— Дело в том, что когда человек взрывается, у него больше шансов погибнуть самому, чем нанести вред кому-то другому. Я же говорю — взрывается. Почти в прямом смысле слова.
— Думаете, девочки взорвались?
— Наверняка. Они были подругами еще со школы... В одном классе учились. Сочинения писали о Наташе Ростовой, что-то трепетное из Тургенева, о сновидениях Веры Павловны... Отписались. Мне бы хотелось, конечно, чтобы убийцу нашли и покарали, но я ничего сказать не могу... Я не знала даже, что они мертвы. Ведь живем мы здесь, если можно так выразиться... Разрозненно.
— Надежду Шевчук нашли в квартире Юшковой...
— Надежду нашли у Юшковой? А что она там делала?
— Лежала.
— Нет, я в том смысле, что нечего ей там делать! Я не уверена даже, что они были знакомы. А Таю где нашли? Там же?
— Нет, в другом месте. Возле мусорных ящиков.
— Кошмар какой-то, — Оля закрыла лицо руками.
— Надежда Шевчук была беременна, — сказал Пафнутьев, стараясь произнести это как можно спокойнее.
— Да-а-а? Сколько месяцев?
— Не меньше трех. Между тремя и четырьмя. Так примерно.
— Понятно, — кивнула Оля с таким видом, будто ей открылось нечто важное.
— Что вам стало понятно? — спросил Пафнутьев.
— А то, — и Оля потянулась за новой сигаретой.
Этого у Пафнутьева отнять было нельзя — он умел разговаривать с людьми. И умение заключалось в том, что он стремился слушать, а не говорить. Не делал вид, что слушает, а слушал, что встречается в нашей жизни не столь уж часто, ребята, не столь. Вот сказала Оля одно словечко со странным выражением, и Пафнутьев тут же стал в охотничью стойку, как это делает хороший породистый пес, натасканный на дичь. Он сразу заподозрил, что в этом ее «понятно», произнесенном врастяжку, что-то таится и надо вернуться назад, чтобы вызвать у Оли то же состояние, чтобы захотелось ей произнести то же словечко, а заодно и все, что за ним стоит.
— Да, три-четыре месяца было ребеночку... Даже пол определили... Мальчик должен был родиться.
— Понятно, — повторила Оля, но уже простым, будничным голосом, в котором не было той тайны, которую так остро почувствовал Пафнутьев минуту назад.
— Что-то ты вспомнила, что-то на ум пришло, а, Оля? Поделись.
— Да так, ничего особенного... Маленькие житейские подробности. И ничего больше.
— Если в мире и есть что-нибудь стоящее, так это маленькие житейские подробности, — сказал Пафнутьев.
— Вы говорите, мальчик... Знали мы про этого мальчика, знали. Темненький был? Светленький?
— А это имеет значение? — растерянно протянул Пафнутьев.
— Нет, не в Италии Надежда подзалетела. Здесь. Поэтому я и спросила.
— Она была в Италии? — удивился Пафнутьев. — Уже в этом году?
— Три раза.
— Это точно?!
— Точней не бывает. Потому что и я тоже была в Италии три раза. Вместе с Надеждой. И с другими девочками. Кстати, Тая, которую вы нашли возле мусорных ящиков, тоже была с нами. Нас было много, почти половина автобуса.
— Что же вы там делали? — спросил Пафнутьев изумленно.
— Работали.
— Успешно?
— Нормально.
— Как же вам удалось?!
— Пахомова, туристическая фирма «Роксана». А у Надежды ребеночек... Думаю, он возник не случайно. Ожидаемый был мальчик.
— Не в мальчике ли дело? — предположил Пафнутьев.
— Очень даже может быть. Надежда так относилась к ребенку, что вполне могла...
— Что могла? — быстро спросил Пафнутьев, пока мысль Оли не скользнула в сторону.
— Взорваться. Вы, Павел Николаевич, никогда не взрываетесь?
— Обычно это происходит незаметно для постороннего взгляда. Но я знаю одного человека, который именно сейчас находится во взорванном состоянии. И готов немедленно взорвать все, что угодно, все, что под руку подвернется.
— Баба? — проницательно спросила Оля.
— Он не баба, он мужик. Но причина его состояния... Да, тут ты права, баба.
— Бывает, — на этот раз в голосе Оли прозвучало резанувшее Пафнутьева безразличие, если не сказать удовлетворенность — кому-то тоже плохо, кто-то тоже бьется в истерике, значит, в своих бедах она не одинока. Это была своеобразная защита, и Пафнутьев подавил в себе обиду.
— Италия! — громко и резковато сказал он. — Давай, Оля, раскрутим Италию. Поскольку уж мы вышли на международные отношения. Как я понимаю, идет речь о Северной Италии?
— Да, почти на границе с Францией.
— Вы своими заботами охватывали и Францию?
— Монако, Монте-Карло посещали, а что касается Франции, то только самую южную ее часть... Ницца, окрестности.
— Туда добирались самолетом?
— Да, чартерный рейс.
— Римини?
— О, вы много знаете, оказывается. А все простачком прикидываетесь.
— Мне еще знакомо слово Аласио.
— Аласио — это маленький курортный городок. Если вы так много знаете, то я могу колоться с чистой совестью. Я грамотно выражаюсь?
— Вполне. Но должен сказать, что колоться с чистой совестью ты можешь независимо от моих познаний. Два трупа, которые лежат сейчас в морозильной камере морга, дают тебе такое право, — Пафнутьев сознательно произнес страшноватые подробности, поскольку знал, что частенько слово «смерть» не производит на людей большого впечатления, оно кажется каким-то отстраненным, люди часто не представляют, что именно стоит за этим словом, оно стало почти философским термином. И он, кажется, добился своего — Оля чуть заметно побледнела, нервно загасила сигарету, подняла к нему лицо, на котором уже не было кривоватой ухмылки.
— Аласио, — опять произнес Пафнутьев. — Там что у Пахомовой? Квартира, фирма, гостиница?
— И то, и другое, и третье. Есть там у нее квартира с окнами на море, в ней частенько живет какой-то ее знакомый. Достаточно пожилой человек. Но с ним она ведет себя... По-женски. Вы понимаете, о чем речь?
— Нет.
— Улыбки, касания, красное вино на набережной, чоканье бокалами, глядя друг другу в глаза... Все эти милые подробности вам о чем-то говорят?
— Да. Этот мужик... Густые, чуть вьющиеся волосы с проседью?
— Вы и его знаете?
— Крупное лицо? Его можно назвать мордатым?
— Можно, — усмехнулась Оля. — Пахомова называет его Ваней.
— А по паспорту он Иван Иванович Сысцов, — негромко добавил Пафнутьев. — Теперь фирма... Ты сказала, что у нее есть там какая-то фирма?
— Мне так кажется... Мы ездили на громадном туристическом автобусе, «Мерседес», между прочим. Водителя зовут Массимо. Максим по-нашему. Он водитель и владелец этого автобуса. Переезды иногда бывали долгие, сотни километров, мы останавливались, разминались, перекусывали и, конечно, фотографировались. На снимках вы можете увидеть и меня, и Пахомову, она обычно всегда нас сопровождает, и Массимо, и вашего приятеля Ивана Ивановича... А если возьмете хорошее увеличительное стекло, то кто знает, может быть, сможете различить и номер автобуса. Это вам интересно?
— Ты очень умная женщина, — серьезно сказал Пафнутьев.
— Это не главное мое достоинство.
— Я говорю о тех достоинствах, в которых уже успел убедиться.
— Может быть, вы захотите удостовериться и в главном моем достоинстве? — усмехнулась Оля.
— Чуть попозже, — невозмутимо ответил Пафнутьев. — Ты мне подаришь такой снимок?
— А почему бы и нет! — Оля не спросила, она негромко воскликнула, утверждающе воскликнула, но Пафнутьев решил закрепить этот маленький успех.
— Спасибо, — сказал он. — Буду очень признателен.
— Надеюсь, — закрепила свой маленький успех и Оля.
— Теперь гостиница.
— "Верона" — так она называется. Кажется, что-то с Шекспиром связано.
— Ты еще и начитанная! — восхищенно воскликнул Пафнутьев.
— Ничуть. Там портрет его висит, маленький бюстик в вестибюле. Насмотрелись и на то и на другое. Повысила культурный уровень. Так что я теперь знаю, где Ромео и Джульетта тусовались. Кстати, у них тоже кончилось не слишком хорошо. Но вы, наверное, об этом слышали.
— Приходилось, — кивнул Пафнутьев. — Скажи, Оля... Почему именно Аласио?
— Понятия не имею. Скорее всего, у Массимо там какой-то бизнес. Вполне возможно, что и гостиница принадлежит ему. Как-то уж по-хозяйски он себя там вел. Знаете, это сразу чувствуется, есть какая-то неуловимая разница в поведении — гость и хозяин. Гость может хамить, требовать, бить посуду, но при этом все понимают — гость. Потому и хамит. А хозяин вроде и прислуживает, но все видят — хозяин. Там штору поправит, там бумажку с пола поднимет.
— На этом роль Массимо заканчивалась?
— На этом его роль только начиналась.
— Это как? — не понял Пафнутьев.
— Сутенер. Если вам это слово не нравится, назовите его диспетчером. Принимает заказы на девочек, развозит, привозит после выполнения задания... Вы понимаете, о каком задании речь?
— Догадываюсь.
— Опять же и себя не забывает.
— В каком смысле?
— Половой гигант. Перещупал всех наших девочек, включая ту же Пахомову. Пока с ним собеседование не пройдешь, с места не сдвинешься. Вернешься ни с чем. Еще и долги потом отрабатывать приходится, но уже на местном, здешнем материале. Вы меня понимаете?
— Думаю, что да. Как ты оказалась у Пахомовой дома?
— Время от времени она берет кого-либо из девочек в качестве даровой прислуги. Квартира громадная, две трехкомнатные в одну соединены, работы хватает. Когда вы появились, как раз моя очередь подошла. Кому-то из нас повезло, — усмехнулась Оля. — Может быть, даже обоим. А, Павел Николаевич?
— Вполне возможно, — согласился Пафнутьев.
В этот момент зазвонил телефон.
Оказалось — Худолей.
— Паша! — закричал он обрадованно. — Жив?!
— Местами.
— А я звоню домой — нет тебя, думаю, может, вернулся к Халандовскому — тоже пусто. Мелькнула мыслишка — неужто на службе? Точно.
— Сидим вот, беседуем. С Олей.
— О! Я некстати?
— Да нет, ничего... Есть новости?
— Есть, Паша.
— У меня тоже.
— Тогда я мчусь к тебе?
— Встретимся утром. У меня еще маленькое мероприятие. Ты будешь лишним. Я сегодня очень занят. Ну просто очень.
— Паша! Неужели?! И тебя, оказывается, жизнь может пробрать до костей?
— Почему же до костей? В таких случаях кости ни при чем.
— Виноват, Паша! Виноват! — И Худолей отключил мобильник.
— О вас могут подумать что угодно, — заметила с улыбкой Оля. — Обычно в таких случаях думают худшее.
— Знаешь, Оля, в таких случаях худшие мысли и лучшие — это одни и те же. А что касается, кто чего подумает... Я уже это проехал. Наверное, ты тоже.
— Еще нет, Павел Николаевич. Здесь, в городе — да. Но что касается Пятихаток... О! Мне далеко не безразлична людская молва.
— Это правильно, — сказал Пафнутьев. — Теперь вот что, Оля... Едем к тебе домой.
— А здесь не найдется подходящего местечка?
— Найдется. И не одно. Но чуть попозже. Снимки нужны, Оля. Снимки, о которых ты недавно говорила. Вся ваша компания на фоне роскошного автобуса марки «Мерседес». Ты не передумала? Не дрогнула?
— Два трупа на кону.
— Это правильно, — повторил Пафнутьев и набрал номер мобильника Андрея. — Андрей, ты где?
— Во дворе. Жду.
— Мы выходим.
Город был совершенно пуст. Прошли времена, когда по весенним улицам до утра бродили теплые компании мужичков, решающих проблемы Южной Африки, марсианских пустынь, обсуждавших загулявших жен, отбившихся детей, когда до рассвета неприкаянно бродили влюбленные пары или же пары, считающие себя влюбленными, когда вообще в городе на ночь не прекращалась человеческая жизнь.
Теперь она прекратилась.
Слишком велик риск быть зарезанным, задушенным, просто потехи ради забитым юными отморозками, насмотревшимися американских фильмов — которые для того и крутятся по всем каналам, чтобы вдохновить юных отморозков на подобные подвиги.
Да-да, ребята, идет крутая работа, брошены бешеные бабки, чтобы из самой духовной нации мира сделать нацию отморозков. И у этих затейников есть успехи, у них есть успехи. Это надо для себя твердо знать — деньги они не тратят зря, и у них есть успехи.
— Если вы, Павел Николаевич, надеетесь, что я приглашу вас к себе домой, то ошибаетесь, — сказала Оля.
— А! — Пафнутьев беззаботно махнул рукой. — Одной ошибкой больше, одной меньше... Переживем.
— Я понимаю, что должна это сделать по законам жанра... Но не могу. Там сейчас девочки.
— Хорошие девочки? — живо спросил Пафнутьев.
— А ночью других не бывает, Павел Николаевич. Разве вы этого не знали?
— Догадывался, — виновато протянул Пафнутьев. — Ты, Оля, сейчас произнесла очень мудрые слова. И сама это знаешь.
— Но если вас не смущает наша компания...
— Смущает.
— Тогда дождемся другого раза, — на Олю, кажется, нашло шалое настроение.
— Да, — согласился Пафнутьев сокрушенно. — Чуть попозже.
— Вот здесь остановите, пожалуйста, — сказала Оля, когда машина поравнялась с унылой серой пятиэтажкой, на стенах которой даже при свете тусклых уличных фонарей были видны ржавые потеки от балконов, сваренных из арматурных брусков. — Вот здесь я и живу. Если, конечно, это можно назвать жизнью.
— Пахомова поселила?
— Нет, это Игоревая квартира. Загляните как-нибудь, а, Павел Николаевич?
— Обязательно загляну, — кивнул Пафнутьев совершенно искренне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53