркс», я понял, что пропал, так и случилось, все так и есть. Но вот что я тебе скажу, Парки, у этой девушки была самая трудная жизнь, которую ты только можешь себе представить. Над ней надругались дома, поэтому она убежала. Приехала в Лондон, голодающая, бездомная, ее подцепил сутенер, который познакомил ее с герондотом. И все. Всего семнадцать лет, а уже проститутка и наркоманка. Понимаешь, именно поэтому этот парень, Питер Педжет, прав. Вся эта криминальная наркоподкультура – это ловушка, чувак, это ловушка для слабых и беззащитных. Как только Джесси попала на крючок, ей ничего не оставалось, кроме как держаться людей, которые над ней издевались.
– Ты поддерживаешь Питера Педжета?
– Да. Если бы он начал работать несколько лет назад, Джесси никогда не оказалась бы там.
– И где же она оказалась?
– В борделе в Бирмингеме, вот, но прикинь, что ей удалось завязать с герычем самостоятельно, зарабатывая телом, а потом сбежать. Именно тогда я ее и встретил, Парки, в тот самый день, когда был уличным бродягой. Я встретил ее, и она поделилась со мной едой и пальто.
– И ты в нее влюбился?
– Да, наверное, влюбился. По крайней мере, клянусь Богом, я собирался помочь ей найти новую жизнь. Тот день, который мы провели вместе в «Кентакки фрайд чикен», а потом на крыльце, был самым важным днем в моей жизни. Это был день, когда я обнаружил, что в мире есть более важные вещи, чем Томми Хансен… почти всё, на самом деле.
– Но ты ее потерял.
В глазах у Томми стояли слезы.
– Да. Ее сутенеры нашли ее и увезли обратно, а я отправился следом за ними. Но я был уличным бродягой, не забывай. Они бы ни за что не впустили меня в дом…
– И именно тогда ты украл одежду у того парня?
– Мне пришлось, Парки. Девушку, которую я любил, похитили.
– И ты пошел в бордель?
– Да, но ей уже вкололи герондота, она была совершенно забалдевшая, торговала собой, так что я схватил ее и побежал, меня здорово поколотили, и все было кончено…
– Ты неделю был в коме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50