Кум и режик быстро нащупали причину беспокойства и на пике зимы, в июле, под смехотворным предлогом дали Геку два месяца БУРа, содержания в бараке усиленного режима. Оттуда нельзя было выходить на остальную зону, и в БУРе снижена была норма питания, без права получения посылок. В клуб на еженедельные киносеансы не водили, телевизор и радио не положены, не табельная одежда изъята… Но Геку эти комариные, после карцера, укусы были нипочём, он и сам планировал побывать в БУРе и посмотреть на местных нетаков.
Никого из особенно крутых он там не встретил, ребята как ребята. Этот попался пьяным на глаза Хозяину зоны – два месяца, этот испортил электронасос – определили злым умыслом: денежный начет и три месяца, этого застукали с пассивным педиком Эльзой – шесть месяцев. И срок бы довесили, но парень был автослесарь, золотые руки… Самый забавный случай произошёл с пареньком по кличке Фидель Барбуда: тот долго работал шнырем при штабе, в надежде на амнистию (автомобильный наезд, ненамеренное убийство), но кум не подписал представление на него. Тогда Барбуда дождался, пока придёт его очередь убирать Весёлый Домик, епархию кума, выбрал момент, когда тот отвлёкся, и навалил ему кучу в верхний ящик стола. И закрыл, чтобы не сразу обнаружилось. Над историей хохотала вся зона, «внутри» и «снаружи», а Барбуда получил целый год БУРа, уважение сидельцев и прицельное внимание кума.
Свой растущий авторитет Гек ощутил, когда ребята из его барака пропулили ему первый грев из курева и консервов, чего раньше не водилось, по рассказам старожилов. Кешер был совсем небольшой, каждому на один зуб, но морально приподняло БУРовцев очень заметно. Гек радовался: значит, его пропаганда не пропала зря. Когда два месяца закончились и солнце все увереннее стало выныривать из-за тёмного леса, Гек вернулся в первый барак. Но тропа «подогрева» в БУР не исчезла, Гек взял под свой постоянный контроль пересылку туда и в штрафной изолятор еды и курева. Активисты урчали за спиной, но прямого повода для конфликта не было: не на едином котле – каждый отвечает за себя. Кум исходил на мыло, пытаясь дискредитировать, как учили, новоявленного урку и настроить против него актив. Но время было упущено: никто не хотел рисковать своей шкурой ради кума, который – пёс даже для лягавых. А Ларей, по слухам, начал возрождать зонный общак…
Уже заметно припекало. На деревцах вовсю полопались почки, вечная мерзлота отступила на шаг в землю, зная, что отступление – временное и недолгое. У сидельцев отобрали зимние бушлаты и обувь, но шапки пока оставили: ходили слухи, что должны ввести головные уборы нового образца, а может, ещё чего придумали к Новому году… Некурящий Гек, в окружении многочисленных дымящих, сидел в курилке возле барака и травил старинные зонно-лагерные истории, которые помнил во множестве. День был воскресный, никто не работал, что уже не являлось чудом в последние годы, скудные на заказы. Кум, поругавшись со своей пятипудовой половиной, убежал от нечего делать на зону, присмотреть за порядком да попутно сорвать на ком-нибудь злобу.
– А-а, Ларей… Лапшу на уши вешаешь… Слушай, Ларей, давненько ты у меня не был. Зашёл бы, покалякали бы, как всегда, кофейку попили бы… (Дешёвейший приём, но рекомендован сверху и действует, говорят. Вроде бы не урка он, а кряква.)
– Кто, я?
– Да ты, кто ещё. Зашёл бы, говорю, как-нибудь на досуге?
– Ой, начальник, рад бы, да не могу – только что посрал, вон ребята не дадут соврать!…
Лиловый и невменяемый кум бежал домой с твёрдым намерением изуродовать «свою корягу», а в ушах все ещё звучало издевательское хрюканье и вой этого быдла, потерявшего страх перед ним, оперуполномоченным зоны. Они ещё поплатятся за свой подлый гогот, очень поплатятся, особенно этот выродок Ларей. И Барбуду он сгноит в грязь! И Ларея!
На утреннем разводе случилось то, что должно было случиться: по секретному представлению кума Гека спустили в трюм на полгода, и он мог утешать себя тем лишь, что пяти дней не досидит – срок заканчивался.
Так и вышло. Геку приказали собираться и следовать на вахту: это кум хотел выбросить его из зоны транзитом, не допуская в родной барак. Не удалось его по-крупному прищучить, так хоть мелко напакостить… Но Гек сумел нейтрализовать «последний привет» почти всемогущего кума: придурки из хозчасти, ведущие документооборот конторы, заранее подзапутали некоторые ведомости, так что осуждённый Стивен Ларей до полного оформления подорожной ещё сутки пробыл на зоне и даже получил сухой паёк, поскольку с котлового довольствия был уже снят. И в барак усиленного режима на эти сутки его было уже не вернуть, потому что документы были оформлены и только Господин Президент личным указом мог теперь согнуть лейтенанта Вейца, начальника канцелярии, и заставить его внести исправления в официальные служебные бумаги.
Гек исписал половину записной книжки адресами и наколками. Были среди них и несколько толковых, могущих пригодиться на воле.
Каждый барак, и БУР отдельно, получили по ящику коньяка: если поровну лить – только небо смочить, но дорого внимание. Гек ещё в БУРе отчитался за общак (коньяк покупал на свои) перед новым хранителем, перспективным нетаком по кличке Морской, благословил, а сам пошёл на встречу с волей. Провожала его добрая половина зоны – все нетаки, фраты и трудилы. Повязочники молчали – ветер дул им в морду, лучше не переть на рожон…
Вольняшка-электрик на мотоцикле довёз его до железнодорожной станции и даже поначалу не хотел брать за это денег, все отнекивался… Гек тут же в скверике, стоя на осенних кленовых листьях, взял у него пакет с новенькой, из магазина, гражданской одеждой, переоделся. Старую, зонную, отдал шныряющей вокруг бабке, санитару природы, сверху сунул ей сотню, не слушая радостных бабкиных причитаний, пожал электрику руку и полез в вагон. Ехал он один в двухместном купе и всю дорогу, семь с лишним часов, смотрел в окно.
А исполнилось ему в ту пору двадцать четыре года.
* * *
Холодно и слякотно было в городе, дождь, дождь и дождь. Гек поехал по привычному адресу и снял себе квартиру в том же доме, в той же парадной, только этажом выше, на четвёртом, последнем. Стоило это уже сто шестьдесят талеров, а не сотня, как прежде. Был, правда, телефон, но за него шла отдельная плата. А с деньгами намечалась проблема.
В конторе Малоуна, после сердечной пятиминутки, адвокат, по требованию Гека, представил подробный отчёт о состоянии Гековой наличности. За вычетом гонораров, потерь – как в случае с покойным Кацем – и трат на руках у Малоуна осталось ровным счётом девять тысяч талеров – чуть меньше двух тысяч долларов, если перевести по курсу. Геку в дорогу ребята собрали почти четыре тысячи – пришлось взять, чтобы не обижать отказом. Итого – двенадцать-тринадцать, только-только Малоуну заплатить за два предстоящих месяца… За границу в ближайшие три года не выпустят; с золотишком, не зная броду, тоже не сунешься – вмиг повяжут. Кассу, что ли, где подломить? Деньги позарез нужны. Деньги и люди. Людей найти можно, есть адреса, но платить надо сейчас, а дело – когда ещё оно раскрутится…
Гек наковырял в записной книжке одну идейку, собрал все деньги и, не откладывая, покатил в Иневию, играть.
Помимо официально разрешённых казино, с их ограничениями и длинными ушами Службы, в столичных городах существовали подпольные игорные притоны – «мельницы», где играли по-крупному и куда пускали только с рекомендациями. Гековы рекомендации сработали, он подвергся обыску на предмет оружия и уселся пятым к покерному столу, купив себе фишек на десять тысяч – «для начала». Больше у него не было, только на обратный билет, но признаваться в этом не стоило.
Гек, памятуя о былом, дотошно уточнил все нюансы в правилах, заказал себе кока-колы и сделал первую вступительную ставку – сотню.
Игра шла удачно: соперники были богаты, в блефе не сильны, высоко не задирали, – и к трём часам ночи (а пришёл он в девять вечера) Гек настриг к своим десяти ещё шестьдесят тысяч. Состав играющих к тому времени наполовину обновился, игра пошла крупнее и интенсивнее, хотя прухи особой по-прежнему никому не было. Гек на двоечном каре взял одномоментно ещё тридцать тысяч и решил соскочить, поскольку уже получилась сотня, на раскрутку вполне хватало. Но игра неожиданно вышла на новый виток: за его столом сконцентрировались постепенно крупные и удачливые игроки, а среди них один – шулер. Гек мгновенно его вычислил, стоило лишь тому приняться за «исполнение». Катала был умен и опытен: отыграл два часа, осмотрелся, прежде чем взялся за дело. Своих денег у него было много, на сотни тысяч, и игру он взвинчивал соответственно, чтобы поймать момент и выиграть максимум в одной сдаче – постоянное везение настораживает партнёров. Гек поблагодарил судьбу за то, что удержался от соблазна и сам играл честно…
Как и ожидалось, на сдаче шулера всем пришла крупная карта – Геку, к примеру, три семёрки с джокером до прикупа, соседу слева – заготовка на «рояль», соседу справа флеш червонный, готовый, напротив – тоже, видимо, лом – Гек не сумел подсмотреть толком – «подкаретник» на тузах либо королях. Ну и себя он, конечно, не обидит после прикупа…
Впятером доторговались до шестидесяти тысяч (с каждого) – и решили прикупать… Сбросили карты…
– Стоп! – заорал Гек, прижав банкомёту кулак с картами к столу, – ваш номер старый! Сейчас вы получите каре, вы – либо стрит, либо флеш, у вас должна быть готовая карта, а я так и останусь с четырьмя семёрками. А он, как банкующий, крупнее наберёт. Я отвечаю!
Он выломал из посиневших пальцев колоду, попросил партнёров положить карты пузом кверху и принялся подчёркнуто медленно раздавать прикуп. Охрана уже держала подозреваемого за плечи, покамест аккуратно – возможна ведь и ошибка. Но мужик был так бледен и молчалив, что все все сразу поняли про него. А на столе уже лежали два каре, червонный флеш, бубновый флеш-недорояль и его высочество стрит-флеш трефовый от восьмёрки до дамы без джокеров.
Охрана уже без церемоний заткнула шулеру рот и поволокла вон, однако Гек был настороже:
– Момент! Правил ещё никто не отменял! Сначала сюда его: цвет наружу!
Делать нечего – охрана вернулась с извивающимся и мычащим каталой: мужик опытный и в своём праве – все деньги разоблачённого каталы делятся поровну между остальными играющими за этим столом. Если бы они забыли об этом – ну тогда да, законная добыча охраны, а сейчас – разве что колечки да часики, ему-то они теперь… Лбы, глядя на ускользнувший свой гонорар, мысленно кромсали бедового мужика-разоблачителя на части: из каталы вытряхнули больше семисот тысяч наличными, по триста с лишним на рыло бы вышло…
К моменту сдачи у Гека было около ста двадцати тысяч. Да с кона разделили шестьдесят на четверых (свои ставки каждый назад забрал), да ещё по сто восемьдесят тысяч, минус червонец в кассу мельницы (выигравшие платят три процента) – на круг выходит около трехсот тысяч. Отлично! Можно возвращаться домой и забыть о «кассах» – время требует других идей.
Гек успел на утренний бабилонский экспресс и весь путь до вечера проспал у себя в купе, велев проводнику никого не подсаживать и ничем не беспокоить. На Бабилонском вокзале у тамбура проводник с поклоном принял сотню и откозырял. Ему явно хотелось что-то сказать, его прямо распирало, но пассажир был щедр и угрюм, мало ли – кто он там…
И таксер поначалу молчал и все многозначительно поглядывал на Гека, так что тот не знал, что и подумать – глаз на лбу вырос или в розыск его объявили… А по радио все никак не могли сообщить прогноз погоды, увлеклись похоронной муз…
– Что-о?!
– Ага! – Плотину прорвало, и торжествующий таксист закивал головой: – Сегодня утром с женой телик смотрим, вдруг бац! – заставка с цветами и музыка. Я на другую программу – то же самое! Я на пятую-десятую – то же самое. А тут брательник звонит: его жены брат, тоже водила, из Дворца прибежал – хана, мол, нашему! И точно: неутешная всенародная утрата – умер великий президент великой страны, весь мир скорбит. Музыка повоет-повоет и опять – соболезнования, телеграммы. Кто теперь будет на троне? Не знаете часом?
– Нет, политикой не увлекаюсь. Да хрен бы с ним! Был бы трон, а жопа будет. Нам-то какая разница – кто там придёт?
– Это-то верно, а любопытно все же. Сейчас сцепятся, глаза друг другу выцарапывать…
Со смертью Юлиана Муррагоса во всем южном полушарии парагвайский Стресснер остался единственным долгоиграющим диктатором: его ровесник, «старший политический брат», с которым они почти одновременно пришли к власти в своих странах, отныне стал историей.
И рухнули в пыль казавшиеся несокрушимыми ценности: личный мажордом Господина Президента – тихая, но влиятельная фигура на очень хлебной должности – кому он теперь нужен? У преемника будет свой мажордом, и новый начальник охраны, и иной кабинет министров, и другие любовницы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130
Никого из особенно крутых он там не встретил, ребята как ребята. Этот попался пьяным на глаза Хозяину зоны – два месяца, этот испортил электронасос – определили злым умыслом: денежный начет и три месяца, этого застукали с пассивным педиком Эльзой – шесть месяцев. И срок бы довесили, но парень был автослесарь, золотые руки… Самый забавный случай произошёл с пареньком по кличке Фидель Барбуда: тот долго работал шнырем при штабе, в надежде на амнистию (автомобильный наезд, ненамеренное убийство), но кум не подписал представление на него. Тогда Барбуда дождался, пока придёт его очередь убирать Весёлый Домик, епархию кума, выбрал момент, когда тот отвлёкся, и навалил ему кучу в верхний ящик стола. И закрыл, чтобы не сразу обнаружилось. Над историей хохотала вся зона, «внутри» и «снаружи», а Барбуда получил целый год БУРа, уважение сидельцев и прицельное внимание кума.
Свой растущий авторитет Гек ощутил, когда ребята из его барака пропулили ему первый грев из курева и консервов, чего раньше не водилось, по рассказам старожилов. Кешер был совсем небольшой, каждому на один зуб, но морально приподняло БУРовцев очень заметно. Гек радовался: значит, его пропаганда не пропала зря. Когда два месяца закончились и солнце все увереннее стало выныривать из-за тёмного леса, Гек вернулся в первый барак. Но тропа «подогрева» в БУР не исчезла, Гек взял под свой постоянный контроль пересылку туда и в штрафной изолятор еды и курева. Активисты урчали за спиной, но прямого повода для конфликта не было: не на едином котле – каждый отвечает за себя. Кум исходил на мыло, пытаясь дискредитировать, как учили, новоявленного урку и настроить против него актив. Но время было упущено: никто не хотел рисковать своей шкурой ради кума, который – пёс даже для лягавых. А Ларей, по слухам, начал возрождать зонный общак…
Уже заметно припекало. На деревцах вовсю полопались почки, вечная мерзлота отступила на шаг в землю, зная, что отступление – временное и недолгое. У сидельцев отобрали зимние бушлаты и обувь, но шапки пока оставили: ходили слухи, что должны ввести головные уборы нового образца, а может, ещё чего придумали к Новому году… Некурящий Гек, в окружении многочисленных дымящих, сидел в курилке возле барака и травил старинные зонно-лагерные истории, которые помнил во множестве. День был воскресный, никто не работал, что уже не являлось чудом в последние годы, скудные на заказы. Кум, поругавшись со своей пятипудовой половиной, убежал от нечего делать на зону, присмотреть за порядком да попутно сорвать на ком-нибудь злобу.
– А-а, Ларей… Лапшу на уши вешаешь… Слушай, Ларей, давненько ты у меня не был. Зашёл бы, покалякали бы, как всегда, кофейку попили бы… (Дешёвейший приём, но рекомендован сверху и действует, говорят. Вроде бы не урка он, а кряква.)
– Кто, я?
– Да ты, кто ещё. Зашёл бы, говорю, как-нибудь на досуге?
– Ой, начальник, рад бы, да не могу – только что посрал, вон ребята не дадут соврать!…
Лиловый и невменяемый кум бежал домой с твёрдым намерением изуродовать «свою корягу», а в ушах все ещё звучало издевательское хрюканье и вой этого быдла, потерявшего страх перед ним, оперуполномоченным зоны. Они ещё поплатятся за свой подлый гогот, очень поплатятся, особенно этот выродок Ларей. И Барбуду он сгноит в грязь! И Ларея!
На утреннем разводе случилось то, что должно было случиться: по секретному представлению кума Гека спустили в трюм на полгода, и он мог утешать себя тем лишь, что пяти дней не досидит – срок заканчивался.
Так и вышло. Геку приказали собираться и следовать на вахту: это кум хотел выбросить его из зоны транзитом, не допуская в родной барак. Не удалось его по-крупному прищучить, так хоть мелко напакостить… Но Гек сумел нейтрализовать «последний привет» почти всемогущего кума: придурки из хозчасти, ведущие документооборот конторы, заранее подзапутали некоторые ведомости, так что осуждённый Стивен Ларей до полного оформления подорожной ещё сутки пробыл на зоне и даже получил сухой паёк, поскольку с котлового довольствия был уже снят. И в барак усиленного режима на эти сутки его было уже не вернуть, потому что документы были оформлены и только Господин Президент личным указом мог теперь согнуть лейтенанта Вейца, начальника канцелярии, и заставить его внести исправления в официальные служебные бумаги.
Гек исписал половину записной книжки адресами и наколками. Были среди них и несколько толковых, могущих пригодиться на воле.
Каждый барак, и БУР отдельно, получили по ящику коньяка: если поровну лить – только небо смочить, но дорого внимание. Гек ещё в БУРе отчитался за общак (коньяк покупал на свои) перед новым хранителем, перспективным нетаком по кличке Морской, благословил, а сам пошёл на встречу с волей. Провожала его добрая половина зоны – все нетаки, фраты и трудилы. Повязочники молчали – ветер дул им в морду, лучше не переть на рожон…
Вольняшка-электрик на мотоцикле довёз его до железнодорожной станции и даже поначалу не хотел брать за это денег, все отнекивался… Гек тут же в скверике, стоя на осенних кленовых листьях, взял у него пакет с новенькой, из магазина, гражданской одеждой, переоделся. Старую, зонную, отдал шныряющей вокруг бабке, санитару природы, сверху сунул ей сотню, не слушая радостных бабкиных причитаний, пожал электрику руку и полез в вагон. Ехал он один в двухместном купе и всю дорогу, семь с лишним часов, смотрел в окно.
А исполнилось ему в ту пору двадцать четыре года.
* * *
Холодно и слякотно было в городе, дождь, дождь и дождь. Гек поехал по привычному адресу и снял себе квартиру в том же доме, в той же парадной, только этажом выше, на четвёртом, последнем. Стоило это уже сто шестьдесят талеров, а не сотня, как прежде. Был, правда, телефон, но за него шла отдельная плата. А с деньгами намечалась проблема.
В конторе Малоуна, после сердечной пятиминутки, адвокат, по требованию Гека, представил подробный отчёт о состоянии Гековой наличности. За вычетом гонораров, потерь – как в случае с покойным Кацем – и трат на руках у Малоуна осталось ровным счётом девять тысяч талеров – чуть меньше двух тысяч долларов, если перевести по курсу. Геку в дорогу ребята собрали почти четыре тысячи – пришлось взять, чтобы не обижать отказом. Итого – двенадцать-тринадцать, только-только Малоуну заплатить за два предстоящих месяца… За границу в ближайшие три года не выпустят; с золотишком, не зная броду, тоже не сунешься – вмиг повяжут. Кассу, что ли, где подломить? Деньги позарез нужны. Деньги и люди. Людей найти можно, есть адреса, но платить надо сейчас, а дело – когда ещё оно раскрутится…
Гек наковырял в записной книжке одну идейку, собрал все деньги и, не откладывая, покатил в Иневию, играть.
Помимо официально разрешённых казино, с их ограничениями и длинными ушами Службы, в столичных городах существовали подпольные игорные притоны – «мельницы», где играли по-крупному и куда пускали только с рекомендациями. Гековы рекомендации сработали, он подвергся обыску на предмет оружия и уселся пятым к покерному столу, купив себе фишек на десять тысяч – «для начала». Больше у него не было, только на обратный билет, но признаваться в этом не стоило.
Гек, памятуя о былом, дотошно уточнил все нюансы в правилах, заказал себе кока-колы и сделал первую вступительную ставку – сотню.
Игра шла удачно: соперники были богаты, в блефе не сильны, высоко не задирали, – и к трём часам ночи (а пришёл он в девять вечера) Гек настриг к своим десяти ещё шестьдесят тысяч. Состав играющих к тому времени наполовину обновился, игра пошла крупнее и интенсивнее, хотя прухи особой по-прежнему никому не было. Гек на двоечном каре взял одномоментно ещё тридцать тысяч и решил соскочить, поскольку уже получилась сотня, на раскрутку вполне хватало. Но игра неожиданно вышла на новый виток: за его столом сконцентрировались постепенно крупные и удачливые игроки, а среди них один – шулер. Гек мгновенно его вычислил, стоило лишь тому приняться за «исполнение». Катала был умен и опытен: отыграл два часа, осмотрелся, прежде чем взялся за дело. Своих денег у него было много, на сотни тысяч, и игру он взвинчивал соответственно, чтобы поймать момент и выиграть максимум в одной сдаче – постоянное везение настораживает партнёров. Гек поблагодарил судьбу за то, что удержался от соблазна и сам играл честно…
Как и ожидалось, на сдаче шулера всем пришла крупная карта – Геку, к примеру, три семёрки с джокером до прикупа, соседу слева – заготовка на «рояль», соседу справа флеш червонный, готовый, напротив – тоже, видимо, лом – Гек не сумел подсмотреть толком – «подкаретник» на тузах либо королях. Ну и себя он, конечно, не обидит после прикупа…
Впятером доторговались до шестидесяти тысяч (с каждого) – и решили прикупать… Сбросили карты…
– Стоп! – заорал Гек, прижав банкомёту кулак с картами к столу, – ваш номер старый! Сейчас вы получите каре, вы – либо стрит, либо флеш, у вас должна быть готовая карта, а я так и останусь с четырьмя семёрками. А он, как банкующий, крупнее наберёт. Я отвечаю!
Он выломал из посиневших пальцев колоду, попросил партнёров положить карты пузом кверху и принялся подчёркнуто медленно раздавать прикуп. Охрана уже держала подозреваемого за плечи, покамест аккуратно – возможна ведь и ошибка. Но мужик был так бледен и молчалив, что все все сразу поняли про него. А на столе уже лежали два каре, червонный флеш, бубновый флеш-недорояль и его высочество стрит-флеш трефовый от восьмёрки до дамы без джокеров.
Охрана уже без церемоний заткнула шулеру рот и поволокла вон, однако Гек был настороже:
– Момент! Правил ещё никто не отменял! Сначала сюда его: цвет наружу!
Делать нечего – охрана вернулась с извивающимся и мычащим каталой: мужик опытный и в своём праве – все деньги разоблачённого каталы делятся поровну между остальными играющими за этим столом. Если бы они забыли об этом – ну тогда да, законная добыча охраны, а сейчас – разве что колечки да часики, ему-то они теперь… Лбы, глядя на ускользнувший свой гонорар, мысленно кромсали бедового мужика-разоблачителя на части: из каталы вытряхнули больше семисот тысяч наличными, по триста с лишним на рыло бы вышло…
К моменту сдачи у Гека было около ста двадцати тысяч. Да с кона разделили шестьдесят на четверых (свои ставки каждый назад забрал), да ещё по сто восемьдесят тысяч, минус червонец в кассу мельницы (выигравшие платят три процента) – на круг выходит около трехсот тысяч. Отлично! Можно возвращаться домой и забыть о «кассах» – время требует других идей.
Гек успел на утренний бабилонский экспресс и весь путь до вечера проспал у себя в купе, велев проводнику никого не подсаживать и ничем не беспокоить. На Бабилонском вокзале у тамбура проводник с поклоном принял сотню и откозырял. Ему явно хотелось что-то сказать, его прямо распирало, но пассажир был щедр и угрюм, мало ли – кто он там…
И таксер поначалу молчал и все многозначительно поглядывал на Гека, так что тот не знал, что и подумать – глаз на лбу вырос или в розыск его объявили… А по радио все никак не могли сообщить прогноз погоды, увлеклись похоронной муз…
– Что-о?!
– Ага! – Плотину прорвало, и торжествующий таксист закивал головой: – Сегодня утром с женой телик смотрим, вдруг бац! – заставка с цветами и музыка. Я на другую программу – то же самое! Я на пятую-десятую – то же самое. А тут брательник звонит: его жены брат, тоже водила, из Дворца прибежал – хана, мол, нашему! И точно: неутешная всенародная утрата – умер великий президент великой страны, весь мир скорбит. Музыка повоет-повоет и опять – соболезнования, телеграммы. Кто теперь будет на троне? Не знаете часом?
– Нет, политикой не увлекаюсь. Да хрен бы с ним! Был бы трон, а жопа будет. Нам-то какая разница – кто там придёт?
– Это-то верно, а любопытно все же. Сейчас сцепятся, глаза друг другу выцарапывать…
Со смертью Юлиана Муррагоса во всем южном полушарии парагвайский Стресснер остался единственным долгоиграющим диктатором: его ровесник, «старший политический брат», с которым они почти одновременно пришли к власти в своих странах, отныне стал историей.
И рухнули в пыль казавшиеся несокрушимыми ценности: личный мажордом Господина Президента – тихая, но влиятельная фигура на очень хлебной должности – кому он теперь нужен? У преемника будет свой мажордом, и новый начальник охраны, и иной кабинет министров, и другие любовницы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130