Он даже свет выключил, лунного света было вполне достаточно, чтобы видеть наезженные колеи. Так они проехали километра три, миновали несколько темных изб и остановились только у последней, такой же темной, как и все остальные, такой же безжизненной.
— Что это? — озадаченно спросил Худолей.
— Берлога. Здесь я отлеживаюсь, зализываю раны и прячу награбленное.

* * *
Все-таки Худолей оставался экспертом-криминалистом, несмотря на все свои сердечные потрясения. Едва проснувшись на жестком топчане и глядя в деревянный прокопченный потолок, он прежде всего подумал о том, что надо бы у Андрея спросить про ацетон.
В этот момент в прихожей хлопнула дверь, звякнула дужка ведра. Худолей поднялся и вышел из комнаты.
— Привет, — сказал Андрей. — Что снилось на новом месте?
— Собаки снились.
— Собаки — это хорошо.
— А кошки?
— И кошки хорошо. И коровы. И козы. И покойники.
— Ни фига себе! А они-то к чему? Чего от покойников ждать?
— От покойников ничего ждать уже не надо. А вот если приснятся — к перемене погоды.
— И все? — Худолей был разочарован.
— А в жизни и нет ничего более важного, — невозмутимо сказал Андрей, наливая воду в чайник. — Если говорить о планете, о нашей матушке-Земле, то только в погоде проявляется ее жизнь. А наши страсти-мордасти... — Андрей поднес спичку к газовой горелке, повернул краник, и под чайником вспыхнуло голубоватое пламя. Свою мысль он не закончил, полагая, что и так все ясно — страсти-мордасти не стоят того, чтобы на них обращать внимание.
— Ладно. Допустим. У тебя есть ацетон?
— Есть. А зачем тебе? — удивился Андрей.
— Посмотри на свои пальцы.
Андрей недоуменно повертел перед глазами руки и увидел, что подушечки всех пальцев покрыты темным налетом.
— Что это? — спросил он.
— Клей «Момент».
— А, вспомнил.
— Надо смыть.
— Думаешь, кто-то заинтересуется?
— А зачем об этом думать? Смыть, и все. И пусть другие думают, почему в разгромленной квартире гомика и сутенера не осталось ни одного чужого отпечатка пальцев.
— Ох, Худолей, какой ты все-таки хитрый!
— Да, я такой. Что будем делать с деньгами? У нас же целое состояние.
— Пусть лежат. И деньги, и оружие всегда дожидаются своего часа.
— Ты так уверенно говоришь, будто приходилось в этом убеждаться.
— Приходилось.
— Тогда пусть полежат. Только положить их надо в такое место, чтобы они уцелели и в случае наводнения, и в случае пожара, — рассудительно заметил Худолей.
— Есть такое место. В погребе.
— Лучше всего деньги хранить в банке.
— И банка найдется, — усмехнулся Андрей. — Пьем чай — и в машину. Как раз к девяти приезжаем на службу. Пафнутьеву докладываем о наших ночных похождениях?
— Конечно. Но не сразу. Постепенно. Малыми дозами. Иначе не выдержит. Или впадет в неистовство. Неси ацетон. Да, где чулок, который ты вчера на голову напяливал?
— А он-то тебе зачем?
— Давай сюда. Надо сжечь.
— Ну, ты даешь, — Андрей послушно полез в карман куртки за половиной колготины.
Сначала Худолей тщательно протер пальцы Андрея ацетоном, начисто сдирая с них остатки клея, потом очистил свои пальцы. Разыскав в углу старую газету, завернул в нее обе половинки колгот и, выйдя во двор, поджег этот комок. Дождавшись, пока пламя полностью сожрет и газету, и остатки синтетики, он еще и потоптался по этому месту, вдавливая в землю пепел. Увидев лопату, прислоненную к избе, он подцепил на нее остатки костра вместе с землей и, с силой бросив по кругу, развеял все это по сырой, едва освободившейся от снега земле.
— Можно было бы и в печке сжечь, — сказал Андрей, когда Худолей вернулся в избу.
— Нельзя. Следы остаются. Во всяком случае, я без труда обнаружил бы, что сжигалось в твоей печи.
— Худолей, ты не просто хитрый, ты кошмарный человек.
— И это за мной водится. Пряники давно покупал? — спросил Худолей, с подозрением рассматривая странные черные комки.
— Осенью.
— Тогда еще ничего. Почти свежие.
— В мешке всю зиму висели к потолку подвешенные.
— Для красоты?
— От мышей. Все, Худолей, поехали. Ты что-нибудь взял для Пафнутьева, будет чем порадовать?
— Авось, — Худолей похлопал себя по карманам. — Кто-нибудь знает об этой берлоге?
— Пафнутьев. В случае чего догадается, где меня искать.
— Это хорошо, — одобрил Худолей. — Это правильно.
В город они въехали в половине девятого. Сначала Андрей загнал в какой-то двор свой «жигуленок» и пристроил его там, сделав совершенно неприметным. Потом оба пешком прошли к гаражу, где Андрей оставлял служебную «Волгу», и уже на ней, чистой от всевозможных криминальных похождений, подъехали к зданию управления. Андрей остался в машине, а Худолей быстрым шагом направился к главному входу. Поднявшись на ступеньки, он оглянулся, махнул Андрею рукой: дескать, держись, старик. Андрей посигналил ему светом фар.
Пафнутьев сидел за своим столом, подперев щеки кулаками, и грустно смотрел в пространство. Худолей вошел несмело, от робости он, кажется, даже заворачивал носки туфель внутрь, чтобы занять как можно меньше места в этом кабинете, в этом городе, в этой жизни.
— Разрешите, Павел Николаевич? — спросил он от двери, готовый тут же исчезнуть, если будет такое решение начальства.
— Входи. Садись. Рассказывай.
— О чем, Павел Николаевич?
— Как ночь прошла, какие сновидения посетили?
— Собаки в основном. Лохматые. Но незлобивые, хорошие такие собаки. Терлись об меня.
— А ты где отирался?
— Не понял?
— Твой телефон не отвечал. Тебя дома не было. Отсутствовал.
— Да, я поздно вернулся.
— Ну, ты даешь, Худолей! — развеселился Пафнутьев. — Последний раз я звонил, когда уже светало.
— Что-нибудь случилось, Павел Николаевич?
— Беспокоился, — Пафнутьев пожал плечами, давая понять, что не всем, ох не всем доступны такие вот порывы, когда человек волнуется, переживает, не случилось ли чего, не нужна ли помощь... Черствеют люди, черствеют — такие примерно чувства были написаны на безутешном пафнутьевском лице.
— Ориентировку уже посмотрели, Павел Николаевич? — спросил Худолей, увидев на столе Пафнутьева бумагу казенного формата. — Ничего такого не произошло?
— А чего ты ждешь?
— Ну... Вы знаете, чего я жду.
— Женских трупов нет.
— Это прекрасно! — с подъемом воскликнул Худолей. — А мужские?
Пафнутьев некоторое время рассматривал Худолея с нескрываемым изумлением. По своей привычке он склонял голову в одну сторону, в другую, словно не решался, к чему склониться, какую версию принять.
— Простите, Павел Николаевич... Я хочу заглянуть в ориентировку, если вы не возражаете.
Не отвечая, Пафнутьев сдвинул листки бумаги к краю стола — бери, изучай. Худолей подошел и тут же, не возвращаясь к креслу, быстро пробежал глазами по строчкам. Не найдя описания происшествия с Пияшевым, он снова прочел ориентировку, уже медленнее, пристально всматриваясь в фамилии, названия улиц, время того или иного происшествия.
И опять фамилии Пияшева он не нашел.
Вывод можно было сделать только один — тот не позвонил в милицию, не сообщил о ночных посетителях, об ограблении. Значит, восемьдесят тысяч долларов для него не такая уж и значительная сумма или же опасность, которая таится в этих долларах, перевешивает деньги.
— Не нашел? — спросил Пафнутьев.
— А я ничего и не искал... Просто так... Из любопытства... Надо же все-таки хотя бы в общих чертах...
— Значит, все чисто?
— Да, Паша, — Худолей поднял наконец глаза и насколько мог твердо посмотрел на Пафнутьева. — Все чисто. Можно сказать, обошлось.
— Похвастайся.
— Охотно. — Худолей вынул из кармана два листка бумаги и, развернув их, положил перед Пафнутьевым на стол. На одном Пияшев не возражал против изъятия у него фотографии голых женщин, на второй сообщал, что паспорта их он находил каждый раз случайно и в разных концах города. Когда Пафнутьев прочел оба документа, Худолей положил перед ним стопку паспортов. — Вот этим он их держал. Без паспорта они даже билет домой не могли взять.
Посмотрев несколько паспортов, Пафнутьев сдвинул их в сторону.
— Кто помогал? Андрей?
Худолей промолчал.
— Таким образом, можно считать, что в городе появилась новая банда.
— Какая? — живо спросил Худолей.
— Опытная, — продолжал Пафнутьев. — Профессионально подготовленная, знающая оперативные методы работы, банда, которая не оставляет следов.
— Вот здесь, Паша, ты можешь быть совершенно спокойным.
— Но ты же знаешь, что следы всегда остаются?
— Так-то оно так, — оживился Худолей, почувствовав, что грозы не предвидится, — да ведь следы-то прочитать надо! А кто их прочитает? Кто?
— Ладно, — Пафнутьев махнул рукой. — Значит, заявления он не подал, в милицию не позвонил.
— А ему нельзя.
— Знаешь, то, что ты мне сейчас положил на стол... Это ведь явка с повинной, а? — усмехнулся Пафнутьев. — Сам продиктовал? Сам сообразил?
— С Андреем.
— А как убедили?
— По-разному.
— Понятно. Это все? — спросил Пафнутьев, показывая на листки бумаги и паспорта.
— Нет. Часть. Малая часть.
— А остальное?
— В надежном месте.
— Я, кажется, знаю это надежное место. Что там еще?
— Договоры, протоколы, адреса, расписки... Деньги.
— Много денег?
— Да.
— Отпечатков не оставили?
— Паша! — обиженно закричал Худолей, воздев руки к потолку. — И это спрашиваешь ты?! И это ты спрашиваешь у меня?!
— Ладно, — опять махнул рукой Пафнутьев. — Я вот о чем подумал... Если молчит, если не сообщил об ограблении... Он хоть жив остался?
— Паша!
— Так вот, если не сообщил, значит, слинял. Или ушел в подполье, или вообще его уже нет в городе. Скажи мне вот что, Худолей... Скажи мне вот что... Ты давно был в Италии?
— Паша! — восторженно заорал Худолей. — Маханем вместе, а? Мы теперь многое можем себе позволить! Паша, мы теперь можем себе такое позволить, такое позволить... Ты даже удивишься, Паша. Очень.
— Видишь ли... Что-то в этом есть несимпатичное... Грабанули мужика, взяли деньги, отправились в Италию... Если у тебя есть оправдание — Света, то у меня такого оправдания нет. Деньги я должен тратить легко и беззаботно, не задумываясь о том, как они достались.
— Паша! — возопил Худолей. — Разве в тебе угасло святое чувство справедливости? А возмездие? Жажда возмездия тоже тебя покинула?! О, горе мне, горе! Что делают с людьми годы!
— Не понял? — недоуменно проговорил Пафнутьев. — При чем тут годы?
— Тебе уже не хочется раскрутить международный бардак? Ты уже не хочешь поганого гомика Пияшева подвесить за одно место на солнышке? Если, конечно, у него это место имеется в наличии...
— Сколько вы взяли?
— Восемьдесят тысяч.
— Долларов?
— Разумеется.
— Неплохие деньги, — раздумчиво проговорил Пафнутьев. — Хорошую квартиру можно купить. Даже в Москве.
— О чем ты говоришь, Паша? — упавшим голосом сказал Худолей. — Какую квартиру?.. Я свою продал.
— Как продал?
— За деньги. Аванс уже взял. Деньгами сорю, рестораны посещаю.
— А зачем продал?
— Знаешь, Паша... Могу сказать, конечно, только ты не обижайся. Я хотел уговорить тебя, может быть, Андрея тоже... все-таки махнуть в Италию. Сколотить небольшую такую, компактную банду и это... Навести небольшой шорох в этой провинции.
— Ну ты даешь!
— Да, Паша, да. Я продал квартиру за двадцать тысяч, и нам бы этих денег хватило, чтобы навести порядок в Северной Италии. От Генуи и Милана до Римини и Монако. Мы сможем, Паша, сможем.
Пафнутьев долго молчал, глядя на Худолея неотрывно, но чувствовалось, что вряд ли он его сейчас видит — мысли его были далеко, может быть, в той же Италии.
— Ты думаешь, что мы с Андреем вот так легко взяли бы твои квартирные деньги? Думаешь, мы бы с ним не наскребли по тысяче?
— А зачем мне об этом думать, Паша? — спросил Худолей голосом простым, будничным и спокойным. — Зачем мне вас грузить? Вас или кого бы то ни было... Я бы просто сказал: «Ребята, давайте паспорта, я оформляю билеты, и через неделю летим».
— Ты не прав, Худолей.
— Я прав, Паша. Конечно, вы бы смогли наскрести по тысяче долларов. Но все это обросло бы таким количеством бытовых подробностей, потребовало бы такого количества времени... Что сам по себе испарился бы смысл затеи.
— Где жить собирался?
— А я не собирался жить.
— Даже так? — ужаснулся Пафнутьев. — Ну ты даешь, Худолей. Неужели так бывает?
— Мы летим в Италию?
— Ты говоришь, что взял за квартиру только аванс?
— Да, пять тысяч.
— Можешь вернуть?
— Вернуть-то я могу, но, понимаешь, Паша... Потеряю лицо. — Худолей слабо улыбнулся.
— Забудь о своем лице. Если хочешь, возьму эту тяжелую работу на себя. Верну аванс покупателю. Но меня смущают эти деньги. Даже не могу сказать почему... Видимо, есть какой-то закон, который нужно переступить.
— В чем дело, Паша? Я выделяю тебе необходимую сумму из своих. Твоя совесть чиста. А со своей я уж сам как-нибудь разберусь. Заметано?
— Понимаешь, деньги-то блудом заработаны.
— Вот мы их на борьбу с блудом и потратим. И потом, Паша... Тебе начальник может выписать командировку в Италию на две недели?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53