– Ну, тут я уже пас, – со смехом призналась Кэндис. – Транспоназ – это для меня тьма кромешная. Правду сказать, боюсь, многое из этой молекулярной биологии мне не по мозгам.
– Вовсе нет, – возразил Кевин. – Принципиальные основы не так уж и сложны. Самое главное – и это понятно лишь немногим – в том, что некоторые гены способны передвигаться по своей хромосоме. Особенно это свойственно В-лимфоцитам для увеличения разнообразия антител. Другие гены еще подвижнее и способны меняться местами со своими близнецами. Вы, конечно, помните, что существуют по два образца каждого гена?
– А как же! – хохотнула Кэндис. – Точно так же, как существуют по две копии каждой хромосомы. А в наших клетках по двадцать три хромосомные пары.
– Точно, – похвалил Кевин. – Когда гены меняются местами на своих хромосомных парах, это называется гомологическая транспозиция. Такой процесс особенно важен при образовании половых клеток – как яиц, так и сперматозоидов. Это помогает росту генетических перестановок и соответственно увеличивает способность вида к развитию.
– Значит, эта самая гомологическая транспозиция имеет значение для эволюции, – сказала Кэндис.
– Совершенно верно, – одобрительно кивнул Кевин. – Как бы то ни было, мигрирующие генные доли называются транспозонами, а ферменты, которые усиливают их миграцию, называются транспоназами.
– Нормально, – сказала Кэндис. – Тут я еще секу.
– Так вот, в данное время я занимаюсь транспозонами, которые содержат гены для малых антигенов тканевой совместимости.
– Понимаю, – закивала головой Кэндис, – Картинку улавливаю. Вы собираетесь переместить ген с одной хромосомы на место малого антигена тканевой совместимости на другой хромосоме.
– Точно! – обрадовался Кевин. – Хитрость, конечно же, в том, как найти и выделить транспоназ. Это очень трудный этап. Но как только я нахожу транспоназ, становится сравнительно легко отыскать его ген. А как только я отыскиваю и выделяю этот ген, я запускаю стандартную технологию рекомбинанта ДНК для его производства.
– Что значит: заставить бактерии изготовить его вам, – уточнила Кэндис.
– Бактерии или тканевую культуру млекопитающих. Смотря по тому, что лучше подходит.
– У-уф! – Кэндис тряхнула прядками золотых волос. – Ваше головоломное упражнение напомнило, насколько я проголодалась. Быстренько хватаем где-нибудь по гамбургеру, пока у меня сахар в крови через край не полез.
Кевин заулыбался. Ему нравилась эта женщина. Он даже начал успокаиваться.
Спускаясь по больничной лестнице, Кевин чувствовал, как у него слегка кружится голова от неиссякающих вопросов Кэндис, ответов на них и ее веселого щебетания. Он поверить себе не мог, что направляется обедать с такой привлекательной, обаятельной девушкой. Еще ему казалось, что за последнюю пару дней в его жизни произошло больше событий, чем за все предыдущие пять лет в Кого. Мысли эти настолько увлекли его, что, когда они с Кэндис пересекали городскую площадь, он даже не вспомнил про экватогвинейских солдатиков.
В центре отдыха Кевин не бывал со времени самой первой ознакомительной поездки по городу. И уже позабыл, каким богохульством счел обращение храма в место предоставления мирских утех. Алтарь исчез, но кафедра для чтения проповедей все так же торчала по левую сторону. Ее использовали как трибуну для чтения лекций, с нее же объявлялись номера по вечерам, когда шла игра в бинго. Место алтаря занял киноэкран: невольное знамение времени.
Интендантский склад-магазин располагался в подвале, куда вела лесенка в притворе. Кевина поразило, как тут было оживленно. Гул голосов эхом отдавался от шершавого бетонного потолка. Им с Кэндис пришлось выстоять в длинной очереди, чтобы сделать заказ. Потом, получив еду, они никак не могли отыскать место, куда присесть. В зале стояли только длинные столы, за которыми сидело сразу по многу людей. Сиденьями служили лавки, сочлененные со столами наподобие парт.
– Вон там есть места, – сказала Кэндис, перекрывая шум голосов, и повела подносом в сторону дальнего конца зала. Кевин кивнул.
Продвигаясь следом за Кэндис, он украдкой всматривался в лица посетителей. Чувствовал он себя неловко, памятуя о словах Бертрама по поводу общественного мнения, но никто не обращал на него ни малейшего внимания.
Кевин шагал за Кэндис, которая протискивалась между двумя столами. Он держал свой поднос высоко, чтобы никого не задеть, а затем опустил его на свободное место. С большим трудом ему удалось переступить через лавку и уместить ноги под столом. Пока он устраивался, Кэндис уже успела разговориться с двумя посетителями, сидевшими в проходе. Кевин слегка поклонился им. Никто не показался ему знакомым.
– Чудное место, – заметила Кэндис. И, придвинув к себе кетчуп, спросила: – Часто сюда приходите?
Не успел Кевин ответить, как кто-то окликнул его по имени. Оглянувшись, он разглядел единственное знакомое лицо: Мелани Беккет, технолог по размножению.
– Кевин Маршалл! – снова воскликнула Мелани. – Глазам своим не верю! Что вы здесь делаете?
Мелани была почти ровесницей Кэндис: в прошлом месяце она отпраздновала свое тридцатилетие. Но если Кэндис можно было назвать «светленькой», то Мелани как нельзя больше подходило «темненькая»: каштановые волосы и темный цвет кожи делали ее похожей на жительницу Средиземноморья, темно-карие глаза были почти черными.
Кевин собрался представить свою спутницу и с ужасом понял, что никак не может вспомнить ее имени.
– Я Кэндис Брикманн, – без задержки выпалила Кэндис. И протянула руку.
Мелани представилась и попросила разрешения присоединиться к ним.
– Да конечно же! – зазывно замахала рукой Кэндис.
Кэндис с Кевином сидели бок о бок. Мелани села напротив.
– Это по вашей милости наш местный гений находится в этом гиблом месте? – спросила Мелани у Кэндис. Мелани была остра на язык и игриво непочтительна, все выдавало в ней женщину, выросшую на Манхэттене.
– Наверное, – ответила Кэндис. – А что, с ним такое редко бывает?
– Вам приз за самую заниженную оценку года! – воскликнула Мелани. – В чем ваш секрет? Я столько раз его сюда звала – и все без толку, в конце концов махнула рукой, а было это несколько лет назад.
– Вы ни о чем определенном меня не просили, – сказал, оправдываясь, Кевин.
– Ой, правда? – Мелани усмехнулась. – И что же мне, по-вашему, надо было делать, карту вам чертить? Я ведь не раз спрашивала: не хотите ли перекусить гамбургером? Что, не очень определенно, да?
– Что ж, – Кэндис горделиво выпрямилась на лавке, – должно быть, сегодня у меня удачный день.
Мелани с Кэндис легко завязали разговор, стали рассказывать друг другу о своей работе. Кевин слушал, но вполуха: в основном его занимал гамбургер.
– Значит, мы все трое заняты в одном проекте, – заметила Мелани, узнав, что Кэндис работает сестрой неотложной помощи в составе хирургической бригады из Питсбурга. – Три горошины в стручке.
– Вы уж больно щедры, – возразила Кэндис. – Я всего лишь мелкая сошка у подножия терапевтического идола. В жизни бы не посмела поставить себя с вами на одну доску. Вы из тех, кто заставляет все это крутиться. Если позволите, задам вопрос: как, скажите на милость, у вас это получается?
– Это она – герой. – Кевин, впервые открывший рот, кивнул в сторону Мелани.
– Перестаньте, Кевин! – отмахнулась Мелани. – Не я разрабатываю методику, какой пользуюсь, а вы. Людей, которые сумеют делать то же, что делаю я, полно, а то, что делаете вы, только вы и умеете. Ваше открытие и стало ключом.
– Да перестаньте вы спорить, – обратилась к сотрапезникам Кэндис, – просто скажите, как это происходит. Меня любопытство с первого дня мучает, но тут все как-то шито-крыто делается. Научную сторону Кевин мне разъяснил, но я все еще не понимаю механику.
– Кевин получает пробу костного мозга клиента, – заговорила Мелани. – Из нее он выделяет готовую к делению клетку, в которой хромосомы находятся в сжатом состоянии, предпочтительно стволовую клетку, если не ошибаюсь.
– Отыскать стволовую клетку удается крайне редко, – сказал Кевин.
– Ладно, лучше вы сами расскажите ей, чем занимаетесь. – Мелани беспомощно взметнула руки. – А то я все перепутаю.
– Я работаю с транспоназом, который открыл почти семь лет назад, – пояснил Кевин. – Он служит катализатором для гомологической транспозиции, или кроссинговера, короткого отростка хромосомы-шесть.
– Что такое короткий отросток хромосомы-шесть? – спросила Кэндис.
– У хромосом есть так называемый кинетохор, который делит их на две доли, – объяснила Мелани. – У хромосомы-шесть доли особенно неравные. Те, что поменьше, зовутся отростками.
– Благодарю! – Кэндис отвесила церемонный поклон.
– Так вот... – начал Кевин, пытаясь собраться с мыслями. – Я занимаюсь тем, что добавляю свой секретный транспоназ в клетку клиента, которая вот-вот начнет делиться. Но я не даю кроссинговеру завершиться полностью. Останавливаю его двумя отростками, отделенными от соответствующих хромосом. Затем я их удаляю.
– Вот это да! – воскликнула Кэндис. – Вы действительно извлекаете эти малюсенькие, малюсенькие цепочки из ядра клетки. Как, скажите на милость, у вас это получается?
– Это совсем другое дело, – сказал Кевин. – В общем, я использую систему моноклонального антитела, которая распознает тыльную сторону транспоназа.
– Тут я уже ни бум-бум, – призналась Кэндис.
– Ладно, не берите в голову, как он отделяет отростки, – посоветовала Мелани. – Примите это как факт.
– Постараюсь, – согласилась Кэндис. – А что вы делаете с этими отделенными отростками?
– Жду, пока она, – Кевин указал на Мелани, – сотворит свое чудо.
– Это вовсе не чудо, – возразила Мелани. – Я всего лишь исполнитель. Применяю методику искусственного оплодотворения на бонобо, точно такую же методику, какую разработали для повышения рождаемости у содержащихся в неволе горных горилл. Вообще нам с Кевином приходится согласовывать наши усилия, потому что ему непременно нужно оплодотворенное яйцо, которому еще только предстоит деление. Выбор времени очень важен.
– Мне это яйцо нужно перед самым делением, – кивнул Кевин. – Так что мой график определяется графиком Мелани. Я не вступаю в дело до тех пор, пока она не даст зеленый свет. Когда же она предоставляет зиготу, я повторяю ту же процедуру, какую только что проделал с клеткой клиента. Удалив отростки бонобо, я ввожу в зиготу отростки клиента. Благодаря транспоназу они встают именно туда, куда и должны встать.
– И все? – выдохнула Кэндис.
– Да нет, – признался Кевин. – На самом деле я ввожу четыре транспоназа, а не один. Отросток хромосомы-шесть – это основная доля, которую мы пересаживаем, но вдобавок мы пересаживаем и сравнительно малые части хромосом девять, двенадцать и четырнадцать. Они содержат гены групп крови системы АВО и еще кое-какие малые антигены тканевой совместимости типа молекул сцепления Си-ди-тридцать один. Впрочем, все эти сложности ни к чему. Остановитесь на одной хромосоме-шесть. Она играет самую важную роль.
– И это потому, что хромосома-шесть содержит гены, которые составляют основной комплекс тканевой совместимости, – со знанием дела поведала Кэндис.
– Точно, – сказал Кевин. Он был поражен и взволнован. Кэндис оказалась не только приятной в общении: она еще и сообразительна и немало знает.
– А с другими животными такой протокол сработал бы? – спросила Кэндис.
– Вы каких животных имеете в виду? – поинтересовался Кевин.
– Свиней. Я знаю, что в других центрах, в Штатах и Англии, пытались уменьшить разрушительное воздействие иммунного комплемента при пересадке органов свиней с помощью введения человеческих генов.
– В сравнении с тем, что делаем здесь мы, это все равно что в щелоках травить, – сказала Мелани. – Методика ужасно стара, потому что призвана воздействовать на симптом, а не устранять его причину.
– Верно, – подтвердил Кевин. – При нашем протоколе не нужно беспокоиться по поводу иммунологической реакции. Мы, имея в виду тканевую совместимость, предлагаем иммунологический двойник, особенно если мне удается ввести еще немного малых антигенов.
– Не понимаю, отчего вы так о них хлопочете! – пожала плечами Мелани. – В первых трех наших пересадках у пациентов вообще никакой реакции отторжения не возникло. Ноль!
– Хочу быть уверен на все сто, – сказал Кевин.
– Я ведь почему про свиней спрашиваю? – торопливо заговорила Кэндис. – Причин несколько. Во-первых, найдутся люди, кому такое использование бонобо покажется отвратительным. Во-вторых, насколько я понимаю, обезьян этих мало.
– Верно, – согласился Кевин. – Во всем мире насчитывается всего тысяч двадцать бонобо.
– Вот и я про то же! – Кэндис воздела указательный палец. – А свинок меж тем забивают на бекон сотнями тысяч.
– Не думаю, чтобы моя система сработала со свиньями, – задумчиво выговорил Кевин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69