Он бросил ее обратно на стол и скользнул взглядом по карте с демоническим красным глазом. – Всего лишь карты,– сказал он. – Бумага и краски. Они ничего не значат.
– Леона сказала, что они раскрывают историю.
Джош собрал все карты в колоду, убрал Дьявола и Смерть из поля зрения Свон. – Бумага и краски,– повторил он. – Вот и все.
Они не могли не слышать удушливый кашель Дэви Скелтона, мучительный кашель. Разглядывание этих карт, особенно той, со “жнецом”, бросило Джоша в дрожь. Дэви почти задыхался, и они слышали, как Леона напевала ему вполголоса, пыталась успокоить его. Смерть близка, неожиданно понял Джош. Она очень, очень близка. Он вышел из этой комнаты и пошел вдоль по коридору. Дверь в комнату Дэви была приоткрыта. Джош посчитал, что он мог бы чем–нибудь помочь, и заглянул в комнату больного.
Первое, что он увидел были простыни, покрытые пятнами крови. Лицо агонизирующего человека было освещено желтой лампой, глаза расширились от боли и ужаса, и из рта, когда он кашлял, вылетали сгустки запекшейся крови.
Джош остановился в дверях.
Леона склонилась над мужем, фарфоровая миска стояла на ее коленях и она держала в руках окровавленную тряпку. Она ощутила присутствие Джоша, повернула голову и сказала со всем достоинством, на которое была способна: – Пожалуйста. Выйдите и закройте дверь.
Джош помедлил, больной и ошеломленный.
– Пожалуйста,– умоляла Леона, в то время как ее муж выкашливал свою жизнь ей на колени.
Он вышел из комнаты и закрыл дверь.
Каким–то образом он обнаружил, что снова сидит возле камина. Он понюхал себя. Он вонял, и ему нужно было принести несколько ведер воды из колодца, нагреть ее на огне и погрузиться в эту ванну, чего он страстно желал. Но желтое, испуганное лицо мужчины, умиравшего в соседней комнате, запечатлелось в его сознании и не давало ему двигаться; он вспомнил Дарлин, умирающую в грязи. Вспомнил труп, лежащий неподалеку в темноте, на ступеньках крыльца соседнего дома. Образ того наездника – скелета разгуливающего по полю с пшеницей–людьми, всплыл в его сознании.
О Господи, подумал он, и у него закапали слезы. О Господи, помоги всем нам.
И он склонил голову и разрыдался не только от воспоминаний о Рози и мальчиках, но и из–за Дэви Скелтона и Дарлин Прескотт, и умершего человека там в темноте, и всех других умерших и умирающих людей, которые, почувствовав солнце на своих лицах, думают, что живут навсегда. Он рыдал, и слезы катились по его лицу и капали с подбородка, и он не мог остановиться.
Кто–то обхватил его за шею.
Ребенок.
Свон.
Он прижал ее к себе и держал так все это время, пока плакал, а она прижималась к нему.
Она обхватила его. Она любила Джоша и не могла переносить звуки его рыдания.
Ветер завывал, изменял направление, атакуя развалины Салливана под разными углами.
И в этом ветре, ей казалось, она слышала злобный голос, шепчущий – Все мое… Все мое…


Часть шестая
Ледяной Ад


Глава 34. Грязные бородавочники

Посреди пустыни в тридцати милях северо–западнее кратера от Солт–Лейк Сити на холодном ветру трепетали факелы. Около трехсот оборванных, полуголодных людей поселились на берегу Великого Соленого Озера во временных жилищах из картонных ящиков, перевернутых автомобилей, тентов и трейлеров. Свет факелов был виден далеко на мили над безжизненной местностью, и сюда стекались группы выживших, прибывавших сюда от разрушенных городов и городишек Калифорнии и Невады. Каждый день и ночь группы людей, нагруженные своим добром, которое висело на спинах или неслось в руках, упакованным в портфели или толкаемым на тачках или хозяйственных тележках, приходили в лагерь и находили свободное место на ужасной голой земле и закреплялись там. Самые удачливые приходили с палатками и рюкзаками, полными консервов и кипяченой воды, и имели оружие, чтобы защитить свои запасы; слабейшие скрючивались и умирали, когда их пища и вода заканчивались или были украдены, и тела самоубийц плавали в Великом Соленом Озере, покачиваясь, как бревна. Но запах соленой воды в ветре привлекал также и просто странников; те, не имея свежей воды, пытались пить эту, и затем страдали от гноящихся ран и язв, чувствуя близкое, агонизирующее объятие смерти.
На западном краю лагеря, на твердой, покрытой камнями и скалами земле, лежало около сотни трупов, там, где они умерли. Тела были раздеты мусорщиками, которые жили в ямах с грязью и презрительно назывались “грязными бородавочниками” людьми, жившими ближе к берегу озера.
Уходя далеко в сторону западного горизонта, здесь была огромная свалка автомобилей и мотоциклов, которые остались без горючего и моторы которых давно не знали масла. Мусорщики вырывали из машин сиденья, срывали с петель, выламывали двери и крышки и баки, и уносили в свое причудливое жилье. Цистерны с бензином были опустошены отрядом вооруженных людей из главного лагеря, его использовали для факелов, потому что огонь делал сильнее, почти мистически защищая от ужасов темноты.
Две фигуры с рюкзаками тащились через пустыню по направлению к огням факелов, маячившим в полумиле впереди. Это была ночь на 23 августа, один месяц и шесть дней после бомбежки. Две фигуры пробирались через свалку транспорта, не задерживаясь возле попадавшихся время от времени голых трупов. Сквозь запах гниения они могли различить запах соленого озера. Машина, на которой они сюда добрались, БМВ, украденная в призрачном городе Карсон–Сити, штат Невада, использовала все горючее в двадцати милях отсюда, и они шли всю ночь, ориентируясь по отблескам света, отражаемым низковисящими облаками.
Что–то громыхнула сбоку от них, за развалившимся “Доджем”. Фигура, идущая впереди, остановилась и сняла с плеча из–под голубой парки автомат калибра 11.43 мм. Звук не повторился. Немного постояв на месте, обе фигуры снова двинулись вперед, к лагерю, убыстряя свой темп.
Первая фигура сделала около пяти шагов, когда из грязи и песка у ее ног выскочила рука и схватила его за лодыжку. Он испуганно вскрикнул и выронил свое оружие, упав и сам, но автомат при этом выстрелил в небо. Он сильно шмякнулся на левый бок, от сотрясения воздух со звуком вырвался из его легких, и из открывшейся в земле ямы выползла как краб человеческая фигура. Краб–человек упал на мужчину с рюкзаком, встал коленкой ему на горло и начал дубасить по лицу левым кулаком.
Вторая фигура закричала женским голосом, потом повернулась и побежала назад через свалку. Она слышала шаги за спиной, чувствовала, как что–то настигает ее, но когда она оглянулась назад, то споткнулась об один из трупов и упала вниз лицом. Она попыталась ползти, но неожиданно настигшая ее нога прижала ее голову к земле, вдавливая ноздри и рот в грязь. Ее тело затрепетало, она начала задыхаться.
В нескольких ярдах от них человек–краб перемещал по земле свою левую коленку, пытаясь нащупать и поднять с земли автомат, правой коленкой при этом придавливая грудь лежащего человека. Молодой парень ловил воздух ртом, задыхаясь, его глаза над грязной белой бородой расширились, ошеломленные. Затем человек–краб вытащил левой рукой из кожаного футляра под длинным, пыльным, черным плащом охотничий нож, быстро и глубоко полоснул горло молодого человека раз, второй, третий. Парень перестал сопротивляться, его рот раскрылся, образуя страшную гримасу.
Женщина боролась за свою жизнь; она повернула голову на бок, ее щека вдавилась в землю, и она умоляла: – Пожалуйста… не убивайте меня! Я дам вам… дам вам все, что вы хотите! Пожалуйста, не!..
Придавливавшая ее нога неожиданно ослабила нажим. И она почувствовала ледяной укол на правой щеке, сразу под глазом.
– Только без шуток. – Это был мальчишеский, высокий и пронзительный голос. – Поняла? – Ледяной укол стал сильнее, как бы подчеркивая его слова.
– Да,– ответила она. Мальчишка схватил ее за длинные, вороньи–черные волосы и поднял в сидячее положение. Она смогла рассмотреть его в слабом мерцании далеких факелов. Это был всего лишь ребенок, лет где–то тринадцати–четырнадцати, одетый в грязный коричневый свитер большого размера и серые брюки с дырками на коленках; тощий, насколько это было возможно, скуластое лицо смертельно бледное. Темные волосы прилипли к черепу от грязи и пота, и он носил очки, защитные темные очки, отделанные кожей такие, по ее представлениям, носили пилоты во времена Второй Мировой войны. Линзы увеличивали его глаза, делали их будто бы рыбьими выпученными шарами. – Не делай мне больно, хорошо? Я клянусь, я не буду кричать.
Роланд Кронингер рассмеялся. Это была самая идиотская глупость, которую он когда–либо слышал.
– Можешь кричать, сколько тебе угодно. Это никого не заинтересует, если ты будешь кричать. Снимай рюкзак.
– Ты поймал его? – спросил полковник Маклин оттуда, где он набросился на мужчину.
– Да, сэр,– ответил Роланд. – Это женщина.
– Давай ее сюда.
Роланд поднял рюкзак и пошел вперед.
– Пошли.
Она начала подниматься, но он снова пригнул ее к земле.
– Нет, не на ногах. Ползи.
Она начала ползти по грязи, мимо гниющих тел. Крик застрял у нее в глотке, и она не позволяла ему вырваться.
– Руди? – позвала она слабо. – Руди? Ты в порядке?
А потом она увидела фигуру в черном плаще, ковыряющуюся в рюкзаке Руди, и увидела всю кровь, и поняла, что они вляпались в глубокое дерьмо.
Роланд передал полковнику Маклину другой рюкзак и заправил свою ледяную кирку за эластичный пояс своих брюк, которые снял с трупа мальчика примерно его возраста и размера. Он извлек автомат из мертвых пальцев Руди, в то время как женщина сидела неподалеку, онемело наблюдая.
– Хороший автомат,– сказал он Королю. – Мы сможем использовать его.
– Надо бы раздобыть патронов,– ответил Маклин, копаясь одной рукой в рюкзаке.
Он обнаружил в нем носки, нижнее белье, зубную пасту, запасную армейскую одежду и – канистру, которая заплескалась, когда он потряс ее.
– Вода,– сказал он. – О, Господи – свежая вода!
Он извлек канистру из всех этих вещей, откупорил пробку и сделал несколько глотков сладкой деликатесной воды; она потекла по завиткам его седой курчавой бороды и закапала на землю.
– У тебя тоже есть канистра? – спросил у нее Роланд.
Она кивнула, скидывая со своего плеча веревку с канистрой, висевшей под горностаевым пальто, которым она разжилась в каком–то магазинчике в Карсон Сити. Она была одета в джинсы в леопардовых пятнах и дорогие сапоги, на шее висели горошины жемчуга и цепочка бриллиантов.
– Давай ее сюда.
Она посмотрела ему в лицо и быстро отодвинулась назад. Он был всего лишь обычным сопляком, а как с ними обращаться, она знала.
– Да пошел ты,– сказала она, отвинтила крышку и начала пить, а ее голубые глаза следили за ним поверх канистры.
– Эй! – позвал кто–то из темноты. Голос его был хриплым. – Вы поймали женщину? Да?
Роланд не ответил. Он смотрел, как дергалось горло женщины, когда она пила.
– У меня есть бутылка виски! – продолжал голос. – Я предлагаю махнуться!
Она прекратила пить. Вкус “Перье” вдруг стал неприятным.
– Бутылка виски за тридцать минут! – сказал голос. – Я отдам ее вам, как только кончу. Идет?
– У меня есть пачка сигарет! – сказал другой голос, слева из–под перевернутого джипа. – Пачку сигарет за пятнадцать минут!
Она торопливо закрыла канистру и поставила ее возле ног мальчишки.
– Вот,– сказала она, пристально глядя на него. – Ты можешь взять все это!
– Патроны! – воскликнул Маклин, вытаскивая три из них из рюкзака Руди. Теперь у нас есть немного огневой силы.
Роланд открыл канистру, отпил несколько глотков воды, закупорил ее и перекинул через плечо. Отовсюду вокруг долетали голоса других грязных бородавочников, предлагающих немного ликера, сигареты, спички, леденцы и другие ценности этого времени за пойманную только что женщину. Роланд продолжал молчать, с удовольствием слушая поднимающиеся цены, зная действительную стоимость. Он изучал женщину через свои линзы, которые смастерил для себя сам, вклеив подходящие по силе линзы, найденные в развалинах магазина оптических инструментов, в разбитые танкистские очки. Она была почти без отметок катастрофы, за исключением нескольких заживающих порезов на щеках и лбу – и уже одно это делало ее чрезвычайно ценной. Большинство женщин лагеря потеряли волосы и брови и были покрыты уродливыми рубцами различных цветов, от коричневого до алого. Волосы этой женщины спускались каскадом до плеч, они были грязные, но она не была лысой, не было пролысин на голове – первого признака радиационного отравления. У нее было серьезное лицо с квадратным подбородком, надменное лицо, подумал Роланд. Лицо хулиганского величия. Ее ярко–голубые глаза медленно переходили с ружья на труп Руди, а потом снова к лицу Роланда, как бы образуя треугольник. Роланд подумал, что ей должно быть около тридцати или чуть больше тридцати, и его глаза проскользили вниз по возвышенностям ее грудей, щегольской красной тенниске с надписью “Богатая сучка”, виднеющейся из–под горностаевого пальто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67