Некоторые забегаловки закрылись, но были и действующие, официанты исправно стояли у барных стоек в ожидании поздних посетителей. Шаланда, не торопясь, прошел до конца набережной, до того места, где еще час назад работал маленький, почти игрушечный бульдозер, выравнивая после строителей пляжный песок, теперь здесь была тишина, хотя фонари горели, и в их свете хорошо были видны набегающие волны.
Шаланда полюбовался вспыхивающим где-то на невидимой скале маяком и медленно двинулся обратно. Возле забегаловки, которая понравилась ему цветом столиков — они были красные, он присел, а когда подошел официант, сделал заказ на итальянском языке, который он освоил уже вполне достаточно, чтобы здесь жить долго и счастливо.
— Кьянти, — сказал он.
Когда перед ним в прозрачном бокале вспыхнуло вино насыщенного красного цвета и в нем заиграли огни набережной, он почувствовал, что жизнь продолжается. Поднял бокал, полюбовался им в свете ночных фонарей и, прикрыв глаза, выпил залпом три больших свободных глотка, а последний четвертый попридержал во рту, предоставив ему, глотку, вести себя как заблагорассудится, самому решать, когда и как просочиться внутрь организма.
Когда Шаланда открыл глаза, то увидел, что за столиком перед ним сидит девушка в красной накидке и темных очках. Девушка была совершенно ему незнакома. Лицо ее не выражало ровным счетом ничего, может быть, потому, что очки скрывали выражение глаз, а фонарь освещал ее сзади, лицо оставалось в тени.
— Может быть, вина? Неплохое вино, между прочим, — произнес Шаланда, как ему показалось, на итальянском языке, который нравился ему все больше.
— Спасибо, воздержусь. Чуть попозже.
— Чуть попозже? — удивился Шаланда. — Где-то я слышал это выражение. А вот где...
— От Пафнутьева, — сказала девушка.
— Вы знаете Пафнутьева? — отшатнулся на спинку стула Шаланда и внимательнее всмотрелся в незнакомку. Нет, она не из группы, не видел он ее ни в гостинице «Верона», ни в автобусе, ни в городе Аласио, ни в аэропорту Римини, ни на озере Лаго Маджоре.
— Я и вас знаю, — сказала девушка.
— Кто же я?
— Не помню имени... Вы из милиции.
— Та-а-ак, — протянул Шаланда обескураженно и не нашел ничего лучшего, как снова наполнить свой бокал.
— Вы давно здесь? — спросила девушка.
— Дня два, может быть, три...
— Ездили на Лаго Маджоре?
— Было дело, — кивнул Шаланда. — Сегодня.
— Вы должны знать Худолея, — сказала девушка без выражения.
— Знаю.
— Ведь вы его скоро увидите?
— Наверняка, — Шаланда пытался понять, что происходит, чего хочет от него эта красавица, как вести себя дальше.
— Передайте ему, что видели Светлану Юшкову.
— Вы — Светлана Юшкова? — опять отшатнулся Шаланда на спинку стула, причем так резко, что пластмассовое жидковатое изделие чуть было не расползлось под ним.
— Вроде того.
— Почему вроде?
— Потому что во мне мало осталось от Светланы Юшковой. — Она сняла очки, и Шаланда с ужасом понял, что узнает ее, узнает женщину, с которой встречался и которую безуспешно пытался найти, чтобы арестовать как убийцу. — У меня мало времени. Через несколько минут я должна быть вон в той машине, — Юшкова кивнула в сторону красной приземистой легковушки.
— Но Худолей здесь! — воскликнул Шаланда, так и не разобравшись в своих чувствах — то ли он пытался задержать Юшкову, то ли сделать доброе дело Худолею.
— Я знаю, мне девочки сказали. Я должна идти. Передайте ему вот это, — она незаметно, словно была уверена, что за ней следят, положила на стол клочок бумажки. — Это номер моего мобильника. Пусть позвонит. С двенадцати до половины первого дня. Запомнили? С двенадцати до половины первого. Дня, — с нажимом повторила она.
— Но, может быть, мы заглянем к нему на минутку?
— Я не могу, — произнесла Юшкова грустно и в то же время как-то жалобно. Она выдернула из стакана салфетку, вытерла рот и, скомкав ее вместе с клочком бумажки, бросила в пепельницу. — Это номер моего мобильника, — повторила она. И тут же, преобразившись, легко и небрежно махнула Шаланде рукой. — Чао, бамбино! — И снова надела очки.
Шаланда видел, как она прошла по набережной, пересекла дорогу, нырнула в красную приземистую машину. Машина отъехала не сразу, видимо, в салоне еще шел разговор, и у Шаланды была почти минута до того, как машина рванулась с места и исчезла на поворотом, у него была почти полная минута, чтобы вынуть ручку и записать на салфетке ее номер. После этого он, почему-то обернувшись с опаской, вынул из пепельницы комок бумаги и, не разворачивая, сунул его в карман. Туда же он сунул и салфетку с номером машины.
— "Мерседес"? — спросил Шаланда у подошедшего официанта, который все это время с неподдельным интересом наблюдал за странной парой. Для полной ясности Шаланда ткнул пальцем в то место, где совсем недавно стояла красная машина.
— "Феррари"! — сказал официант, подняв руки и воздев глаза к звездному небу, показывая, что эта машина — нечто совершенно фантастическое.
— О! — уважительно произнес Шаланда, давая понять, что и он разбирается в подобной роскоши, хотя официанту было ясно, что эту машину его посетитель видит впервые. В самом деле назвать «Феррари» «Мерседесом»... Это все равно что назвать мужчину женщиной. Но официант был великодушен и, взяв пустую бутылку со стола, вопросительно посмотрел на Шаланду.
Тот отрицательно покачал ладонью из стороны в сторону. Дескать, пора и честь знать.
Радостно сверкая глазами, официант произнес нечто доброжелательное: видимо, приглашал заглядывать почаще.
— Обязательно зайду, — сказал Шаланда и с чувством пожал маленькую ладошку официанта. Она, как пойманная рыбешка, чуть дернулась в его плотной лапе и обреченно замерла. — Будь здоров, мужик! — Шаланда потряс в воздухе кулаком, напоминающим литровую оплетенную бутылку кьянти.
Уже шагнув было в сторону гостиницы, Шаланда круто развернулся и снова подошел к только что оставленной забегаловке. И купил, все-таки купил пузатую оплетенную бутылку, решив, что она очень ему сегодня пригодится.
Худолей спал.
Но на стук откликнулся быстро и ясным голосом спросил, не поднимаясь:
— Кто там?
— Шаланда.
— Точно Шаланда?
— Не тяни, Худолей, ох не тяни!
— А что будет? — спросил Худолей, открывая дверь.
— Жалеть будешь.
Шаланда быстро вошел, закрыл за собой дверь, убедился, что шторы задернуты и никто, ни единая живая душа не заглянет к ним в номер, поставил бутылку на стол. Обернувшись, увидел, что Худолей стоит посреди комнаты в одних трусах, отвернулся.
— Прикрой срам-то!
— К халатам не приучен. Виноват.
— В простыню завернись!
— Лучше штаны надену... Можно?
— Давай. Только быстрее. Тебе привет.
— Большой?
— И горячий.
— Давай его сюда, — сказал Худолей, набрасывая на себя спортивную куртку.
— На, — Шаланда протянул на ладони бумажный комочек.
Худолей взял, осторожно развернул, всмотрелся в цифры, повернул бумажку, понюхал ее, осторожно положил на стол. И вопросительно уставился на Шаланду.
— Света просила передать, — сказал тот, тяжело опускаясь в охнувшее от тяжести кресло. И тут Шаланда, закаленный Шаланда, подняв глаза, едва ли не впервые в жизни увидел, как человек бледнеет прямо на глазах. На лице у Худолея не было никакого выражения. Черты сохранились, но лицо сделалось как-то совершенно серым.
— Где она? — спросил Худолей.
— Уехала.
— Куда?
— В ночь. На красном «Феррари». Вот его номер, — Шаланда положил на стол скомканную салфетку.
— Говори, Жора, говори... Я даже не знаю, что спрашивать, — виновато попросил Худолей, и Шаланда увидел, что его глаза полны слез. — Я не могу ничего спрашивать. Ты говори... — Худолей взял тощую подушку и с силой вытер слезы с лица.
— Когда вы все отрубились и заснули сладким сном... Я вышел на набережную. Не спалось. Присел в какой-то кафешке... Красные столики... Взял кьянти. Подходит она. Садится. В черных очках, на ней что-то красное. Не запомнил, что именно, только цвет. Я ее не узнал. А она спрашивает... Это вы, Георгий Шаланда? Сразу меня узнала, да и как не узнать... Я достаточно известен не только у себя на родине, но и во многих других странах... В Италии, например. Поэтому узнать меня...
— Остановись, Жора! — взмолился Худолей.
— Она сказала, что звонить ей можно только с двенадцати до половины первого дня. Повторила два раза... С двенадцати до половины первого. Дня.
— По московскому времени?
— Ну ты даешь, Валя! Кто же здесь живет по московскому времени? Даже я часы перевел. Я сказал ей, что ты здесь.
— А она? — дернулся Худолей.
— Сказала, что знает. Кто-то из наших попутчиц ей уже сказал. Думаю, она и на набережной оказалась в надежде увидеть кого-нибудь из нас.
— Ну и притащил бы ее сюда! — закричал Худолей.
— Чтобы утром объясняться с полицией?
— Отбрехались бы! Отгавкались! Отмазались!
— Она сказала, что у нее нет времени. Подошла якобы для того, чтобы выпить соку. Ее ждали. Только села, машина тут же рванулась с места. Хотя нет, не сразу, постояла еще с полминуты. Я успел записать номер. Она стояла недалеко от фонаря... Я сидел за столиком у самых кустов, а за кустами — проезжая часть... Дороги здесь узкие... До машины было метров восемь-десять. Она и записочку передала тайком, будто знала, что за ней следят.
Худолей рванулся в ванную, вернулся с двумя стаканами и подвернувшимся штопором выдернул пробку из бутылки и разлил вино.
— Давай, — сказал он, протягивая один стакан Шаланде.
— Давай. Все правильно, Валя, все правильно. Она на крючке, она не шастает по набережной и не подыскивает клиентов. Другой уровень. — Шаланда поднял стакан.
— Ну если ты пошел гулять по набережной — взял бы меня! — опять сорвался Худолей.
— Все правильно, Валя, все правильно, — повторил Шаланда. — Ты бы разбушевался там, ее увезли бы подальше и спрятали понадежнее. У нас есть ниточка. Номер мобильного телефона. Дальше — красная «Феррари». Номер машины у тебя перед глазами. Установить владельца, его адрес, род занятий и прочее... работа одного дня. Она хочет вернуться к тебе. Завтра в начале первого ты будешь с ней разговаривать.
— В двенадцать, — поправил Худолей.
— Я бы не советовал быть таким точным.
— Почему?
— Мало ли... Вдруг минутная накладка... И освободится она только в пять минут первого... Мало ли.
— Как она? — спросил Худолей.
— Прекрасна! Язык родной не забыла, меня, как видишь, помнит. В конце разговора даже шаловливой мне показалось.
— Это как?
— Ручкой махнула, бамбиной обозвала, «чао» сказала. Похоже, там в машине крутой водила сидел. Во-первых, машина, как я понял, из ряда вон, да и она не осмелилась поступить, как хотелось. Хотя я звал ее с собой, я ведь ее звал!
— Разберемся, — хмуро сказал Худолей. — Во всем разберемся.
— Что будем делать?
— Пошли к Паше, — Худолей поднялся, задернул «молнию» на куртке, бумажки со стола сунул в маленький карманчик на груди.
Коридор казался еще темнее, чем час назад. Только у самой лестницы горела тусклая лампочка. Подойдя к пафнутьевскому номеру, Худолей прислушался — за дверью раздавались негромкие, приглушенные голоса.
— Кто-то у него в номере.
— Мужик или баба?
— Вроде Андрей... Или Халандовский...
— Тогда стучи.
Пафнутьев открыл дверь, не спрашивая, кого принесло на ночь глядя. Молча посмотрел на взбудораженное лицо Худолея, на Шаланду, контуры которого терялись в сумраке коридора, отступил в сторону, приглашающе махнул рукой.
— Входите, гости дорогие, — сказал он, закрывая дверь и поворачивая ключ в замке. — Видишь, Аркаша, вся банда в сборе.
* * *
Монако и Монте-Карло давно уже стали как бы одним городом, хотя Монако является самостоятельным государством со своей армией и полицией в составе не то пяти, не то шести человек, а Монте-Карло принадлежит не то Франции, не то Италии. Конечно, Монте-Карло принадлежит одному из этих государств, но вот такая невнятная формулировка является наиболее точной. Можно даже сказать, что в равной степени этот город, пристанище картежных шулеров, международных мошенников и опять же международных проституток, в равной степени принадлежит и Монако. Точно так же, как Монако принадлежит Монте-Карло.
Короче — путаница в голове автора в точности передает истинное положение вещей. Но есть и совершенно четкое различие — Монако расположено на плоской скале, торчащей в море, а Монте-Карло на побережье. Однако с годами и это их различие исчезло, поскольку насыпь, сделанная с берега на остров, хорошая, хотя и крутая дорога, отсутствие каких бы то ни было пограничных подробностей объединили их и уравняли.
Примерно все это и пытался в автобусе донести до своих слушателей Пияшев, играя роскошным своим, густым и сочным голосом, правда, не столь изящно и зримо, как это только что сделал автор. Пияшева можно понять и простить — свалившиеся на гомосексуальную голову потрясения начисто лишили его связности мышления. Чувствуя, что путается в географических понятиях, он опять, в который уже раз рассказал, что блондинки в Италии воспринимаются женщинами распутными и донельзя доступными, и опять, в который раз, женщины в автобусе возбужденно зашушукались, засверкали глазками, заерзали на сиденьях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
Шаланда полюбовался вспыхивающим где-то на невидимой скале маяком и медленно двинулся обратно. Возле забегаловки, которая понравилась ему цветом столиков — они были красные, он присел, а когда подошел официант, сделал заказ на итальянском языке, который он освоил уже вполне достаточно, чтобы здесь жить долго и счастливо.
— Кьянти, — сказал он.
Когда перед ним в прозрачном бокале вспыхнуло вино насыщенного красного цвета и в нем заиграли огни набережной, он почувствовал, что жизнь продолжается. Поднял бокал, полюбовался им в свете ночных фонарей и, прикрыв глаза, выпил залпом три больших свободных глотка, а последний четвертый попридержал во рту, предоставив ему, глотку, вести себя как заблагорассудится, самому решать, когда и как просочиться внутрь организма.
Когда Шаланда открыл глаза, то увидел, что за столиком перед ним сидит девушка в красной накидке и темных очках. Девушка была совершенно ему незнакома. Лицо ее не выражало ровным счетом ничего, может быть, потому, что очки скрывали выражение глаз, а фонарь освещал ее сзади, лицо оставалось в тени.
— Может быть, вина? Неплохое вино, между прочим, — произнес Шаланда, как ему показалось, на итальянском языке, который нравился ему все больше.
— Спасибо, воздержусь. Чуть попозже.
— Чуть попозже? — удивился Шаланда. — Где-то я слышал это выражение. А вот где...
— От Пафнутьева, — сказала девушка.
— Вы знаете Пафнутьева? — отшатнулся на спинку стула Шаланда и внимательнее всмотрелся в незнакомку. Нет, она не из группы, не видел он ее ни в гостинице «Верона», ни в автобусе, ни в городе Аласио, ни в аэропорту Римини, ни на озере Лаго Маджоре.
— Я и вас знаю, — сказала девушка.
— Кто же я?
— Не помню имени... Вы из милиции.
— Та-а-ак, — протянул Шаланда обескураженно и не нашел ничего лучшего, как снова наполнить свой бокал.
— Вы давно здесь? — спросила девушка.
— Дня два, может быть, три...
— Ездили на Лаго Маджоре?
— Было дело, — кивнул Шаланда. — Сегодня.
— Вы должны знать Худолея, — сказала девушка без выражения.
— Знаю.
— Ведь вы его скоро увидите?
— Наверняка, — Шаланда пытался понять, что происходит, чего хочет от него эта красавица, как вести себя дальше.
— Передайте ему, что видели Светлану Юшкову.
— Вы — Светлана Юшкова? — опять отшатнулся Шаланда на спинку стула, причем так резко, что пластмассовое жидковатое изделие чуть было не расползлось под ним.
— Вроде того.
— Почему вроде?
— Потому что во мне мало осталось от Светланы Юшковой. — Она сняла очки, и Шаланда с ужасом понял, что узнает ее, узнает женщину, с которой встречался и которую безуспешно пытался найти, чтобы арестовать как убийцу. — У меня мало времени. Через несколько минут я должна быть вон в той машине, — Юшкова кивнула в сторону красной приземистой легковушки.
— Но Худолей здесь! — воскликнул Шаланда, так и не разобравшись в своих чувствах — то ли он пытался задержать Юшкову, то ли сделать доброе дело Худолею.
— Я знаю, мне девочки сказали. Я должна идти. Передайте ему вот это, — она незаметно, словно была уверена, что за ней следят, положила на стол клочок бумажки. — Это номер моего мобильника. Пусть позвонит. С двенадцати до половины первого дня. Запомнили? С двенадцати до половины первого. Дня, — с нажимом повторила она.
— Но, может быть, мы заглянем к нему на минутку?
— Я не могу, — произнесла Юшкова грустно и в то же время как-то жалобно. Она выдернула из стакана салфетку, вытерла рот и, скомкав ее вместе с клочком бумажки, бросила в пепельницу. — Это номер моего мобильника, — повторила она. И тут же, преобразившись, легко и небрежно махнула Шаланде рукой. — Чао, бамбино! — И снова надела очки.
Шаланда видел, как она прошла по набережной, пересекла дорогу, нырнула в красную приземистую машину. Машина отъехала не сразу, видимо, в салоне еще шел разговор, и у Шаланды была почти минута до того, как машина рванулась с места и исчезла на поворотом, у него была почти полная минута, чтобы вынуть ручку и записать на салфетке ее номер. После этого он, почему-то обернувшись с опаской, вынул из пепельницы комок бумаги и, не разворачивая, сунул его в карман. Туда же он сунул и салфетку с номером машины.
— "Мерседес"? — спросил Шаланда у подошедшего официанта, который все это время с неподдельным интересом наблюдал за странной парой. Для полной ясности Шаланда ткнул пальцем в то место, где совсем недавно стояла красная машина.
— "Феррари"! — сказал официант, подняв руки и воздев глаза к звездному небу, показывая, что эта машина — нечто совершенно фантастическое.
— О! — уважительно произнес Шаланда, давая понять, что и он разбирается в подобной роскоши, хотя официанту было ясно, что эту машину его посетитель видит впервые. В самом деле назвать «Феррари» «Мерседесом»... Это все равно что назвать мужчину женщиной. Но официант был великодушен и, взяв пустую бутылку со стола, вопросительно посмотрел на Шаланду.
Тот отрицательно покачал ладонью из стороны в сторону. Дескать, пора и честь знать.
Радостно сверкая глазами, официант произнес нечто доброжелательное: видимо, приглашал заглядывать почаще.
— Обязательно зайду, — сказал Шаланда и с чувством пожал маленькую ладошку официанта. Она, как пойманная рыбешка, чуть дернулась в его плотной лапе и обреченно замерла. — Будь здоров, мужик! — Шаланда потряс в воздухе кулаком, напоминающим литровую оплетенную бутылку кьянти.
Уже шагнув было в сторону гостиницы, Шаланда круто развернулся и снова подошел к только что оставленной забегаловке. И купил, все-таки купил пузатую оплетенную бутылку, решив, что она очень ему сегодня пригодится.
Худолей спал.
Но на стук откликнулся быстро и ясным голосом спросил, не поднимаясь:
— Кто там?
— Шаланда.
— Точно Шаланда?
— Не тяни, Худолей, ох не тяни!
— А что будет? — спросил Худолей, открывая дверь.
— Жалеть будешь.
Шаланда быстро вошел, закрыл за собой дверь, убедился, что шторы задернуты и никто, ни единая живая душа не заглянет к ним в номер, поставил бутылку на стол. Обернувшись, увидел, что Худолей стоит посреди комнаты в одних трусах, отвернулся.
— Прикрой срам-то!
— К халатам не приучен. Виноват.
— В простыню завернись!
— Лучше штаны надену... Можно?
— Давай. Только быстрее. Тебе привет.
— Большой?
— И горячий.
— Давай его сюда, — сказал Худолей, набрасывая на себя спортивную куртку.
— На, — Шаланда протянул на ладони бумажный комочек.
Худолей взял, осторожно развернул, всмотрелся в цифры, повернул бумажку, понюхал ее, осторожно положил на стол. И вопросительно уставился на Шаланду.
— Света просила передать, — сказал тот, тяжело опускаясь в охнувшее от тяжести кресло. И тут Шаланда, закаленный Шаланда, подняв глаза, едва ли не впервые в жизни увидел, как человек бледнеет прямо на глазах. На лице у Худолея не было никакого выражения. Черты сохранились, но лицо сделалось как-то совершенно серым.
— Где она? — спросил Худолей.
— Уехала.
— Куда?
— В ночь. На красном «Феррари». Вот его номер, — Шаланда положил на стол скомканную салфетку.
— Говори, Жора, говори... Я даже не знаю, что спрашивать, — виновато попросил Худолей, и Шаланда увидел, что его глаза полны слез. — Я не могу ничего спрашивать. Ты говори... — Худолей взял тощую подушку и с силой вытер слезы с лица.
— Когда вы все отрубились и заснули сладким сном... Я вышел на набережную. Не спалось. Присел в какой-то кафешке... Красные столики... Взял кьянти. Подходит она. Садится. В черных очках, на ней что-то красное. Не запомнил, что именно, только цвет. Я ее не узнал. А она спрашивает... Это вы, Георгий Шаланда? Сразу меня узнала, да и как не узнать... Я достаточно известен не только у себя на родине, но и во многих других странах... В Италии, например. Поэтому узнать меня...
— Остановись, Жора! — взмолился Худолей.
— Она сказала, что звонить ей можно только с двенадцати до половины первого дня. Повторила два раза... С двенадцати до половины первого. Дня.
— По московскому времени?
— Ну ты даешь, Валя! Кто же здесь живет по московскому времени? Даже я часы перевел. Я сказал ей, что ты здесь.
— А она? — дернулся Худолей.
— Сказала, что знает. Кто-то из наших попутчиц ей уже сказал. Думаю, она и на набережной оказалась в надежде увидеть кого-нибудь из нас.
— Ну и притащил бы ее сюда! — закричал Худолей.
— Чтобы утром объясняться с полицией?
— Отбрехались бы! Отгавкались! Отмазались!
— Она сказала, что у нее нет времени. Подошла якобы для того, чтобы выпить соку. Ее ждали. Только села, машина тут же рванулась с места. Хотя нет, не сразу, постояла еще с полминуты. Я успел записать номер. Она стояла недалеко от фонаря... Я сидел за столиком у самых кустов, а за кустами — проезжая часть... Дороги здесь узкие... До машины было метров восемь-десять. Она и записочку передала тайком, будто знала, что за ней следят.
Худолей рванулся в ванную, вернулся с двумя стаканами и подвернувшимся штопором выдернул пробку из бутылки и разлил вино.
— Давай, — сказал он, протягивая один стакан Шаланде.
— Давай. Все правильно, Валя, все правильно. Она на крючке, она не шастает по набережной и не подыскивает клиентов. Другой уровень. — Шаланда поднял стакан.
— Ну если ты пошел гулять по набережной — взял бы меня! — опять сорвался Худолей.
— Все правильно, Валя, все правильно, — повторил Шаланда. — Ты бы разбушевался там, ее увезли бы подальше и спрятали понадежнее. У нас есть ниточка. Номер мобильного телефона. Дальше — красная «Феррари». Номер машины у тебя перед глазами. Установить владельца, его адрес, род занятий и прочее... работа одного дня. Она хочет вернуться к тебе. Завтра в начале первого ты будешь с ней разговаривать.
— В двенадцать, — поправил Худолей.
— Я бы не советовал быть таким точным.
— Почему?
— Мало ли... Вдруг минутная накладка... И освободится она только в пять минут первого... Мало ли.
— Как она? — спросил Худолей.
— Прекрасна! Язык родной не забыла, меня, как видишь, помнит. В конце разговора даже шаловливой мне показалось.
— Это как?
— Ручкой махнула, бамбиной обозвала, «чао» сказала. Похоже, там в машине крутой водила сидел. Во-первых, машина, как я понял, из ряда вон, да и она не осмелилась поступить, как хотелось. Хотя я звал ее с собой, я ведь ее звал!
— Разберемся, — хмуро сказал Худолей. — Во всем разберемся.
— Что будем делать?
— Пошли к Паше, — Худолей поднялся, задернул «молнию» на куртке, бумажки со стола сунул в маленький карманчик на груди.
Коридор казался еще темнее, чем час назад. Только у самой лестницы горела тусклая лампочка. Подойдя к пафнутьевскому номеру, Худолей прислушался — за дверью раздавались негромкие, приглушенные голоса.
— Кто-то у него в номере.
— Мужик или баба?
— Вроде Андрей... Или Халандовский...
— Тогда стучи.
Пафнутьев открыл дверь, не спрашивая, кого принесло на ночь глядя. Молча посмотрел на взбудораженное лицо Худолея, на Шаланду, контуры которого терялись в сумраке коридора, отступил в сторону, приглашающе махнул рукой.
— Входите, гости дорогие, — сказал он, закрывая дверь и поворачивая ключ в замке. — Видишь, Аркаша, вся банда в сборе.
* * *
Монако и Монте-Карло давно уже стали как бы одним городом, хотя Монако является самостоятельным государством со своей армией и полицией в составе не то пяти, не то шести человек, а Монте-Карло принадлежит не то Франции, не то Италии. Конечно, Монте-Карло принадлежит одному из этих государств, но вот такая невнятная формулировка является наиболее точной. Можно даже сказать, что в равной степени этот город, пристанище картежных шулеров, международных мошенников и опять же международных проституток, в равной степени принадлежит и Монако. Точно так же, как Монако принадлежит Монте-Карло.
Короче — путаница в голове автора в точности передает истинное положение вещей. Но есть и совершенно четкое различие — Монако расположено на плоской скале, торчащей в море, а Монте-Карло на побережье. Однако с годами и это их различие исчезло, поскольку насыпь, сделанная с берега на остров, хорошая, хотя и крутая дорога, отсутствие каких бы то ни было пограничных подробностей объединили их и уравняли.
Примерно все это и пытался в автобусе донести до своих слушателей Пияшев, играя роскошным своим, густым и сочным голосом, правда, не столь изящно и зримо, как это только что сделал автор. Пияшева можно понять и простить — свалившиеся на гомосексуальную голову потрясения начисто лишили его связности мышления. Чувствуя, что путается в географических понятиях, он опять, в который уже раз рассказал, что блондинки в Италии воспринимаются женщинами распутными и донельзя доступными, и опять, в который раз, женщины в автобусе возбужденно зашушукались, засверкали глазками, заерзали на сиденьях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53