— Возьми его, Данло.
Поппи, Карим, Масалина — все смотрели на Данло с надеждой, и в их молчании тоже слышалось: возьми. Джонатан и Зенобия затаили дыхание. Лиза Мей, всей душой преданная миролюбивому Джонатану, тоже, видимо, втайне желала, чтобы Данло взял этот лазер, и объединил заново две половинки Каллии, и победил Ханумана.
— Пожалуйста, Данло, — сказал Бенджамин, протягивая ему блестящий ствол.
— Пожалуйста, — подхватили Поппи, Масалина и Карим.
Пожалуйста, папа.
Голоса звучали внутри и снаружи, из далекого прошлого и неосуществленных еще мгновений. Тысячи пар глаз смотрели на Данло — карие глаза Джонатана, и зеленые Бенджамина, и много, много других. Но только одни не давали ему покоя — их тайный свет, их синева внутри синевы; смотреть в эту ужасную и прекрасную синеву было до того мучительно, что Данло хотелось вырвать собственные глаза.
Пожалуйста, папа.
Целую вечность Данло смотрел на блестящий в предвечернем свете лазер и наконец сказал:
— Не могу.
— Твой отец взял бы лазер, — заметил Бенджамин. — Если он когда-нибудь вернется — а я верю, что так будет, — он сделает то, что необходимо.
— Я… не мой отец.
— Это точно. — Бенджамин вздохнул и вернулся на свое место в кругу.
Пожалуйста, отец, безмолвно взмолился Данло. Пожалуйста, вернись и положи конец безумию, которое ты же и начал.
— Хануман, как ни странно, тоже проповедует, что твой отец вернется, — сказал Бенджамин, как будто прочел его мысли. — Но если это случится, Хануман первый пожалеет, что он вернулся.
— Напрасно ты думаешь, что Мэллори Рингесс применит к Хануману насилие, — сказал Джонатан.
— Мэллори Рингесс умел применять силу, когда надо, разве нет? Он не был непротивленцем и перед убийством не останавливался.
— Сострадание ему тоже было свойственно, — сказал Джонатан, — Если бы он вернулся, то уж как-нибудь разобрался бы с Хануманом без смертоубийства.
— Он стал бы алмазным окном, через которое Хануман увидел бы свои глубочайшие возможности, да?
— Почему бы и нет?
— Маяком бы стал, да? — не унимался Бенджамин. — Ты правда думаешь, что Хануман, только лишь взглянув на сияющий лик Мэллори Рингесса, сразу устыдится и уничтожит свою ложную религию?
Джонатан, взглянув на Зенобию и Лизу Мей в поисках поддержки, сказал:
— Это не так уж важно, как поступит Хануман. Мэллори Рингесс, вернувшись, скажет людям правду о себе, и религия, именуемая рингизмом, перестанет существовать.
— Ты действительно в это веришь?
— По крайней мере она перестанет существовать в теперешнем своем виде. Мэллори Рингессу стоит только войти в собор и научить божков вспоминать Старшую Эдду. Он может устроить калла-церемонию для всего города — представляешь, как миллионы человек на всех глиссадах и ледянках передают друг другу чаши с каллой?
— Да, это красиво. — Данло впервые за день увидел, как Бенджамин улыбается. — Очень красиво.
— Хорошо бы он правда вернулся, — тоже заулыбавшись, сказал Джонатан. — Я никогда его не видел, и мне очень хотелось бы знать, действительно ли он стал богом.
— Мне тоже. Но он не вернется — если бы он мог, то давно бы это сделал.
— Мы с тобой согласны хотя бы в том, что надеяться на это нечего.
Бенджамин вздохнул, глядя на Данло.
— Эта твоя сатьяграха, сила души, — красивая, конечно, идея. Хотел бы я придумать, как использовать ее против Ханумана, да не могу.
Данло достал из кармана свою флейту и выдул из нее единственную тихую ноту. И пока он дышал в длинный бамбуковый ствол, глядя на Бенджамина, одна мысль вдруг распустилась в нем, как огнецвет на солнце.
— Хороший ты человек, Данло, — снова вздохнул Бенджамин, — но ты не твой отец. Боюсь, тебе придется выбирать между путем Джонатана и моим.
Я — не мой отец.
Настала очередь Джонатана убеждать Данло в мудрости своего пути. Он сказал, что в Старом Городе, у Огненного катка, для Данло приготовлена квартира. Он, Джонатан, проведет его туда тайно, и Данло будет собирать там людей, чтобы заниматься с ними вспоминанием Старшей Эдды. По ночам Данло сможет выходить на улицу и посещать каллистов по всему городу. Он станет для них светочем, алмазным окном, живым воплощением принципа сатьяграхи.
— Ты, конечно, не твой отец, — сказал Джонатан, — но ты Данло ви Соли Рингесс, и все знают, что Единая Память открылась тебе. Со временем, если ты приведешь к такому же воспоминанию других, многое может измениться.
Я — не мой отец.
Бенджамин наблюдал за Данло, явно опасаясь, что он одобрит этот план и свяжет свою судьбу с Джонатаном. Но Данло удивил его, сказав:
— Извини, Джонатан. Мне правда жаль.
— Так ты не хочешь стать нашим вождем?
На Джонатана, чьи мечты и надежды внезапно рухнули, тяжело было смотреть. У Данло недоставало духу сказать ему, что его план слишком пассивен и ни в коей мере не способен выразить прекрасную и подлинно ужасную силу души.
— Я не тот вождь, который вам нужен. Не то сейчас время, чтобы вести людей к Единой Памяти.
— Почему не то?
— Потому что Хануман не даст нам это сделать. — Данло закрыл глаза, вспоминая ужасы войны, развязанной ивиомилами против своих же единоверцев на Таннахилле. Мечты — сокровище более драгоценное, чем алмазы и огневиты, но у людей, которых убивают по чьему-то приказу, не остается времени осуществить их. — Мне страшно подумать, что он предпримет теперь, когда Бенджамин устроил мне такой громкий побег.
— А сам ты что намерен делать?
Я — не мой отец.
— Оказывать Хануману сопротивление всей силой своей души.
— Но каким образом? Ведь ты отвергаешь оба пути — и Бенджамина, и мой?
— У меня свой путь.
— Какой?
— Я стану зеркалом, которое покажет Ханумана в его истинном виде.
— Не понимаю тебя.
— Я стану светом, который покажет божкам шайду созданной ими религии.
— Но как ты это сделаешь, Данло?
— Я дам им больше алмазов, чем они смогут удержать. Дам огневиты, слишком яркие, чтобы смотреть на них.
Бенджамин тихо засмеялся, и его глаза загорелись изумрудным огнем.
— Я тебя знаю, Данло. У тебя есть план.
— Верно, есть.
— Каков же он?
— Этого я не могу сказать.
— Можешь и должен.
Данло обвел взглядом Поппи Паншин, Лизу Мей, толстощекого испуганного Масалину и сказал:
— Любого из вас могут схватить и допросить под ножом воина-поэта.
— Мы знаем риск, на который идем, — сказал Бенджамин.
Новый разряд боли пронзил голову Данло.
— Я не дам Хануману повода пытать вас с помощью экканы, — сказал он.
— Для того мы и носим наши кольца. — Бенджамин сжал кулак и показал Данло наполненный матрикасом перстень. Карим, Поппи и Масалина проделали то же самое.
— Мы скорее умрем, чем выдадим тебя и твой план.
— Я знаю, — грустно улыбнулся Данло. — Но кольца у вас могут отнять до того, как вы ими воспользуетесь.
— Есть и другие способы, чтобы умереть.
— Прошу прощения, но я никому не позволю умирать за меня.
Тишина накрыла комнату, как снеговое облако мораша.
Джонатан и Бенджамин переглядывались с остальными, но никто так и не нашел, что сказать.
— Ты, во всяком случае, останешься у нас, — сказал наконец Бенджамин. — Перебираться к Джонатану в Старый Город слишком опасно.
— Здесь я не останусь и туда тоже не пойду.
— Но тебе больше некуда деваться.
— У меня есть весь город… весь мир.
— Да, только безопасного места тебе там не найти. — Бенджамин взглянул на лазер, который по-прежнему держал в руке, и вздохнул. — Я должен кое-что сказать тебе, Данло. То, что мы предприняли для твоего побега, прошло не совсем так, как мы планировали.
— Ты имеешь в виду не только гибель Тобиаса и остальных? — спросил Данло..
— Нет, не только. — Бенджамин поднес к губам чашку, но в ней уже ничего не осталось. — Бактерии-разрушители, растворившие стену твоей камеры, были запрограммированы не совсем точно. Я боюсь, как бы они и других камер не разрушили.
Джонатан уставился на брата в ужасе, как будто ему сообщили, что бактерии вот-вот сожрут всю планету. Однако новость, которую объявил им Бенджамин, оказалась не столь катастрофической. Он вздохнул, глотнул, откашлялся и сказал:
— Я боюсь, что Малаклипс Красное Кольцо тоже вышел на свободу. Никто не знает, куда он делся, но он будет охотиться за тобой, Данло.
Данло долго сидел, тихо дыша в мундштук флейты, и наконец сказал: — Да.
— Вот видишь? Тебе опасно уходить отсюда.
— И все-таки я должен уйти.
Бенджамин посмотрел на Карима, стоящего с лазером у двери. — Не уверен, что отпущу тебя.
Момент настал. Данло выдул из флейты ноту, высокую и странную, как зов снежной совы. Он взглянул на Бенджамина, и тот чуть не ахнул, встретив свет его глаз. Данло, куда более дикий и свирепый, чем Бенджамин, на один миг открыл ему подлинную силу своей души. Потом отложил флейту и спросил:
— Ты правда хочешь стать моим тюремщиком, Бенджамин?
Тот молчал, пораженный тем, что только что увидел на лице Данло.
— Много людей погибло, помогая мне бежать. Не делай их жертву напрасной.
Бенджамин обрел голос и произнес, не поднимая глаз:
— Хорошо. Я не стану тебя задерживать.
Данло склонил голову, встал и спрятал флейту в карман.
— Ты хочешь уйти прямо сейчас? — спросил Джонатан.
— Да.
— Куда же ты пойдешь?
— Не могу сказать.
— У тебя нет жилья, нет денег, нет друзей — по крайней мере таких, за которыми не следили бы шпионы Ханумана.
Данло отыскал на сушилке свою маску и очки, надел, с разрешения Карима, запасную шубу и повернулся лицом к присутствующим.
— Хочу поблагодарить вас всех за вашу заботу обо мне.
— Но как нам найти тебя, если ты нам понадобишься? — спросил Бенджамин. — Да и мы тоже можем понадобиться тебе.
Данло пораздумал немного.
— Время от времени я буду проезжать по этой улице на коньках — каждый раз в другой маске и шубе. Если захотите поговорить со мной, поставьте на фасадное окно голубую вазу, и я приду.
— Хорошо, — сказал Бенджамин, и все поднялись, чтобы обнять Данло на прощание. — Оставайся в Квартале Пришельцев, — посоветовал Бенджамин. — Здесь тоже опасно, но если сунешься в Старый Город, тебя наверняка схватят.
— Прощай, Бенджамин. — Попрощавшись и раскланявшись со всеми, Данло вышел в холл. Кольценосцы открыли дверь подъезда и выпустили его на улицу.
Я — не мой отец, подумал он.
Катя в глубину Квартала Пришельцев, он улыбнулся под темной кожаной маской. В этих узких улочках никто не увидит его лица и не узнает, кто он.
Глава 13
НАДЕЖДА
Надежда у нас одна: следовать путем Мэллори Рингесса и поклоняться чуду его преображения, неся его образ в себе.
Хануман ли Тош, Светоч Пути Рингесса

Около тринадцати лет назад Данло пришел в Невернес, преодолев шестьсот миль пути по морскому льду. Изголодавшийся, обмороженный, одинокий, он выбрался на стылый песок Северного Берега; и фраваши по имени Старый Отец взял его к себе в дом. Теперь, удаляясь от квартиры Бенджамина Гура, Данло вдруг сообразил, что находится совсем близко от Фравашийской Деревни, где пушистый Старый Отец, вероятно, до сих пор преподает своим ученикам мистическую науку ментарности и устраивает им турниры на языке мокша.
Путь Данло лежал вдоль Меррипенского сквера и пересекал Восточно-Западную глиссаду. Потом ему предстояло миновать тот угол Квартала Пришельцев, где старые дома напоминали о влиянии, которые фраваши имели в Невернесе последние три тысячи лет. Данло очень хотелось зайти в одно из этих приземистых одноэтажных строений и засвидетельствовать свое почтение Старому Отцу. Но за домом наверняка следили шпионы Ханумана, и Данло повернул на запад, мимо многоквартирных домов и хосписов из белого камня.
Он мог бы найти приют здесь, где обитали аутисты, хариджаны, хибакуся и прочие городские парии. Мог бы поселиться в одном из общежитий, где места есть всегда, и каждый день питаться в общей столовой, сидя перед газовым камином. Но там бы ему пришлось ходить в маске, чтобы его не узнали, а это привлекло бы к нему нежелательное внимание. Поэтому Данло свернул на красную дорожку, ведущую в ту часть города, где жителей не было вовсе.
Это была Городская Пуща, огромный участок земли, не тронутой рукой человека, с холмами, ручьями и рощами йау.
Основатели Невернеса, желая включить в черту города кусочек живой природы, оставили этот лес в первозданном состоянии. В течение трех тысяч лет город разрастался, захватывая остров, и к нему постоянно прибавлялись новые районы — Ашторетник, Даргиннийская и Элидийская деревни и так далее. Рост населения вел к строительству многоэтажных домов, и многие говорили, что Городскую Пущу следует вырубить. Но Хранитель Времени никогда не допустил бы подобного безобразия; все, на что он согласился, — это проложить через лес несколько тропинок. Желающие насладиться природой могут преодолевать сугробы и овраги на лыжах, сказал он, а боязливые пусть прогуливаются в Меррипенском и Галливаровом скверах, среди цветущих клумб и ухоженных деревьев. Поэтому Городская Пуща, особенно в зимнюю пору, служила приютом птицам и любителям уединения:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100