Да, Клещ всегда был хулиганом и забиякой в своих краях. И попух он за злостную хулиганку – бутылкой избил директора своей бывшей школы. В «Пентагоне» сиделось ему неплохо, поскольку Сторож был «земеля» – с того же винегретного района, много общих знакомых и воспоминаний. Матка с сеструхой каждые две недели приносили «дачку», сидеть оставалось год да месяц… Ах, как он любил унизить и потоптать какого-нибудь недотёпу из опущенных. Неизъяснимо приятно наблюдать, как трепещет и боится тебя это слякотное существо, которое вот, через секунды будет языком начищать твои ботинки, плакать, умолять сжалиться… А ты – возьмёшь своё, обязательно возьмёшь, но сначала потомишь неизвестностью, замахнёшься и… сдашь назад… И в чреслах набухает сладостью Он… Теперь можно и начинать… А придёт пора, придёт воля. Попадётся это существо у тебя на пути – боже мой! Тоже будет клево и очень смешно… Ещё лучше, чем здесь. А опустить – во-още, наверное, кайфово: снять первую пенку…
Клещ плакал. Никогда не предполагал он, что сам угодит в обиженные. Это теперь он должен будет под страхом изнасилования и смерти прислуживать сокамерникам. Это его будут заставлять петь и плясать для их увеселения. И будут теперь избивать каждый божий день, как он избивал. А потом и… А на воле куда деться от пересудов… И вдруг открылась его сознанию истина: нельзя поступать с другим так, как не хочешь чтобы поступали с тобой. Он понял её как откровение Господне и почувствовал прилив сил и жажду объяснить это другим, товарищам своим… бывшим… Он поднял глаза, и красноречие его, не успев родиться, утонуло в омуте мерзкого страха: во взглядах его сокамерников разгорались предвкушающие огоньки – ох и многие держали на него зло за пазухой.
Через дней десять он уже созрел для чего угодно, – избивали его, гада трусливого, не утомляясь и жалости не ведая. Но одна мысль билась у него голове: с обидчиком нельзя сидеть в одной камере – он не выдержит – и его убьют. И однажды он постучал в дверь и попросил перевести его в другую камеру… Там было не легче – много, много труднее: неизбежное свершилось, и его опустили до конца, в девочки.
…Сторож во всеуслышанье пообещал разобраться с новеньким – Лареем. Этого же от него ждали авторитеты «парочки». Однако на душе у главкамерного было тяжело. Пообещать – куда проще, чем выполнить. Он видел, как машется этот Ларей. И как держится. И не про него ли слухи – про мужика, который сумел отсюда уйти в побег и цепи рвал? Его даже надзиралы перебздели. И ребята из-за стенок какую-то парашу несут: первая судимость – за побег из крытки! Чудно2. Что делать?
Гек вновь переступил порог камеры, в которой поселился за пятнадцать дней до этого. Линия времени, сделав двухнедельную петлю, распрямилась, словно и не было той петли, и действие продолжилось, как после антракта. Только не было уже полотенец на полу, не было полноопущенного Тёти, на месте которого, над Сторожем, жил другой сиделец, самбо по кличке Аврал.
Гек в полной тишине поприветствовал всех и направился прямо к Сторожу, каменно сидевшему на своей шконке. Гек видел страшное напряжение парня, готового к немедленной разборке, и устало ему улыбнулся:
– Ты главный? Ты. Как же ты допустил эти крысиные игры с полотенцами? Я ведь тебе не мальчик-дошкольник. Я тебе в отцы гожусь. А в шизо болтаться по нынешним временам – ничего хорошего для здоровья, увы, нет. Или у тебя тоже претензии ко мне? – Голос Гека, хрипловато-добродушный в первых словах, вдруг налился отчётливой, но ещё неблизкой угрозой.
– У меня-то лично нет… – начал Сторож, пытаясь нейтральными словами выиграть время и перехватить ситуацию в свои руки.
– А у кого есть? – Гек медленно развернулся, чтобы дать время глазам, сверлящим его затылок и щеки, сделать выбор. Все выбрали пол и стены.
– Но вот у…
– Подожди, не тарахти, дай отдышаться. Угу. Извини, что перебил. У кого-то ко мне претензии есть? Да?
– Претензии не претензии, а вопросы к вам имеются… у людей… Они…
– Мы не на приёме у английской королевы. Моё имя Стив, можешь обращаться на ты. Это ничего, что я стою тут перед тобою, не мешаю?
Сторож растерянно двинул рукой, и Гек тотчас (но неторопливо) истолковал это как предложение садиться.
– Благодарю… Э-э, как тебя звать-величать? Ст… Нет, я имя имею в виду. Тони? Хорошее имя, знавал я кое-каких Тони, все неплохие попадались. Вот так. Теперь можно и поговорить, без спешки и серьёзно…
Тони Мираньо был младшим братом известнейшего в определённых кругах человека из банды Дяди Сэма. А Дядя Сэм, в свою очередь, возглавлял крупнейшую бандитскую организацию в одном из правобережных районов Бабилона. (Дяде Сэму настолько понравилась его официальная кличка-титул, что он даже отрастил себе жидкую рыжую бородку, чтобы походить на символьные карикатуры. За это, кстати, и получил заглазную кличку Индюк, которая нравилась ему гораздо меньше.) Паул Мираньо был у Дяди Сэма предводителем боевиков, специалистом по междоусобным проблемам. В тридцать два года он так и не завёл семью, мотая направо-налево денежки, но своими «подвигами» досрочно свёл в могилу мать-сердечницу; отца и след простыл ещё двадцать лет назад. Пришлось взять на воспитание младшего братишку – и братишка воспитался. Тони, пребывая в тени своего знаменитого брата, успел тем не менее повидать свет, получив два года на малолетке в Песках за грабёж. После отсидки его впрягли в дело, пристроив по блату на рынок, наблюдающим в розничную торговлю героином. Но однажды Тони решил подработать в свободное время и взять кассу – захолустное отделение сберегательного банка на пустынной улочке неподалёку от рынка. Дали ему шесть лет, три он уже отсидел. Всякое бывало в эти три года – и ножи, и «понял-понял», – но с его характером и связями сиделось, в общем, неплохо. Сила была, постоять за себя мог, разумом бог не обидел, ну и братан не забыл, поддержал своей мохнатой лапой. Нормально. Впервые, однако, заробел он чужого человека на своей территории. Тони почувствовал нечто вроде стыда за свою слабость – но ведь не зуботычины же он, в самом деле, испугался…
– Давай, поговорим. Может, похаваешь? Напостился поди? Тогда погоди с разговорами, сейчас чайку заварим да разберёмся, что к чему. Стив, говоришь, тебя зовут?
«Тёртый парнишка», – отметил про себя Гек. Ситуация грозила выходом из-под контроля: Сторож-Тони явно нацелился перехватить инициативу. Но первый раз сидел он пацаном, судя по перстню…
– Стив, Стив. С памятью, я вижу, у тебя все в порядке. Но тогда скажи мне, Тони, прежде чем заваривать чай, откуда ты возьмёшь заварку – не из того ли буфета? – Гек указал на общий стенной шкафчик для продуктов.
– А в чем дело?
– Не хотелось бы тебя оскорблять отказом, но оттуда, – Гек кивнул на стенной шкафчик – я жевать не стану, все в нем дерьмом пропахло.
Сторож непонимающе наморщился и вдруг врубился: только что на унитаз взгромоздился один из парней, а шкафчик был открыт всем ветрам.
– Ну, ты знаешь, это же не на дальних зонах, здесь других правил придерживаются… А моё – вот, в тумбочке, закрыто как положено, не волнуйся.
– Это уже лучше. И все-таки – кто тут у тебя придерживается других правил, чтобы я для себя знал: я-то, по старости лет, на своих стою.
Сторож твёрдо посмотрел было в немигающие глаза Гека, и холодок страха опять заворочался в его груди. С этого – станется, сейчас начнёт пробирную палатку раскладывать…
– Тех уж нет. Это Тёти хаванина, когда он ещё Клещом был. Наши не ели, а ему не позволили общий ящик лапать. Гусь! Собери парашу из комода и сгрузи в мусор. Стенки протри. Мухой, скотина! – взревел он, увидев, что Гусь уже открыл рот для вопроса.
Гек легко дал обвести себя вокруг пальца. Ему – да, не положено было бы есть из незакрытого продхрана, а простым ребяткам – кроме неодобрения и насмешек – подобное нарушение по незнанию ничем бы не грозило на первый раз в нормальной крытке. Но пусть Тони понервничает с мокрым рогом, пусть вспомнит малолетку. Достигнуто было главное – он победил. На некоторое время.
Гек только пригубил чифир, остальное уступил Сторожу. Пришлось рассказать кое-что о себе, с отрепетированными недомолвками: «я посторонний человек, жертва случайностей и лягавского произвола, ну, ты меня понимаешь, ни за что прицепились, ничего у них на меня нет…» Подоспел и наиболее деликатный момент.
– Ну, угловой, где ты мне место хочешь определить, по своим понятиям – что думаешь?
Вопрос прозвучал очень серьёзно. До этого – Тони да Тони, а сейчас урочьим титулом спрашивает, намекает, что он-то выше. И то хлеб, что солидный урка: хоть не гнёт морально, с уважением поддавливает.
– А что – мы люди простые. Сам видишь – одна молодёжь сидит. Старше меня только ты, а мне до четвертака ещё год с лишним. Мы к правильным людям относимся с уважением – чем богаты, как говорится. Лучше моей шконки в этой хате нет. Милости прошу. А я рядом расположусь. Кручёный – переместись.
– Ну, уважил. Не откажусь. Мне после морозильника очень в кайф сегодня спать будет. Да, Тони, не дёргайся насчёт верхнего парнишки – пусть спит, где спал, мне дешёвых привилегий не нужно за счёт живых людей. И ещё. Почему у вас в доме такая грязь? Не предвариловка, чай?
– Да, упустил малость. До этого Тётя все убирал, ну и сбилась очередь, обленились парни. Сейчас наведём порядок. Аврал!…
– Погоди. Где таз, тряпка? – Гек засучил рукава, снял треники, рубашку и остался в майке, трусах и ботинках. Усмехнулся ошалелым парням и пояснил: – Сегодня моя очередь. – В гробовой тишине минут сорок Гек приводил пол и стены камеры в порядок, драил на совесть – и по углам и у порога. Под шконки, правда, не полез, дотягивался руками и тряпкой. После этого насухо протёр пол, сполоснул и отжал тряпку, вымыл руки, оделся и спросил в пространство камеры:
– Ну что, ребятки, чисто?
– Чисто… Нормально… Как на флоте… – вразнобой отвечали ему.
– Сегодня моя очередь была, а от завтра и дальше – ваша будет. Тони, ты, как основной, должен не руками, головой работать. Присмотри, чтобы парни качество держали, как сегодня. Порядок в камере – по всем вопросам – на тебя ляжет. Я лишь иногда советом подмогну. Не возражаешь против такого расклада?
Сторож-то не возражал. Как вот ответ перед авторитетными держать? На ближайшей прогулке спросят…
Спросили. Во дворе гуляли посменно. Раньше двор был разбит на отдельные секции, а потом секции разобрали и выводили гуртом, человек по пятьсот в смену, может чуть побольше. А было таких смен семь. Сторожа почти сразу отвели в сторонку и стали как тогда, после конфликта с Клещом, допрашивать. Сторож ничего не утаил (знал – проверят), только кое-где сместил акценты, чтобы выглядеть получше. Ещё раз повторил рассказ о драке, подробно обрисовал манеру говорить этого Ларея, татуировки, торчащие из-под майки, его привычки и требования. На прямой упрёк в том, что он спасовал перед «дедком», Сторож так яростно взглянул на говорившего, что тот вынужден был свести все к шутке – Сторож был не трус, и все это знали…
Гек тоже был на этой прогулке. Слухи о нем уже широко гуляли по «Пентагону», и сейчас возле него отирались чуть ли не толпами – хотелось рассмотреть поближе этого очень странного типа. Гек держался настолько отрешённо, что набиваться с разговорами никто не решился. Зато достали просьбами закурить. Гек терпеливо говорил: «не курю» – и медленно перемещался вдоль стены – вперёд-назад, вперёд-назад. Ну никак не походил он на громилу, рвущего цепи и наручники. Наконец один из самых заводных сидельцев, по кличке Кот Сандро, встал у Гека на пути и спросил его с усмешкой:
– Опять в побег намылился, чувак? Что молчишь, с тобой разговаривают… Не сверли, не надо. Даже дырку не протрёшь своими зенками гнилыми. Ты почему никому закурить не даёшь?
Ну как было отвечать на этот дурацкий вопрос, чтобы самому дураком не выглядеть? Гек развернулся к нему спиной и так же неспешно пошёл в свободную сторону. В принципе – час был на исходе, можно и того…
Кот Сандро усмехнулся корешам и ринулся догонять:
– А ну-ка, мужичок, тормознись сюда…
Сандро ухватил пришельца за плечо… Что было дальше – толком никто не понял. Просто Гек сам продолжил поворачиваться в заданном направлении, но только одним корпусом. Кот Сандро тронул правое плечо, и Гек разворачивался вправо. Одновременно он с максимальным ускорением разогнал правую руку, сжатую в полукулак, и наотмашь ребром полукулака ударил по зубам. Главное было в этом фокусе – бить очень резко и точно, и чтобы плоскость ладони шла перпендикулярно зубам, а удар пришёлся бы по кончикам верхних передних. Можно было бы ударить и в переносицу – да это уже насмерть. Сандро упал в полном сознании, но без понимания случившегося. И только когда он стал выплёвывать камешки изо рта – увидел: это его зубы, четверо передних…
…Сандро почему-то упал, мужик по-прежнему шёл… Засвистел тревогу надзиратель на каменном заборе, захныкала сирена, возвещая об окончании прогулки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130