Когда шла такая большая игра, в воздухе чувствовалось какое-то особое электрическое напряжение с оттенком мрачноватости. Смех был, но невеселый. Здесь, на стыке денег и удачи, людям предоставлялась организованная возможность помучиться. Деньги — это выживание. Так что тут было не до веселья, как на аренах варваров прошлого, где люди бились со зверями. Народ в казино не обращает внимания друг на друга. Это место, где каждый человек бесконечно и безнадежно одинок.
— Вон там, — показала глазами Викки, потянув Хью за рукав, — видишь?
Тэмпл Шэннард стоял у закругленного угла стола для крэпса. Пробившись к нему, Хью увидел, что перед Шэннардом в дугообразной канавке стояли ребром фишки, образуя две «колбаски». В одной, длиной дюймов в десять, находились стодолларовые фишки, в другой, раза в два короче, — пятидесятидолларовые. Шэннард держал свои загорелые руки на перилах, наблюдая за дразнящим танцем кубиков. Воротник рубашки был расстегнут, лицо горело, прищуренные глаза напряжены, челюсть отвисла. Он взял несколько стодолларовых фишек и, даже не пытаясь считать их, поставил на выигрыш бросающего.
— "Очко" — восемь, — объявил крупье. — У бросающего выпало одиннадцать. В «поле» ставок нет.
— На восемь дубль, — сказал Шэннард и бросил стодолларовую фишку. Ведущий поставил ее на четыре-четыре.
— Три, новая цифра. Семь.
Крупье сгреб фишки ставивших на выигрыш бросающего и выдал фишки тем, кто ставил на проигрыш, потом положил пять кубиков перед следующим игроком, чтобы тот выбрал два из них, которыми будет играть.
Хью удалось продраться к Тэмплу и встать у него за спиной.
— Развлекаешься, Тэмпл? — спросил он.
Тэмпл посмотрел через плечо.
— Разве я не за этим ехал? Такое пошло развлечение... — Говорил он хрипло, неясно.
— Как у тебя идет?
— Спросишь потом, старик. Потом спросишь. А сейчас я занят.
Хью отошел от столов, жестом дал понять Викки, чтобы оставалась на месте, и пошел к клетке кассиров. Люди, которые работали за окошками кассы, знали его, хотя не имели отношения к отелю.
— Вы платите по чекам Тэмпла Шэннарда?
Кассир заколебался:
— Э-э-э... да, мистер Даррен.
— Сколько в сумме?
— Подождите, пожалуйста, немного, хорошо?
Хью подождал с полминуты, и внезапно рядом с ним появился Макс Хейнс.
— Что ты задумал, Хью?
— Хочу знать, как глубоко сел Тэмпл Шэннард.
— Он принес мне первый чек, Хью, мы проверили с Элом и договорились, что оплатим до двухсот тысяч. Сейчас он играет этими двадцатью. Шестьдесят шесть тысяч баков, парень.
— Я должен увести его от стола, Макс.
— Что и говорить, идея небезынтересная. А ты не мог бы мне сказать, почему ты хочешь увести его от стола до того, как этому бедному малому попрет игра и он получит шанс отыграться?
— Это мой друг. Ему не везет. И он крепко пьян. Ему нельзя было проигрывать так много денег.
Макс Хейнс легонько стукнул его по бицепсам, и у Хью моментально онемела рука.
— Даррен, я тебе удивляюсь. Ты здесь восемь месяцев, это достаточно долго, и ты должен понимать что к чему. Помощник губернатора этого великого штата Невада, мистер Рекс Бэлл, ездит по штату, выступает на ленчах с речами насчет того, что основная идея штата Невада — к людям нельзя относиться, как к взрослым. В Лас-Вегасе к человеку так и относятся. Хочет пить — пусть пьет, хочет играть — пусть играет. Никто его не оттягивает за руку. А если он хочет и пить, и играть — это его привилегия. И против этого нельзя вот так ни с того ни с сего выступать.
Хью обернулся и посмотрел Максу прямо в глаза:
— Это мой друг. Он пожалеет о том, что он делает. И я собираюсь остановить его.
— О'кей, дружба — это большое дело, парень. Только давай перестанем говорить красиво. Ты моешь попытаться остановить его. Ты можешь подойти к нему и поговорить с ним. Это твое право. Любой, кто приходит в мое казино, имеет такое право. — Хейнс постучал по груди Хью толстым пальцем. — Но ты можешь только поговорить. И делать это тихо и спокойно. И если он тебя не станет слушать, ничего не поделаешь. Потому что если ты попытаешься что-то предпринять, Даррен, — оттаскивать его от стола или хватать его фишки и нести в кассу и менять обратно на деньги, — то ты уже ничем не будешь отличаться от пьяного бродяги, который приходит в казино и поднимает дебош. Если ты сделаешь что-то помимо уговоров, то я позову ребят, которые выведут тебя так спокойно, что никто и не обратит внимания, но у тебя, может случиться, неделю руки не будут действовать.
— Вы любите болтать о дружбе. Вы держите пропойцу в качестве управляющего только потому, что он старый друг. Но когда речь заходит об одном из моих друзей, то это всего-навсего еще один цыпленок, которого надо ощипать. Так что ли, Макс?
— Ты здесь — наемный служащий, а твой старый друг — клиент казино. Тут надо принадлежать к клубу.
— И что ты предъявил в приемную комиссию клуба? Копии приговоров?
— Ой, смотри, как я смутился, покраснел и потупил глаза! Ты попал мне в самое больное место. — Макс заржал так, что Хью зло отвернулся от него и ушел.
И снова он продрался к Тэмплу Шэннарду. Кости перешли к Тэмплу. Он сделал большую ставку и сразу проиграл. Потом удвоил ставку и выбросил десять. Он долго бросал, дожидаясь десятки, и наконец выбросил пять-пять. Но у него оставалось уже так мало фишек, что они умещались у него в руках.
Хью заговорил с ним, приложив губы к уху. Он просил его, умолял, заискивал перед ним.
— Ради меня хотя бы, Тэмпл, — сказал он свою последнюю фразу. — Не ради Викки, не ради себя. Сделай это для меня.
Тэмпл резко повернулся. Глаза его сделались большими и дикими, как у животного. Он закричал:
— Катись от меня к черту, Даррен!
Бен Браун, первый помощник Макса Хейнса, и один из крупногабаритных охранников подошли к нему вплотную.
— Мне кажется, вы мешаете игроку, мистер Даррен, — вежливо произнес Браун.
Хью подошел к Викки и повел ее прочь из толпы к дальней стене за последним рядом игровых автоматов.
— Он отказывается слушать.
— А ты не можешь попросить их не брать у него деньги?
— Казино — это другая служба, Викки, они мне не подчинены. Это все равно что он играл бы в «Песках» или «Тропикане». Лучше всего подождать, пока Тэмпл не пойдет получать по новому чеку.
— Сколько он проиграл?
— Довольно много.
— Как много, Хью?
— Больше шестидесяти.
Викки закрыла глаза и не открывала их несколько секунд. Ее пухленькое овальное личико выглядело в этот момент молодым, незащищенным и беспомощным.
— Какой же он осел! — выдавила она. Голос ее был почти неразличим в общем шуме. — Глупый пьяный осел. Это конец всему.
— Что ты имеешь в виду?
— Он проигрывает не свое. Каждый цент взят в долг.
— Пошли! Он отошел от стола.
Шэннард, тяжело ступая, направился к кассе, тщательно и осторожно ставя ногу при каждом шаге, как будто пол имел наклон.
Они перехватили его в двадцати футах от цели.
— Мой дорогой, пойдем спать, — взмолилась Викки, стоя на его пути.
— Все вы против меня, — пробормотал Шэннард.
— Это грязная игра, они сговорились ограбить тебя.
— Ты не в форме, Тэмпл, — вступил в разговор Хью. — Попытай счастья завтра, когда отдохнешь.
Шэннард медленно повернул голову и уставился на Хью, лицо его исказилось в вопросительной гримасе.
— Когда протрезвеешь, хочешь сказать, старик?
— Это тоже мысль.
Тэмпл хмуро посмотрел на обоих:
— Вы много чего не понимаете. Я был игроком всю жизнь. Ставил на все, что я делал. А когда у меня не пошло, вам надо мне помешать, да? Валите, чтоб я вас не видел. Идите откуда пришли, или... вам будет плохо. Это мое дело. Это борьба, лицом к лицу, малыши.
— Тэмпл, пожалуйста. Ты такой пьяный, что ничего не соображаешь, пойдем, — обратилась к нему Викки.
Широким движением руки он отпихнул жену со своего пути, и, если бы Хью не поддержал ее, она упала бы.
— Не клеится разговор, кажется — сказал с улыбочкой Макс Хейнс.
— Ну и отвратительный тип, — холодно сказала ему Викки.
От этого улыбка Макса стала еще шире.
— Как ты здорово играешь роль герцогини, цыпа. Где же ты этому научилась?
— Спокойной ночи, Хью, — сказала Викки. — Спасибо, что пытался помочь. Извини, что понапрасну беспокоила.
Она быстро исчезла в толпе, направившись к выходу.
— Типичная баба, — сказал Макс с неожиданной теплотой. — Жадная, как змея. Такой лучше не попадаться, не рад будешь жизни.
— Макс, ради нашем знакомства — я не лезу в друзья — остановишь его на ста тысячах?
— Я потеряю популярность у Эла, Хью. Эл говорит, что этот тянет на все двести.
— А как насчет популярности у меня, Макс?
— А что ты мне можешь сделать?
— Постой спокойно и подумай немного. Подумай обо всех вещах, которые я могу сделать, чтобы от меня захотели избавиться. И теперь когда ты, допустим, представил, сколько мог, помножь это на три, потому что я могу напридумывать таких штучек раза в три больше, чем ты, если ты меня заставишь.
Макс несколько секунд смотрел ему прямо в глаза:
— А я могу помочь тебе потерять самую хорошую работу, которую ты когда-нибудь имел.
— И получишь шанс поработать с еще одним идиотом вроде вашего Джерри.
— Мы с тобой можем работать вместе, только не толкай меня.
— А ты не топи моих друзей.
— Ну, а если б это произошло с ним где-нибудь еще?
— Сейчас это происходит именно здесь, Макс.
Макс больно стукнул его костяшками пальцев по ребрам:
— Ну Хью, а ты не так прост, как я думал. Ладно, если он будет продолжать проигрывать, я остановлю его на ста пятидесяти.
— Ста двадцати, Макс.
— Ладно, остановимся на ста тридцати, и я не думаю, что для этого ему понадобится много времени. Но этот лимит действителен только на сегодняшний вечер. Это лучшее, чего ты мог добиться. Я мог бы поклясться, что ты шел сюда безо всякой надежды на успех.
Когда Хью покидал казино, Бен Браун подошел к Максу Хейнсу:
— Этот бойскаут вызывает во мне резкую и острую боль.
— Не сердись на этого парня. Сколько получил Шэннард?
— Еще десять.
— Скажи Ричи, чтобы остановил его на ста тридцати.
— Но ты вроде сказал, что Эл сказал, что можно до...
— Когда мне захочется выступить перед тобой, я лучше сделаю это по телевидению.
— О'кей, Макс. Какой-то ты нервный последнее время.
— А как дела у этого проклятого Гэллоуэлла?
— Как и в восемь часов. У него на нас сто двадцать пять. Не та кость идет, чтобы дать ему новый шанс. Мне Дом сказал, что пара бросающих выиграла семь раз подряд, но эта старая скотина даже не среагировал, как машина. Ты не думаешь, что у него не хватит терпения?
Макс презрительно посмотрел на него:
— Этот старый ублюдок начал в четырнадцать лет со скаткой и лошадью за тридцать долларов. И я это всегда помню. Был бы он нетерпеливый, то столько не нагреб бы.
Подошел один из служащих, что-то прошептал Бену Брауну и пошел дальше.
— Теперь сто пятьдесят, Макс, — сказал Бен. — Этот старый черт раздевает нас.
— Что ты так много болтаешь в последнее время? Уйди отсюда! Или подожди! Позови-ка мне эту бабу, Доусон. Пусть немедленно явится в мой кабинет.
Браун от изумления переменился в лице.
— Ты имеешь в виду... Ты думаешь, что этот старый... О'кей, о'кей, Макс. Я ничего не говорил.
Глава 7
В это же самое воскресенье в одиннадцатом часу вечера Бетти Доусон закончила ужин и сидела одна за столиком кафетерия, скучая за чашкой кофе. Она достала письмо, которое пришло вчера от отца, доктора Рэндолфа Доусона из Сан-Франциско, и принялась его перечитывать. Медленно, на ощупь, каждый по-своему, пытались они ликвидировать препятствия, нагроможденные за годы, потраченные на Джекки Ластера. Когда Бетти уже выступала со своим номером, отец трижды приезжал в Лас-Вегас и каждый раз заранее предупреждал об этом, а Макс был настолько снисходителен, что разрешал ей выбирать более скромные платья и песни. Служащие бара «Африк», с пониманием реагируя на ситуацию, старались не допустить в зал редкого пьяного, объясняли поклонникам Бетти, почему она не может подсесть к ним и оставляет без внимания некоторые их заказы.
Рэндолф Доусон был вдовцом, имел обширную и выматывающую врачебную практику. Он по-прежнему жил — там же у него располагался и кабинет — в старом доме на тихой улице, где выросла Бетти, и при нем были Чарли и Лотти Мид, которые знали его дочь еще ребенком. Сестры и секретари-регистраторы приходили и уходили, а Чарли и Лотти остались навсегда.
Бетти давно оставила это бесплодное занятие — удивляться самой себе, как это она оказалась способной нанести отцу такую жестокую рану. Но что сделано, то сделано, и с этим надо жить, и единственное, что Бетти оставалось теперь, — постараться излечить старую рану и не наносить новых. Она регулярно писала отцу и как минимум раз в неделю звонила, а несколько раз выбиралась на денек в гости.
Он писал нетипично разборчивым для доктора почерком. Не было письма, где бы он не задавал старые вопросы, на которые Бетти не могла ответить.
"Сегодня ночью, моя дорогая, я снова думал и удивлялся, почему ты так твердо намерена навсегда остаться в этой настораживающей меня среде, чему я обнаруживаю все новые доказательства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39