Данло понемногу набирался сил, а его слава тем временем докатилась до самых темных закоулков Квартала Пришельцев, и некто вынашивал планы его освобождения. Этим человеком был Бенджамин Гур, свирепый лицом и духом. Он первый предложил поставить Данло во главе Каллии; если это произойдет, то даже самые преданные рингисты отшатнутся от Ханумана и перейдут к нему, говорил Бенджамин.
Данло сам должен понимать, что иначе ему войну не остановить. Если он займет место; принадлежащее ему по праву в церкви его отца, каллисты понемногу восстановят рингизм во всей его первоначальной чистоте.
С этой целью Бенджамин развязал террор, которого в Невернесе не видели со времен Темного Года и Великой Чумы.
Своим фанатичным последователям он раздал перстни с ядом матрикасом на случай ареста, и они стали называться кольценосцами. Один из кольценосцев убил Дерора Чу, чтобы отомстить за муки Данло, трое других погибли от ножа Ярослава Бульбы, когда попытались убить двух воинов-поэтов.
Пуалани Кет пронесла на себе в собор бомбу, и ей лишь в самый последний момент помешали взорвать себя вместе с Хануманом. Один остроглазый божок, натренированный самим Хануманом, догадался по лицу Пуалани, что она замышляет недоброе, и распорядился отвести ее в пустую келью для обыска. (Он же сорвал у нее с пальца начиненное ядом кольцо, прежде чем она успела им воспользоваться.) Там, в подземелье часовни, в пронизанной криками тьме, Ярослав снова пустил в ход свой нож, чтобы вырезать бомбу из живота Пуалани. Удалив пакет пластиковой взрывчатки размером с новорожденного младенца, он заявил, что это превратило бы стоявшего на алтаре Ханумана в пар и могло бы разрушить весь собор. Пуалани, перед тем как умереть от потери крови, призналась, что того и хотела — взорвать собор вместе со всеми лжерингистами, предавшими Мэллори Рингесса.
После этого Хануман приказал поставить сканеры в западном и восточном порталах и разместил караулы вокруг всего соборного квартала, на горе случайному прохожему, который забредал туда полюбоваться архитектурой храма. Но расставить божков по всему городу Хануман не мог. Еще один кольценосец протащил термическую бомбу в академический колледж Лара-Сиг и взорвал лорда Алезара Друзе, одного из самых оголтелых рингистов, прямо у него на квартире. То, что террор Бенджамина Гура проник даже в неприкосновенные стены Академии, потрясло почтенных специалистов Ордена.
Они потребовали учредить патрули вдоль Раненой Стены, ввести комендантский час и выборочно обыскивать подозрительных лиц на близлежащих улицах.
34-го числа зимы город испытал еще более сильный шок.
Кольценосец Игашо Хадд без ведома Бенджамина тайно изготовил у себя дома, в Пилотском Квартале, водородную бомбу.
Игашо носил золотую повязку рингиста, но повязывал он ее на рукав зеленой формы механика. Он был мастером и имел доступ во всевозможные лаборатории Упплисы, стоящей в самом сердце Академии. В течение многих дней он выносил оттуда детали лазера и сосуды с тяжелой водой. Выделив достаточное количество дейтерия, он состряпал маленькую, примитивную, но очень мощную бомбу. С ней он проехал на санях через весь город и вышел на равнине к юго-востоку от Крышечных Полей, где помещались пищевые фабрики.
Сотни клариевых куполов покрывали гидропонические сады и автоклавы, где производилось синтетическое мясо.
Игашо направил сани с бомбой по узкой ледянке между этими куполами, а сам побежал на коньках к наблюдательному пункту на склоне горы Уркель. Оттуда с помощью обыкновенного радиосигнала он задействовал лазерный взрыватель.
В санях сверкнул рубиновый свет, а в следующий момент небо расколола куда более яркая вспышка.
В воздухе вырос ядерный гриб, всасывая в себя воду и пыль из воронки. Взрывная вспышка ослепила многих жителей Невернеса, и еще больше людей ужаснулось, увидев в небе зловещее облако. Игашо Хадд, надев темные очки, смотрел, как рушатся купола, еще не испарившиеся от термоядерного жара. Он знал, что от взрыва должно было погибнуть не менее двухсот человек, работавших на фабриках, но улыбался успеху своего дела. На войне люди всегда гибнут — ничего не поделаешь. Хадд надеялся, что его акция даст Бенджамину оружие против Ханумана, и радовался этому.
Ничего подобного, конечно, не произошло. Бенджамин Гур, узнав, что фабрики взорвал один из его кольценосцев, пришел в ужас. Теперь Хануман заклеймит его как преступника — и будет прав. Бенджамин опасался, что безумный акт Хадда только укрепит позиции Ханумана: ведь теперь, в пору кризиса, невернесцам понадобится твердая рука, которая восстановит порядок. Светоч Пути Рингесса сможет стать заодно и правителем города, если только сумеет обеспечить людям их хлеб насущный.
Последнее, однако, представлялось делом достаточно трудным. Бомба Хадда разрушила пищевые фабрики до основания. Технари обещали через сорок дней построить новые, а агрономы надеялись еще через несколько десятидневок получить небольшой урожай водорослей и съедобных бактерий, но никто не знал, как это осуществится на деле. По оценке Главного Эколога, всех продуктовых запасов города — включая зерно на складах и то, что имелось в морозильниках общественных ресторанов, — могло хватить не более чем на десять дней. Миллионам голодных невернесцев оставалось уповать на тяжелые транспорты с грузом курмаша и пшеницы, спешно высланные с Ярконы, Утрадеса, Асклинга и других планет Цивилизованных Миров. Все, однако, боялись, хотя и не желали в этом сознаваться, как бы военные действия между рингистам и Содружеством не пресекли золотой поток зерна, от которого зависела жизнь Невернеса.
Данло узнал о катастрофе утром 35-го числа. Солнце в тот день перемежалось частыми снегопадами. Стальная дверь камеры заскрипела, и молодой, улыбчивый Кийоши Темек принес Данло завтрак. Поднос он, как всегда, поставил на шахматный столик и осведомился, как Данло себя чувствует.
— Хорошо, — привычно выдохнул Данло. Все его наружные повреждения действительно зажили, но эккана по-прежнему обжигала легкие огнем при каждом вдохе. — А ты как поживаешь, Кийоши?
— Отлично, мастер Данло.
Кийоши, бывший кадет-историк, уважал Данло как мастер-пилота и обращался к нему так, будто все еще состоял в Ордене. Что-то в Данло притягивало Кийоши, словно свет новой звезды, и божок всегда старался задержаться, чтобы поговорить с ним.
— Есть ли новости о войне? — спросил Данло.
Улыбка не сходила с лица Кийоши, но в его карих глазах застыли печаль и страх. Проследив за его взглядом, Данло заметил, что вместо обычного завтрака из тостов, кровоплода и кофе Кийоши принес бананы, вареный рис и жидкий зеленый чай.
— Мне жаль, мастер Данло, но произошло нечто ужасное.
И Кийоши наскоро рассказал Данло о водородном взрыве. Никто не может объяснить, как это случилось, сказал он: на орбите Невернеса не замечено вражеских кораблей, и оборонные спутники не зарегистрировали ни одного снаряда из космоса.
— Лорд Хануман говорит, что это сотворил кто-то из беспутных убийц Бенджамина Гура. Рехнулись они, что ли? Кто, кроме сумасшедшего, будет уничтожать провизию, без которой сам же не проживет?
— Не знаю… — сказал Данло.
Однажды, еще послушником, он побывал на пищевых фабриках, чтобы поглядеть, откуда эти странные цивилизованные люди получают свою еду. Теперь он закрыл глаза, пытаясь представить себе черную воронку и спекшийся песок на месте прежних куполов. Он, видящий так много и так далеко, не имел понятия о том, что случилось всего в нескольких милях от него, пока он сидел на своей койке и играл на флейте. И теперь он тоже не увидел темного, омраченного преступлением лица Игашо Халда — таинственное внутреннее зрение изменило Данло, а этот отверженный сознался в своем злодеянии только через два дня.
— Теперь у нас больше нет хлеба, — кивнув на поднос с едой, сказал Кийоши. — А кофе все приберегают для себя.
Данло подошел к столику и сунул в рот ломтик банана.
Он всегда любил этот сладкий мучнистый плод, происходящий, как думали многие, из дождевых лесов Старой Земли.
— Кровоплоды, говорит лорд Хануман, тоже надо беречь, — продолжал Кийоши. — В них много аскорбиновой кислоты, а она хорошо помогает от цинги.
Данло, взяв еще ломтик банана, подумал, что о нем Хануман проявляет особую заботу, выделяя ему столь щедрый паек.
Он протянул тарелку с нарезанными бананами Кийоши.
— Ты-то сам ел? Хочешь?
— Спасибо, мастер Данло, но в соборе пока еще есть еда. Утром я ел то же самое, что и вы.
— Понятно.
— Но все говорят, что, если корабли с Летнего Мира не придут вовремя, лорду Хануману придется ввести нормирование. Вот тогда нам придется туго.
Глаза Данло наполнились болью при виде озабоченного лица Кийоши.
— Да, наверно, — сказал он. — Но то, чего мы боимся, почти никогда не случается.
— Вам когда-нибудь приходилось голодать, мастер Данло? Мне — нет. Я всю жизнь прожил в Невернесе, где на каждом углу столовая или ресторан.
— Приходилось, — признался Данло, вспомнив, как ехал в Невернес на собачьей упряжке по замерзшему морю.
— И как? Тяжело было?
— Я чуть не умер тогда. Пришлось мне съесть Джиро, своего друга.
При этом фантастическом заявлении глаза Кийоши округлились от ужаса. О Данло по городу ходило много диких историй, но этой Кийоши еще ни разу не слышал.
— Съесть человека?!
— Нет. — Данло улыбнулся, несмотря на овладевшую им печаль. — Джиро был собакой. Когда я выехал с Квейткеля в Невернес, мои нарты везло семь собак, но я не сумел добыть тюленя в пути, а припасы у нас кончились. Собаки умирали одна за другой… и я их всех съел.
Закрыв глаза, Данло помолился за вожака своей упряжки: Джиро, ми алашария ля шанти. И помянул всех остальных: Води, ми алашария ля шанти, аласу лайя Коно эт Аталь эт Луйю эт Ной эт Зигфрид, шанти, шанти.
Кийоши помолчал немного и потряс головой, точно не веря своим ушам.
— Вы ели мясо живых существ?
— Нет. Я же сказал: они умерли.
— Но ведь они были живыми, правда? Вы сказали, что один из них был вашим другом.
— Да, был. Джиро отдал свою жизнь, чтобы я мог выжить.
— И вы его все-таки съели?
— Жизнь… всегда питается другой жизнью, — просто ответил Данло. В его синих глазах светилась тайна и грусть. — Так устроен мир.
— Но я слышал, что вы дали обет ахимсы.
— Верно. Но в то время я его еще не давал.
Кийоши, посмотрев, как Данло ест рис с помощью палочек, спросил:
— А что же вы будете делать теперь, если в городе начнется голод?
— Голодать, как все, — улыбнулся Данло.
— А вы бы съели собаку или гладыша, чтобы сохранить свою жизнь?
— Убивать животных я бы не стал. И никого бы не попросил убивать за меня. Но если бы я нашел гладыша, перееханного санями, я бы его съел.
Кийоши брезгливо скривил губы.
— Ну а я не стал бы есть ничего, что было раньше живым. Скорее бы умер.
— Жаль, если так.
— Этот мир и правда ужасен. Ужасно, что все должны поедать что-то другое лишь ради того, чтобы жить.
— Но ведь другого у нас нет, верно? Только таким… он и мог быть.
— Но его можно изменить к лучшему, правда?
Данло, всегда жадно поглощавший еду, когда был голоден, прожевал очередную порцию риса и сказал:
— Суть его мы изменить не можем.
— Но для чего же мы тогда нужны, если не будем развиваться и стремиться к лучшему?
— Каждый раз, когда женщина рожает дитя и поет ему песню, которую сложила сама, мир развивается и становится лучше, — улыбнулся Данло.
— Я в этом не уверен. Жизнь человека может пройти без всякой пользы.
— Нет. Жизнь каждого из нас — это песня, озвучивающая существование вселенной.
— Я говорил о человеческой жизни, — в свою очередь улыбнулся Кийоши, — жизни бессмысленной, полной ненависти, боли и стремления убивать. Мы предназначены для высшей доли.
— Правильно, — сказал Данло, глотнув чаю.
— Став богами, мы будем выше всего этого.
— Ты думаешь? — Чай был не очень горячий, но обжигал горло Данло, как лава.
— Только бог способен освободиться от страданий.
— Совсем наоборот. — Данло выпил еще чаю и прибегнул на миг к шама-медитации, чтобы охладить воспаленные нервы. Боль есть сознание жизни, вспомнилось ему. Бесконечная жизнь — бесконечная боль.
— Только бог может знать, как излучать свет, что превыше страданий и смерти, — продолжал Кийоши. — Лорд Хануман сказал, что каждый человек — это звезда.
— Это так: все мы звезды. — Данло закрыл глаза, погрузившись в память, и голос его стал глубоким и мягким. — Мы сияем, и вращаемся, и кричим, дивясь чуду, когда в наших сердцах пылает водород. Мы ангелы, танцующие в огне, мы искры дикой радости, крутящиеся в ночи. — Данло надолго умолк и добавил шепотом: — Мы свет внутри света.
Он открыл глаза, и их свет излился на Кийоши, как жидкое синее пламя. Кийоши, как многие рингисты, испытывал нечто вроде благоговения перед Данло.
— Лорд Хануман сказал, что, только став огнем, мы сможем избавиться от горения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100