Дневной свет дышал жемчужными волнами сквозь дрожащую парусину палатки. Колдовская ткань собирала первый Чарм нарождающегося дня. Сон закончился. Дрив собрал весь Чарм, который могло удержать тело. С этой минуты лечение требовало его сознания; дальше только он мог лечить себя.
Тиви помогла ему сесть, и он смотрел на неё, мгновение не узнавая, удивляясь, как изменил её Чарм. Теперь это была не уличная мышь его снов, но близкая незнакомка со спокойной красотой, которая пряталась прежде под грязью и отчаянием. Он изучал её черты, казавшиеся такими знакомыми — подбородок с ямочкой, кроличий прикус, густые брови, — и снова узнавание поставило его в центр жизни, в соприкосновение с той осью, которую мудрецы зовут предназначением. Рядом с Тиви он ощутил покой, расширяющий свои счастливые пределы. Он знал, что если закроет глаза, то провидением увидит это наверняка, но не мог оторвать он неё взгляда. Она притянула его к себе.
— Мы больше никогда не расстанемся, — шепнул он.
— Никогда.
Он отделился от неё, сильный, с прояснившимся разумом, и приложил ладонь к её щеке.
— Мы много мелких смертей пережили порознь, Тиви, — сказал он, глядя ей в глаза, желая увериться, что понимает её помимо Чарма. — Ты действительно думаешь, что мы можем прожить вместе долгую жизнь?
Её объятие ответило ему без слов.
Через час они отбыли из Гнилого Болота, обнявшись, в ветровом крейсере, который вёл сам Дрив. Корабль поднял их высоко над мелодичными островами и холмами Ирта. Он шёл в чистом небе на автопилоте, и они стояли у леера, сияя счастливыми от свежего ветра лицами.
В этом мирном полёте они поделились друг с другом всем, что знали и чего боялись. И только когда расцепились их сомкнутые любовью тела и они вылетели в сумерки и повернулись убегать от наступающей алой ночи, только тогда они поделились тем, что боялись знать.
— Что нас свело вместе? — спросила Тиви, сидя рядом с ним на скамье пилота. Их руки лежали на штурвале. У Тиви на шее блестела лента наговорных камней, оттачивающих ясность разума. Под их действием слова и мысли у неё двигались по-другому. — Это Чарм?
— Нет, не Чарм, — сонно прошептал Дрив, подняв лицо к вышитому золотом небу. — Не Чарм. Судьба.
— А что такое судьба?
— Я не Бульдог, — ответил он, глядя на неё уголком улыбающегося глаза. — У меня нет правильных ответов на такие вопросы.
— Ладно, а что ты сам думаешь? — спросила она, подставив щеку ароматному бризу.
— Узор, сплетаемый светом Извечной Звезды. — Он оглянулся на преследующий их пылающий закат. — Тени небес… не знаю. Или то, чем мы были, пока были светом, пока не остыли в тела.
— Значит, мы были знакомы на небесах. — Это ей было приятно, и она дала ему это понять поцелуем. Он стиснул её руку с неистовой нежностью.
— Что я боюсь знать — это что нас развело на Ирте. Сделало пэром и беспризорницей. Что разбивает свет на привилегии и нищету? Ни один мудрец не мог мне этого удовлетворительно объяснить.
Тиви не сразу высказала очевидное:
— Вина в нас самих. «Пэры шепчутся с пэрами», — разве не так гласит старая пословица? И бесчармовые никогда не слышат, что они говорят. Мы держимся отдельно друг от друга.
— Это мы сможем изменить.
— Ты действительно влюблён. — Она чуть слышно засмеялась. — Извини. У меня почти все сны были в мусорном ящике, потому они не так светлы, как твои, Дрив.
— Ты не думаешь, что мы можем положить конец пэрству? — Он поглядел на неё с притворным удивлением. — Мой прадед объединил слабые и сильные царства в семь доминионов. Моя бабка повесила над Иртом наговорную каменную звезду и соединила дальнее и ближнее. Но мы с тобой, Тиви, можем сделать даже больше. Мы соединим низкое и высокое и заставим небо коснуться Ирта.
— Вот теперь ты говоришь, как Бульдог, — сказала она с весёлой улыбкой. — «Я надеюсь, что мы принесём Чарм во все трущобы Ирта». Эту мечту я знаю наизусть.
— Ладно, — ответил он, минутку подумав, — даже если ты права и у нас ничего не выйдет, Ирт уже никогда не будет таким, как раньше. Мы теперь стали ближе к Тёмному Берегу. Все мы, даже беспризорники — пэры над этой Бездной.
Упоминание Бездны заставило их вздрогнуть, и они молча обнялись под красной ветвью ночи. Долго они так сидели, с сердцами, полными потерь, исцелённых Чармом.
— Поднимемся над тьмой, — предложил Дрив. Они отодвинулись, улыбнувшись в едином понимании, и; пошли по разным бортам крейсера, поворачивая наговорённые лопасти так, чтобы поймать последние красные лучи. Когда они встретились на носу и снова обнялись, паруса колдовского шелка туго наполнились сумерками. С этого момента время застыло неподвижно на корабле, поднявшемся к ярким слоям неба над тенью мира.
Поч сопровождал Джиоти, когда она представилась лорду Дриву с мечом Тараном. Герцог, только оправившийся от чармового сна, был худ до прозрачности и рвался как можно скорее покинуть Нхэт со своей обретённой невестой. Но он отпустил свиту и извинился перед возлюбленной, чтобы встретиться наедине с детьми лорда Кеона в серебряной тени своей палатки.
Он снова выразил им сочувствие по поводу страшной потери и услышал обо всём, что они перенесли после перехода через Каф. Он всё это время думал, что уже никогда их не увидит. И всё же они здесь — бледный брат и атлетическая маркграфиня, одинокие сироты Арвар Одола, уцелевшие на путях опасностей.
Торжественным жестом, в котором было столько же чуткости, сколько и справедливости, он передал им меч Таран, дабы тот служил гербом, отмечающим их поколение как родоначальников нового Дома Одола.
Сомнительная честь — получить меч, создавший то зло, которым был Врэт, подумал Поч. Что за благодать в мече, который вёл мусорщиков против пэров? Для него, брата маркграфини, это было странное наследство — лезвие, которое пресекло нить жизни сестры герцога, Мивеи. Юноша мог бы посчитать, что этот меч — не трофей, а проклятие, если бы не победная гордость сестры, когда она его приняла.
— Вы несёте с собой только то, что утратили, — сказал им герцог, вручая меч. — Несите своё бремя с лёгкостью, и да поможет вам этот меч вытесать будущее из пустоты.
Вскоре герцог со своей возлюбленной отбыли на крейсере, а Джиоти и Поч сели на бугорке неподалёку от лагеря, воткнув в землю меч, сиявший светом дня.
— Я не вернусь с тобой, Джио.
Джиоти только посмотрела на него с полным спокойствием.
— Нам надо отстроить город.
— Оставь Арвар в его развалинах. — Поч нахмурился, но его злоба смягчилась Чармом из амулетов на шее. — Не надо его отстраивать.
— Почему?
— Его никакой Чарм не восстановит, — горько ответил брат. — Он никогда не будет прежним.
Апатия Джиоти сменилась спокойным вниманием. Она вгляделась в тени на лице брата, вслушалась в цвета его голоса. С тех пор как змеедемоны растворились дымом, она все пыталась понять, что случилось с братом во Дворце Мерзостей. Он об этом не говорил, прячась за амулетами.
— Я завтра улетаю первым рейсом в Моодрун, — сказала она с тем же раздражением. — Как мы говорили. Я — маркграфиня…
— Маркграфиня развалин, — передразнил он и добавил уже спокойнее: — Оставь все как есть, Джио
— Ярл Моодрунский уже связывался с нами, ты это знаешь. Он посылает эскорт. — Она напряжённо рассматривала брата, стараясь сквозь пелену дней увидеть того шумного и радостного ребёнка, которым он когда-то был. — Илвр ищет нас как своих вождей, Поч. Мы теперь Арвар Одол.
— Ты теперь Арвар Одол.
— Я хочу, чтобы ты служил со мной. — Она взяла его за руку. — Одной слишком трудно.
— Ты не будешь одна. — Он порывисто пожал её руку, и в глазах его сверкнула искра лукавства. — Есть ярл и десятки пэров по всему доминиону, готовых заменить наш павший род.
— Никто никогда не сможет его заменить… Поч возвёл глаза к небу и отпустил её руку.
— Так что же ты собираешься делать? — спросила она, довольная уже тем, что Чарм восстановил его настолько, что Поч может выбирать.
— Я остаюсь здесь.
— Здесь? — спросила она презрительно, пнув кочку высохших травяных колосьев. — Болота и развалины. И что ты тут будешь делать? Служить помощником сторожа в музее зверств?
— Я буду работать на Гнилое Болото, — сообщил он ей с самоуверенной улыбкой. — Бульдог говорит, что когда-нибудь эти палатки станут храмами исцеления. Люди со всех доминионов будут приезжать узнавать целебные свойства Чарма.
— Бульдог… — Остатки спокойствия покинули Джиоти, она напустилась на брата. — Он же вор с метками зверя! Это скопище светлых палаток — единственный для него шанс добыть себе хоть какую-то свободу! И ты хочешь служить ему в этой глухомани, когда можешь играть легитимную роль в большом мире?
Он рассмеялся в ответ на её слова, полные знакомой горячности, с насмешливым укором.
— Ты сама себя слышишь, Джио? Ты говоришь как отец. «Легитимную роль в большом мире!» — Он состроил каменное лицо, пародируя её торжественную интонацию, и тут же расплылся в ухмылке. — Что сталось с той Джиоти, которую дедушка Фаз бросал, как весёлую глупую обезьяну? Где моя сестра, которая каталась со мной на песчаных санях?
— Она стала маркграфиней.
Он серьёзно кивнул и погладил её руку. Потом встал и посмотрел на сияющий золотом клинок.
— Этот меч твой. Я с ним ничего общего иметь не хочу. Он мне напоминает о Врэте.
— Не суди поспешно. — Джиоти поднялась на ноги и положила руку на рукоять. — Этот меч куда благороднее любой ненавистной лжи, которой мог запятнать его Врэт.
Она повернула лезвие, пустив солнечный зайчик по лицам.
— Это древний меч! — продолжала она. — Когда-то он принадлежал Освободителю, портному по имени Таран. А до того служил королям. — Она заглянула в меч глубже, и свет зазвучал музыкой в её глазах. — Он был выкован на Хеллгейте в первые талисманные дни Тарсом Кулканом, слепым кузнецом, основателем сновидческой школы чародейства.
Поч потрепал её по руке и отошёл.
— Как я уже сказал, этот меч твой. Он пошёл по переливающейся под ветром траве, в сторону от призматических палаток лечебницы.
— Куда ты?
— У меня встреча с Бульдогом, — ответил Поч. — Он строит периметр оповещения с помощью Глаз Чарма, на случай, если огры решат, что их слишком манят запасы в наших кладовых.
Джиоти поняла, что он решительно настроен идти своим путём, и вздохнула, поняв его и отпустив.
— Ладно. Я буду знать, где тебя найти, если ты мне будешь нужен, — произнесла она тоном старшей сестры. — Будем общаться по коммуникатору.
— Конечно, Джио, — бросил он через плечо. — Когда-нибудь сядем за стол переговоров и будем обсуждать торговые пути между Арваром и Гнилым Болотом.
— Когда-нибудь.
Он добродушно махнул рукой, не оглядываясь, и пошёл дальше, уже в ней не нуждаясь. Джиоти со сладкой печалью улыбнулась ему вслед.
Она не стала ждать прибытия эскорта от ярла из Илвра. На следующее утро она на небесной барже отплыла от Гнилого Болота. Сдвоенные воздушные шары — всего сорок и с проворной командой из восемнадцати человек, направлялись в Моодрун, нагруженные последним уловом мусорщиков — костями кракенов и продуктами линьки морских драконов.
Стоя на корме, Джиоти глядела на болотного ангела, горящего над сумеречными просторами, освещающего булькающий чёрный пруд, где утонул Дворец Мерзостей. Баржа поплыла прочь, ангел стал тускло мигать среди островков джунглей и растворился в красках рассвета.
Среди высоких гряд блистающих облаков встало голубое утро. Внизу плескалось спокойное сильное море, покрытое пеной и брызгами выдохов левиафанов, поднимающихся к собственной тени.
Над горизонтом выросли зелёные плато Илвра и просторы джунглей. Вскоре небесная баржа выскользнула из морского ветра на Дорогу Облаков, главный торговый путь. Серебристые подмости небесных пристаней сверкали над лесом, принимая и выпуская дирижабли в утолщениях, где внизу лежали города.
Штурман баржи сообщил Джиоти, что они подходят к месту, наиболее близкому от упавшего Арвара. На пусковой площадке над грузовыми трюмами Джиоти привязала себя к одноместному глайдеру, и навигатор настроил заговорённую паутину на приём лучей Извечной Звезды под нужным углом, чтобы долететь до развалин. Он отдал швартовы, и глайдер поднялся в облачный туман.
Джиоти влетела прямо в миграционный маршрут переливчатых разноцветных водоплавающих птиц. Почти весь день она плыла над просторами девственных джунглей. Куда бы ни падал взгляд, виднелись только бурые речные разливы да изумрудные горизонты тропического леса.
Упавший Арвар Одол появился в косых лучах уходящего дня. Воронку от удара обступили плотные джунгли, язва расплавленного камня в её середине застыла коркой с вкраплениями обломков города.
Все ещё поднимались струйки тумана из этой горы перекрученных труб, каменных глыб и огромных кусков кладки. Подсвеченная разбухшей Извечной Звездой, гора напоминала лысый череп, тронутый разложением, уже покрытый губкообразными лишайниками джунглей и перевитый ганглиями лиан и лоз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65