“Мне нет дела до ее снов. Я к ней не пойду, и все”, – вот что он сказал. Но иногда я просыпался среди ночи, разбуженный сдавленным криком отца, вырывавшегося из ночного кошмара, а потом лежал и слушал, как мама долго успокаивала его. Я слышал, как он говорил что-то вроде “…в озере…” или “…в глубине, в темноте…”, и этого было достаточно, чтобы понять, что именно пробирается в отцовские сны своими длинными черными щупальцами. У отца испортился аппетит. Часто, не сумев осилить и половины обеда или ужина, он отодвигал тарелку в сторону, что было грубейшим нарушением его прежнего девиза: “Подниматься из-за стола нужно с чистой тарелкой, Кори, потому что сию минуту в Индии такие же мальчики и девочки, как ты, страдают от голода”. Он заметно похудел и осунулся, на ремне его форменных брюк молочника появилась новая дырочка. Его лицо сильно изменилось, скулы заострились, а глаза глубже запали в глазницы. Отец по-прежнему постоянно слушал бейсбол по радио и смотрел игры по телевизору, но теперь довольно часто засыпал в своем любимом кресле, откинув голову на спинку и открыв рот. Во сне его лицо подергивалось. Мне стало страшно за отца. Мне казалось, я понимаю силу, что его гложет. И дело было вовсе не в том, что он столкнулся с убийством или не смог вытащить того человека из машины, хотя тот наверняка все равно уже был мертв. Дело было не в убийстве; подобное в Зефире случалось и раньше, хотя – слава Богу – довольно редко. Главным тут, насколько я мог разобраться, было то дьявольское зло, которое стояло за происшедшим, и именно оно так глубоко въелось в душу моего отца. Отца нельзя было назвать глупым или наивным; он был наделен жизненной смекалкой в обычном смысле этого слова; он мог отличить плохое от хорошего. Но, будучи человеком своего круга, он часто был наивен в отношении незнакомых ему до того проявлений окружающего мира. Например, я был уверен, что отец не верил, что в Зефире может крыться такое зло: совершенно демонического и адского свойства. Мысль о том, что человеческое существо можно забить до смерти, потом хладнокровно удушить рояльной струной (причем муки рисовались самые невообразимые), после чего приковать наручниками к рулю автомобиля и сбросить в глубины одного из самых зловещих и страшных мест в округе, озера Саксон, и лишить христианского погребения на богоугодной земле, переломило что-то очень важное внутри отца. Главное, что это ужасное деяние было совершено в его родном городке, где он родился и вырос. Может быть, сыграло роль и то, что в глазах отца у погибшего не было прошлого, а также то, что никто не откликнулся на отправленные шерифом Эмори запросы.
– Ведь он не может быть просто никем, – услышал я как-то ночью за стеной. – У него могли быть жена и дети, братья и сестры. Да и вообще просто какие-то родственники. Господи, Ребекка, у него должно было быть имя! Кто он такой? Откуда он пришел?
– Узнать это – дело шерифа.
– Джей-Ти не способен узнать даже номер почтового отделения в соседнем городе. Он давно махнул на все рукой!
– Думаю, что тебе все-таки стоит заглянуть к Леди, Том – Нет.
– Почему? К чему такое упрямство? Ты же видел ее рисунок. Это та самая татуировка, верно? Так почему ты не хочешь зайти к ней и просто поговорить?
– Потому что… – Отец замолчал. Я почти физически чувствовал, как он мучительно ищет подходящий ответ, который можно было облечь в слова. – Потому что я не верю в то, чем она занимается, вот почему. Вся эта ее магия и колдовство – сплошное балаганное надувательство. Грязные фокусы, которые годятся для нищих-попрошаек на улице. Знаешь, откуда она узнала об этой татуировке? Из “Журнала”!
– Там ни слова не было сказано о таких деталях, и ты сам об этом знаешь. Кроме того, она говорит, что слышит голоса и пианино и видит руки и бейсбольную биту. Сходи к ней. Том. Тебе нужно попытаться потолковать с ней – уж очень ты мучаешься. Может быть, Леди поможет. Прошу тебя, пойди к ней.
– Мне не о чем говорить с Леди, – упрямо твердил отец. – Она не сможет сообщить мне ничего, что бы я хотел услышать. Он продолжал упорствовать, и с не меньшим упорством в его снах появлялся безымянный призрак утопленника, лежавшего на дне озера. Но в тот первый день лета я ни о чем таком не думал. Я не вспоминал ни о Старом Мозесе, ни о Полуночной Моне, ни о мужчине в дождевике и шляпе, украшенной зеленым пером. Я мог думать только о встрече с друзьями, во время которой должно было совершиться то, что вот уже несколько лет как стало нашим ритуалом встречи лета. Из школы я бросился домой. У крыльца меня уже ждал Рибель. Наспех предупредив маму, что пойду погулять, мы с Рибелем рванули в лес, начинавшийся сразу же позади нашего дома. Там меня должны были дожидаться друзья. Чаща встретила нас обычной прохладой и великолепием, теплый ветерок шелестел листвой, сквозь которую вниз пробивались косые лучи солнца. Я выбежал на знакомую лесную тропинку и, следуя ее извивам, углубился в лес. Рибель следовал за мной, делая петли в стороны, чтобы погонять воробьев. Через десять минут быстрого шага мы с моим псом вышли на широкую зеленую поляну, одна сторона которой открывалась на крутой склон холма. Весь Зефир был виден оттуда как на ладони. Все мои друзья, прикатившие на велосипедах и тоже явившиеся со своими собаками, уже были в сборе: Джонни Вильсон со своим большим рыжим Чифом, Бен Сирс с Тампером, Дэви Рэй Колан с темно-коричневым в белых пятнах Бадди. На поляне ветер дул сильнее. Вырвавшись на открытое место, ветер развеселился, тоже, очевидно, чувствуя непременную близость лета, и теперь заходился веселыми кругами и петлял восьмерками.
– Свершилось! – заорал Дэви Рэй. – Школа кончилась! Наконец-то!
– Школа кончилась! – подхватил Бен, прыгая вокруг словно совершенный идиот вместе со своим Тампером, который заливался веселым лаем. Джонни молча улыбался. Он стоял, подставив лицо горячим лучам солнца, и разглядывал наш родной город, раскинувшийся внизу.
– Ну что, ты готов? – спросил меня Бен.
– Конечно, готов, – отозвался я, и мое сердце забилось чаще.
– Все готовы? – выкрикнул остальным Бен. Остальные тоже были готовы – мы давно дожидались этого момента.
– Тогда вперед! Лето началось! Сорвавшись с места, Бен побежал, описывая широкий круг по краю поляны возле самых деревьев; за ним по пятам несся Тампер. Следом за ним бросились мы с Рибелем. За нами побежали Дэви Рэп и Джонни Их собаки носились взад-вперед через поляну, игриво выясняя отношения друг с другом. Мы неслись все быстрее и быстрее. Сначала воздух упруго бил нам в лицо, теперь ревел у нас за спиной Отталкиваясь от земли своими молодыми ногами, мы описывали по поляне круг за кругом, слыша, как ветер шелестит ветвями сосен и дубов, которые служили нам стенами – Быстрее! – выкрикнул Джонни, оттолкнувшись от земли и подпрыгнув от нетерпения. – Скорости не хватает Что вы как сонные мухи – прибавьте ходу! Мы прибавили ходу, преодолевая напор ветра, а потом обогнали его и устремились вперед. Собаки описывали круги вместе с нами и лаяли от возбуждения. Солнце блестело в водах реки Текумсы, небо было чистым и светлым, словно аквамарин, и жар лета наполнял наши легкие. Решающий момент близился. Это знали и чувствовали все – Бен будет первым! – крикнул я. – Он готов! Давай, Бен! Бен испустил воинственный клич. Из его спины, прямо из лопаток, прорвав рубашку, неожиданно вырвались крылья.
– Смотрите, у него появились крылья! – крикнул я. – Они становятся все больше и больше. Оперение под цвет волос Бена, но им еще нужно хорошенько размяться, потому что за зиму они застоялись без дела. Вот Бен уже машет своими крыльями и сильно бьет ими в воздухе! Посмотрите на них! Посмотрите, какие красивые у него крылья! Ноги Бена оторвались от земли, и сильные взмахи крыльев начали поднимать его в воздух.
– Тампер летит за тобой, Бен! – крикнул ему я. – Смотри, Бен, твой пес тоже летит! Подожди немножко, пусть он тебя догонит! Крылья Тампера уже забились в воздухе. Взлаивая и поскуливая от нетерпения, пес послушно взмыл вслед за своим хозяином.
– Давай-давай, Тампер! – кричал ему Бен – Летим!
– Эй, Дэви Рэй! – крикнул я. – Ты готов? Ты уже чувствуешь крылья? Дэви Рэю страстно хотелось взлететь, я точно знал об этом. Но он был еще не готов, это тоже чувствовалось.
– Хорошо, пусть тогда будет Джонни! – крикнул я. – Джонни, ты можешь взлететь? Крылья Джонни, вырвавшиеся из его спины, напоминали ослепительно черный взрыв. Сопровождаемый верным рыжим здоровяком Чифом, он круто взмыл в воздух. Я взглянул вверх на Бена, который уже парил на высоте футов пятидесяти над землей, немного напоминая неуклюжего орла.
– Эй, Дэви Рэй! Бен вот-вот улетит без тебя. Эй, Бен! Позови-ка Дэви Рэя!
– Давай, Дэви Рэй, ты же можешь! – отозвался из поднебесья Бен, кувыркаясь в чистом теплом воздухе. – Здесь так здорово! Воздух просто отличный!
– Я готов, – отозвался, сжав зубы, Дэви Рэй. – Я готов! Скажи, что мне делать. Кори!
– Чувствуешь, Дэви Рэй, как растут твои крылья? Ого, я уже вижу их! Вот это да – они вот-вот вырвутся наружу! Вот, наконец-то они появились! Все, Дэви Рэй, твои крылья свободны!
– Я их чувствую, чувствую! – На блестящем от пота лице Дэви Рэя сияла улыбка. Его рыжеватые крылья забились в воздухе, вначале слабо, а потом все сильнее и сильнее; медленно, но верно, плавательными движениями, он стал подниматься в воздух. Я знал, что Дэви Рэй не боится летать, но эта встреча лета была для него первой – никогда раньше он не приходил с нами на эту поляну. Он страшился одного: первого толчка, когда нужно собрать в кулак всю свою веру, чтобы оторваться от земли и взмыть в воздух.
– Бадди поднимается за тобой! – заорал я им вслед, когда коричневые в белых пятнах крылья собаки наконец развернулись в воздухе. По-собачьи перебирая лапами, Бадди упорно поднимался вверх, к вершинам сосен. Я почувствовал в спине невыносимый зуд: мои крылья резко, одним толчком, развернулись позади, вырвавшись из лопаток и разорвав рубашку в клочья. Теперь я бежал, размахивая двумя коричневыми флагами, изголодавшимися по ветру. Восторг полной свободы поднялся в моем теле подобно пузырю воздуха, рвущемуся к поверхности воды, и моя плоть внезапно потеряла вес. Легко оттолкнувшись ногами, я стал подниматься вверх, дрожа от ощущения маленькой смерти, подобной тому, что мы испытываем, первый раз за лето бросившись в холодную воду общественного бассейна. В конце августа крылья впадали в спячку и сворачивались, но порой в осенние и зимние дни трепетали, напоминая о себе. Это обычно случалось на Хэллоуин. День благодарения, зимой, в рождественские каникулы, и на Пасху. Кроме этих дней, они лежали совершенно неподвижно, лишь грезя о лучших днях. Со времен нашей первой ритуальной встречи лета на лесной поляне я изредка вспоминал о своих крыльях и, с сожалением ощущая их тяжелыми и непослушными, не понимал, каким образом такое тяжелое сооружение, раз дождавшись своего времени, с легкостью соперничает в игривости, ловкости и волшебной чувствительности с самим ветром и превосходит его, того, которого нет легче и быстрее на всем свете. Когда время приходило, мои крылья наполнялись ветром и, подчиняя его себе, несли меня ввысь, чаруя и поражая мощью мускулов, завораживающей и внушающей благоговейный трепет. Сначала, только почуяв свежий воздух, крылья двигались мелкими рывками, словно вздрагивая от ветра, который пронизывал их до самых корней. Затем взмахи становились более плавными и наливались силой, в них появлялось понимание и осознание власти; после этого наступал период полной эйфории, которая наверняка знакома поэтам, дождавшимся нисхождения своей музы. Теперь уже не ток набегающего воздуха управлял взмахами крыльев, а сами они заставляли вихри заходиться спиралями нужных направлений и силы.
– Я лечу! – громко закричал я, поднимаясь в небо следом за своими друзьями, уже давно дожидавшимися меня со своими верными пажами – собаками. Позади себя, за спиной, я услышал знакомый лай. Оглянувшись, я увидел, как выросли белые крылья Рибеля, как он отчаянно рвется вверх, силясь догнать меня. Сильными взмахами я настиг друзей под предводительством Бена.
– Не так быстро, Бен! – предупреждающе крикнул я, но ему и дела было мало – он махнул еще выше, на все семьдесят футов. После того, что Бен вынес на земле, он заслуживал полета, подумал я. Тампер и Бадди снова затеяли игру и летали друг за другом широкими ленивыми кругами, Рибель лаял, желая присоединиться к забаве. Чиф, подобно своему хозяину, предпочитал одиночество. Быстро спикировав ко мне, Рибель разом облизал мне лицо. Обняв его за шею рукой, я увлек вслед за собой в небо, выше вершин самых высоких деревьев. Дэви Рэй уже преодолел свои страхи. Часто дыша, отчего из его рта доносилось мерное кау-кау-кау, прижав подбородок к груди и напряженно выставив перед собой руки, он парил около самой земли, то и дело взрываясь счастливым смехом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53