– Смотри, чтобы так оно и было, – сказал Шао Кан. – Принцу, которого я послал сквозь проход, это пришлось совсем не по душе.
– Знаю, – ответил Шен Цун, склонившись так низко, что губы его почти касались пола. – Надеюсь, повелитель, что души, которые я послал в обмен…
– Они почти ни на что не годятся. Пираты сейчас горят не сгорая в море огня, пламенные мечи кромсают их на части, но раны их тут же рубцуются. Когда лезвия вырывают из их обгорелой плоти, эти негодяи вопят как недорезанные. Но эти души принцу едва помогли. Они чуть-чуть расширили проход, чтобы он мог сквозь него протиснуться, но я должен был ему помочь… .
– Нижайше прошу прощения, повелитель.
– Рутай расскажет тебе, когда его замутненный разум прояснится, что это не самое большое удовольствие.
– Понял тебя, повелитель, – проговорил Шен Цун. – Заверяю тебя, что держу принца под контролем.
– Под контролем? – проревел Шао Кан. – Никому не дано контролировать принца. С ним можно лишь сразиться, как с более сильным противником, и потерпеть поражение. Если бы я мог его полностью контролировать, он бы уже давно оказался в Земном Мире вместо тебя.
Как только окутанный тенью образ повелителя исчез, Шен Цун встал с колен, чувствуя непоколебимую уверенность в своей правоте, потому что сквозь специальный потайной глазок наблюдал за Кун Лао, когда тот вошел к себе в комнату в северной пагоде. Он видел, что тринадцатикратный чемпион прибыл на турнир без своего магического талисмана и что в душу монаха закрался страх – по его глазам колдун прочел, что верховный жрец впервые будет повержен в Смертельной Битве, а душа его, вырванная из окоченевшего, недвижного тела, станет первым из тех камней, что вымостят дорогу демонам.
Глава 9
Утром того дня, на который назначалась Смертельная Битва, Кун Лао всегда совершал один и тот же ритуал.
Чемпион вставал затемно и молился до зари, потом раздевался до пояса и медленно проводил по телу колючей веткой, сорванной с куста, что рос на склоне священной горы Ифукубе. Неглубокие царапины, оставленные шипами, покрывали весь его торс сеткой кровоподтеков, но сил его не убавляли. Кун Лао знал, что, если тело будет болеть, реакция его обострится и он будет гораздо быстрее отвечать на выпады противника.
Он не ел ни фруктов, ни мяса, оставленных у его двери, не пил нектара из серебряной чаши. Сидя на террасе просторных покоев, отведенных для чемпиона на первом этаже пагоды, монах собирался с духом, овеваемый холодным ветром сумрачного острова. Кун Лао съел лишь две небольшие рисовые лепешки, испеченные для него монахами Ордена Света на горе Ифукубе. Он лучше себя чувствовал во время турнира на пустой желудок – это позволяло ему всегда быть начеку, острее чувствовать происходящее, быстрее на все реагировать.
Завершив скромную трапезу, он продолжал сидеть, не изменив позы, стремясь сосредоточиться на мыслях о божестве, во славу которого вступал в поединок… и думал о чем-то ужасном, чье присутствие явственно ощутил в одном из верхних покоев, когда приехал. Это чувство не покидало его даже во сне, даже во время молитвы, даже теперь.
Когда, наконец, во внутреннем дворе, там, где должен был проходить турнир, прозвучал мощный и гулкий удар гонга, Кун Лао вышел из комнаты в шлепанцах и короткой набедренной повязке. По выражению его лица было ясно, что идет чемпион.
Лишь на шее и на груди он ощущал такую пустоту, словно был совершенно обнажен.
Глава 10
Огромный продолговатый внутренний двор был вымощен каменными плитами, украшенными гигантским изображением дракона, которое было выложено черным материалом, напоминающим слоновую кость. Кун Лао кто-то говорил, что на самом деле это была не выкрашенная в черный цвет слоновая кость, а настоящий рог дракона – существа, обитающего в ином мире.
Расположенные амфитеатром ряды для зрителей, также высеченные из камня, достигали в высоту двухсот локтей и окружали двор с трех сторон. Они быстро заполнились несколькими дюжинами участников состязания, ожидавших своей очереди, и таинственными слугами Шен Цуна, которые никогда не поднимали спадавших на лица капюшонов и ни к кому не выражали ни симпатии, ни враждебности – ни при каких обстоятельствах, даже тогда, когда их хозяин терпел поражение. Верхний ряд амфитеатра венчали статуи драконов, из пастей которых ночью вырывалось пламя, так что турнир мог продолжаться в любое время суток; у каждой такой каменной фигуры на флагштоках были подняты безжизненно свисавшие оранжево-желтые знамена с черными силуэтами драконов. Позади них, у длинной западной стены высились красные колонны храма с зеленой черепичной крышей, также украшенной повторяющимися черными изображениями драконов.
С четвертой стороны двора над воротами, сквозь которые входили участники состязания, возвышался трон Шена. Он был выкован из железа в форме человеческих костей и на сиденье и спинке выложен непонятно как добытым китовым усом, покрытым шкурой медведя-панды – лишь колдун подобный Шен Цуну мог так использовать мех этого священного животного. Балдахин из странного материала, прикрепленный к колоннам акульими зубами, защищал трон от рассеянных солнечных лучей. Кое-кто поговаривал, будто балдахин этот сделан был из человеческой кожи, но немногие могли поверить в то, что даже безжалостный Шен мог себе позволить столь омерзительную и откровенную демонстрацию своих тайных пристрастий. Однако Кун Лао не сомневался, что колдун был способен и на такое.
Чемпион пришел просто, без всяких церемоний, хоть ему и предлагали их организовать, и сел вместе с остальными участниками турнира, а не на специально отведенное ему почетное место в центре первого ряда амфитеатра. И вел он себя так же, как все остальные участники: Кун Лао считал, что почести нужно было каждый год зарабатывать заново, а не почивать на лаврах прошлых побед. Тем не менее, он не вступал в поединки до тех пор, пока в схватках не были определены трое лучших бойцов, мастерски владеющих искусством рукопашного боя.
Первые поединки всегда были захватывающе интересными: заслуженные ветераны бились с новичками на трех отдельных аренах до победы одного из соперников. Когда поединок завершался, и победитель и побежденный возвращались на свои места – первый ждал новой схватки, а второй смотрел и учился.
Трое лучших мастеров боевых искусств определились к ночи. Кун Лао по очереди сразился с каждым из них. Несмотря на их отвагу и то обстоятельство, что двое из них участвовали в Смертельной Битве впервые, Кун Лао быстро расправился с каждым. Первый его соперник – мускулистый малый, называвший себя Ульфилой Остготским, – боевыми искусствами не владел, но яростно нападал на противника с дубинкой, утыканной острыми шипами, и щитом, однако он быстро выбился из сил. Другой – старый соперник Кун Лао, мавританец Махада, во время боя читавший стихи из ведического «Гимна творения», – бился храбро, но в схватке потерял несколько зубов, а вместе с ними способность декламировать и уверенность в своих силах. Третий поединщик – римский борец по имени Тойзар – доставил Кун Лао несколько неприятных моментов, когда прижал его к земле, но боль от ран, которые чемпион сам себе нанес острыми колючками, прибавила ему сил, и он сумел сбросить с себя противника. Раньше, мелькнуло в голове Кун Лао, сила талисмана просто не дала бы сопернику возможности свалить его на землю.
В течение всего дня Кун Лао продолжал ощущать присутствие чего-то сверхъестественного, однако до сих пор он не видел и не слышал ничего такого, что могло бы вызвать его беспокойство.
После победы над Тойзаром, которую он одержал, бросив обессилившего соперника через плечо, Кун Лао повернулся к хозяину, поклонился, расставил ноги в боевой стойке, опустил вниз руки и встал в ожидании. Спустя миг, показавшийся вечностью, Шен Цун усмехнулся.
– Твоя победа впечатляет, – проговорил хозяин. – Тем более что, как мы заметили, ты впервые сражался без помощи магии.
– Религия – это не магия, – парировал выпад Шен Цуна победитель.
– Об этом можно спорить, но не теперь, – ответил Шен Цун, продолжая усмехаться. – Я хотел лишь отметить, что ты сражался без своего амулета, и это достойно уважения. – Глаза преждевременно состарившегося колдуна сузились, кустистые седые брови уперлись в переносицу. – Ты победил – пока. Но тебя ждет еще одна схватка.
– Ты же видишь, – спокойно сказал Кун Лао, – я жду тебя.
Шен Цун бросил на него долгий взгляд, потом сделал согнутым пальцем знак стоявшей справа от его трона фигуре в капюшоне.
– Веер, – бросил хозяин.
Фигура запустила руку куда-то в глубь одежд и достала складной веер из тонкой рисовой бумаги. Шен Цун начал неспешно им обмахиваться; хоть движения его казались неторопливыми и даже ленивыми, полотнища знамен, укрепленных на дальней стене, затрепетали.
Усмешка на лице Шен Цуна стала шире. От застывшей на его лице, Похожем на обтянутый кожей череп, неестественной ухмылки, в которой не было и намека на радость, по телу Кун Лао побежали мурашки.
– Тебе известно, – спросил Шен Цун, – что в этом году я решил не участвовать в турнире?
– Мне очень жаль об этом слышать.
– Я верю тебе, – ответил Шен Цун. – Желаешь ли подойти и принять мои поздравления с победой?
Боевая поза Кун Лао оставалась неизменной.
– Ты прекрасно знаешь, что это противоречит правилам Смертельной Битвы. Победитель должен сразиться с хозяином или – если хозяин турнира по какой-то причине не может участвовать в состязании – с тем бойцом, которого хозяин выставит вместо себя.
– Конечно, – проговорил Шен Цун. – Иначе победитель не выиграет главный приз: год жизни, на который он не состарится до следующей Смертельной Битвы.
Кун Лао локачал головой.
– Я сражаюсь не ради этого приза, и другие собравшиеся здесь бойцы, думаю, тоже. Победа для них – вопрос чести, а не награды.
В этот момент монах ощутил тревожившее его присутствие чего-то сверхъестественного сильнее, чем раньше. Что бы ни произошло, кто бы ни должен был появиться, долго теперь это существо не задержится.
– Возможно, ты прав, – согласился Шен Цун. Ухмылка на его губах в последний раз вспыхнула и угасла. – Какой толк в жизни, если в ней нет места чести… если мы не властны над своей собственной душой.
Шен Цун жестом отослал слугу на место, продолжая пристально смотреть на Кун Лао, потом хлопнул один раз в ладоши. За пределами двора раздался стон, звук которого походил на скрип несмазанных колес перегруженной телеги, потом лязг и грохот, будто подняли большую цепь и с силой бросили ее на каменный пол. Вслед за этим из темного пространства позади огнедышащих драконов донеслись глухие звуки тяжелых шагов.
– В этом году, – сказал Шен Цун, – я решил не участвовать в турнире. Я уже немолод, Кун Лао, и будет лучше, если на этот раз вместо меня выступит другой участник состязаний.
Когда во тьме стали вырисовываться очертания какого-то огромного, неуклюжего существа, звук тяжелых шагов еще более усилился. Очертания эти напоминали человеческие, но ростом существо было под восемь футов и конечностей у него было больше, чем у людей.
По мере приближения чудовища ощущение присутствия незримой и грозной злой силы, которое все время преследовало Кун Лао, обострилось еще сильнее. Причем зло это было гораздо больше исходящего от Шен Цуна – колдун, по крайней мере, был человеком.
А эта тварь к роду человеческому явно не принадлежала. Наклонив голову и пройдя в ворота, она встала посреди освещенного пламенем двора, ее красные глаза внимательно разглядывали присутствовавших. Многие из сидевших в амфитеатре героев закричали от страха, а когда чудовище с кожей цвета бронзы зарычало и стало двумя верхними из четырех мускулистых лап бить себя в грудь, две нижние нетерпеливо протянув к Кун Лао, крики переросли в вопли. Мышцы каждой из четырех рук в запястьях были перехвачены железными обручами, к которым крепились цепи, и каждый из трех пальцев на обеих нижних руках загибался от неуемного желания схватить и растерзать жертву. Заостренные уши чудовища подергивались от очевидного удовольствия, которое доставляли ему вопли побежденных бойцов.
Кун Лао не выказал перед монстром признаков страха, и тот угрожающе затряс головой. Его длинные черные волосы, заплетенные в свисавшую на спину косу, закачались из стороны в сторону, а почти безгубый рот раскрылся в мерзкой гримасе, обнажив белые зубы и два острых, покрытых мутной слюной клыка.
Гигант нетерпеливо переминался с ноги на ногу, четко очерченные на его животе мускулы играли, стянутые красным кожаным поясом, пряжку которого украшали изображения Инь и Ян, мышцы слоноподобных ног вздувались ниже его синей набедренной повязки.
На каждой ноге монстра – по-другому его назвать Кун Лао даже не мог – было по два острых когтя спереди и по одному сзади, и все шесть когтей яростно скребли каменный пол арены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27