Перед Генбелом стоял молодой человек с черными тщательно зачесанными и смазанными чем-то блестящим волосами.
— Кто осмелился угрожать насилием в Валузии? — спросил он и его голос сразу не понравился Куллу. — Или вы не слышали царского указа? Я сейчас сдам вас Отрядам Следителей и вы будете казнены на главной площади Дапреза!
— Это — мой дом, — опешил Генбел. — А вы кто такой?
— Я — Слеер, троюродный племянник старого Крандала, его единственный наследник и жених его дочери Маржук. А вот кто вы такие, самозванцы, осмеливающиеся будить достопочтенных граждан не свет ни заря?
Неожиданно изнутри дома раздался другой голос, старческий, но полный достоинства:
— Погоди, Слеер, пропусти их в дом, я поговорю с ними.
— Отец! — вскричал взволнованный Генбел и, чуть ли не оттолкнув черноволосого Слеера, ворвался внутрь.
Старый аристократ, невзирая на пятилетнюю разлуку, сразу же узнал своего пропавшего сына. Он распростер руки и когда сын приблизился к нему, крепко обнял его:
— Генбел! Я думал ты погиб в схватке с лемурийцами — так было написано в том послании, что прислал твой командир…
— Нет, отец, я попал в плен, но бежал. Вот Кулл помог мне в этом. Кулл, подойди, познакомься с моим отцом!
Сцена была до удивления трогательная, и у другого может и выступили бы на глазах слезы умиления при виде дрожащего старца в богатом парчовом халате с седой бородой, после пятилетней разлуки вновь обретшего сына. Но Кулл, отказавшийся от своей родины, хотел сейчас лишь одного — поесть и отдохнуть после утомительной ночной скачки. Он подошел к старику и наклонил голову, что в его понятиях, должно быть, означало глубокий поклон.
И тут из коридора выбежала юная девушка:
— Я слышала имя Генбела! — с детской непосредственностью воскликнула она. — Он жив? Где он? Я хочу его видеть!
Кулл обернулся на голос, увидел ее и впервые в жизни при виде женщины у него что-то екнуло в груди, большая теплая волна, вызывающая дрожь, побежала откуда-то из глубин к самому горлу. Он понял, что это младшая сестра Генбела, про которую тот столько рассказывал во время десятидневного путешествия — Маржук. Чем-то неуловимым она напомнила ему Сариту, которая так хотела простого женского счастья, но дождалась мучительной казни на позорном столбе.
Случайно взгляд Кулла упал на стоявшего в стороне и забытого всеми Слеера. Кулла поразило сколько ненависти было во взгляде молодого аристократа, жениха этой удивительной женщины, что сейчас обнимала бывшего лемурийского раба.
— Генбел! — вдруг воскликнул благородный старец, — да от тебя… пахнет, как от навозника! Маржук, ты испачкаешь свое платье! Скорее иди и прими ванну, — приказал он сыну и повернулся к слуге: — Пусть Генбелу и его другу немедленно согреют ванну и принесут чистые одежды. И пусть все служанки помогут им мыться! И приготовить праздничный обед, я хочу выслушать историю сына, которого считал мертвым. Но сперва приведи себя в порядочный вид, Гембел.
Слуга тут же помчался выполнять приказ.
Генбела и его спутника провели в выложенный розовым мрамором просторный зал без потолка на заднем дворе, наполнили небольшой бассейн горячей водой, шесть девушек в легких материях, едва прикрывающих их прелести, стояли наготове и привычно улыбались сыну хозяина и их другу — красотки слишком хорошо знали, какая помощь от них требуется.
— Какое наслаждение, я дома! — воскликнул Генбел, без тени смущения сбрасывая с себя пропотелые одежды и плюхаясь в бассейн, выложенный небольшими мраморными плитками. — Раздевайся, Кулл, отдыхай! Все самое плохое — позади… Да сбрасывай ты эти верулийские лохмотья!
Две девушки с улыбками подошли к атланту, чтобы помочь ему раздеться.
— Я сам! — грубо буркнул Кулл, подошел к противоположному углу бассейна, быстро разделся, положив ножны с мечом и топор так, чтобы в любой момент мог дотянуться, и прыгнул в прозрачную теплоту воды — это была первая в его жизни ванна, до этого он мылся лишь в реках, а за два года, проведенных на галере, почитай, не мылся вообще.
Он наслаждался голубым небом, горячей нежностью воды, охватившей усталое тело. Ему даже не мешало щебетание девушек, их нарочито громкие охи и ахи. Он специально отвернулся, чтобы не видеть, как развлекается Генбел.
Кулл в очередной раз отогнал подошедших красоток. Он знал, для чего в мире существуют женщины. И он знал, что они отнимают у мужчин силу. Как-то когда ему не было еще десятка зим, он наблюдал рано утром, как в возившейся у берега реки женщине подкрался один из воинов их племени и овладел ею сзади. Кулл тогда еще не понял, что происходит, почему они оба так довольны. Это было на рассвете, а через несколько минут на стоянку напало племя темноволосых с западного побережья. Мужчина, который перед этим занимался любовью, лежал обессиленно на берегу и когда напали враги погиб первым. Собственно он один из всего племени и погиб, остальные вовремя взяли оружие и дали достойный отпор врагу, даже мальчишка Кулл помогал своим соплеменником, бросая во врагов камни из кустов. И тогда Кулл понял: женщины — зло. И когда Ам-ра из Сариты хотел покончить с собой, Кулл поклялся, что он сам никогда не полюбит. Впрочем, сейчас от него не и любви и просили, но не для этого он прибыл в Валузию. Не для этого. Только вот образ Маржук стоит перед глазами…
По настоянию Генбела Куллу все ж пришлось позволить двум девушкам расчесать его светлые волосы и натереть его какими-то густыми жидкостями, после чего от него стало пахнуть не как от воина, а как от… Кулл не знал, от кого так пахнет, но в принципе, запах был не шибко противным и он смирился. Он явился в Валузию, чтобы покорить ее, но пока на первых порах необходимо подчиняться ее законам.
Но удовольствие от умывания он получил несказанное, словно заново родился — да так оно и было: из дикаря, гребца пиратской галеры, из бродяги, которого вправе повесить любой солдат отрядов Следителей Законности, он превращался в благонамеренного валузийца, друга аристократа, чей род славится древностью и величием предков. Теперь перед Куллом, казалось, открыты все дороги и хотя волшебный сон все так же был далек до воплощения в жизнь, первый шажок к нему сделан и только сейчас, одевая чистые одежды по валузийской моде, Кулл отчетливо понял это.
Десятидневная щетина уже оформлялась в приличную бороду — не ту, что так раззлобила его в отражении прибрежного ручья, а во вполне благообразную, вроде той, что была на нем в том чудном сне и Кулл решил ее растить и ухаживать за ней.
Генбел, благоухающий и довольный, взял его под руку и повел в обеденный зал.
За столом сидели отец Генбела с Маржук, Слеер и сам Генбел с Куллом. Прислуживали те же женщины, что и в бассейне, только переодевшиеся в более пристойные одеяния, и слуга — не тот, который открывал им дверь, другой.
Стол был заставлен различными кувшинами, огромными блюдами с зажаренными птичьими ножками и кусками мяса, от которого шел пар, тарелками со всевозможными закусками, названий которых Кулл не знал, а о вкусе мог лишь догадываться. Перед каждым обедающим стояло по огромной тарелке, по несколько разных размеров кубков, маленькие ножички и какие-то странные приспособления.
Кулл, чувствуя огромный голод, явственно проявившийся при виде всего этого изобилия, схватил с блюда птичью ногу и, разрывая пополам руками, впился в нее зубами.
— Кулл, — тактично сказала сидящая напротив него Маржук, но в голосе ее сквозила мягкая укоризна, — для этого есть вилочки.
Она взяла лежавшие перед ней предметы, воткнула вилочку в ножку на блюде, ловко перенесла ее на свою тарелку и принялась умело разделывать, отделяя мясо от костей, ножичком, придерживая вилкой.
Кулл пожал плечами и продолжал есть, как умел. Но в голове занозой застряла мысль, что неизвестно еще станет ли он царем, но то что ему еще многому придется учиться, чтобы жить здесь достойно — это факт, и никуда от этого не деться.
В тот миг, когда Кулл, насытившись до утробного урчания в желудке (Маржук осуждающе посмотрела на него, когда он неприлично, по-варварски, рыгнул) хотел утереть засаленные губы рукавом, отец Генбела, сидящий во главе стола, отодвинул тарелку и промокнул губы маленькой тряпочкой — такие же лежали у каждого под тарелкой. Кулл последовал примеру хозяина дома, черноволосый смазливый Слеер злорадно усмехнулся, заметив неловкий жест атланта. Этот Слеер все больше и больше, непонятно почему, раздражал Кулла.
Крандал поднял кубок с вином и со вздохом сказал:
— Ну а теперь, сын мой, пришло время послушать твой рассказ о скорбном пленении и счастливом возвращении на родину, в великую и прекрасную Валузию, процветающую под мудрым управлением царя Борны, — он бросил быстрый взгляд на Слеера. — Мы все слушаем, сын мой, затаив дыхание.
Генбел принялся рассказывать. Как служил в Черных Отрядах, которых теперь больше нет, как высадилась лемурийская армия на берег Валузии, как он попал в плен (о пяти годах, что вытирал прилавки в таверне и подавал пиратам вино он сообщил очень скупо), как он попал гребцом на «Лореллу»и что произошло в первый же день, как Кулл вытащил его и как они на плоту три дня и три ночи носились по открытому морю вместе со спасенным капитаном пиратов, как в первый же день нарвались на патруль Отрядов Следителей Законности (при этих словах валузийца Кулл украдкой посмотрел на Слеера — тот, казалось, от внимания забывал дышать, злорадная тень улыбки исказила его и так неприятное лицо), как Кулл с Антишем убили всех четверых царских слуг, как они с Куллом лесами добирались до Дапреза и, наконец-то он, живой и здоровый, слава великому Валке, дома, у родительского очага.
— Да, Генбел, — вновь вздохнул Крандал, — сколь многое изменилось в стране за время твоего отсутствия. Благослови великий Валка царя Борну на долгие годы жизни! — старик вновь взглянул в сторону Слеера. — Разбойники исчезли с дорог, нищие перестали приставать к добропорядочным гражданам и не оскверняют больше зловонным дыханием и смрадом своих язв прекрасные города Валузии. Но не все понимают, сын мой, какой счастье несет нам мудрый царь Борна. Твой старший брат Фросер, находясь в столице в празднование великого Валки имел неосторожность не достаточно почтительно высказаться по поводу царских хоров и был казнен позорной смертью — вывешен вверх ногами на крепостной стене Хрустального города.
— Доказано, что Фросер возглавлял заговорщиков, возжелавших убить нашего царя, — отложив вилку, жестко сказал Слеер, его черные глаза как стрелы арбалета уставились на старика.
— Да, — еще раз вздохнул Крандал, — Фросер был горяч и глуп. Надеюсь ты, Генбел, теперь мой единственный сын, пришедший почти из царства мертвых, будешь благоразумным и законопослушным гражданином Валузии. Если бы не Слеер, который служит в большом чине в Отрядах Следителей Законности, не миновать бы немедленной позорной казни и мне, как отцу бунтовщика, и маленькой Маржук, как его сестре.
Кулл бросил быстрый взгляд на девушку. Она покраснела от ярости и аж вся сжалась, чтобы не сорваться, на длинных ресницах набухла слеза. Но она промолчала, не отрывая взора от тарелки.
— Я горжусь тем, что моя единственная дочь, — продолжал старик, но в голосе его не было особой радости, — выйдет замуж за столь блестящего и благородного офицера, как Слеер, который приходится мне дальним родственником и который наследовал бы после моей смерти все мое состояние. Но теперь возвратился из небытия ты, Генбел, и я признателен твоему другу, Куллу, что он спас тебя. День и ночь я буду благодарить великого Валку за твое счастливое освобождение. Что там еще? — нахмурил брови Крандал, когда двери распахнулись и на пороге обеденного зала появился слуга — тот, что утром не хотел пускать в дом Генбела.
— Ваше светлость, — поклонился слуга, — из столицы прибыл курьер со срочным донесением для вас. Он утверждает, что дело не терпит промедления и требует немедленной встречи с вами.
— Пригласи его сюда, — с очередным (которым по счету?) вздохом, промолвил Крандал.
Кулла неприятно поразил торжествующий блеск в глазах Слеера, который офицер тут же попытался скрыть, опустив глаза.
Через несколько минут, в течение которых тревога и напряжение царили в зале — слышно было как муха жужжит, вошел царский курьер в совершенно черных одеждах, на шлеме, покрытом черным лаком, красовалось черное перо.
Посланец чуть склонил голову в знак поклона и уверенно пошел к старику, сидящему во главе стола.
— Его сиятельству эрлу Крандалу, — торжественно провозгласил курьер, — надлежит без отлагательств, в три дня, явится в столичный дворец к его величеству царю Валузии Борну, для немедленной беседы по важному государственному делу. Вам надлежит отправляться тотчас. Вот грамота, скрепленная печатью царя Борны.
— Три дня! — воскликнул Крандал. — Да ведь отсюда до столицы не менее пяти дней езды!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
— Кто осмелился угрожать насилием в Валузии? — спросил он и его голос сразу не понравился Куллу. — Или вы не слышали царского указа? Я сейчас сдам вас Отрядам Следителей и вы будете казнены на главной площади Дапреза!
— Это — мой дом, — опешил Генбел. — А вы кто такой?
— Я — Слеер, троюродный племянник старого Крандала, его единственный наследник и жених его дочери Маржук. А вот кто вы такие, самозванцы, осмеливающиеся будить достопочтенных граждан не свет ни заря?
Неожиданно изнутри дома раздался другой голос, старческий, но полный достоинства:
— Погоди, Слеер, пропусти их в дом, я поговорю с ними.
— Отец! — вскричал взволнованный Генбел и, чуть ли не оттолкнув черноволосого Слеера, ворвался внутрь.
Старый аристократ, невзирая на пятилетнюю разлуку, сразу же узнал своего пропавшего сына. Он распростер руки и когда сын приблизился к нему, крепко обнял его:
— Генбел! Я думал ты погиб в схватке с лемурийцами — так было написано в том послании, что прислал твой командир…
— Нет, отец, я попал в плен, но бежал. Вот Кулл помог мне в этом. Кулл, подойди, познакомься с моим отцом!
Сцена была до удивления трогательная, и у другого может и выступили бы на глазах слезы умиления при виде дрожащего старца в богатом парчовом халате с седой бородой, после пятилетней разлуки вновь обретшего сына. Но Кулл, отказавшийся от своей родины, хотел сейчас лишь одного — поесть и отдохнуть после утомительной ночной скачки. Он подошел к старику и наклонил голову, что в его понятиях, должно быть, означало глубокий поклон.
И тут из коридора выбежала юная девушка:
— Я слышала имя Генбела! — с детской непосредственностью воскликнула она. — Он жив? Где он? Я хочу его видеть!
Кулл обернулся на голос, увидел ее и впервые в жизни при виде женщины у него что-то екнуло в груди, большая теплая волна, вызывающая дрожь, побежала откуда-то из глубин к самому горлу. Он понял, что это младшая сестра Генбела, про которую тот столько рассказывал во время десятидневного путешествия — Маржук. Чем-то неуловимым она напомнила ему Сариту, которая так хотела простого женского счастья, но дождалась мучительной казни на позорном столбе.
Случайно взгляд Кулла упал на стоявшего в стороне и забытого всеми Слеера. Кулла поразило сколько ненависти было во взгляде молодого аристократа, жениха этой удивительной женщины, что сейчас обнимала бывшего лемурийского раба.
— Генбел! — вдруг воскликнул благородный старец, — да от тебя… пахнет, как от навозника! Маржук, ты испачкаешь свое платье! Скорее иди и прими ванну, — приказал он сыну и повернулся к слуге: — Пусть Генбелу и его другу немедленно согреют ванну и принесут чистые одежды. И пусть все служанки помогут им мыться! И приготовить праздничный обед, я хочу выслушать историю сына, которого считал мертвым. Но сперва приведи себя в порядочный вид, Гембел.
Слуга тут же помчался выполнять приказ.
Генбела и его спутника провели в выложенный розовым мрамором просторный зал без потолка на заднем дворе, наполнили небольшой бассейн горячей водой, шесть девушек в легких материях, едва прикрывающих их прелести, стояли наготове и привычно улыбались сыну хозяина и их другу — красотки слишком хорошо знали, какая помощь от них требуется.
— Какое наслаждение, я дома! — воскликнул Генбел, без тени смущения сбрасывая с себя пропотелые одежды и плюхаясь в бассейн, выложенный небольшими мраморными плитками. — Раздевайся, Кулл, отдыхай! Все самое плохое — позади… Да сбрасывай ты эти верулийские лохмотья!
Две девушки с улыбками подошли к атланту, чтобы помочь ему раздеться.
— Я сам! — грубо буркнул Кулл, подошел к противоположному углу бассейна, быстро разделся, положив ножны с мечом и топор так, чтобы в любой момент мог дотянуться, и прыгнул в прозрачную теплоту воды — это была первая в его жизни ванна, до этого он мылся лишь в реках, а за два года, проведенных на галере, почитай, не мылся вообще.
Он наслаждался голубым небом, горячей нежностью воды, охватившей усталое тело. Ему даже не мешало щебетание девушек, их нарочито громкие охи и ахи. Он специально отвернулся, чтобы не видеть, как развлекается Генбел.
Кулл в очередной раз отогнал подошедших красоток. Он знал, для чего в мире существуют женщины. И он знал, что они отнимают у мужчин силу. Как-то когда ему не было еще десятка зим, он наблюдал рано утром, как в возившейся у берега реки женщине подкрался один из воинов их племени и овладел ею сзади. Кулл тогда еще не понял, что происходит, почему они оба так довольны. Это было на рассвете, а через несколько минут на стоянку напало племя темноволосых с западного побережья. Мужчина, который перед этим занимался любовью, лежал обессиленно на берегу и когда напали враги погиб первым. Собственно он один из всего племени и погиб, остальные вовремя взяли оружие и дали достойный отпор врагу, даже мальчишка Кулл помогал своим соплеменником, бросая во врагов камни из кустов. И тогда Кулл понял: женщины — зло. И когда Ам-ра из Сариты хотел покончить с собой, Кулл поклялся, что он сам никогда не полюбит. Впрочем, сейчас от него не и любви и просили, но не для этого он прибыл в Валузию. Не для этого. Только вот образ Маржук стоит перед глазами…
По настоянию Генбела Куллу все ж пришлось позволить двум девушкам расчесать его светлые волосы и натереть его какими-то густыми жидкостями, после чего от него стало пахнуть не как от воина, а как от… Кулл не знал, от кого так пахнет, но в принципе, запах был не шибко противным и он смирился. Он явился в Валузию, чтобы покорить ее, но пока на первых порах необходимо подчиняться ее законам.
Но удовольствие от умывания он получил несказанное, словно заново родился — да так оно и было: из дикаря, гребца пиратской галеры, из бродяги, которого вправе повесить любой солдат отрядов Следителей Законности, он превращался в благонамеренного валузийца, друга аристократа, чей род славится древностью и величием предков. Теперь перед Куллом, казалось, открыты все дороги и хотя волшебный сон все так же был далек до воплощения в жизнь, первый шажок к нему сделан и только сейчас, одевая чистые одежды по валузийской моде, Кулл отчетливо понял это.
Десятидневная щетина уже оформлялась в приличную бороду — не ту, что так раззлобила его в отражении прибрежного ручья, а во вполне благообразную, вроде той, что была на нем в том чудном сне и Кулл решил ее растить и ухаживать за ней.
Генбел, благоухающий и довольный, взял его под руку и повел в обеденный зал.
За столом сидели отец Генбела с Маржук, Слеер и сам Генбел с Куллом. Прислуживали те же женщины, что и в бассейне, только переодевшиеся в более пристойные одеяния, и слуга — не тот, который открывал им дверь, другой.
Стол был заставлен различными кувшинами, огромными блюдами с зажаренными птичьими ножками и кусками мяса, от которого шел пар, тарелками со всевозможными закусками, названий которых Кулл не знал, а о вкусе мог лишь догадываться. Перед каждым обедающим стояло по огромной тарелке, по несколько разных размеров кубков, маленькие ножички и какие-то странные приспособления.
Кулл, чувствуя огромный голод, явственно проявившийся при виде всего этого изобилия, схватил с блюда птичью ногу и, разрывая пополам руками, впился в нее зубами.
— Кулл, — тактично сказала сидящая напротив него Маржук, но в голосе ее сквозила мягкая укоризна, — для этого есть вилочки.
Она взяла лежавшие перед ней предметы, воткнула вилочку в ножку на блюде, ловко перенесла ее на свою тарелку и принялась умело разделывать, отделяя мясо от костей, ножичком, придерживая вилкой.
Кулл пожал плечами и продолжал есть, как умел. Но в голове занозой застряла мысль, что неизвестно еще станет ли он царем, но то что ему еще многому придется учиться, чтобы жить здесь достойно — это факт, и никуда от этого не деться.
В тот миг, когда Кулл, насытившись до утробного урчания в желудке (Маржук осуждающе посмотрела на него, когда он неприлично, по-варварски, рыгнул) хотел утереть засаленные губы рукавом, отец Генбела, сидящий во главе стола, отодвинул тарелку и промокнул губы маленькой тряпочкой — такие же лежали у каждого под тарелкой. Кулл последовал примеру хозяина дома, черноволосый смазливый Слеер злорадно усмехнулся, заметив неловкий жест атланта. Этот Слеер все больше и больше, непонятно почему, раздражал Кулла.
Крандал поднял кубок с вином и со вздохом сказал:
— Ну а теперь, сын мой, пришло время послушать твой рассказ о скорбном пленении и счастливом возвращении на родину, в великую и прекрасную Валузию, процветающую под мудрым управлением царя Борны, — он бросил быстрый взгляд на Слеера. — Мы все слушаем, сын мой, затаив дыхание.
Генбел принялся рассказывать. Как служил в Черных Отрядах, которых теперь больше нет, как высадилась лемурийская армия на берег Валузии, как он попал в плен (о пяти годах, что вытирал прилавки в таверне и подавал пиратам вино он сообщил очень скупо), как он попал гребцом на «Лореллу»и что произошло в первый же день, как Кулл вытащил его и как они на плоту три дня и три ночи носились по открытому морю вместе со спасенным капитаном пиратов, как в первый же день нарвались на патруль Отрядов Следителей Законности (при этих словах валузийца Кулл украдкой посмотрел на Слеера — тот, казалось, от внимания забывал дышать, злорадная тень улыбки исказила его и так неприятное лицо), как Кулл с Антишем убили всех четверых царских слуг, как они с Куллом лесами добирались до Дапреза и, наконец-то он, живой и здоровый, слава великому Валке, дома, у родительского очага.
— Да, Генбел, — вновь вздохнул Крандал, — сколь многое изменилось в стране за время твоего отсутствия. Благослови великий Валка царя Борну на долгие годы жизни! — старик вновь взглянул в сторону Слеера. — Разбойники исчезли с дорог, нищие перестали приставать к добропорядочным гражданам и не оскверняют больше зловонным дыханием и смрадом своих язв прекрасные города Валузии. Но не все понимают, сын мой, какой счастье несет нам мудрый царь Борна. Твой старший брат Фросер, находясь в столице в празднование великого Валки имел неосторожность не достаточно почтительно высказаться по поводу царских хоров и был казнен позорной смертью — вывешен вверх ногами на крепостной стене Хрустального города.
— Доказано, что Фросер возглавлял заговорщиков, возжелавших убить нашего царя, — отложив вилку, жестко сказал Слеер, его черные глаза как стрелы арбалета уставились на старика.
— Да, — еще раз вздохнул Крандал, — Фросер был горяч и глуп. Надеюсь ты, Генбел, теперь мой единственный сын, пришедший почти из царства мертвых, будешь благоразумным и законопослушным гражданином Валузии. Если бы не Слеер, который служит в большом чине в Отрядах Следителей Законности, не миновать бы немедленной позорной казни и мне, как отцу бунтовщика, и маленькой Маржук, как его сестре.
Кулл бросил быстрый взгляд на девушку. Она покраснела от ярости и аж вся сжалась, чтобы не сорваться, на длинных ресницах набухла слеза. Но она промолчала, не отрывая взора от тарелки.
— Я горжусь тем, что моя единственная дочь, — продолжал старик, но в голосе его не было особой радости, — выйдет замуж за столь блестящего и благородного офицера, как Слеер, который приходится мне дальним родственником и который наследовал бы после моей смерти все мое состояние. Но теперь возвратился из небытия ты, Генбел, и я признателен твоему другу, Куллу, что он спас тебя. День и ночь я буду благодарить великого Валку за твое счастливое освобождение. Что там еще? — нахмурил брови Крандал, когда двери распахнулись и на пороге обеденного зала появился слуга — тот, что утром не хотел пускать в дом Генбела.
— Ваше светлость, — поклонился слуга, — из столицы прибыл курьер со срочным донесением для вас. Он утверждает, что дело не терпит промедления и требует немедленной встречи с вами.
— Пригласи его сюда, — с очередным (которым по счету?) вздохом, промолвил Крандал.
Кулла неприятно поразил торжествующий блеск в глазах Слеера, который офицер тут же попытался скрыть, опустив глаза.
Через несколько минут, в течение которых тревога и напряжение царили в зале — слышно было как муха жужжит, вошел царский курьер в совершенно черных одеждах, на шлеме, покрытом черным лаком, красовалось черное перо.
Посланец чуть склонил голову в знак поклона и уверенно пошел к старику, сидящему во главе стола.
— Его сиятельству эрлу Крандалу, — торжественно провозгласил курьер, — надлежит без отлагательств, в три дня, явится в столичный дворец к его величеству царю Валузии Борну, для немедленной беседы по важному государственному делу. Вам надлежит отправляться тотчас. Вот грамота, скрепленная печатью царя Борны.
— Три дня! — воскликнул Крандал. — Да ведь отсюда до столицы не менее пяти дней езды!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31