Тут главное не терять времени. Подхватив пошатнувшегося Пияшева левой рукой, Андрей правой провернул ключ еще на один оборот и, нажав ручку вниз, потянул на себя.
Дверь послушно открылась, и он увидел перед собой еще одну дверь, по всей видимости, старую, которая стояла здесь, когда еще не было внешней, стальной, укрепленной сваренной арматурой и замком с тремя стержнями, для которых в стальной раме были высверлены три круглых паза.
Передав Худолею обмякшего Пияшева, Андрей в связке нашел маленький плоский ключ для английского замка, безошибочно вставил его почти на ощупь в темноте подъезда и повернул.
Щеколда сдвинулась в сторону, и дверь открылась.
Протолкнув впереди себя Худолея с Пияшевым, который уже начал приходить в себя, но пока не сопротивлялся, позволяя делать с собой все, что пожелают нежданные гости, Андрей закрыл внешнюю стальную дверь, потом также основательно повозился со второй и, лишь убедившись, что она тоже заперта, обернулся к Пияшеву. От неожиданности тот едва ли понимал, что с ним происходит. Вынув из кармана наручники, Андрей завел ему руки за спину и защелкнул стальные кольца.
Все происходило в полной тишине, никто не произнес ни слова, никто не закричал. Пияшев ошарашенно переводил взгляд с одного гостя на другого. Черные чулки, которые Андрей и Худолей изготовили из одной пары колготок, полумрак коридора, длинные козырьки кепок делали их неразличимыми.
— Что вы хотите? — наконец выдавил из себя Пияшев.
— Тсс, — Худолей приложил палец к затянутым капроном губам. И тут же провел себя ладонью по горлу. Дескать, молчи, не то будет плохо.
— Ну, вы даете, — пробормотал Пияшев и закрыл глаза. Только сейчас стало видно, что он хорошо поддат. Но неожиданность происходящего, видимо, отрезвила его, и он постепенно осознавал случившееся.
Худолей тем временем быстро и с неожиданной для самого себя сноровкой обшаривал карманы Пияшева, ссыпая в сумку все, что находил. Не глядя, не всматриваясь в находки, он бросал в сумку мобильник, блокнот, кошелек, какие-то ключи, зажигалку, пачку сигарет, мелкие клочки бумаги с номерами телефонов. И хотя понимал, что деньги — это нечто особое, это уже как бы и не обыск, а грабеж, но ни на секунду не усомнился в правильности своих действий.
Андрей заглянул в одну дверь — это оказалась ванная, потом туалет, дернул еще одну дверь — там была небольшая кладовочка, оборудованная под встроенный бельевой шкаф. Вот туда он и запихнул Пияшева, не слишком заботясь о своих манерах. И, убедившись, что тот рухнул на пол, молча пригрозил ему кулаком. Сиди, дескать, молча.
Пияшев понял и согласно кивнул.
Все документы, подшитые в папки договоры, расписки, обязательства, не вчитываясь и не пытаясь понять их суть, сгребали в один мешок. Письма, какие-то записки, скрепленные мелкие бумажки с телефонами и именами — все шло в мешок.
Когда Худолей обшаривал один из ящиков стенки, его чуткие пальцы эксперта почувствовали, что донышко у ящика чуть сдвинулось. Он вытряхнул содержимое на пол и без труда сковырнул предательски дрогнувшую фанерку.
И тихо ахнул — дно небольшого ящичка было аккуратно уложено далларовыми пачками.
— Андрей, — негромко позвал Худолей. — Смотри.
— Надо же...
— Как быть?
— В мешок.
— Крутовато получается.
— А ты на что рассчитывал? Надо брать, иначе он нас вычислит. Макулатуру взяли, а деньги оставили? Так не бывает, — и Андрей обернулся к альбомам со снимками.
Худолей еще некоторое время молчал, в растерянности рассматривая лежащие перед ним пачки долларов. Их было шесть штук, по десять тысяч в пачке. Итого шестьдесят тысяч. Поколебавшись, он сгреб их в стопку и бросил в мешок.
— Прощупай и другие ящики, — Андрей обернулся со страшноватой улыбкой, искаженной чулком. — Наверняка это не последние его деньги.
Но нет, больше долларов Худолей не обнаружил. Зато нашел пачку паспортов — больше десятка. Вскрыв один, второй, третий, он нашел паспорта Шевчук, Хмелько, Семенчук. Интересная находка попалась и Андрею. Раскрыв наугад альбом со снимками, он вдруг увидел фотографии, по исполнению, по размеру, по содержанию точь-в-точь напоминавшие те, которые видел в кабинете у Пафнутьева. По всему было видно, что снимал один человек, в том же помещении и располагал он женщин все в той же позе, которая позволила Пафнутьеву рассмотреть родинку на внутренней стороне бедра.
— Пролистай, может, знакомых увидишь, — Андрей протянул Худолею альбом.
— А что? — Взяв альбом, Худолей принялся перелистывать страницу за страницей и вдруг замер. — Ни фига себе, — протянул он потрясенно.
— Что такое? — обернулся Андрей.
— Это же Надя Шевчук, которую нашли в Светиной квартире. Точно такой же снимок у Пафнутьева в уголовном деле. С одного негатива отпечатано. А вот и Оля Семенчук... С родинкой. Видишь?
— Она еще живая?
— Днем была живая... Застолбить бы, застолбить! — простонал Худолей. — Как бы нам это застолбить, чтобы они стали юридическими доказательствами?! Андрюшенька! Как?!
— Вынимай снимки из альбома. Я его сейчас сюда приволоку.
— И что? — не понял Худолей.
— Вынимай! Всех, кого знаешь! Снимки, которые есть в уголовном деле!
Андрей вышел в коридор и, распахнув дверцу кладовки, увидел: Пияшев сидит точно в той же позе, в которой он его оставил. Все так же молча Андрей взял его за шиворот, приволок в комнату, усадил на стул перед круглым столом. Худолей к этому времени уже приготовил с десяток снимков. И успел, сообразил, догадался — вынув из кармана портрет Светы, сунул его в общую пачку. Остальные вместе с альбомами сбросил в мешок.
Не говоря ни слова, Андрей снял наручники с Пияшева, завел ему руки вперед и снова надел.
Увидев перед собой снимки, Пияшев вопросительно посмотрел на Худолея. Взяв со стола стакан, тот поднес его к самому рту, отчего голос сделался гулким и совершенно неузнаваемым.
— Знакомы?
— Некоторые.
— Которые?
— Я не уверен... Это просто коллекция...
Не говоря ни слова, Андрей взял Пияшева за волосы и поднес к его носу зажженную зажигалку. К самым ноздрям, так, что тот вынужден был втянуть пламя в себя. Пияшев судорожно дернулся, взвыл от боли, завертел головой.
— Знакомы? — глухо проговорил Худолей в стакан. Черный чулок на голове, гулкий голос, будто с небес, обожженные ноздри, кажется, начисто лишили Пияшева способности сопротивляться. В ответ на вопрос Худолея он только кивнул.
Андрей положил ручку на стол.
— Пиши на обороте имена.
— Я не помню...
Андрей снова щелкнул зажигалкой и крепко ухватил его за волосы.
— Ну? — спросил он.
Пияшев молча взял ручку, придвинул к себе снимок, перевернул его, покосился на трепещущий огонек зажигалки. И медленно вывел — «Имени не помню».
— А фамилия? Отчество? Адрес? Телефон? Что-нибудь помнишь? Хоть что-нибудь?
— Ничего не помню.
— Хорошо, — сказал в стакан Худолей. — Давай следующий снимок, — и положил перед Пияшевым фотографию Надежды Шевчук.
— Они все в таком виде, что и в самом деле вспомнить трудно. Прасцице... — К Пияшеву, кажется, начало возвращаться самообладание, и Андрей снова схватил его за шевелюру и приблизил зажигалку к лицу.
— Слушай ты, пидор позорный! Будешь кочевряжиться — глаза выжгу! Понял?! И ты уже ни в каком виде их не увидишь!
Пияшев молча взял ручку и написал «Вера».
Андрей, не размахиваясь, ударил его сзади двумя ладонями по ушам. Он знал — человек на какое-то время чувствует, будто его ударили кувалдой по голове.
— Ты не ошибся? — проорал он ему в ухо.
Пияшев послушно зачеркнул написанное и вывел рядом «Надежда».
— Фамилия?!
— Шевчук.
— Так и пиши.
Когда Пияшев подписал весь десяток снимков и портрет Светы Юшковой подписал, имя, фамилию, даже отчество вспомнил, Андрей положил перед ним найденный в папках чистый лист бумаги.
— Пиши... По факту изъятия принадлежащих мне фотографий женщин... Надежды Шевчук, Таисии Хмелько, Ольги Семенчук, Светланы Юшковой и других... возражений и претензий не имею... Подпись... Дата... Время...
— Сейчас больше двух... — неуверенно проговорил Пияшев.
— Так и пиши... Четырнадцать часов тридцать минут.
— Но ведь...
— Четырнадцать часов тридцать минут, — повторил, гудя в стакан, Худолей.
— Понял, — кивнул Пияшев.
Худолей взял расписку, внимательно прочел, сложил, сунул во внутренний карман пиджака и положил перед Пияшевым еще один лист и рядом — пачку паспортов.
— Откуда у тебя паспорта женщин, которые изображены на этих фотографиях?
— Ну-у-у... Видите ли... Я их нашел.
— Где?
— В городе... В разных местах... В разное время...
— Так и пиши... Обнаруженные у меня паспорта Надежды Шевчук, Таисии Хмелько, Ольги Семенчук... и других... я нашел в городе в разных местах, в разное время... Написал? Подпись, дата, время... Четырнадцать часов сорок минут.
— Ребята, — поднял голову Пияшев. — Видите ли...
— Подпись!
— Видите ли, в чем дело, — начал было Пияшев, но Худолей, выдернув у него из-под рук лист, вчитался в него, снова пробежал несколько раз все строки и, сложив, сунул в тот же карман.
— Ты что-то хотел сказать? — прогудел он в стакан.
— Я готов заплатить.
— Плати.
— Хорошо... Вы все оставляете здесь, — Пияшев кивнул в сторону целлофанового мешка, — берете деньги и уходите. Договорились?
— Давай деньги, — произнес Андрей голосом, который озадачил даже Худолея — столько было в нем непривычной твердости.
Пияшев направился на кухню, взял с полки жестяную банку, расписанную хохломскими узорами, и, перевернув ее, высыпал содержимое на стол. Из горки сахара торчали две пачки стодолларовых купюр.
— Каждому по десять тысяч, — сказал Пияшев.
— Очень хорошо. — Так получилось, что в этой операции руководство перешло к Андрею. Он чувствовал себя увереннее, знал, что делать, в каком порядке и чем заканчивать. Вот и сейчас Андрей вынул из сахарной горсти обе пачки, ударил их о ладонь, стряхивая сахарный песок, и протянул Худолею. — В мешок.
— Значит, кинули? — спросил Пияшев обиженно.
— А тебе что, привыкать? — спросил Андрей. Его голос под чулком тоже был искажен, капроновая ткань сдавливала губы, и слова получались как бы смазанными. Если бы через день им довелось встретиться в более спокойной обстановке, вряд ли Пияшев смог бы наверняка сказать, что прошедшей ночью он слышал именно этот голос.
Уже уходя, Андрей снял с Пияшева наручники.
— Правильно, — одобрил Худолей. — Все-таки казенное имущество, — и это была единственная ошибка, которую они допустили. Упомянув о казенном имуществе, он дал понять Пияшеву, что люди они служивые. Досадная ошибка, непростительная, Худолей почти вскрикнул, спохватившись, но было уже поздно. Взглянув на Пияшева, он понял, что тот услышал его слова.
И Андрей услышал.
Наклонил голову, помолчал, исподлобья взглянул на Худолея — тот лишь сокрушенно развел руками. Да, дескать, виноват, оплошал. Впрочем, может быть, эта его оплошность пошла на пользу. Уже уходя, Андрей обрезал телефонный провод, чтобы не смог Пияшев немедленно позвонить куда-нибудь, а его мобильник лежал среди вороха бумаг в черном мешке для мусора. Чтобы хоть как-то подавить чувство досады от худолеевской промашки, он еще раз прошелся по комнате и вдруг увидел, высмотрел между письменным столом и стеной плоский чемоданчик, почти невидимый, почти несуществующий. Он подошел, поднял его, взвесил на ладони. Это был компьютер. Маленький, походный компьютер, в бездонной памяти которого могло быть столько всего, столько всего...
Взглянув на Пияшева, Андрей увидел у того на лице ужас. Худолей уже держал распахнутым ненасытный зев черного мешка — прибавление еще одного предмета нисколько не отразилось на его вместимости.
У двери Андрей обернулся.
— И помни, пидор позорный, — он сознательно употреблял блатные словечки, чтобы сбить Пияшева с толку, — помни, сучий потрох, — это не последняя наша встреча. Запомнишь?
— Постараюсь.
— Плохо отвечаешь.
— Запомню.
Не задерживаясь больше, Худолей с Андреем, не вызывая грохочущего лифта, чтобы потом многочисленные старухи, страдающие бессонницей, не вспоминали, как без четверти три ночи грохотал лифт, так вот, не вызывая лифта, они бесшумно сбежали вниз, осторожно открыли одну дверь, вторую и выскользнули из дома, на ходу сдергивая с себя опостылевшие чулки. Свернув за угол, они тут же наткнулись на свою машину и выехали со двора, не включая огней — мало ли сейчас бессонных мужиков, бессонных баб стоят на своих балконах и выкуривают бессонные свои сигареты. И на дорогу они свернули, не зажигая огней. Город был пуст, и даже редкие фонари позволяли ехать спокойно, видеть дорогу, самим оставаясь почти невидимыми.
— Куда едем? — спросил Худолей.
— Есть одно местечко, — усмехнулся Андрей. — Совсем недалеко.
— Недалеко от чего?
— От города.
Трасса тоже была пустой, и десять километров пролетели незаметно. Высмотрев по каким-то, одному ему известным признакам поворот, Андрей свернул направо и, выключив мотор, продолжал катиться вниз по проселочной дороге совершенно бесшумно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
Дверь послушно открылась, и он увидел перед собой еще одну дверь, по всей видимости, старую, которая стояла здесь, когда еще не было внешней, стальной, укрепленной сваренной арматурой и замком с тремя стержнями, для которых в стальной раме были высверлены три круглых паза.
Передав Худолею обмякшего Пияшева, Андрей в связке нашел маленький плоский ключ для английского замка, безошибочно вставил его почти на ощупь в темноте подъезда и повернул.
Щеколда сдвинулась в сторону, и дверь открылась.
Протолкнув впереди себя Худолея с Пияшевым, который уже начал приходить в себя, но пока не сопротивлялся, позволяя делать с собой все, что пожелают нежданные гости, Андрей закрыл внешнюю стальную дверь, потом также основательно повозился со второй и, лишь убедившись, что она тоже заперта, обернулся к Пияшеву. От неожиданности тот едва ли понимал, что с ним происходит. Вынув из кармана наручники, Андрей завел ему руки за спину и защелкнул стальные кольца.
Все происходило в полной тишине, никто не произнес ни слова, никто не закричал. Пияшев ошарашенно переводил взгляд с одного гостя на другого. Черные чулки, которые Андрей и Худолей изготовили из одной пары колготок, полумрак коридора, длинные козырьки кепок делали их неразличимыми.
— Что вы хотите? — наконец выдавил из себя Пияшев.
— Тсс, — Худолей приложил палец к затянутым капроном губам. И тут же провел себя ладонью по горлу. Дескать, молчи, не то будет плохо.
— Ну, вы даете, — пробормотал Пияшев и закрыл глаза. Только сейчас стало видно, что он хорошо поддат. Но неожиданность происходящего, видимо, отрезвила его, и он постепенно осознавал случившееся.
Худолей тем временем быстро и с неожиданной для самого себя сноровкой обшаривал карманы Пияшева, ссыпая в сумку все, что находил. Не глядя, не всматриваясь в находки, он бросал в сумку мобильник, блокнот, кошелек, какие-то ключи, зажигалку, пачку сигарет, мелкие клочки бумаги с номерами телефонов. И хотя понимал, что деньги — это нечто особое, это уже как бы и не обыск, а грабеж, но ни на секунду не усомнился в правильности своих действий.
Андрей заглянул в одну дверь — это оказалась ванная, потом туалет, дернул еще одну дверь — там была небольшая кладовочка, оборудованная под встроенный бельевой шкаф. Вот туда он и запихнул Пияшева, не слишком заботясь о своих манерах. И, убедившись, что тот рухнул на пол, молча пригрозил ему кулаком. Сиди, дескать, молча.
Пияшев понял и согласно кивнул.
Все документы, подшитые в папки договоры, расписки, обязательства, не вчитываясь и не пытаясь понять их суть, сгребали в один мешок. Письма, какие-то записки, скрепленные мелкие бумажки с телефонами и именами — все шло в мешок.
Когда Худолей обшаривал один из ящиков стенки, его чуткие пальцы эксперта почувствовали, что донышко у ящика чуть сдвинулось. Он вытряхнул содержимое на пол и без труда сковырнул предательски дрогнувшую фанерку.
И тихо ахнул — дно небольшого ящичка было аккуратно уложено далларовыми пачками.
— Андрей, — негромко позвал Худолей. — Смотри.
— Надо же...
— Как быть?
— В мешок.
— Крутовато получается.
— А ты на что рассчитывал? Надо брать, иначе он нас вычислит. Макулатуру взяли, а деньги оставили? Так не бывает, — и Андрей обернулся к альбомам со снимками.
Худолей еще некоторое время молчал, в растерянности рассматривая лежащие перед ним пачки долларов. Их было шесть штук, по десять тысяч в пачке. Итого шестьдесят тысяч. Поколебавшись, он сгреб их в стопку и бросил в мешок.
— Прощупай и другие ящики, — Андрей обернулся со страшноватой улыбкой, искаженной чулком. — Наверняка это не последние его деньги.
Но нет, больше долларов Худолей не обнаружил. Зато нашел пачку паспортов — больше десятка. Вскрыв один, второй, третий, он нашел паспорта Шевчук, Хмелько, Семенчук. Интересная находка попалась и Андрею. Раскрыв наугад альбом со снимками, он вдруг увидел фотографии, по исполнению, по размеру, по содержанию точь-в-точь напоминавшие те, которые видел в кабинете у Пафнутьева. По всему было видно, что снимал один человек, в том же помещении и располагал он женщин все в той же позе, которая позволила Пафнутьеву рассмотреть родинку на внутренней стороне бедра.
— Пролистай, может, знакомых увидишь, — Андрей протянул Худолею альбом.
— А что? — Взяв альбом, Худолей принялся перелистывать страницу за страницей и вдруг замер. — Ни фига себе, — протянул он потрясенно.
— Что такое? — обернулся Андрей.
— Это же Надя Шевчук, которую нашли в Светиной квартире. Точно такой же снимок у Пафнутьева в уголовном деле. С одного негатива отпечатано. А вот и Оля Семенчук... С родинкой. Видишь?
— Она еще живая?
— Днем была живая... Застолбить бы, застолбить! — простонал Худолей. — Как бы нам это застолбить, чтобы они стали юридическими доказательствами?! Андрюшенька! Как?!
— Вынимай снимки из альбома. Я его сейчас сюда приволоку.
— И что? — не понял Худолей.
— Вынимай! Всех, кого знаешь! Снимки, которые есть в уголовном деле!
Андрей вышел в коридор и, распахнув дверцу кладовки, увидел: Пияшев сидит точно в той же позе, в которой он его оставил. Все так же молча Андрей взял его за шиворот, приволок в комнату, усадил на стул перед круглым столом. Худолей к этому времени уже приготовил с десяток снимков. И успел, сообразил, догадался — вынув из кармана портрет Светы, сунул его в общую пачку. Остальные вместе с альбомами сбросил в мешок.
Не говоря ни слова, Андрей снял наручники с Пияшева, завел ему руки вперед и снова надел.
Увидев перед собой снимки, Пияшев вопросительно посмотрел на Худолея. Взяв со стола стакан, тот поднес его к самому рту, отчего голос сделался гулким и совершенно неузнаваемым.
— Знакомы?
— Некоторые.
— Которые?
— Я не уверен... Это просто коллекция...
Не говоря ни слова, Андрей взял Пияшева за волосы и поднес к его носу зажженную зажигалку. К самым ноздрям, так, что тот вынужден был втянуть пламя в себя. Пияшев судорожно дернулся, взвыл от боли, завертел головой.
— Знакомы? — глухо проговорил Худолей в стакан. Черный чулок на голове, гулкий голос, будто с небес, обожженные ноздри, кажется, начисто лишили Пияшева способности сопротивляться. В ответ на вопрос Худолея он только кивнул.
Андрей положил ручку на стол.
— Пиши на обороте имена.
— Я не помню...
Андрей снова щелкнул зажигалкой и крепко ухватил его за волосы.
— Ну? — спросил он.
Пияшев молча взял ручку, придвинул к себе снимок, перевернул его, покосился на трепещущий огонек зажигалки. И медленно вывел — «Имени не помню».
— А фамилия? Отчество? Адрес? Телефон? Что-нибудь помнишь? Хоть что-нибудь?
— Ничего не помню.
— Хорошо, — сказал в стакан Худолей. — Давай следующий снимок, — и положил перед Пияшевым фотографию Надежды Шевчук.
— Они все в таком виде, что и в самом деле вспомнить трудно. Прасцице... — К Пияшеву, кажется, начало возвращаться самообладание, и Андрей снова схватил его за шевелюру и приблизил зажигалку к лицу.
— Слушай ты, пидор позорный! Будешь кочевряжиться — глаза выжгу! Понял?! И ты уже ни в каком виде их не увидишь!
Пияшев молча взял ручку и написал «Вера».
Андрей, не размахиваясь, ударил его сзади двумя ладонями по ушам. Он знал — человек на какое-то время чувствует, будто его ударили кувалдой по голове.
— Ты не ошибся? — проорал он ему в ухо.
Пияшев послушно зачеркнул написанное и вывел рядом «Надежда».
— Фамилия?!
— Шевчук.
— Так и пиши.
Когда Пияшев подписал весь десяток снимков и портрет Светы Юшковой подписал, имя, фамилию, даже отчество вспомнил, Андрей положил перед ним найденный в папках чистый лист бумаги.
— Пиши... По факту изъятия принадлежащих мне фотографий женщин... Надежды Шевчук, Таисии Хмелько, Ольги Семенчук, Светланы Юшковой и других... возражений и претензий не имею... Подпись... Дата... Время...
— Сейчас больше двух... — неуверенно проговорил Пияшев.
— Так и пиши... Четырнадцать часов тридцать минут.
— Но ведь...
— Четырнадцать часов тридцать минут, — повторил, гудя в стакан, Худолей.
— Понял, — кивнул Пияшев.
Худолей взял расписку, внимательно прочел, сложил, сунул во внутренний карман пиджака и положил перед Пияшевым еще один лист и рядом — пачку паспортов.
— Откуда у тебя паспорта женщин, которые изображены на этих фотографиях?
— Ну-у-у... Видите ли... Я их нашел.
— Где?
— В городе... В разных местах... В разное время...
— Так и пиши... Обнаруженные у меня паспорта Надежды Шевчук, Таисии Хмелько, Ольги Семенчук... и других... я нашел в городе в разных местах, в разное время... Написал? Подпись, дата, время... Четырнадцать часов сорок минут.
— Ребята, — поднял голову Пияшев. — Видите ли...
— Подпись!
— Видите ли, в чем дело, — начал было Пияшев, но Худолей, выдернув у него из-под рук лист, вчитался в него, снова пробежал несколько раз все строки и, сложив, сунул в тот же карман.
— Ты что-то хотел сказать? — прогудел он в стакан.
— Я готов заплатить.
— Плати.
— Хорошо... Вы все оставляете здесь, — Пияшев кивнул в сторону целлофанового мешка, — берете деньги и уходите. Договорились?
— Давай деньги, — произнес Андрей голосом, который озадачил даже Худолея — столько было в нем непривычной твердости.
Пияшев направился на кухню, взял с полки жестяную банку, расписанную хохломскими узорами, и, перевернув ее, высыпал содержимое на стол. Из горки сахара торчали две пачки стодолларовых купюр.
— Каждому по десять тысяч, — сказал Пияшев.
— Очень хорошо. — Так получилось, что в этой операции руководство перешло к Андрею. Он чувствовал себя увереннее, знал, что делать, в каком порядке и чем заканчивать. Вот и сейчас Андрей вынул из сахарной горсти обе пачки, ударил их о ладонь, стряхивая сахарный песок, и протянул Худолею. — В мешок.
— Значит, кинули? — спросил Пияшев обиженно.
— А тебе что, привыкать? — спросил Андрей. Его голос под чулком тоже был искажен, капроновая ткань сдавливала губы, и слова получались как бы смазанными. Если бы через день им довелось встретиться в более спокойной обстановке, вряд ли Пияшев смог бы наверняка сказать, что прошедшей ночью он слышал именно этот голос.
Уже уходя, Андрей снял с Пияшева наручники.
— Правильно, — одобрил Худолей. — Все-таки казенное имущество, — и это была единственная ошибка, которую они допустили. Упомянув о казенном имуществе, он дал понять Пияшеву, что люди они служивые. Досадная ошибка, непростительная, Худолей почти вскрикнул, спохватившись, но было уже поздно. Взглянув на Пияшева, он понял, что тот услышал его слова.
И Андрей услышал.
Наклонил голову, помолчал, исподлобья взглянул на Худолея — тот лишь сокрушенно развел руками. Да, дескать, виноват, оплошал. Впрочем, может быть, эта его оплошность пошла на пользу. Уже уходя, Андрей обрезал телефонный провод, чтобы не смог Пияшев немедленно позвонить куда-нибудь, а его мобильник лежал среди вороха бумаг в черном мешке для мусора. Чтобы хоть как-то подавить чувство досады от худолеевской промашки, он еще раз прошелся по комнате и вдруг увидел, высмотрел между письменным столом и стеной плоский чемоданчик, почти невидимый, почти несуществующий. Он подошел, поднял его, взвесил на ладони. Это был компьютер. Маленький, походный компьютер, в бездонной памяти которого могло быть столько всего, столько всего...
Взглянув на Пияшева, Андрей увидел у того на лице ужас. Худолей уже держал распахнутым ненасытный зев черного мешка — прибавление еще одного предмета нисколько не отразилось на его вместимости.
У двери Андрей обернулся.
— И помни, пидор позорный, — он сознательно употреблял блатные словечки, чтобы сбить Пияшева с толку, — помни, сучий потрох, — это не последняя наша встреча. Запомнишь?
— Постараюсь.
— Плохо отвечаешь.
— Запомню.
Не задерживаясь больше, Худолей с Андреем, не вызывая грохочущего лифта, чтобы потом многочисленные старухи, страдающие бессонницей, не вспоминали, как без четверти три ночи грохотал лифт, так вот, не вызывая лифта, они бесшумно сбежали вниз, осторожно открыли одну дверь, вторую и выскользнули из дома, на ходу сдергивая с себя опостылевшие чулки. Свернув за угол, они тут же наткнулись на свою машину и выехали со двора, не включая огней — мало ли сейчас бессонных мужиков, бессонных баб стоят на своих балконах и выкуривают бессонные свои сигареты. И на дорогу они свернули, не зажигая огней. Город был пуст, и даже редкие фонари позволяли ехать спокойно, видеть дорогу, самим оставаясь почти невидимыми.
— Куда едем? — спросил Худолей.
— Есть одно местечко, — усмехнулся Андрей. — Совсем недалеко.
— Недалеко от чего?
— От города.
Трасса тоже была пустой, и десять километров пролетели незаметно. Высмотрев по каким-то, одному ему известным признакам поворот, Андрей свернул направо и, выключив мотор, продолжал катиться вниз по проселочной дороге совершенно бесшумно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53