Давно ли от «хозяина»?
– Чо буровишь, какой хозяин? – прохрипел Гек, упорно не отрывая взгляд от переносицы Джеймса.
– Патрик, отпусти его. Так, значит, не будешь убирать, да? – Джеймс улыбнулся криво, и Геку стало очень не по себе от его улыбки.
– Я не вредный по натуре, но убирать не буду, не за этим нанимался. – Гек перевёл взгляд и упёрся им в пространство между потолком и стеной.
– Ну, нет – и не надо. Ты не за этим нанимался. Да ещё спас нас всех от злобырей, насколько я понимаю. Да отпусти его, я сказал! Патрик, я что, очень похож на попугая? Дам вот в рыло – больно будет! А ну – все наверх, к чёртовой матери! Хочу тет-а-тет поговорить с молодым поколением.
Вся толпа, за исключением Патрика и Гека, испуганно повалила на второй этаж. Один из парней успел сунуть за пазуху литровую бутыль коньяку, а в руки взял «палку», состоящую из стаканов, надетых один на другой.
Патрик отпустил Гека, но стоял по-прежнему чуть сбоку и сзади. Гек, по приглашению Джеймса, сел напротив, так, что их разделял угол столешницы. Джеймс наполнил глубокую тарелку салатом, ухватил салатную ложку, свободной рукой подсолил, поперчил и принялся уплетать без хлеба, довольно громко чавкая и цыкая.
– Флюс (имелся в виду Энди, брат Пилота) упоминал о тебе, да я, признаться, не запомнил за множеством дел. Давно от «хозяина»?
– Месяц с копейками.
– За что?
– За карман. – Гек давно уже перестал объяснять, что и как было на самом деле, смысла не было, да и интереса со стороны окружающих.
– Срок?
– Три плюс один, плюс пересидка.
– Так сколько же тебе лет?
– Четырнадцать. Следак приписал два года, когда к свадьбе готовил.
– А где живёшь?
– Да где снял комнату, там и живу. У твоих-то людей небось и снял.
– Вот что… Как тебя? Гек? Вот что, Гек: можешь звать меня Дядя Джеймс. А поскольку я тебе все же не родной дядя, то зови меня на «вы». Я не шибко-то привечаю блатных мальчиков, видел – своих идиотов хоть пруд пруди. Но ты нормально сегодня реагировал и предупредил, в общем-то, вовремя… Какого хрена они полезли сегодня! Платишь, платишь им – все мало! Теперь ещё и штраф! Можешь работать у меня. Жить будешь здесь, раз «племянник», оклад триста пятьдесят, плюс что урвёшь в пределах правил, за жильё платить не надо. Подходит, а? – Дядя Джеймс покончил с салатом и умиротворённо ковырял той же ложкой китайские грибочки в стеклянной розетке.
– А что делать я должен?
– То же самое. Ну, за порядком смотреть, хотя вышибалой тебе рановато будет. Подать, принести, если клиент попросит…
– Подай-принеси не будет, даже если вы попросите. В халдеи не пойду.
– О-о, гордый какой! И чаевых, наверное, не возьмёшь?
– Пока не берет, – вмешался в разговор Патрик. – Маргоша говорила про него.
– О нем. – И, видя, что ни Патрик, ни Гек не поняли его реплику, Дядя Джеймс пояснил: – «Про него» – неграмотно. Надо говорить «о нем». – И продолжил: – Ксивы есть?
– Потерял в дороге, – соврал Гек. – Да и толку в них, в липовых-то. Даром что на зоне выдали, а все равно липа. А настоящие – может, у отца метрики и завалялись, если не пропил.
– А где отец?
– Знать не знаю. Да пропади он пропадом, отец этот…
– Чего так?
Гек рассказал полуправду, напирая на голод и пьянство.
– Ну так идёшь к нам?
– С подай-принеси?
– Без.
– Тогда иду.
– Скрепляем договор печатью, – улыбнулся Джеймс и внезапно выбросил правый кулак прямо в лицо Геку.
Гек успел шатнуться вместе со стулом назад, но кулак догнал его скулу и, пусть ослабленно, все же добавил скорости падающему стулу. Гек кувыркнулся через голову и остался на ногах, опыт драк в тесных помещениях у него имелся. Но Патрик уже успел цапнуть его за шиворот. Гек и здесь знал, что делать: он быстро вертанулся вокруг своей оси, винтом выкручивая рубашку из пальцев. Почувствовав, что пальцы соскочили с воротника, прыгнул в сторону Дяди Джеймса… и приземлился, вспахивая носом и подбородком паркет, – это Патрик отпустил его воротник, но дал подножку.
Оглушённый падением Гек поднял голову и замер: Дядя Джеймс уставил ему в голову здоровенный пистолет, невесть откуда вынутый, а широкая улыбка по-прежнему искажала его лицо:
– Ты чего разнервничался? Не нравится в морду получать? Я справедливо тебе двинул: ты меня своими «помногу-помалу» публично оскорбил, так? Так. Я же тебе без свидетелей ответ вручил. Здесь тебе не зона, здесь другие правила, а диктую их я, Дядя Джеймс. Разнести бы тебе прямо здесь башку, сволочонок, да все же ты выручил нас… или, во всяком случае, все сделал, чтобы выручить. А я добро помню. Мир?
Гек помолчал, обдумывая смысл и манеру ведения беседы этим Джеймсом, встал с пола и протянул ладонь для рукопожатия:
– Мир. (До весны и здесь как-нибудь прокантуюсь.)
Дядя Джеймс не протянул свою в ответ:
– Ты сначала вымой руки-то, это первое. Второе: если надо будет поздороваться – я первый руку протяну. А третье – видишь, рука пистолетом занята, что я его – за ухо суну? – И Дядя Джеймс заржал своей шутке. Смех у Дяди Джеймса отнюдь не был заразительным, и веселился он в одиночку, к чему, впрочем, давно привык. – Патрик, когда твоя кляча вернётся? Тебе же придётся парня устраивать.
– Зря ты так, Джеймс, она ведь мать хоронит. Пацан пусть до послезавтра подождёт, Марго вернётся и организует ему, что надо. И не моя она, а своя собственная.
– Закрой пасть, а? Что за день такой б…й! Все меня учат, все штрафуют и поправляют… Слышишь, как тебя – Малёк? (Гек насторожил уши: он ему своей зонной кликухи не говорил.) Малёк, у человека горе, придёшь послезавтра, до этого все без изменений. Сегодня получишь расчёт за отработанные дни, а с завтрашнего – по новой ставке считать будем. Получишь через месяц либо окончательный расчёт и пинок под жопу, либо обмоем твою первую получку. Да, я распоряжусь, чтобы и за сегодня сотню подкинули. Хороший ты парень, дверь – вон там.
– Босиком я, что ли, в двери-то пойду, – пробурчал Гек, направляясь в терм за шмотками.
Дядя Джеймс, уже начавший что-то говорить Патрику, замолчал и, сдвинув брови, оглянулся на Гека:
– Босиком – это лишнее, оденься. Но если будешь ещё вякать попусту, вот как сейчас, то рано или поздно не то что босиком – с оторванными ногами побежишь! Энди мне про тебя рассказывал (Точно! Про «Малька» доложил Энди. Как я упустил из виду?), привык там, понимаешь, на малолетке основным расхаживать! А здесь подождать придётся. Все. Кыш. – Дядя Джеймс кивком показал Патрику следовать за собой и ушёл наверх.
Гек смыл кровь с лица, быстро оделся, проверил в карманах деньги, ключи от комнатёнки, ключи от точки дежурства и вышел на улицу. До конца смены и до послезавтра оставалась ещё бездна времени, и Геку было о чем подумать.
Дядя Джеймс осваивал новые территории не торопясь, основательно и осторожно. Трехэтажный особняк на Низком, дом 19, находился совсем в другом районе, в сфере влияния сицилийцев, быстро набирающих силы мерзавцев. Идея разместить там бордель по своей силе была близка к гениальной: у Дяди Джеймса появлялся в перспективном старом городе высокодоходный форпост. Кроме того, криминализированный по самой своей природе бизнес привлекал внимание полиции, с её мелочным вымогательством и дурацкими придирками, но он же позволял заводить с полицейскими тесные и тёплые, как кошелёк пенсионерки, отношения. А грехи и грешки клиентов и обитательниц покрывали куда более серьёзные дела, вершащиеся в недрах весёлого дома. Именно отсюда осуществлялась мелкооптовая поставка героина уличным толкачам, именно здесь проворачивались операции с контрабандным золотом и крадеными автомобилями. Дядя Джеймс, кроме небольшого армейского арсенала, в штабе на Старогаванской никакого криминала не держал, там был его офис, его гнездо. Здесь же, на отлёте, вдалеке от его безусловных и всем известных владений, проще стало проворачивать горячие дела. Полиция – другой район, другие люди. Им было легче не подозревать ни в чем особо отвратительном нечистоплотных, но в общем-то безвредных торговцев женскими гениталиями.
Местные плохо организованные преступные группировки попытались было прижать Мамочку Марго, но Дядя Джеймс прислал с десяток буйных ребят, а для пущей остроты ощущений придал им Патрика. Тот самолично казнил двух строптивых и самых жадных до денег бандитов. Их прищучили в биллиардной, где они держали нечто вроде притона и точки по розничной продаже героина. Патрик насадил каждого из них на биллиардный кий, как на вертел, так, чтобы острый конец торчал изо рта запрокинутой головы, и сделал это на глазах у своей команды, для назидания и опыта.
Больше смертей и не понадобилось: фотографии в газетах, страшные слухи среди районного дна, подкреплённые щедрым мордобоем деморализованных аборигенов в злачных местах, – все это сделало своё дело, поползновения прекратились. Дядя Джеймс не обольщался лёгким успехом и решил подождать с полгодика, прежде чем продолжить экспансию. Детективы легко получили своего преступника, мелкого букмекера с запущенным раком желудка: тому надо было хоть как-то обеспечить будущую вдову с тремя детьми, а Герман по поручению Дяди Джеймса загрузил семью того сотней тысяч сразу и ещё двумя после суда. В пересчёте на доллары (а Дядя Джеймс, постоянно имея дело с «импортной» наличкой, привык все считать в долларах) получилось почти шестьдесят тысяч, но по крайней мере сорок процентов от этой суммы удалось компенсировать трофеями, оставшимися после братишек Мосластых, казнённых владельцев биллиардной. Суд присяжных после ознакомления с биографией убитых, якобы гнусно шантажировавших семью будущего «убийцы», признал бедолагу виновным, но при этом смертную казнь применять наотрез отказался: 10 лет, из них три года крытки – таков был приговор. «Сухарь» отсидел из них четыре с половиной недели, не считая двух месяцев до суда, и умер, все-таки прилично обеспечив свою семью на несколько лет.
Кто-то из недовольных, не решаясь отныне выступать в открытую, решил сделать мелкую пакость и настучал в городскую префектуру с надуманным доносом. (Расчёт был на авось.) Оттуда спустили оперативный циркуляр с приказом немедленно проверить. Приказ поступил утром, в участке контролировался ревизором, так что старший инспектор не смог предупредить своего финансового побратима Дядю Джеймса о готовящейся облаве. Штраф за запертые двери накладывал с тайным удовольствием, как бы оправдываясь частично перед своей совестью.
В тот день, кстати, Дядя Джеймс и его люди сортировали «розницу» – деньги, собранные с мелких распространителей наркоты. Там были талеры, доллары, иногда аргентинские песо, реже английские фунты, и все это – мелкими купюрами. Лягавые надорвались бы приделывать серьёзную статью по такому поводу, но деньги, до объяснения источников происхождения их владельцем (и владельца ещё назначать!), конфискуют, в смысле арестуют, что почти одно и то же. А двести тысяч в пересчёте на доллары на дороге не валяются! Так что когда прозвучал сигнал тревоги, на втором этаже, в «спортзале», поднялась суета: разложенные на десятки кучек деньги без счета опять запихивали в чемодан, а они, растребушенные из пачек, туда не лезли, а за ребятами глаз да глаз, чтобы по карманам не разбежалось…
– Смотри на дорогу, морда! – гаркнул Дядя Джеймс своему водиле, по прозвищу Мазила. – Не дрова везёшь!
На улице мела позёмка, давно уже стемнело – восьмой час. Дядя Джеймс возвращался в контору, где его ждала бумажная работа минимум на два часа, телефонные звонки и встреча с Франком, корсиканцем-наркоторговцем, его закадычным дружком-партнёром. Дядя Джеймс выбился в тот день из рабочего графика, а все из-за нелепой облавы, и устал больше обычного. Он знавал ребят, которые, сколотив приличную команду и получив статус Дяди, начинали брезговать черновой работой, прицепляли бабочку, заводили смокинг, разъезжали с телками по ночным клубам… Где они теперь? Вопрос риторический – либо парашу нюхают, либо прорастают из-под могильных плит в виде незабудок.
Дядя Джеймс хорошо знал все детали в своём огромном механизме, некоторыми именуемом «бандой», и тщательно следил, чтобы все колёсики и винтики действовали как положено. Он инспектировал «охранников», работающих на рынке, выслушивал отчёты по сбору дани с подшефных магазинов, проверял химический анализ качества «товара» на узловой точке, разбирал свары между «лбами»… С усердием, прямо скажем, трудились немногие, а мозги так вообще были в большом дефиците: Герман да Червончик, ну, Патрик ещё в своей области. Боцман ещё – борозды не испортит. Но и глубоко не вспашет. Менять бы его пора, если по уму, да где замену-то взять? Вот и приходится самому крутиться с утра до ночи, как проклятому! А тут ещё Мазила, урод, по колдобинам скачет!
Мазила очумел уже за сегодняшний день: ни за что днём схлопотал по хоботу, да и теперь рычит, идиот: под снегом-то не видно – колдобина там или что… Патрик сидит ещё – черт его мысли знает!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130
– Чо буровишь, какой хозяин? – прохрипел Гек, упорно не отрывая взгляд от переносицы Джеймса.
– Патрик, отпусти его. Так, значит, не будешь убирать, да? – Джеймс улыбнулся криво, и Геку стало очень не по себе от его улыбки.
– Я не вредный по натуре, но убирать не буду, не за этим нанимался. – Гек перевёл взгляд и упёрся им в пространство между потолком и стеной.
– Ну, нет – и не надо. Ты не за этим нанимался. Да ещё спас нас всех от злобырей, насколько я понимаю. Да отпусти его, я сказал! Патрик, я что, очень похож на попугая? Дам вот в рыло – больно будет! А ну – все наверх, к чёртовой матери! Хочу тет-а-тет поговорить с молодым поколением.
Вся толпа, за исключением Патрика и Гека, испуганно повалила на второй этаж. Один из парней успел сунуть за пазуху литровую бутыль коньяку, а в руки взял «палку», состоящую из стаканов, надетых один на другой.
Патрик отпустил Гека, но стоял по-прежнему чуть сбоку и сзади. Гек, по приглашению Джеймса, сел напротив, так, что их разделял угол столешницы. Джеймс наполнил глубокую тарелку салатом, ухватил салатную ложку, свободной рукой подсолил, поперчил и принялся уплетать без хлеба, довольно громко чавкая и цыкая.
– Флюс (имелся в виду Энди, брат Пилота) упоминал о тебе, да я, признаться, не запомнил за множеством дел. Давно от «хозяина»?
– Месяц с копейками.
– За что?
– За карман. – Гек давно уже перестал объяснять, что и как было на самом деле, смысла не было, да и интереса со стороны окружающих.
– Срок?
– Три плюс один, плюс пересидка.
– Так сколько же тебе лет?
– Четырнадцать. Следак приписал два года, когда к свадьбе готовил.
– А где живёшь?
– Да где снял комнату, там и живу. У твоих-то людей небось и снял.
– Вот что… Как тебя? Гек? Вот что, Гек: можешь звать меня Дядя Джеймс. А поскольку я тебе все же не родной дядя, то зови меня на «вы». Я не шибко-то привечаю блатных мальчиков, видел – своих идиотов хоть пруд пруди. Но ты нормально сегодня реагировал и предупредил, в общем-то, вовремя… Какого хрена они полезли сегодня! Платишь, платишь им – все мало! Теперь ещё и штраф! Можешь работать у меня. Жить будешь здесь, раз «племянник», оклад триста пятьдесят, плюс что урвёшь в пределах правил, за жильё платить не надо. Подходит, а? – Дядя Джеймс покончил с салатом и умиротворённо ковырял той же ложкой китайские грибочки в стеклянной розетке.
– А что делать я должен?
– То же самое. Ну, за порядком смотреть, хотя вышибалой тебе рановато будет. Подать, принести, если клиент попросит…
– Подай-принеси не будет, даже если вы попросите. В халдеи не пойду.
– О-о, гордый какой! И чаевых, наверное, не возьмёшь?
– Пока не берет, – вмешался в разговор Патрик. – Маргоша говорила про него.
– О нем. – И, видя, что ни Патрик, ни Гек не поняли его реплику, Дядя Джеймс пояснил: – «Про него» – неграмотно. Надо говорить «о нем». – И продолжил: – Ксивы есть?
– Потерял в дороге, – соврал Гек. – Да и толку в них, в липовых-то. Даром что на зоне выдали, а все равно липа. А настоящие – может, у отца метрики и завалялись, если не пропил.
– А где отец?
– Знать не знаю. Да пропади он пропадом, отец этот…
– Чего так?
Гек рассказал полуправду, напирая на голод и пьянство.
– Ну так идёшь к нам?
– С подай-принеси?
– Без.
– Тогда иду.
– Скрепляем договор печатью, – улыбнулся Джеймс и внезапно выбросил правый кулак прямо в лицо Геку.
Гек успел шатнуться вместе со стулом назад, но кулак догнал его скулу и, пусть ослабленно, все же добавил скорости падающему стулу. Гек кувыркнулся через голову и остался на ногах, опыт драк в тесных помещениях у него имелся. Но Патрик уже успел цапнуть его за шиворот. Гек и здесь знал, что делать: он быстро вертанулся вокруг своей оси, винтом выкручивая рубашку из пальцев. Почувствовав, что пальцы соскочили с воротника, прыгнул в сторону Дяди Джеймса… и приземлился, вспахивая носом и подбородком паркет, – это Патрик отпустил его воротник, но дал подножку.
Оглушённый падением Гек поднял голову и замер: Дядя Джеймс уставил ему в голову здоровенный пистолет, невесть откуда вынутый, а широкая улыбка по-прежнему искажала его лицо:
– Ты чего разнервничался? Не нравится в морду получать? Я справедливо тебе двинул: ты меня своими «помногу-помалу» публично оскорбил, так? Так. Я же тебе без свидетелей ответ вручил. Здесь тебе не зона, здесь другие правила, а диктую их я, Дядя Джеймс. Разнести бы тебе прямо здесь башку, сволочонок, да все же ты выручил нас… или, во всяком случае, все сделал, чтобы выручить. А я добро помню. Мир?
Гек помолчал, обдумывая смысл и манеру ведения беседы этим Джеймсом, встал с пола и протянул ладонь для рукопожатия:
– Мир. (До весны и здесь как-нибудь прокантуюсь.)
Дядя Джеймс не протянул свою в ответ:
– Ты сначала вымой руки-то, это первое. Второе: если надо будет поздороваться – я первый руку протяну. А третье – видишь, рука пистолетом занята, что я его – за ухо суну? – И Дядя Джеймс заржал своей шутке. Смех у Дяди Джеймса отнюдь не был заразительным, и веселился он в одиночку, к чему, впрочем, давно привык. – Патрик, когда твоя кляча вернётся? Тебе же придётся парня устраивать.
– Зря ты так, Джеймс, она ведь мать хоронит. Пацан пусть до послезавтра подождёт, Марго вернётся и организует ему, что надо. И не моя она, а своя собственная.
– Закрой пасть, а? Что за день такой б…й! Все меня учат, все штрафуют и поправляют… Слышишь, как тебя – Малёк? (Гек насторожил уши: он ему своей зонной кликухи не говорил.) Малёк, у человека горе, придёшь послезавтра, до этого все без изменений. Сегодня получишь расчёт за отработанные дни, а с завтрашнего – по новой ставке считать будем. Получишь через месяц либо окончательный расчёт и пинок под жопу, либо обмоем твою первую получку. Да, я распоряжусь, чтобы и за сегодня сотню подкинули. Хороший ты парень, дверь – вон там.
– Босиком я, что ли, в двери-то пойду, – пробурчал Гек, направляясь в терм за шмотками.
Дядя Джеймс, уже начавший что-то говорить Патрику, замолчал и, сдвинув брови, оглянулся на Гека:
– Босиком – это лишнее, оденься. Но если будешь ещё вякать попусту, вот как сейчас, то рано или поздно не то что босиком – с оторванными ногами побежишь! Энди мне про тебя рассказывал (Точно! Про «Малька» доложил Энди. Как я упустил из виду?), привык там, понимаешь, на малолетке основным расхаживать! А здесь подождать придётся. Все. Кыш. – Дядя Джеймс кивком показал Патрику следовать за собой и ушёл наверх.
Гек смыл кровь с лица, быстро оделся, проверил в карманах деньги, ключи от комнатёнки, ключи от точки дежурства и вышел на улицу. До конца смены и до послезавтра оставалась ещё бездна времени, и Геку было о чем подумать.
Дядя Джеймс осваивал новые территории не торопясь, основательно и осторожно. Трехэтажный особняк на Низком, дом 19, находился совсем в другом районе, в сфере влияния сицилийцев, быстро набирающих силы мерзавцев. Идея разместить там бордель по своей силе была близка к гениальной: у Дяди Джеймса появлялся в перспективном старом городе высокодоходный форпост. Кроме того, криминализированный по самой своей природе бизнес привлекал внимание полиции, с её мелочным вымогательством и дурацкими придирками, но он же позволял заводить с полицейскими тесные и тёплые, как кошелёк пенсионерки, отношения. А грехи и грешки клиентов и обитательниц покрывали куда более серьёзные дела, вершащиеся в недрах весёлого дома. Именно отсюда осуществлялась мелкооптовая поставка героина уличным толкачам, именно здесь проворачивались операции с контрабандным золотом и крадеными автомобилями. Дядя Джеймс, кроме небольшого армейского арсенала, в штабе на Старогаванской никакого криминала не держал, там был его офис, его гнездо. Здесь же, на отлёте, вдалеке от его безусловных и всем известных владений, проще стало проворачивать горячие дела. Полиция – другой район, другие люди. Им было легче не подозревать ни в чем особо отвратительном нечистоплотных, но в общем-то безвредных торговцев женскими гениталиями.
Местные плохо организованные преступные группировки попытались было прижать Мамочку Марго, но Дядя Джеймс прислал с десяток буйных ребят, а для пущей остроты ощущений придал им Патрика. Тот самолично казнил двух строптивых и самых жадных до денег бандитов. Их прищучили в биллиардной, где они держали нечто вроде притона и точки по розничной продаже героина. Патрик насадил каждого из них на биллиардный кий, как на вертел, так, чтобы острый конец торчал изо рта запрокинутой головы, и сделал это на глазах у своей команды, для назидания и опыта.
Больше смертей и не понадобилось: фотографии в газетах, страшные слухи среди районного дна, подкреплённые щедрым мордобоем деморализованных аборигенов в злачных местах, – все это сделало своё дело, поползновения прекратились. Дядя Джеймс не обольщался лёгким успехом и решил подождать с полгодика, прежде чем продолжить экспансию. Детективы легко получили своего преступника, мелкого букмекера с запущенным раком желудка: тому надо было хоть как-то обеспечить будущую вдову с тремя детьми, а Герман по поручению Дяди Джеймса загрузил семью того сотней тысяч сразу и ещё двумя после суда. В пересчёте на доллары (а Дядя Джеймс, постоянно имея дело с «импортной» наличкой, привык все считать в долларах) получилось почти шестьдесят тысяч, но по крайней мере сорок процентов от этой суммы удалось компенсировать трофеями, оставшимися после братишек Мосластых, казнённых владельцев биллиардной. Суд присяжных после ознакомления с биографией убитых, якобы гнусно шантажировавших семью будущего «убийцы», признал бедолагу виновным, но при этом смертную казнь применять наотрез отказался: 10 лет, из них три года крытки – таков был приговор. «Сухарь» отсидел из них четыре с половиной недели, не считая двух месяцев до суда, и умер, все-таки прилично обеспечив свою семью на несколько лет.
Кто-то из недовольных, не решаясь отныне выступать в открытую, решил сделать мелкую пакость и настучал в городскую префектуру с надуманным доносом. (Расчёт был на авось.) Оттуда спустили оперативный циркуляр с приказом немедленно проверить. Приказ поступил утром, в участке контролировался ревизором, так что старший инспектор не смог предупредить своего финансового побратима Дядю Джеймса о готовящейся облаве. Штраф за запертые двери накладывал с тайным удовольствием, как бы оправдываясь частично перед своей совестью.
В тот день, кстати, Дядя Джеймс и его люди сортировали «розницу» – деньги, собранные с мелких распространителей наркоты. Там были талеры, доллары, иногда аргентинские песо, реже английские фунты, и все это – мелкими купюрами. Лягавые надорвались бы приделывать серьёзную статью по такому поводу, но деньги, до объяснения источников происхождения их владельцем (и владельца ещё назначать!), конфискуют, в смысле арестуют, что почти одно и то же. А двести тысяч в пересчёте на доллары на дороге не валяются! Так что когда прозвучал сигнал тревоги, на втором этаже, в «спортзале», поднялась суета: разложенные на десятки кучек деньги без счета опять запихивали в чемодан, а они, растребушенные из пачек, туда не лезли, а за ребятами глаз да глаз, чтобы по карманам не разбежалось…
– Смотри на дорогу, морда! – гаркнул Дядя Джеймс своему водиле, по прозвищу Мазила. – Не дрова везёшь!
На улице мела позёмка, давно уже стемнело – восьмой час. Дядя Джеймс возвращался в контору, где его ждала бумажная работа минимум на два часа, телефонные звонки и встреча с Франком, корсиканцем-наркоторговцем, его закадычным дружком-партнёром. Дядя Джеймс выбился в тот день из рабочего графика, а все из-за нелепой облавы, и устал больше обычного. Он знавал ребят, которые, сколотив приличную команду и получив статус Дяди, начинали брезговать черновой работой, прицепляли бабочку, заводили смокинг, разъезжали с телками по ночным клубам… Где они теперь? Вопрос риторический – либо парашу нюхают, либо прорастают из-под могильных плит в виде незабудок.
Дядя Джеймс хорошо знал все детали в своём огромном механизме, некоторыми именуемом «бандой», и тщательно следил, чтобы все колёсики и винтики действовали как положено. Он инспектировал «охранников», работающих на рынке, выслушивал отчёты по сбору дани с подшефных магазинов, проверял химический анализ качества «товара» на узловой точке, разбирал свары между «лбами»… С усердием, прямо скажем, трудились немногие, а мозги так вообще были в большом дефиците: Герман да Червончик, ну, Патрик ещё в своей области. Боцман ещё – борозды не испортит. Но и глубоко не вспашет. Менять бы его пора, если по уму, да где замену-то взять? Вот и приходится самому крутиться с утра до ночи, как проклятому! А тут ещё Мазила, урод, по колдобинам скачет!
Мазила очумел уже за сегодняшний день: ни за что днём схлопотал по хоботу, да и теперь рычит, идиот: под снегом-то не видно – колдобина там или что… Патрик сидит ещё – черт его мысли знает!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130