Его сравнительно
небольшие руки двигались с экономной осмотрительностью, его выпуклые глаза
не отрывались от пациента. Руки исключительно точно контролировались
зрением. Его малый рост - 170 сантиметров - был для него источником
раздражения. Он считал, что его обманули на пять дюймов, которых не
доставало до его интеллектуальной высоты, но поддерживал себя в
великолепной форме и выглядел значительно моложе своего шестидесяти одного
года.
Пользуясь небольшими ножницами и коттоноидными полосками, которые он
вложил между оболочкой и мозгом для его защиты, Маннергейм прорезал
оболочку по контуру окна в черепе. Указательным пальцем он мягко
пальпировал височную долю. Благодаря своему опыту он мог обнаружить
малейшее отклонение от нормы. Эта тонкая взаимосвязь с живым пульсирующим
человеческим мозгом была апофеозом существования Маннергейма. Во время
многих операций это вызывало у него сексуальное возбуждение.
- Теперь стимулятор и провода электроэнцефалографа, - потребовал он.
Доктора Ньюмен и Лоури принялись распутывать клубок тонких проводков.
Нэнси Донован как непосредственно работающая с ним сестра брала у них
соответствующие проводки и подключала к находящимся рядом электрическим
пультам. Доктор Ньюмен аккуратно расположил миниатюрные электроды двумя
параллельными рядами - один посредине височной доли, другой - над
сильвиевой веной. Гибкие электроды с серебряными наконечниками ушли под
мозг. Нэнси Донован щелкнула тумблером, и экран электроэнцефалографа рядом
с кардиомонитором ожил, флуоресцирующие точки стали вычерчивать на нем
беспорядочные линии.
В операционную вошли доктор Харата и доктор Нагамото. Маннергейм был
доволен, и не потому что визитеры могли чему-нибудь научиться - просто он
любил публику.
- Вот смотрите, - показал Маннергейм, - в литературе полно всякого
дерьма по поводу того, следует ли удалять верхнюю часть височной доли при
темпоральной лоботомии. Некоторые боятся, что это скажется на речи
пациента. Ответ прост - нужно проверить.
Держа электрический стимулятор, как дирижерскую палочку, он подозвал
доктора Ранада, и тот наклонился и приподнял салфетку. - Лиза, - позвал
он.
Лиза открыла глаза. В них отразилось замешательство, вызванное
услышанным разговором.
- Лиза, - повторил доктор Ранад. - Я прошу тебя рассказывать все,
какие помнишь, детские стишки.
Лиза повиновалась, полагая, что это поможет скорее закончить дело.
Она начала говорить, но в этот момент доктор Маннергейм коснулся
стимулятором поверхности ее мозга. Лиза остановилась на полуслове. Она
знала, что хочет сказать, но не могла. В то же время в ее голове возник
образ какого-то человека, проходящего в дверь.
Заметив, что речь Лизы прервалась, Маннергейм воскликнул: - Вот вам и
ответ! У этого пациента верхнюю височную извилину мы не берем.
Японские визитеры согласно закивали головами.
Теперь переходим к более интересной части задачи, - продолжал
Маннергейм, взяв один из двух глубинных электродов, полученных из
Гибсоновского мемориального госпиталя. Кстати, пусть кто-нибудь позвонит
рентгенологам. Мне нужен снимок этих электродов, чтобы потом знать, где
они были.
Жесткие игольчатые электроды служили как для регистрации, так и для
стимуляции. Еще до их стерилизации Маннергейм сделал на них метки в
четырех сантиметрах от острия. С помощью маленькой металлической линейки
он отмерил четыре сантиметра от переднего края височной доли. Держа
электрод перпендикулярно поверхности мозга, Маннергейм свободно и легко
погрузил его до метки. Сопротивление ткани мозга было минимально. Он взял
второй электрод и воткнул двумя сантиметрами дальше. Каждый из электродов
выступал над поверхностью мозга сантиметра на четыре.
К счастью, в этот момент пришел Кеннет Роббинс, старший
рентгенолаборант Нейрорадиологии. Стоило ему опоздать, Маннергейм устроил
бы одну из своих знаменитых истерик. Поскольку операционная была
оборудована для проведения рентгенографии, Роббинсу для получения двух
снимков нужно было всего несколько минут.
- Так, - произнес Маннергейм, посмотрев на часы и поняв, что нужно
поторапливаться. - Давайте начнем стимулировать глубинными электродами и
посмотрим, можно ли генерировать в мозгу эпилептические сигналы. По опыту
знаю: если это удастся, то почти со стопроцентной вероятностью можно
считать, что лоботомия устранит припадки.
Врачи перегруппировались вокруг пациентки. Доктор Ранад, - бросил
Маннергейм, - попросите пациентку описать, что она чувствует и думает
после стимулирования.
Доктор Ранад кивнул и лицо его скрылось под краем салфетки. Вынырнув,
он показал, что Маннергейм может продолжать. Лиза ощутила стимул, как
взрыв бомбы, но без звука или боли. После периода отключения сознания,
длившегося может быть долю секунды, а может быть и час, на лицо доктора
Ранада в конце длинного тоннеля наложился калейдоскоп образов. Она не
узнала Ранада, не знала и где находится. Она чувствовала только ужасный
запах, предшествовавший ее припадкам.
- Что ты чувствуешь? - спросил доктор Ранад.
- Помогите мне, - закричала Лиза. Она попыталась пошевелиться, но
ощутила действие захватов. Она чувствовала приближение приступа. -
Помогите мне.
- Лиза, - произнес встревоженный Ранад, - Лиза, все в порядке. Просто
расслабься.
- Помогите мне, - выкрикнула Лиза, теряя над собой контроль. Фиксатор
головы удержался, уцелел и кожаный ремень на ее талии. Вся ее энергия
сосредоточилась в правой руке, которую она потянула с колоссальной силой и
внезапностью. Кистевой фиксатор лопнул, и освободившаяся рука описала дугу
через салфетки.
Маннергейм, завороженно следивший за необычными показаниями
электроэнцефалографа, краем глаза увидел лизину руку. Среагируй он
быстрее, несчастья можно было бы избежать. Но он был настолько потрясен,
что на какое-то время утратил способность двигаться. Рука Лизы в своем
неистовом стремлении освободить захваченное операционным столом тело
натолкнулась на выступающие электроды и всадила их прямо в мозг.
Филипс беседовал по телефону с педиатром Джорджем Ризом, когда
Роббинс постучал и открыл дверь. Филипс, заканчивая разговор, жестом
пригласил лаборанта в кабинет. Риз спрашивал о снимке черепа двухлетнего
мальчика, который, как предполагалось, упал с лестницы. Мартин вынужден
был высказать педиатру подозрение, что с ребенком жестоко обращаются - на
снимке грудной клетки были видны следы старых переломов ребер. Разговор
был неприятный и Филипс рад был его закончить.
- Что у вас? - спросил Филипс, разворачиваясь на стуле. Он сам
нанимал Роббинса старшим рентгенолаборантом Нейрорадиологии, и между ними
установились особые отношения.
- Локализационные снимки, которые вы просили меня сделать для
Маннергейма.
Филипс кивнул, и Роббинс вставил их в смотровой аппарат. Обычно
старший лаборант не делал снимков вне отделения, но Филипс просил его, во
избежание всяческих неприятностей, лично обслужить Маннергейма.
На экране высветились операционные снимки Лизы Марино. На боковой
проекции был виден светлый многоугольник на месте выреза. В этой четко
очерченной области выделялись яркие белые силуэты многочисленных
электродов. Наиболее ясно светились длинные иглообразные глубинные
электроды, которые Маннергейм ввел в височную долю Лизы Марино, и Филипса
интересовало именно их положение. Нажатием ступни Филипс включил мотор
проектора. Пока педаль была нажата, изображения на экране менялись. В
установку можно было вставлять любое количество снимков. Филипс подождал,
пока на экране не появились прежние снимки Лизы Марино.
Сравнивая новые снимки со старыми, Филипс мог определить точное
расположение глубинных электродов.
- Здорово! Вы делаете отличные снимки. Будь у меня побольше таких
специалистов, половина моих проблем была бы решена.
Роббинс пожал плечами с безразличным видом, но похвалой был доволен.
Филипс был строгим, но понимающим начальником.
С помощью точной линейки Филипс замерил на прежних снимках дистанции
до мелких кровеносных сосудов. Пользуясь своим знанием анатомии мозга и
обычного расположения этих сосудов, он мог в своем воображении воссоздать
пространственную картину интересующего участка. По этой информации он
определил положение кончиков электродов на новых снимках.
- Потрясающе, - произнес Филипс, откидываясь назад. - Электроды
установлены идеально. Маннергейм - это фантастика. Если бы только его
разум соответствовал его технике.
- Отнести пленки обратно в операционную?
Филипс покачал головой. - Нет, отнесу сам. Хочу поговорить с
Маннергеймом. Я возьму и некоторые старые снимки. Меня немного беспокоит
положение этой задней церебральной артерии. - Филипс собрал снимки и
направился к двери.
Хотя в операционной 21 восстановилось подобие нормальной обстановки,
Маннергейма случившееся привело в ярость. Даже присутствие иностранных
визитеров не умерило его гнева. Наибольшим оскорблениям подверглись Ньюмен
и Лоури. Маннергейм как будто считал, что они сделали все преднамеренно.
Он начал височную лоботомию, как только Ранад подверг Лизу общей
эндотрахеальной анестезии. Сразу после лизиного припадка возникла
некоторая паника, но все действовали превосходно. Маннергейму удалось
схватить ее дико размахивающую руку и не допустить новых увечий. Настоящим
героем оказался Ранад: он среагировал мгновенно и ввел усыпляющую дозу -
сто пятьдесят миллиграммов тиопентала-4, а затем мышечный парализатор
д-тубокурарин. Эти препараты не только погрузили Лизу в сон, но и
остановили припадок. Всего за несколько минут Ранад вставил интубационную
трубку, подал через нее окись азота и установил контрольные приборы.
Тем временем Ньюмен извлек два непреднамеренно глубоко погруженные
электрода, а Лоури снял остальные поверхностные электроды. Лоури наложил
на открытый мозг влажную ткань и прикрыл все стерильным полотенцем. На
пациентке сменили салфетки, а врачи переоделись и сменили перчатки. Все
нормализовалось, кроме настроения Маннергейма.
- Тьфу, - выдохнул Маннергейм, выпрямляясь, чтобы дать отдохнуть
спине. - Лоури, если решите заниматься чем-нибудь другим, когда
подрастете, - скажите мне об этом. А сейчас держите подъемники так, чтобы
мне было видно. - Со своего места Лоури не мог видеть, что делает
Маннергейм.
Дверь операционной открылась, и вошел Филипс со снимками.
Осторожно, - прошептала Нэнси Донован. - Наполеон в скверном
настроении.
- Спасибо за предупреждение, - ответил выведенный из себя Филипс. Как
бы ни был хорош Маннергейм как хирург, все же возмутительно, что все
терпят его детскую непосредственность. Он вставил снимки в аппарат,
сознавая, что Маннергейм видел его. Прошло пять минут, прежде чем Филипс
понял, что Маннергейм сознательно его игнорирует.
- Доктор Маннергейм! - голос Мартина перекрыл звуки кардиомонитора.
Все взоры обратились на Маннергейма, который выпрямился и повернул
голову так, чтобы луч налобной лампы типа шахтерской был направлен прямо в
лицо радиолога.
- Вам, возможно, неизвестно, что здесь идет операция на головном
мозге и вам не следует прерывать, - произнес Маннергейм со сдерживаемой
яростью.
- Вы заказывали локализационные снимки, - ответил Филипс ровным
голосом, - и я считаю своим долгом обеспечить эту информацию.
- Считайте свой долг исполненным, - сказал Маннергейм, вновь обращая
взгляд на расширяющийся разрез.
По существу, Филипса волновало не положение электродов, так как он
знал, что они установлены идеально. Беспокоила ориентация заднего,
гиппокампального электрода относительно крупной задней церебральной
артерии. - Есть еще кое-что, - продолжал он. - Я...
Маннергейм вскинул голову. Луч налобной лампы прочертил стену, затем
потолок, а голос его стегал, как бич. - Доктор Филипс, не могли бы вы
убраться отсюда вместе с вашими снимками и дать нам возможность закончить
операцию? Когда нам потребуется ваша помощь, мы вам об этом скажем.
Затем, уже нормальным голосом, он потребовал у операционной сестры
штыковидные пинцеты и вновь занялся делом.
Мартин спокойно собрал снимки и вышел из операционной. В раздевалке,
возвращаясь в свою обычную одежду, он старался не слишком задумываться - в
его теперешнем настроении так было проще.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
небольшие руки двигались с экономной осмотрительностью, его выпуклые глаза
не отрывались от пациента. Руки исключительно точно контролировались
зрением. Его малый рост - 170 сантиметров - был для него источником
раздражения. Он считал, что его обманули на пять дюймов, которых не
доставало до его интеллектуальной высоты, но поддерживал себя в
великолепной форме и выглядел значительно моложе своего шестидесяти одного
года.
Пользуясь небольшими ножницами и коттоноидными полосками, которые он
вложил между оболочкой и мозгом для его защиты, Маннергейм прорезал
оболочку по контуру окна в черепе. Указательным пальцем он мягко
пальпировал височную долю. Благодаря своему опыту он мог обнаружить
малейшее отклонение от нормы. Эта тонкая взаимосвязь с живым пульсирующим
человеческим мозгом была апофеозом существования Маннергейма. Во время
многих операций это вызывало у него сексуальное возбуждение.
- Теперь стимулятор и провода электроэнцефалографа, - потребовал он.
Доктора Ньюмен и Лоури принялись распутывать клубок тонких проводков.
Нэнси Донован как непосредственно работающая с ним сестра брала у них
соответствующие проводки и подключала к находящимся рядом электрическим
пультам. Доктор Ньюмен аккуратно расположил миниатюрные электроды двумя
параллельными рядами - один посредине височной доли, другой - над
сильвиевой веной. Гибкие электроды с серебряными наконечниками ушли под
мозг. Нэнси Донован щелкнула тумблером, и экран электроэнцефалографа рядом
с кардиомонитором ожил, флуоресцирующие точки стали вычерчивать на нем
беспорядочные линии.
В операционную вошли доктор Харата и доктор Нагамото. Маннергейм был
доволен, и не потому что визитеры могли чему-нибудь научиться - просто он
любил публику.
- Вот смотрите, - показал Маннергейм, - в литературе полно всякого
дерьма по поводу того, следует ли удалять верхнюю часть височной доли при
темпоральной лоботомии. Некоторые боятся, что это скажется на речи
пациента. Ответ прост - нужно проверить.
Держа электрический стимулятор, как дирижерскую палочку, он подозвал
доктора Ранада, и тот наклонился и приподнял салфетку. - Лиза, - позвал
он.
Лиза открыла глаза. В них отразилось замешательство, вызванное
услышанным разговором.
- Лиза, - повторил доктор Ранад. - Я прошу тебя рассказывать все,
какие помнишь, детские стишки.
Лиза повиновалась, полагая, что это поможет скорее закончить дело.
Она начала говорить, но в этот момент доктор Маннергейм коснулся
стимулятором поверхности ее мозга. Лиза остановилась на полуслове. Она
знала, что хочет сказать, но не могла. В то же время в ее голове возник
образ какого-то человека, проходящего в дверь.
Заметив, что речь Лизы прервалась, Маннергейм воскликнул: - Вот вам и
ответ! У этого пациента верхнюю височную извилину мы не берем.
Японские визитеры согласно закивали головами.
Теперь переходим к более интересной части задачи, - продолжал
Маннергейм, взяв один из двух глубинных электродов, полученных из
Гибсоновского мемориального госпиталя. Кстати, пусть кто-нибудь позвонит
рентгенологам. Мне нужен снимок этих электродов, чтобы потом знать, где
они были.
Жесткие игольчатые электроды служили как для регистрации, так и для
стимуляции. Еще до их стерилизации Маннергейм сделал на них метки в
четырех сантиметрах от острия. С помощью маленькой металлической линейки
он отмерил четыре сантиметра от переднего края височной доли. Держа
электрод перпендикулярно поверхности мозга, Маннергейм свободно и легко
погрузил его до метки. Сопротивление ткани мозга было минимально. Он взял
второй электрод и воткнул двумя сантиметрами дальше. Каждый из электродов
выступал над поверхностью мозга сантиметра на четыре.
К счастью, в этот момент пришел Кеннет Роббинс, старший
рентгенолаборант Нейрорадиологии. Стоило ему опоздать, Маннергейм устроил
бы одну из своих знаменитых истерик. Поскольку операционная была
оборудована для проведения рентгенографии, Роббинсу для получения двух
снимков нужно было всего несколько минут.
- Так, - произнес Маннергейм, посмотрев на часы и поняв, что нужно
поторапливаться. - Давайте начнем стимулировать глубинными электродами и
посмотрим, можно ли генерировать в мозгу эпилептические сигналы. По опыту
знаю: если это удастся, то почти со стопроцентной вероятностью можно
считать, что лоботомия устранит припадки.
Врачи перегруппировались вокруг пациентки. Доктор Ранад, - бросил
Маннергейм, - попросите пациентку описать, что она чувствует и думает
после стимулирования.
Доктор Ранад кивнул и лицо его скрылось под краем салфетки. Вынырнув,
он показал, что Маннергейм может продолжать. Лиза ощутила стимул, как
взрыв бомбы, но без звука или боли. После периода отключения сознания,
длившегося может быть долю секунды, а может быть и час, на лицо доктора
Ранада в конце длинного тоннеля наложился калейдоскоп образов. Она не
узнала Ранада, не знала и где находится. Она чувствовала только ужасный
запах, предшествовавший ее припадкам.
- Что ты чувствуешь? - спросил доктор Ранад.
- Помогите мне, - закричала Лиза. Она попыталась пошевелиться, но
ощутила действие захватов. Она чувствовала приближение приступа. -
Помогите мне.
- Лиза, - произнес встревоженный Ранад, - Лиза, все в порядке. Просто
расслабься.
- Помогите мне, - выкрикнула Лиза, теряя над собой контроль. Фиксатор
головы удержался, уцелел и кожаный ремень на ее талии. Вся ее энергия
сосредоточилась в правой руке, которую она потянула с колоссальной силой и
внезапностью. Кистевой фиксатор лопнул, и освободившаяся рука описала дугу
через салфетки.
Маннергейм, завороженно следивший за необычными показаниями
электроэнцефалографа, краем глаза увидел лизину руку. Среагируй он
быстрее, несчастья можно было бы избежать. Но он был настолько потрясен,
что на какое-то время утратил способность двигаться. Рука Лизы в своем
неистовом стремлении освободить захваченное операционным столом тело
натолкнулась на выступающие электроды и всадила их прямо в мозг.
Филипс беседовал по телефону с педиатром Джорджем Ризом, когда
Роббинс постучал и открыл дверь. Филипс, заканчивая разговор, жестом
пригласил лаборанта в кабинет. Риз спрашивал о снимке черепа двухлетнего
мальчика, который, как предполагалось, упал с лестницы. Мартин вынужден
был высказать педиатру подозрение, что с ребенком жестоко обращаются - на
снимке грудной клетки были видны следы старых переломов ребер. Разговор
был неприятный и Филипс рад был его закончить.
- Что у вас? - спросил Филипс, разворачиваясь на стуле. Он сам
нанимал Роббинса старшим рентгенолаборантом Нейрорадиологии, и между ними
установились особые отношения.
- Локализационные снимки, которые вы просили меня сделать для
Маннергейма.
Филипс кивнул, и Роббинс вставил их в смотровой аппарат. Обычно
старший лаборант не делал снимков вне отделения, но Филипс просил его, во
избежание всяческих неприятностей, лично обслужить Маннергейма.
На экране высветились операционные снимки Лизы Марино. На боковой
проекции был виден светлый многоугольник на месте выреза. В этой четко
очерченной области выделялись яркие белые силуэты многочисленных
электродов. Наиболее ясно светились длинные иглообразные глубинные
электроды, которые Маннергейм ввел в височную долю Лизы Марино, и Филипса
интересовало именно их положение. Нажатием ступни Филипс включил мотор
проектора. Пока педаль была нажата, изображения на экране менялись. В
установку можно было вставлять любое количество снимков. Филипс подождал,
пока на экране не появились прежние снимки Лизы Марино.
Сравнивая новые снимки со старыми, Филипс мог определить точное
расположение глубинных электродов.
- Здорово! Вы делаете отличные снимки. Будь у меня побольше таких
специалистов, половина моих проблем была бы решена.
Роббинс пожал плечами с безразличным видом, но похвалой был доволен.
Филипс был строгим, но понимающим начальником.
С помощью точной линейки Филипс замерил на прежних снимках дистанции
до мелких кровеносных сосудов. Пользуясь своим знанием анатомии мозга и
обычного расположения этих сосудов, он мог в своем воображении воссоздать
пространственную картину интересующего участка. По этой информации он
определил положение кончиков электродов на новых снимках.
- Потрясающе, - произнес Филипс, откидываясь назад. - Электроды
установлены идеально. Маннергейм - это фантастика. Если бы только его
разум соответствовал его технике.
- Отнести пленки обратно в операционную?
Филипс покачал головой. - Нет, отнесу сам. Хочу поговорить с
Маннергеймом. Я возьму и некоторые старые снимки. Меня немного беспокоит
положение этой задней церебральной артерии. - Филипс собрал снимки и
направился к двери.
Хотя в операционной 21 восстановилось подобие нормальной обстановки,
Маннергейма случившееся привело в ярость. Даже присутствие иностранных
визитеров не умерило его гнева. Наибольшим оскорблениям подверглись Ньюмен
и Лоури. Маннергейм как будто считал, что они сделали все преднамеренно.
Он начал височную лоботомию, как только Ранад подверг Лизу общей
эндотрахеальной анестезии. Сразу после лизиного припадка возникла
некоторая паника, но все действовали превосходно. Маннергейму удалось
схватить ее дико размахивающую руку и не допустить новых увечий. Настоящим
героем оказался Ранад: он среагировал мгновенно и ввел усыпляющую дозу -
сто пятьдесят миллиграммов тиопентала-4, а затем мышечный парализатор
д-тубокурарин. Эти препараты не только погрузили Лизу в сон, но и
остановили припадок. Всего за несколько минут Ранад вставил интубационную
трубку, подал через нее окись азота и установил контрольные приборы.
Тем временем Ньюмен извлек два непреднамеренно глубоко погруженные
электрода, а Лоури снял остальные поверхностные электроды. Лоури наложил
на открытый мозг влажную ткань и прикрыл все стерильным полотенцем. На
пациентке сменили салфетки, а врачи переоделись и сменили перчатки. Все
нормализовалось, кроме настроения Маннергейма.
- Тьфу, - выдохнул Маннергейм, выпрямляясь, чтобы дать отдохнуть
спине. - Лоури, если решите заниматься чем-нибудь другим, когда
подрастете, - скажите мне об этом. А сейчас держите подъемники так, чтобы
мне было видно. - Со своего места Лоури не мог видеть, что делает
Маннергейм.
Дверь операционной открылась, и вошел Филипс со снимками.
Осторожно, - прошептала Нэнси Донован. - Наполеон в скверном
настроении.
- Спасибо за предупреждение, - ответил выведенный из себя Филипс. Как
бы ни был хорош Маннергейм как хирург, все же возмутительно, что все
терпят его детскую непосредственность. Он вставил снимки в аппарат,
сознавая, что Маннергейм видел его. Прошло пять минут, прежде чем Филипс
понял, что Маннергейм сознательно его игнорирует.
- Доктор Маннергейм! - голос Мартина перекрыл звуки кардиомонитора.
Все взоры обратились на Маннергейма, который выпрямился и повернул
голову так, чтобы луч налобной лампы типа шахтерской был направлен прямо в
лицо радиолога.
- Вам, возможно, неизвестно, что здесь идет операция на головном
мозге и вам не следует прерывать, - произнес Маннергейм со сдерживаемой
яростью.
- Вы заказывали локализационные снимки, - ответил Филипс ровным
голосом, - и я считаю своим долгом обеспечить эту информацию.
- Считайте свой долг исполненным, - сказал Маннергейм, вновь обращая
взгляд на расширяющийся разрез.
По существу, Филипса волновало не положение электродов, так как он
знал, что они установлены идеально. Беспокоила ориентация заднего,
гиппокампального электрода относительно крупной задней церебральной
артерии. - Есть еще кое-что, - продолжал он. - Я...
Маннергейм вскинул голову. Луч налобной лампы прочертил стену, затем
потолок, а голос его стегал, как бич. - Доктор Филипс, не могли бы вы
убраться отсюда вместе с вашими снимками и дать нам возможность закончить
операцию? Когда нам потребуется ваша помощь, мы вам об этом скажем.
Затем, уже нормальным голосом, он потребовал у операционной сестры
штыковидные пинцеты и вновь занялся делом.
Мартин спокойно собрал снимки и вышел из операционной. В раздевалке,
возвращаясь в свою обычную одежду, он старался не слишком задумываться - в
его теперешнем настроении так было проще.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35