В то время он и прочел рукопись трактата Клетуса, написанную от руки на сероватой бумаге местного, дорсайского, изготовления. В ней имелись исправления и вставки, в частности в некоторых местах были вычеркнуты целые куски. Обычно Клетус не отмечал такие изъятия соответствующим примечанием, и Хэл часто пытался догадаться, почему его прапрадед решил их сделать. Но рядом с аккуратно вычеркнутым куском из раздела, посвященного изучению местности, сбоку стояло примечание: «может оказаться полезным лишь для меньшинства читателей».
Интересно, почему?
Эта, фраза, казалось, исключала Хэла из числа избранных. Что, если он принадлежал к числу тех, кто не поймет этот фрагмент? Хэл еще тогда внимательно перечитал вычеркнутый кусок и не нашел в нем ничего, что, казалось бы, могло оказаться полезным; но к сожалению, у него не было никакого способа на практике проверить эту информацию – пока он не вырос, не стал офицером и не столкнулся с необходимостью самому действовать на местности.
Он даже не спросил никого из старших о смысле этого куска, боясь, что их ответ подтвердит его опасение, что он, возможно, не принадлежит к тем, кому принесет пользу текст, который Клетус первоначально намеревался включить в свой труд.
Позже, когда он вырос – как Донал – и действительно стал офицером, этот кусок оказался настолько глубоко погребенным в его памяти, что он почти позабыл его; и, в любом случае, к тому времени он развил интуитивную логику, которая, как ему представлялось, во всем заменяла – и превосходила – то, что обещал этот фрагмент книги Клетуса.
Сам по себе отрывок был короток и достаточно понятен. И теперь, идя по кругу, Хэл оставил где-то далеко уступ и Гильдию Придела; и обнаружил, что одновременно стал – как раньше в случае с сэром Джоном Хоквудом – Клетусом, сидящим за своим столом и пишущим этот фрагмент, и кем-то другим, наблюдающим, как сидит и пишет худощавый человек неприметной наружности.
«После того как офицер, полностью изучит местность и поймет ее особенности, – гласил удаленный текст, – следует сосредоточиться на ней, представляя, как, по ней движутся вражеские войска. В конечном счете этот офицер обнаружит, что этот мысленный образ превратится из концепции в видение. Применительно к тому, о чем я пишу, имеется большое различие между этими двумя понятиями – как может засвидетельствовать любой великий живописец. Концепция – это трехмерное и, насколько возможно, полное воображаемое представление об объекте или сцене. Но она остается плодом создания породившего ее ума. И она, в некотором смысле, связана с этим умом, создавшим ее.
Но когда завершенная, мысленная картина обретает существование, она полностью отделяется от тою, кто ее задумывал. Живописец – а я говорю это, будучи сам неудавшимся художником – может, создав концепцию чего-либо, изобразить результат, по желанию видоизменяя или улучшая его. Но с завершением умственная картина приобретает собственную жизнь. Проигнорировать это – даже в ничтожной степени – означает уничтожить ее истинность. У художника нет никакого выбора – он должен нарисовать ее такой, какова она есть. То есть, возможно – более грандиозной или отличной от его первоначальной концепции. Я предположил бы, что то же самое явление имеет место для авторов художественной прозы, когда они говорят о том, что сюжет начинает сам управлять собой, высвободившись из-под воли автора. Таковы, например, ситуации, в которых, персонаж по сути отказывается от того, чтобы существовать, говорить или действовать согласно первоначальным намерениям автора, и настаивает на том, чтобы существовать, говорить или поступать как-то иначе.
Точно так же как художники и писатели приходят к созданию таких законченных мысленных картин и приучаются доверять им – вместо того, чтобы придерживаться своих первоначальных представлений, действительно умелый полевой командир должен научиться доверять своему тактическому или стратегическому видению, когда они стараются наилучшим способом развить свое представление о военной ситуации. В некотором смысле, формируя свое видение проблемы, человек в большей степени использует свои умственные и духовные способности; и потому видение всегда нечто большее, чем просто представление.
Например, при какой-то операции, на местности, командир может как бы видеть в миниатюре изученный им участок сверху – как нечто реальное; и наблюдать за тактическими передвижениями, которые должны принести желаемый для него результат.
Эта способность почти неоценима, но для ее развития требуются сосредоточение, практика и вера…»
На этом вычеркнутый текст заканчивался.
И теперь, внезапно, почти через сто лет после того, как он прочитал рукопись, Хэл, под влиянием ходьбы в круге ощущавший себя и Клетусом, и наблюдающим его человеком, понял то, чего прежде ему было недоступно.
При жизни Клетусу необходимо было достичь некоторых реальных успехов на поле боя, чтобы доказать опытным военным, что его теории являются чем-то большим, чем безумные мечтания. Эти тактические успехи представили собой ряд бескровных побед, достигнутых там, где его начальники сочли бы их невозможными. Хэл изучил их много лет назад, чтобы определить, использовал ли Клетус раннюю форму интуитивной логики; и заключил, что не использовал. Он находил путь к неожиданным тактическим решениям каким-то другим методом.
Совершенно очевидно, что Клетус расширил ту художественную функцию мозга, которую он использовал в живописи. Его описание миниатюрного поля битвы и крошечных солдат, разыгрывающих – казалось бы, самостоятельно – решение тактической проблемы, не могло быть ничем иным, как непосредственное использование подсознания для решения проблемы. Короче говоря, Клетус, так же как и Уолтер Блант из первой Гильдии Придела, сознательно использовали Созидательную Вселенную, чтобы достичь желаемых результатов.
В то же самое время Хэл понимал, что по-прежнему не знает определенного ответа на вопрос о том, почему Клетус удалил этот фрагмент. И тем не менее, поскольку Клетус сам указал путь, почему бы ему, Хэлу, не использовать свое собственное творческое подсознание, чтобы попытаться спросить его?
Он пристально всмотрелся в свое собственное видение человека, который сидел у стола и писал. Время было не властно над Клетусом. Не существовало способа реально пообщаться с ним живым. Но если преходящее и вечное и в самом деле едины – даже если ему, Хэлу, еще предстояло ощутить этот факт как абсолютную, глубокую истину – то должна существовать возможность поговорить с духом его прапрадеда, используя тот же самый творческий механизм, который описал сам Клетус.
Хэл сосредоточился… и хотя выглядевший столь реальным Клетус, за которым он наблюдал, продолжал сидеть и писать, его призрачное подобие повернуло голову, чтобы взглянуть на Хэла, стоящего у стола. Затем призрачная фигура покинула реального Клетуса и, обогнув стол, оказалась лицом с Хэлом. Присев на край стола, призрак внимательно рассматривал Хэла.
– Значит, ты мой праправнук, – сказал дух Клетуса. – С моих времен члены нашей семьи прибавили в росте.
– В моем первом теле, как Донал Грим, – ответил Хэл, – я был лишь немного крупнее тебя. А такого роста, как у меня, были мои дяди-близнецы, необычно высокие даже для моего времени. Но ты прав. Как Донал Грим, среди мужчин в моей семье я был невысоким.
– Мне лестно слышать, что у меня будут подобные потомки, – отозвался Клетус. – Хотя, разумеется, на самом деле я никогда не узнаю об этом, поскольку ты и я в этот момент только два разума, находящиеся вне и твоего, и моего времени. Ты понимаешь, что я не только проекция, созданная твоим собственным самогипнозом, какими были твои мертвые наставники, когда ты из Энциклопедии воззвал к ним за советом. Ты тогда как раз начал свое бегство от этого человека по имени Блейз Аренс. Я, Клетус, на которого ты сейчас смотришь, в действительности более живой, чем тот, кто сидит у стола и пишет. Он – продукт твоего воображения. А я, поскольку ты оживил меня в том, что ты называешь Созидательной Вселенной, обладаю собственной жизнью. Я – Клетус Грим, а не представление Хэла Мэйна о Клетусе.
– Как знать, – задумчиво произнес Хэл. – Возможно, я оказал тебе плохую услугу. Что произойдет с тобой, когда я вернусь к осознанию моего собственного мира и времени?
– Я, – ответил Клетус, – знаю не больше, чем ты. Возможно, я погасну, как задутая свеча. А возможно, я жду тебя в Созидательной Вселенной – до тех пор пока ты не найдешь собственный путь туда, что в конечном счете ты и сделаешь. Меня это не беспокоит. Ты хотел знать, почему я вычеркнул эти несколько параграфов моей работы по использованию местности?
– Да, – кивнул Хэл.
– Я вычеркнул их потому, что хотел, чтобы как можно больше людей прочли мой труд и извлекли из него пользу, – ответил Клетус. – Нет людей, полностью свободных от бессознательных предубеждений. Если кто-нибудь при чтении наткнется на упоминание о чем-то, задевающем одно из этих бессознательных предубеждений, у него проявляется склонность находить в книге ошибки, что позволит ее отвергнуть – независимо от того, есть ли там на самом деле ошибки, или нет. Мне не хотелось бы, чтобы мой труд отвергли по такой причине, если этого можно было избежать.
– Почему они должны счесть ошибочной твою идею о том, что видение является чем-то большим, чем концепция?
– Потому что я говорил о чем-то таком, что, как предполагается, является разновидностью магии, которой владеют только большие художники – писатели, скульпторы, живописцы и так далее. Большинство же людей, к сожалению, слишком часто склонно отказываться от возможности самим проявить творческий потенциал; или даже не пробуя это сделать, или после первой неудачи. Когда человек отверг что-либо подобное, он склонен с неприязнью относиться к любому, кто пытается сказать ему, что этот потенциал все же в нем есть. Из-за этой неприязни он находит – или придумывает – некоторое основание, чтобы опровергнуть любое предположение о том, что к творчеству он все-таки способен. Такой эмоциональный отказ, вероятно, вынудил бы их отвергнуть мою работу в целом – чтобы избавиться от нежелательной ее части. Вот я и исключил этот фрагмент.
– А что насчет тех, кто мог бы извлечь из него пользу? – спросил Хэл. – Те, кто не стали бы искать оправдание, чтобы отклонить идею?
– Я уверен, в конечном счете они придут к ней самостоятельно, – ответил Клетус. – Но если человек закрывает один глаз повязкой и пытается убедить не только себя, но и всех остальных, что у него от рождения только одно окно во вселенную, я не только не обязан, но не имею никакого морального права стащить с него эту повязку и вынудить его понять, что он не прав.
– История могла бы вынудить тебя это сделать, – сказал Хэл.
– В мое время история от меня подобного не требовала, – отозвался Клетус. – А если в твое время требует от тебя, я тебе сочувствую. Возьми себя в руки, мой праправнук. Тебя будут ненавидеть многие из тех, кому ты дашь лучшее зрение.
Хэл чуть грустно улыбнулся, вспомнив, что Амид сказал ему про детей на Молодых Мирах, которых учат плеваться после того, как они произнесли его имя.
– Меня уже ненавидят, – вздохнул он…
…и чья-то рука взяла Хэла за плечо; и его внимание внезапно вернулось к кругу, уступу и к внешнему миру. Это был Амид.
Глава 23
– Мне жаль, что я прервал тебя, но я говорил тебе, что мне, возможно, придется это сделать… – начал Амид с присущей экзотам любезностью, но Хэл перебил его.
– Ничего страшного, тебе не о чем беспокоиться.
Солнце как раз исчезало за утесами позади них, и заросли внизу таяли в сумерках. Уступ освещал последний розовый свет заката.
– Что случилось? – спросил Хэл.
– Поисковая партия из гарнизона завтра начнет прочесывать джунгли внизу, – ответил Амид. – Элиан сообщил об этом Онет. Я велел выкопать камень, чтобы перекрыть путь наверх, и его в любую минуту можно поставить на место. Онет, Артур и Калас – ты, конечно, знаешь Каласа?
– Конечно, – сказал Хэл. Калас был одним из членов Гильдии еще при Джатеде.
– Мы собрались у меня. Боюсь, мы нуждаемся в твоих советах.
– Все, что я могу… – отозвался Хэл. Амид вел его к себе с такой поспешностью, что казалось, он почти бежит.
Окна всех трех строений были затенены.
В кабинете только что разожгли огонь в очаге, и по одну сторону от него сидели те трое, о ком говорил Амид.
– Повтори Хэлу то, – Амид обратился к Онет, – что сказал тебе Элиан.
– Он сказал, что… – начала Онет. Она владела тем, что жители Мары и Культиса называли Безупречной Памятью – мнемонической системой, которая позволяла практически полностью запоминать информацию, полученную любыми органами чувств – Моя родственница слышала разговор Сандерсона, капрала, который квартирует в доме, принадлежащем ей и ее мужу, с его ординарцем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
Интересно, почему?
Эта, фраза, казалось, исключала Хэла из числа избранных. Что, если он принадлежал к числу тех, кто не поймет этот фрагмент? Хэл еще тогда внимательно перечитал вычеркнутый кусок и не нашел в нем ничего, что, казалось бы, могло оказаться полезным; но к сожалению, у него не было никакого способа на практике проверить эту информацию – пока он не вырос, не стал офицером и не столкнулся с необходимостью самому действовать на местности.
Он даже не спросил никого из старших о смысле этого куска, боясь, что их ответ подтвердит его опасение, что он, возможно, не принадлежит к тем, кому принесет пользу текст, который Клетус первоначально намеревался включить в свой труд.
Позже, когда он вырос – как Донал – и действительно стал офицером, этот кусок оказался настолько глубоко погребенным в его памяти, что он почти позабыл его; и, в любом случае, к тому времени он развил интуитивную логику, которая, как ему представлялось, во всем заменяла – и превосходила – то, что обещал этот фрагмент книги Клетуса.
Сам по себе отрывок был короток и достаточно понятен. И теперь, идя по кругу, Хэл оставил где-то далеко уступ и Гильдию Придела; и обнаружил, что одновременно стал – как раньше в случае с сэром Джоном Хоквудом – Клетусом, сидящим за своим столом и пишущим этот фрагмент, и кем-то другим, наблюдающим, как сидит и пишет худощавый человек неприметной наружности.
«После того как офицер, полностью изучит местность и поймет ее особенности, – гласил удаленный текст, – следует сосредоточиться на ней, представляя, как, по ней движутся вражеские войска. В конечном счете этот офицер обнаружит, что этот мысленный образ превратится из концепции в видение. Применительно к тому, о чем я пишу, имеется большое различие между этими двумя понятиями – как может засвидетельствовать любой великий живописец. Концепция – это трехмерное и, насколько возможно, полное воображаемое представление об объекте или сцене. Но она остается плодом создания породившего ее ума. И она, в некотором смысле, связана с этим умом, создавшим ее.
Но когда завершенная, мысленная картина обретает существование, она полностью отделяется от тою, кто ее задумывал. Живописец – а я говорю это, будучи сам неудавшимся художником – может, создав концепцию чего-либо, изобразить результат, по желанию видоизменяя или улучшая его. Но с завершением умственная картина приобретает собственную жизнь. Проигнорировать это – даже в ничтожной степени – означает уничтожить ее истинность. У художника нет никакого выбора – он должен нарисовать ее такой, какова она есть. То есть, возможно – более грандиозной или отличной от его первоначальной концепции. Я предположил бы, что то же самое явление имеет место для авторов художественной прозы, когда они говорят о том, что сюжет начинает сам управлять собой, высвободившись из-под воли автора. Таковы, например, ситуации, в которых, персонаж по сути отказывается от того, чтобы существовать, говорить или действовать согласно первоначальным намерениям автора, и настаивает на том, чтобы существовать, говорить или поступать как-то иначе.
Точно так же как художники и писатели приходят к созданию таких законченных мысленных картин и приучаются доверять им – вместо того, чтобы придерживаться своих первоначальных представлений, действительно умелый полевой командир должен научиться доверять своему тактическому или стратегическому видению, когда они стараются наилучшим способом развить свое представление о военной ситуации. В некотором смысле, формируя свое видение проблемы, человек в большей степени использует свои умственные и духовные способности; и потому видение всегда нечто большее, чем просто представление.
Например, при какой-то операции, на местности, командир может как бы видеть в миниатюре изученный им участок сверху – как нечто реальное; и наблюдать за тактическими передвижениями, которые должны принести желаемый для него результат.
Эта способность почти неоценима, но для ее развития требуются сосредоточение, практика и вера…»
На этом вычеркнутый текст заканчивался.
И теперь, внезапно, почти через сто лет после того, как он прочитал рукопись, Хэл, под влиянием ходьбы в круге ощущавший себя и Клетусом, и наблюдающим его человеком, понял то, чего прежде ему было недоступно.
При жизни Клетусу необходимо было достичь некоторых реальных успехов на поле боя, чтобы доказать опытным военным, что его теории являются чем-то большим, чем безумные мечтания. Эти тактические успехи представили собой ряд бескровных побед, достигнутых там, где его начальники сочли бы их невозможными. Хэл изучил их много лет назад, чтобы определить, использовал ли Клетус раннюю форму интуитивной логики; и заключил, что не использовал. Он находил путь к неожиданным тактическим решениям каким-то другим методом.
Совершенно очевидно, что Клетус расширил ту художественную функцию мозга, которую он использовал в живописи. Его описание миниатюрного поля битвы и крошечных солдат, разыгрывающих – казалось бы, самостоятельно – решение тактической проблемы, не могло быть ничем иным, как непосредственное использование подсознания для решения проблемы. Короче говоря, Клетус, так же как и Уолтер Блант из первой Гильдии Придела, сознательно использовали Созидательную Вселенную, чтобы достичь желаемых результатов.
В то же самое время Хэл понимал, что по-прежнему не знает определенного ответа на вопрос о том, почему Клетус удалил этот фрагмент. И тем не менее, поскольку Клетус сам указал путь, почему бы ему, Хэлу, не использовать свое собственное творческое подсознание, чтобы попытаться спросить его?
Он пристально всмотрелся в свое собственное видение человека, который сидел у стола и писал. Время было не властно над Клетусом. Не существовало способа реально пообщаться с ним живым. Но если преходящее и вечное и в самом деле едины – даже если ему, Хэлу, еще предстояло ощутить этот факт как абсолютную, глубокую истину – то должна существовать возможность поговорить с духом его прапрадеда, используя тот же самый творческий механизм, который описал сам Клетус.
Хэл сосредоточился… и хотя выглядевший столь реальным Клетус, за которым он наблюдал, продолжал сидеть и писать, его призрачное подобие повернуло голову, чтобы взглянуть на Хэла, стоящего у стола. Затем призрачная фигура покинула реального Клетуса и, обогнув стол, оказалась лицом с Хэлом. Присев на край стола, призрак внимательно рассматривал Хэла.
– Значит, ты мой праправнук, – сказал дух Клетуса. – С моих времен члены нашей семьи прибавили в росте.
– В моем первом теле, как Донал Грим, – ответил Хэл, – я был лишь немного крупнее тебя. А такого роста, как у меня, были мои дяди-близнецы, необычно высокие даже для моего времени. Но ты прав. Как Донал Грим, среди мужчин в моей семье я был невысоким.
– Мне лестно слышать, что у меня будут подобные потомки, – отозвался Клетус. – Хотя, разумеется, на самом деле я никогда не узнаю об этом, поскольку ты и я в этот момент только два разума, находящиеся вне и твоего, и моего времени. Ты понимаешь, что я не только проекция, созданная твоим собственным самогипнозом, какими были твои мертвые наставники, когда ты из Энциклопедии воззвал к ним за советом. Ты тогда как раз начал свое бегство от этого человека по имени Блейз Аренс. Я, Клетус, на которого ты сейчас смотришь, в действительности более живой, чем тот, кто сидит у стола и пишет. Он – продукт твоего воображения. А я, поскольку ты оживил меня в том, что ты называешь Созидательной Вселенной, обладаю собственной жизнью. Я – Клетус Грим, а не представление Хэла Мэйна о Клетусе.
– Как знать, – задумчиво произнес Хэл. – Возможно, я оказал тебе плохую услугу. Что произойдет с тобой, когда я вернусь к осознанию моего собственного мира и времени?
– Я, – ответил Клетус, – знаю не больше, чем ты. Возможно, я погасну, как задутая свеча. А возможно, я жду тебя в Созидательной Вселенной – до тех пор пока ты не найдешь собственный путь туда, что в конечном счете ты и сделаешь. Меня это не беспокоит. Ты хотел знать, почему я вычеркнул эти несколько параграфов моей работы по использованию местности?
– Да, – кивнул Хэл.
– Я вычеркнул их потому, что хотел, чтобы как можно больше людей прочли мой труд и извлекли из него пользу, – ответил Клетус. – Нет людей, полностью свободных от бессознательных предубеждений. Если кто-нибудь при чтении наткнется на упоминание о чем-то, задевающем одно из этих бессознательных предубеждений, у него проявляется склонность находить в книге ошибки, что позволит ее отвергнуть – независимо от того, есть ли там на самом деле ошибки, или нет. Мне не хотелось бы, чтобы мой труд отвергли по такой причине, если этого можно было избежать.
– Почему они должны счесть ошибочной твою идею о том, что видение является чем-то большим, чем концепция?
– Потому что я говорил о чем-то таком, что, как предполагается, является разновидностью магии, которой владеют только большие художники – писатели, скульпторы, живописцы и так далее. Большинство же людей, к сожалению, слишком часто склонно отказываться от возможности самим проявить творческий потенциал; или даже не пробуя это сделать, или после первой неудачи. Когда человек отверг что-либо подобное, он склонен с неприязнью относиться к любому, кто пытается сказать ему, что этот потенциал все же в нем есть. Из-за этой неприязни он находит – или придумывает – некоторое основание, чтобы опровергнуть любое предположение о том, что к творчеству он все-таки способен. Такой эмоциональный отказ, вероятно, вынудил бы их отвергнуть мою работу в целом – чтобы избавиться от нежелательной ее части. Вот я и исключил этот фрагмент.
– А что насчет тех, кто мог бы извлечь из него пользу? – спросил Хэл. – Те, кто не стали бы искать оправдание, чтобы отклонить идею?
– Я уверен, в конечном счете они придут к ней самостоятельно, – ответил Клетус. – Но если человек закрывает один глаз повязкой и пытается убедить не только себя, но и всех остальных, что у него от рождения только одно окно во вселенную, я не только не обязан, но не имею никакого морального права стащить с него эту повязку и вынудить его понять, что он не прав.
– История могла бы вынудить тебя это сделать, – сказал Хэл.
– В мое время история от меня подобного не требовала, – отозвался Клетус. – А если в твое время требует от тебя, я тебе сочувствую. Возьми себя в руки, мой праправнук. Тебя будут ненавидеть многие из тех, кому ты дашь лучшее зрение.
Хэл чуть грустно улыбнулся, вспомнив, что Амид сказал ему про детей на Молодых Мирах, которых учат плеваться после того, как они произнесли его имя.
– Меня уже ненавидят, – вздохнул он…
…и чья-то рука взяла Хэла за плечо; и его внимание внезапно вернулось к кругу, уступу и к внешнему миру. Это был Амид.
Глава 23
– Мне жаль, что я прервал тебя, но я говорил тебе, что мне, возможно, придется это сделать… – начал Амид с присущей экзотам любезностью, но Хэл перебил его.
– Ничего страшного, тебе не о чем беспокоиться.
Солнце как раз исчезало за утесами позади них, и заросли внизу таяли в сумерках. Уступ освещал последний розовый свет заката.
– Что случилось? – спросил Хэл.
– Поисковая партия из гарнизона завтра начнет прочесывать джунгли внизу, – ответил Амид. – Элиан сообщил об этом Онет. Я велел выкопать камень, чтобы перекрыть путь наверх, и его в любую минуту можно поставить на место. Онет, Артур и Калас – ты, конечно, знаешь Каласа?
– Конечно, – сказал Хэл. Калас был одним из членов Гильдии еще при Джатеде.
– Мы собрались у меня. Боюсь, мы нуждаемся в твоих советах.
– Все, что я могу… – отозвался Хэл. Амид вел его к себе с такой поспешностью, что казалось, он почти бежит.
Окна всех трех строений были затенены.
В кабинете только что разожгли огонь в очаге, и по одну сторону от него сидели те трое, о ком говорил Амид.
– Повтори Хэлу то, – Амид обратился к Онет, – что сказал тебе Элиан.
– Он сказал, что… – начала Онет. Она владела тем, что жители Мары и Культиса называли Безупречной Памятью – мнемонической системой, которая позволяла практически полностью запоминать информацию, полученную любыми органами чувств – Моя родственница слышала разговор Сандерсона, капрала, который квартирует в доме, принадлежащем ей и ее мужу, с его ординарцем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53