– Наверняка сказать не могу, но – сомневаюсь. Причина, по которой она дает результат с бонобо – или с шимпанзе, коли на то пошло, – в том, что их геномы схожи с нашими. Если быть точным, разница составляет всего полтора процента.
– Всего-то?! – пораженно воскликнула Кэндис.
– Такое соотношение зовет к смирению и скромности, правда? – грустно произнес Кевин.
– Слабо сказано: тут штука похуже скромности душу грызет! – Кэндис явно была ошарашена.
– Показательно, насколько эволюционно близки бонобо, шимпанзе и люди, – произнесла Мелани. – Считается, что и мы, и наши родичи-приматы происходим от общего предка, жившего примерно семь миллионов лет тому назад.
– Это только обостряет этическую проблему их использования, – заявила Кэндис, – и объясняет, почему находятся люди, у кого такое использование вызывает отвращение. Ведь бонобо так похожи на людей. Слушайте, неужели вам все равно, когда приходится одного из животных приносить в жертву?
– Пересадка печени мистеру Винчестеру – всего лишь второй случай, когда потребовалась жертва, – сказала Мелани. – В двух других случаях пересаживались почки, и животные-доноры чувствуют себя прекрасно.
– Ну а вы-то как себя на этот раз чувствуете? – допытывалась Кэндис. – Большинство наших из хирургической бригады сейчас еще больше расстроены, даром что считали себя закаленными, ведь это уже второе жертвоприношение.
Кевин взглянул на Мелани. Во рту у него стало сухо. Слова Кэндис заставляли его размышлять над вопросом, которого он силился избежать. И в этом состояла одна из причин, почему его так сильно огорчал дымок, курившийся над островом Франчески.
– Да, меня это тревожит, – призналась Мелани. – Только меня настолько захватывает научная область и то, как можно помочь больному, что я стараюсь не думать о жертве. К тому же мы и не собираемся использовать множество обезьян. Они – своего рода страховка на случай, если понадобятся клиенту. Мы не берем людей, которым срочно нужны органы для пересадки, – только тех, кто может подождать три года плюс те годы, что необходимы для взросления животного. И с обезьянами мы не общаемся. Они живут сами по себе на острове. Так специально задумано, чтобы никто из наших случайно или намеренно не установил с ними хоть какие-нибудь эмоциональные связи.
Кевину с трудом далось глотательное движение. Из сознания не уходила картинка: струйка дыма лениво пробивается навстречу низкому свинцовому небу. Виделся ему и возбужденный бонобо, который хватает камень и с убийственной меткостью бросает его во время отлова.
– Как это называется... ну, когда животным вживляют человеческие гены? – спросила Кэндис.
– Трансгеник, – подсказала Мелани.
– Вот-вот, – кивнула Кэндис. – Я только хочу, чтобы вы пускали на трансгеники хрюшек, а не бонобо. Мне ваша процедура не по нраву. Положим, мне очень нравятся деньги и акции «Генсис», но я отнюдь не уверена, что задержусь на этой работе.
– Это может не понравиться, – предупредила Мелани. – Не забывайте: вы подписали контракт. Насколько я понимаю, они на все пойдут, чтобы заставить людей выполнить то, о чем изначально договорились.
Кэндис повела плечами:
– Отдам, отдам я им все их акции с опционами в придачу. Проживу и без них. Мне важнее то, что я буду чувствовать. Мне куда радостнее было бы, если бы мы использовали свиней. Когда мы усыпляли того... последнего бонобо, клянусь, он пытался нам что-то сказать или спросить о чем-то. Пришлось тонну успокоительного извести.
– Да перестаньте вы! – крикнул внезапно вспыливший Кевин. Лицо его пылало.
У Мелани от удивления широко раскрылись глаза:
– Что это, скажите на милость, вас разобрало?
Кевин тут же пожалел, что вспылил.
– Простите. – Сердце у него все еще гулко билось. Он злился, оттого что его все и всегда видели насквозь, или, во всяком случае, так ему самому казалось.
Мелани, обращаясь к Кэндис, в немом упреке закатила глаза, но та не заметила знака. Она внимательно смотрела на Кевина. Потом сказала ему:
– У меня такое чувство, будто вы не меньше меня изводитесь.
Кевин шумно выдохнул и впился зубами в гамбургер: только бы не сказать того, о чем он после очень пожалел бы.
– Вы за него не волнуйтесь, – кивнула Мелани. – Он отойдет. Кэндис повернулась к Мелани, возвращаясь к прежнему разговору:
– Эти бонобо, они прямо как люди, чего же тут странного, что их геномы отличаются от наших всего на полтора процента! Только вот что мне в голову пришло. Когда вы, молодцы, заменяете отростки хромосомы-шесть, равно как и другие мелкие дольки генома бонобо на человеческую ДНК, то с каким процентом, по-вашему, вы имеете дело?
Мелани, занявшись в уме подсчетом, поглядывала на Кевина. Наморщила лобик и хмыкнула:
– Хмм, вопрос, конечно, интересный. Получается больше двух процентов.
– Да, – снова вспыхнул Кевин, – только эти полтора процента не все на отростке хромосомы-шесть!
– Эй, горделивый вы наш, успокойтесь! – улыбнулась Мелани. Поставив стакан с шипучкой, она перегнулась через стол и положила руку Кевину на плечо. – Вы не в себе. Мы ведь всего-навсего болтаем. Знаете, у людей это считается нормальным: сидеть вот так – и разговаривать. Для вас, понимаю, это выглядит причудой, вам с вашими пробирками легче общий язык найти, но... что плохого в болтовне?
Кевин вздохнул. Вопреки собственной натуре он решил довериться этим двум разумным, уверенным в себе женщинам. И признался: да, он расстроен.
– А то мы этого не знали! – воскликнула Мелани, вновь закатывая глаза. – Нельзя ли поконкретнее? Что же вас гложет?
– Да вот как раз то, о чем говорит Кэндис, – сказал Кевин.
– Она много о чем говорила, – настаивала Мелани.
– Да-а, и все сказанное вызывает во мне чувство, будто я допустил грандиозную ошибку.
Мелани убрала руку с его плеча, внимательно посмотрела Кевину в глаза, а потом спросила:
– В чем?
– В том, что добавляю столько человеческой ДНК, – ответил Кевин. – В отростке хромосомы-шесть миллионы комплементарных пар и сотни генов, которые не имеют никакого отношения к основному комплексу тканевой совместимости. Мне бы следовало вычленять комплекс, а не идти легким путем.
– Ну, помучай эти создания чуть больше человеческих белков, – сказала Мелани. – Велика беда!
– Поначалу и я так же думал, – вздохнул Кевин. – Во всяком случае, до тех самых пор, пока не обратился через Интернет с запросом ко всем, кто хоть что-то знает, какие гены находятся на отростке хромосомы-шесть. К сожалению, один из ответивших сообщил, что там целое скопление генов, отвечающих за развитие. И теперь я представления не имею, что сотворил.
– Сотворить вы, конечно, сотворили, – сказала Кэндис. – Бонобо-трансгеника сотворили, вот кого.
– Знаю, – выдохнул Кевин. Глаза его заблестели, дыхание участилось, на лбу выступили капельки пота. – И, сделав это, теперь места себе не нахожу от ужаса: ведь я преступил границы.
Глава 6
5 марта 1977 г.
13.00
Кого, Экваториальная Гвинея
Бертрам загнал свой трехлетку-внедорожник «чероки» на стоянку за зданием муниципалитета и вдарил по тормозам. С машиной было много хлопот, не счесть дней, которые уходили на ее ремонт. Однако ничто не менялось, и именно поэтому такое раздражение вызвал в нем Кевин Маршалл, когда сделал вид, будто не понимает, насколько ему повезло с получением новенькой «тойоты» каждые два года. Самому Бертраму замена машины не светила еще целый год.
По лестнице позади аркады первого этажа Бертрам поднялся на веранду, которая опоясывала все здание. Отсюда прошел в главную канцелярию. По желанию Зигфрида Шполлека кондиционер здесь не устанавливали. Большой вентилятор под потолком лениво вращал длинными плоскими лопастями, сопровождая это каким-то по-особому переменчивым гудом. Вентилятор едва умалял жару в просторном помещении, перемещая по нему насыщенный влагой воздух.
Бертрам направился дальше, прямо к секретарю Зигфрида, широколицему чернокожему по имени Аурильо, уроженцу острова Биоко. Тот уже поджидал гостя и жестом приглашал его пройти во внутреннюю часть канцелярии. Аурильо, выучившийся во Франции на школьного учителя, оставался без работы, пока не была создана Зона.
Внутренняя часть размерами превосходила канцелярию и располагалась по всей ширине здания. Скрытые за жалюзи передние окна выходили на автостоянку, а задние – на городскую площадь. Из передних же окон открывался внушительный вид на новый клинико-лабораторный комплекс, А с того места, где стоял Бертрам, видны были даже окна лаборатории Кевина.
– Садитесь, – отчеканил Зигфрид, не поднимая головы. Голос у него был резкий, несколько гортанный, в нем слышался легкий немецкий акцент. Звучал он по-командирски повелительно. Управляющий был занят тем, что подписывал целую кипу бумаг. – Я через минуту освобожусь.
Бертрам окинул взглядом безалаберно загроможденное помещение. Здесь он всегда чувствовал себя не в своей тарелке. Ему, ветеринару и умеренному защитнику природы, не нравились украшавшие кабинет стеклоглазые чучела – головы животных, многие из которых значились в Красных книгах вымирающих видов. Вон кошачьи – львы, леопарды, гепарды. А вот умопомрачительная коллекция антилоп: о существовании некоторых Бертран и не ведал. Несколько голов громадных бегемотов тупо взирали свысока: им выпала честь торчать на стене за спиной самого Шполлека. На книжном шкафу расположились змеи, в том числе и изготовившаяся к удару кобра. На полу стоял большущий крокодил, которому специально распахнули пошире пасть, чтобы показать весь набор страшенных зубов. Рядом с креслом, на котором сидел Бертрам, примостился столик из ноги слона, столешницей служил спил ствола красного дерева. По углам стояли скрещенные слоновьи бивни.
Но Бертрама больше раздражали не чучела, а черепа. На рабочем столе Зигфрида их было три. У всех спилены верхушки. У одного височная кость явно пробита пулей. Использовались они соответственно как держатель для скрепок, пепельница и подставка для толстенной свечи. Разумеется, Зона снабжалась электричеством надежнее, чем вся остальная часть страны, и все же из-за ударов молний редкие перебои случались.
Большинству посетителей, особенно визитерам «Генсис», казалось, что черепа – обезьяньи. Бертрам знал, что это не так. То были черепа людей, расстрелянных экватогвинейскими солдатами. Все трое стали жертвами, приговоренными к высшей мере за помехи, чинимые деятельности «Генсис». На самом деле их поймали во время незаконного отлова шимпанзе на предоставленном Зоне куске земли в сто квадратных миль. Эту территорию Зигфрид считал собственной охотничьей вотчиной.
Несколько лет назад, когда Бертрам вежливо усомнился в разумности решения выставить черепа напоказ, Зигфрид, не смущаясь, ответил: черепа заставляют туземных работников ходить на цыпочках. «Они способны уразуметь обращения такого рода, – объяснил тогда Зигфрид. – Такие символы им понятны».
Неудивительно, подумал про себя Бертрам, что до местных дошел смысл угрозы. Особенно если учесть, что жили они в стране, пережившей зверства дьявольски жестокого диктатора. Бертрам никак не мог забыть, что сказал Кевин, впервые увидевший черепа. Тот признался, что они напомнили ему о Куртце, безумце из романа Джозефа Конрада «Сердце тьмы».
– Вот и все, – произнес Зигфрид, отодвигая от себя подписанные бумаги. Прозвучало у него это слегка на немецкий лад, слившись в одно слово: «вотывцо». – Что вас беспокоит, Бертрам? Надеюсь, с новыми бонобо никаких осложнений нет?
– Совсем никаких. Две приплодные самки превосходны, – ответил Бертрам, не сводя глаз с управляющего территорией Зоны. У того самой примечательной деталью внешности был уродливый шрам, протянувшийся от мочки левого уха, через всю щеку и захвативший верхнюю губу до носа. За долгие годы, пока шрам рубцевался, постепенно стягивая кожу, уголки рта Зигфрида разошлись в постоянном насмешливом оскале.
Формально Бертрам Зигфриду не подчинялся. Как главный ветеринар крупнейшего в мире заведения по исследованию и разведению приматов Бертрам общался напрямую со старшим вице-президентом «Генсис» по производству, который сидел в Кембридже, что в штате Массачусетс, и имел прямой доступ к Тейлору Кэботу. Однако в повседневных делах, особенно тех, что касались проекта с бонобо, в интересах Бертрама было поддерживать задушевные рабочие отношения с хозяином территории. Беда в том, что Зигфрид мог вспылить по любому пустяку, и непринужденное общение с ним давалось с трудом.
Карьеру в Африке немец начал в роли белого охотника, готового (по сходной цене) сделать для клиента что угодно. При такой репутации ему пришлось перебраться из Восточной Африки в Западную, где законы охоты соблюдались не так строго. Зигфрид создал крупную организацию, и дела шли хорошо, пока не грянула беда: в самый решительный момент загонщики подвели, в результате громадина слон истрепал Зигфрида чуть не до смерти, а супружеская пара, нанявшая охотника, погибла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
– Всего-то?! – пораженно воскликнула Кэндис.
– Такое соотношение зовет к смирению и скромности, правда? – грустно произнес Кевин.
– Слабо сказано: тут штука похуже скромности душу грызет! – Кэндис явно была ошарашена.
– Показательно, насколько эволюционно близки бонобо, шимпанзе и люди, – произнесла Мелани. – Считается, что и мы, и наши родичи-приматы происходим от общего предка, жившего примерно семь миллионов лет тому назад.
– Это только обостряет этическую проблему их использования, – заявила Кэндис, – и объясняет, почему находятся люди, у кого такое использование вызывает отвращение. Ведь бонобо так похожи на людей. Слушайте, неужели вам все равно, когда приходится одного из животных приносить в жертву?
– Пересадка печени мистеру Винчестеру – всего лишь второй случай, когда потребовалась жертва, – сказала Мелани. – В двух других случаях пересаживались почки, и животные-доноры чувствуют себя прекрасно.
– Ну а вы-то как себя на этот раз чувствуете? – допытывалась Кэндис. – Большинство наших из хирургической бригады сейчас еще больше расстроены, даром что считали себя закаленными, ведь это уже второе жертвоприношение.
Кевин взглянул на Мелани. Во рту у него стало сухо. Слова Кэндис заставляли его размышлять над вопросом, которого он силился избежать. И в этом состояла одна из причин, почему его так сильно огорчал дымок, курившийся над островом Франчески.
– Да, меня это тревожит, – призналась Мелани. – Только меня настолько захватывает научная область и то, как можно помочь больному, что я стараюсь не думать о жертве. К тому же мы и не собираемся использовать множество обезьян. Они – своего рода страховка на случай, если понадобятся клиенту. Мы не берем людей, которым срочно нужны органы для пересадки, – только тех, кто может подождать три года плюс те годы, что необходимы для взросления животного. И с обезьянами мы не общаемся. Они живут сами по себе на острове. Так специально задумано, чтобы никто из наших случайно или намеренно не установил с ними хоть какие-нибудь эмоциональные связи.
Кевину с трудом далось глотательное движение. Из сознания не уходила картинка: струйка дыма лениво пробивается навстречу низкому свинцовому небу. Виделся ему и возбужденный бонобо, который хватает камень и с убийственной меткостью бросает его во время отлова.
– Как это называется... ну, когда животным вживляют человеческие гены? – спросила Кэндис.
– Трансгеник, – подсказала Мелани.
– Вот-вот, – кивнула Кэндис. – Я только хочу, чтобы вы пускали на трансгеники хрюшек, а не бонобо. Мне ваша процедура не по нраву. Положим, мне очень нравятся деньги и акции «Генсис», но я отнюдь не уверена, что задержусь на этой работе.
– Это может не понравиться, – предупредила Мелани. – Не забывайте: вы подписали контракт. Насколько я понимаю, они на все пойдут, чтобы заставить людей выполнить то, о чем изначально договорились.
Кэндис повела плечами:
– Отдам, отдам я им все их акции с опционами в придачу. Проживу и без них. Мне важнее то, что я буду чувствовать. Мне куда радостнее было бы, если бы мы использовали свиней. Когда мы усыпляли того... последнего бонобо, клянусь, он пытался нам что-то сказать или спросить о чем-то. Пришлось тонну успокоительного извести.
– Да перестаньте вы! – крикнул внезапно вспыливший Кевин. Лицо его пылало.
У Мелани от удивления широко раскрылись глаза:
– Что это, скажите на милость, вас разобрало?
Кевин тут же пожалел, что вспылил.
– Простите. – Сердце у него все еще гулко билось. Он злился, оттого что его все и всегда видели насквозь, или, во всяком случае, так ему самому казалось.
Мелани, обращаясь к Кэндис, в немом упреке закатила глаза, но та не заметила знака. Она внимательно смотрела на Кевина. Потом сказала ему:
– У меня такое чувство, будто вы не меньше меня изводитесь.
Кевин шумно выдохнул и впился зубами в гамбургер: только бы не сказать того, о чем он после очень пожалел бы.
– Вы за него не волнуйтесь, – кивнула Мелани. – Он отойдет. Кэндис повернулась к Мелани, возвращаясь к прежнему разговору:
– Эти бонобо, они прямо как люди, чего же тут странного, что их геномы отличаются от наших всего на полтора процента! Только вот что мне в голову пришло. Когда вы, молодцы, заменяете отростки хромосомы-шесть, равно как и другие мелкие дольки генома бонобо на человеческую ДНК, то с каким процентом, по-вашему, вы имеете дело?
Мелани, занявшись в уме подсчетом, поглядывала на Кевина. Наморщила лобик и хмыкнула:
– Хмм, вопрос, конечно, интересный. Получается больше двух процентов.
– Да, – снова вспыхнул Кевин, – только эти полтора процента не все на отростке хромосомы-шесть!
– Эй, горделивый вы наш, успокойтесь! – улыбнулась Мелани. Поставив стакан с шипучкой, она перегнулась через стол и положила руку Кевину на плечо. – Вы не в себе. Мы ведь всего-навсего болтаем. Знаете, у людей это считается нормальным: сидеть вот так – и разговаривать. Для вас, понимаю, это выглядит причудой, вам с вашими пробирками легче общий язык найти, но... что плохого в болтовне?
Кевин вздохнул. Вопреки собственной натуре он решил довериться этим двум разумным, уверенным в себе женщинам. И признался: да, он расстроен.
– А то мы этого не знали! – воскликнула Мелани, вновь закатывая глаза. – Нельзя ли поконкретнее? Что же вас гложет?
– Да вот как раз то, о чем говорит Кэндис, – сказал Кевин.
– Она много о чем говорила, – настаивала Мелани.
– Да-а, и все сказанное вызывает во мне чувство, будто я допустил грандиозную ошибку.
Мелани убрала руку с его плеча, внимательно посмотрела Кевину в глаза, а потом спросила:
– В чем?
– В том, что добавляю столько человеческой ДНК, – ответил Кевин. – В отростке хромосомы-шесть миллионы комплементарных пар и сотни генов, которые не имеют никакого отношения к основному комплексу тканевой совместимости. Мне бы следовало вычленять комплекс, а не идти легким путем.
– Ну, помучай эти создания чуть больше человеческих белков, – сказала Мелани. – Велика беда!
– Поначалу и я так же думал, – вздохнул Кевин. – Во всяком случае, до тех самых пор, пока не обратился через Интернет с запросом ко всем, кто хоть что-то знает, какие гены находятся на отростке хромосомы-шесть. К сожалению, один из ответивших сообщил, что там целое скопление генов, отвечающих за развитие. И теперь я представления не имею, что сотворил.
– Сотворить вы, конечно, сотворили, – сказала Кэндис. – Бонобо-трансгеника сотворили, вот кого.
– Знаю, – выдохнул Кевин. Глаза его заблестели, дыхание участилось, на лбу выступили капельки пота. – И, сделав это, теперь места себе не нахожу от ужаса: ведь я преступил границы.
Глава 6
5 марта 1977 г.
13.00
Кого, Экваториальная Гвинея
Бертрам загнал свой трехлетку-внедорожник «чероки» на стоянку за зданием муниципалитета и вдарил по тормозам. С машиной было много хлопот, не счесть дней, которые уходили на ее ремонт. Однако ничто не менялось, и именно поэтому такое раздражение вызвал в нем Кевин Маршалл, когда сделал вид, будто не понимает, насколько ему повезло с получением новенькой «тойоты» каждые два года. Самому Бертраму замена машины не светила еще целый год.
По лестнице позади аркады первого этажа Бертрам поднялся на веранду, которая опоясывала все здание. Отсюда прошел в главную канцелярию. По желанию Зигфрида Шполлека кондиционер здесь не устанавливали. Большой вентилятор под потолком лениво вращал длинными плоскими лопастями, сопровождая это каким-то по-особому переменчивым гудом. Вентилятор едва умалял жару в просторном помещении, перемещая по нему насыщенный влагой воздух.
Бертрам направился дальше, прямо к секретарю Зигфрида, широколицему чернокожему по имени Аурильо, уроженцу острова Биоко. Тот уже поджидал гостя и жестом приглашал его пройти во внутреннюю часть канцелярии. Аурильо, выучившийся во Франции на школьного учителя, оставался без работы, пока не была создана Зона.
Внутренняя часть размерами превосходила канцелярию и располагалась по всей ширине здания. Скрытые за жалюзи передние окна выходили на автостоянку, а задние – на городскую площадь. Из передних же окон открывался внушительный вид на новый клинико-лабораторный комплекс, А с того места, где стоял Бертрам, видны были даже окна лаборатории Кевина.
– Садитесь, – отчеканил Зигфрид, не поднимая головы. Голос у него был резкий, несколько гортанный, в нем слышался легкий немецкий акцент. Звучал он по-командирски повелительно. Управляющий был занят тем, что подписывал целую кипу бумаг. – Я через минуту освобожусь.
Бертрам окинул взглядом безалаберно загроможденное помещение. Здесь он всегда чувствовал себя не в своей тарелке. Ему, ветеринару и умеренному защитнику природы, не нравились украшавшие кабинет стеклоглазые чучела – головы животных, многие из которых значились в Красных книгах вымирающих видов. Вон кошачьи – львы, леопарды, гепарды. А вот умопомрачительная коллекция антилоп: о существовании некоторых Бертран и не ведал. Несколько голов громадных бегемотов тупо взирали свысока: им выпала честь торчать на стене за спиной самого Шполлека. На книжном шкафу расположились змеи, в том числе и изготовившаяся к удару кобра. На полу стоял большущий крокодил, которому специально распахнули пошире пасть, чтобы показать весь набор страшенных зубов. Рядом с креслом, на котором сидел Бертрам, примостился столик из ноги слона, столешницей служил спил ствола красного дерева. По углам стояли скрещенные слоновьи бивни.
Но Бертрама больше раздражали не чучела, а черепа. На рабочем столе Зигфрида их было три. У всех спилены верхушки. У одного височная кость явно пробита пулей. Использовались они соответственно как держатель для скрепок, пепельница и подставка для толстенной свечи. Разумеется, Зона снабжалась электричеством надежнее, чем вся остальная часть страны, и все же из-за ударов молний редкие перебои случались.
Большинству посетителей, особенно визитерам «Генсис», казалось, что черепа – обезьяньи. Бертрам знал, что это не так. То были черепа людей, расстрелянных экватогвинейскими солдатами. Все трое стали жертвами, приговоренными к высшей мере за помехи, чинимые деятельности «Генсис». На самом деле их поймали во время незаконного отлова шимпанзе на предоставленном Зоне куске земли в сто квадратных миль. Эту территорию Зигфрид считал собственной охотничьей вотчиной.
Несколько лет назад, когда Бертрам вежливо усомнился в разумности решения выставить черепа напоказ, Зигфрид, не смущаясь, ответил: черепа заставляют туземных работников ходить на цыпочках. «Они способны уразуметь обращения такого рода, – объяснил тогда Зигфрид. – Такие символы им понятны».
Неудивительно, подумал про себя Бертрам, что до местных дошел смысл угрозы. Особенно если учесть, что жили они в стране, пережившей зверства дьявольски жестокого диктатора. Бертрам никак не мог забыть, что сказал Кевин, впервые увидевший черепа. Тот признался, что они напомнили ему о Куртце, безумце из романа Джозефа Конрада «Сердце тьмы».
– Вот и все, – произнес Зигфрид, отодвигая от себя подписанные бумаги. Прозвучало у него это слегка на немецкий лад, слившись в одно слово: «вотывцо». – Что вас беспокоит, Бертрам? Надеюсь, с новыми бонобо никаких осложнений нет?
– Совсем никаких. Две приплодные самки превосходны, – ответил Бертрам, не сводя глаз с управляющего территорией Зоны. У того самой примечательной деталью внешности был уродливый шрам, протянувшийся от мочки левого уха, через всю щеку и захвативший верхнюю губу до носа. За долгие годы, пока шрам рубцевался, постепенно стягивая кожу, уголки рта Зигфрида разошлись в постоянном насмешливом оскале.
Формально Бертрам Зигфриду не подчинялся. Как главный ветеринар крупнейшего в мире заведения по исследованию и разведению приматов Бертрам общался напрямую со старшим вице-президентом «Генсис» по производству, который сидел в Кембридже, что в штате Массачусетс, и имел прямой доступ к Тейлору Кэботу. Однако в повседневных делах, особенно тех, что касались проекта с бонобо, в интересах Бертрама было поддерживать задушевные рабочие отношения с хозяином территории. Беда в том, что Зигфрид мог вспылить по любому пустяку, и непринужденное общение с ним давалось с трудом.
Карьеру в Африке немец начал в роли белого охотника, готового (по сходной цене) сделать для клиента что угодно. При такой репутации ему пришлось перебраться из Восточной Африки в Западную, где законы охоты соблюдались не так строго. Зигфрид создал крупную организацию, и дела шли хорошо, пока не грянула беда: в самый решительный момент загонщики подвели, в результате громадина слон истрепал Зигфрида чуть не до смерти, а супружеская пара, нанявшая охотника, погибла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69