Алан улегся, не снимая кольчугу и накидку, положив рядом шлем, щит и меч. За полотнищем шатра слышалось ржание лошадей тех кавалеристов, которые вместе с капитаном остаются с ним на холме. Рука Алана опустилась на голову Тоски. Ярость беспокойно покружила по шатру и улеглась.
Может быть, битвы не будет. Может быть, если Генрих скоро прибудет, он вынудит Эйка уйти спокойно. Может быть, Пятый Сын тоже думает о мире.
Но мира в его снах не было.
Разбитый и ослабленный потерей крови, он сидел в своих цепях тихо, словно окаменел, прислушиваясь к военному совету Эйка. Шесть уцелевших собак расположились вокруг него. Они скребли плоский камень пола, чувствуя возбуждение, кровь и смерть. В такие моменты Санглант размышлял об их умственных способностях. Говорить они не могут, но их действия осмысленны. И все же они не умеют хитрить, как люди или их хозяева, Эйка.
Кровавое Сердце совещался со своим опальным сыном.
— Одна армия, — сказал Кровавое Сердце.
— Если верить моим снам, численно она много меньше, чем наша. А я верю своим снам.
— Это ты веришь. Какой штандарт над войском? Короля? — Он наклонился вперед и выпустил когти. Большое, покрытое шрамами лицо отливало железом. Его нетерпение заразило собравшихся Эйка.
— Черные собаки на серебряном поле. Красный орел. Башня с воронами.
Санглант закрыл глаза, борясь с болью. Когда он шевелился, чтобы найти более удобное для израненного тела положение, камни царапали еще не до конца зажившую кожу, отрывая с нее струпья. Раны, вылизанные собаками, зарубцевались и были даже относительно чисты, но магия Аои обострила его ощущения, поэтому прикосновения шершавого камня, грубой собачьей шерсти, холодных железных цепей обжигали тело. Любой запах, даже в особенности собственный, вызывал головокружение, любая пища, достававшаяся ему из отбросов со стола Кровавого Сердца, казалась тошнотворной.
Черные собаки на серебряном поле. Это, должно быть, граф Лаваса. Такие вещи он еще помнил. Красный орел — Фесе. Башня с воронами — его тетя Констанция, если она все еще была епископом в Отуне.
Но не король Генрих.
Он пошевелил плечами, проверяя их силу. Собаки, заметив движение, тихо заворчали.
Кровавое Сердце вздохнул и откинулся на спинку кресла:
— Мои разведчики это подтверждают. Значит, возглавляет армию не король. Уже хорошо. Ты утверждаешь, что король близко. Я тоже чувствую его, как будто кости отдают гнилью изнутри. — Он ухмыльнулся, и садящееся солнце, лучи которого проникали в западные окна, заиграло на усыпавших его зубы самоцветах. Он взглянул на своего пленника: — Но король не успеет. Маленькая армия, первая из тех, что тревожат нас. — Он схватился за костяную флейту, заткнутую за пояс, вытащил ее и поднес к губам. — Я разжую все маленькие армии, а их остатки брошу псам. Все, кроме тебя! — Он неожиданно толкнул своего опального сына, который невольно отшатнулся и был атакован собаками — собаками Кровавого Сердца, не присягавшими Сангланту.
Псы опального принца рванулись на его защиту, он придержал их, и наконец все собаки уселись под пристальным зловещим взглядом Кровавого Сердца.
— Ты! Ты вернулся сюда без моего разрешения. Ты не почувствуешь вкус крови в этой битве. Оставайся здесь, в немилости, наблюдая, как твои братья по гнезду устремятся к славе кровавой бойни.
Опальный сын промолчал, отойдя под улюлюканье своих братьев. Но по его острому лицу промелькнула какая-то неуловимая тень.
Кровавое Сердце засмеялся, усевшись на троне поглубже и поудобнее. Он снова поднес к губам флейту и заиграл. Звукам флейты вторили звон оружия и голоса Эйка, готовившихся к битве. Под сводами раздавалось эхо, многоголосие которого напоминало то, что слышалось здесь при общей молитве прихожан.
Снаружи забили барабаны, вторя доносящимся из собора звукам.
7
Лиат и десять легких кавалеристов, вооруженных копьями и щитами, направились на юг следующим утром после уничтожения судна Эйка в устье реки. Они оставляли позади себя леса и невспаханные поля. Некоторые были скошены, некоторые выгорели. У одного из притоков Везера отряд остановился, чтобы напоить и накормить лошадей и поесть самим.
Вскоре они отошли от реки, чтобы избежать столкновения с патрулями Эйка. Неровная местность над речной долиной затрудняла передвижение. Они углублялись в леса, отделенные от реки утесами, не видя ни реки, ни каких-либо признаков приближения Гента.
Когда вечером они остановились, капитан кавалеристов обратился к ней:
— Сколько еще до Гента?
— Не знаю. День или два от устья реки. Так говорила госпожа Гизела, тех, кто сам ходил этим маршрутом, в Стелесхейме уже не осталось. Мне кажется, что они имели ввиду день-два от Гента к морю вплавь по течению.
Сопровождавшие ее кавалеристы родом были аж из-за Отуна. Они присягали епископу Констанции. Скупо улыбнувшись, капитан Ульрик показал на полную луну, глазевшую сквозь просвет между деревьями:
— Если света будет достаточно, мы можем продолжать путь и ночью. Видит Бог, не нравится мне здесь. Так и кажется, что Эйка вот-вот выпрыгнут из-за деревьев.
После отдыха они отправились дальше.
В предутренней тишине луна уже опустилась на верхушки деревьев, когда люди по заросшей тропе вышли к сожженному хутору.
— Это место мне знакомо, — сказала Лиат сквозь зубы. Она повела всех за собою на луг за развалинами. Там, на просеке, было достаточно светло, чтобы различить местность.
— Выход из пещеры здесь! — воскликнула она. — Смотрите туда! — Свет на востоке уже окрасил утес слабым сиянием, но склон еще был темным. — С той вершины можно увидеть город. Кто со мной в пещеру? Внутри понадобится факел.
Никто не вызвался, но капитан Ульрик сам назначил «добровольца», оставил шестерых с лошадьми и взял двоих с собой, чтобы подняться на гребень утеса.
— Ну-ну, Эрканвульф, — уговаривала Лиат своего товарища, светловолосого стройного молодого человека. — Не верю, что ты боишься темноты.
— Да, госпожа, — вежливо соглашался он, однако голос его дрожал. — Я нисколечко не боюсь темноты, но моя добрая матушка говорила, что старые боги сбежали в пещеры, когда дьяконы и монахи выгнали их из деревень, каменных кругов и с перекрестков. А вдруг в этой стране было то же самое?
— Я не заметила, чтобы ты колебался и раздумывал на берегу, друг. Ты сам, насколько я помню, уложил одного Эйка.
— Это так, но ведь они дикари, правда? Они умирают так же, как я и вы, бояться смертных глупо. — (Она услышала, как он ухмыльнулся, видеть этого в темноте было невозможно.) — Если только он с топором, а ты без. — Он хихикнул, возможно вспомнив сержанта Фелла. Все же он последовал за Лиат послушно и без колебаний. Та быстро нашла вход в пещеру.
Эрканвульф высек искру и зажег пропитанный смолой факел, как только они вошли в пещеру. Она сдержала дыхание, глядя на вспыхнувшее пламя. Может ли она зажечь факел прикосновением? Пытаться было опасно.
— Молодой человек уже был впереди, осмелевший от присутствия света.Смотрите, — крикнул он через плечо, двигаясь по пещере и отбрасывая причудливо извивающуюся тень на ее стены. — Здесь нет хода. Это, должно быть, не та пещера.
— Нет. — Она стряхнула с себя праздные раздумья. Она не может открывать своего дара, пока не найдет учителя. Как говорил Па: «Собирай то, что уже созрело, а не глазей на пробивающиеся ростки». — Я знаю, что это то место. — Подойдя к нему сзади, она остановилась. Перед ней стеной стояла сплошная скала, и все же в ней ощущалась какая-то вибрация, какое-то возмущение. — Нет, — повторила она. Скала растворялась перед ней. — Смотри, здесь проем. — Она шагнула вперед, и Эрканвульф ахнул:
— Вы идете прямо в скалу…
Она на ощупь нашла опору для ноги. Ее вело движение воздуха, омывавшего ее, как речное течение, там, где Везер впадает в море. Она ощущала запах влажных каменных коридоров, сухой дух старой земли и священных останков павших, покоившихся в подземелье собора. Конечно же, она чувствовала и затхлый запах Эйка, доносившийся из самого собора, и запах крови погибших.
Санглант. И бедный Манфред, и все остальные, павшие вместе с Гентом.
Эрканвульф снова ахнул. Пламя факела обожгло ее спину, она отодвинулась, пропуская его вперед.
— Господом клянусь! Всё, как вы сказали, госпожа. Я бы в жизни ничего не увидел в такой тьме. Владычица над нами! Может быть, это старые духи прятали от нас проход?
Она успела повернуться и увидеть, как он отступил. Его лицо было позолочено светом факела. Эрканвульф беспокойно оглядывался вокруг, как будто ожидая, что из воздуха вдруг вынырнет какой-нибудь вредный эльф, готовый пустить в него свою стрелку и исчезнуть. Лиат засмеялась:
— Нет, друг Эрканвульф. Я видела святую Кристину вот этими двумя глазами, и я этого не забуду никогда, до самой смерти. Я думаю, это она спрятала вход, чтобы его могли найти только те, кому нужно. Теперь пошли. У нас есть новости для графа Лавастина.
— А его армию надо еще найти, — заметил молодой человек и вслед за ней вышел наружу. Он погасил факел, отдал его товарищам и полез за ней на утес. Она слышала его пыхтение, он то и дело спотыкался на скальных осыпях. Этот грохот — неужели у него такой тяжелый шаг?
Когда Лиат поднялась на вершину, оказалось, что звук доносился из долины реки. Это был не гром, не тяжелая походка, это был бой барабанов Эйка. Как она могла слышать его с такого расстояния? Только если битва уже началась.
Капитан Ульрик и два его помощника стояли на коленях на гребне, глядя на восток, одинаково прикрывая глаза от лучей восходящего солнца. Они стояли на самом краю обрыва, внизу под ними расстилалась долина, на которой, как нитка бус, переливалась река. Лиат знала, где должен быть виден Гент, но слепящее солнце не позволяло разглядеть его.
— Посмотрите туда, — Эрканвульф указал на юго-восток. — Вон на тот холм.
«Тот холм» лежал несколько к югу от них, ближе к долине реки. С высоты, на которой они стояли, холм был похож на курган и казался ниже, чем был.
Совершенно голый, безлесный, лишь штандарты да несколько ярких палаток на вершине.
— Штандарт графа Лаваса и Отунская башня, — уверенно сказал Эрканвульф.
— Ты уверен? — вставая, спросил Ульрик.
— А как же! — не обижаясь, подтвердил Эрканвульф. — У меня острое зрение, вы же знаете, капитан.
— Благодарение Богу, — выдохнул капитан.
Холм был так близко, что, хотя фигурки на нем казались игрушечными, ясно различались земляные сооружения, опоясывавшие его по центру склона. Лагерь Лавастина лежал в доброй лиге к западу-юго-западу от Гента. Сейчас, когда солнце поднялось, Лиат различила сам город и протекавшую через него реку. Суденышки, стоявшие у восточного берега, казались совсем крохотными.
— Благодарение Богу, что они еще здесь или что они вообще здесь? — спросила Лиат. Она заслонила глаза от солнца. Барабаны стучали в ее ушах, как отдаленный рев надвигающегося шторма, как пульс армии.
Ульрик усмехнулся:
— Благодарение Богу, что Лавастин еще не взял город без нас. Иначе он забрал бы всю славу и все налоги с десятиной себе, уж не сомневайтесь.
Эрканвульф вздохнул:
— Я боялся худшего. Я боялся, что мы увидим всю армию мертвой.
— Стой, парень, — перебил Ульрик и вынул кольцо Единства. — Не стоит говорить таких вещей перед боем.
— Во всяком случае день так тих. Даже неожиданно как-то.
— Затишье перед штормом, — нахмурился Ульрик.
— Больше похоже на гром перед штормом, — поправила его Лиат.
Все молчали. Они смотрели на нее, озадаченные. Потом Ульрик посмотрел на небо.
— Вы не слышите? — сказала она.
— Что?
— Барабаны.
— Барабаны?
Никто из них ничего не слышал. И никто не видел: из далекого Гента, в лиге от них, из ворот выползали муравьи. Но это были не муравьи.
Она закрыла глаза, и ее захлестнула такая волна предчувствий, что она покачнулась. Эрканвульф схватил Лиат за локоть. Она открыла глаза, отвела его руку и пылко заговорила, обращаясь к капитану:
— Капитан, я клянусь своим зрением «орла», что вижу то, чего не видите вы. Эйка выходят из города, чтобы напасть на армию Лавастина. Мы должны немедленно скакать, чтобы предупредить их. Немедленно!
Что убедило их? Ее голос и волнение? Слышанные ими в Стелесхейме истории об ужасных видениях, сопровождавших Эйка во время их нападения на деревню? Или, быть может, ее собственная история о падении Гёнта, которую они столько раз слышали?
Никто не стал спорить, хотя Эрканвульф и попытался разглядеть что-нибудь сам. Но Ульрик схватил его за локоть и потянул за собой:
— Идем, парень! Ты же слышал «орла»!
Никто не слышал барабанов. Никто не видел колонн Эйка. Никто, кроме нее. Только она могла предостеречь Лавастина и заставить его поверить.
ЯРОСТЬ ЭЙКА
1
Алан проснулся на заре и вышел из шатра. Отец уже сидел под навесом, потягивая вино. Граф отвязал Ужаса. Старая собака сидела, положив голову ему на колени и преданно глядя в глаза обожаемому хозяину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Может быть, битвы не будет. Может быть, если Генрих скоро прибудет, он вынудит Эйка уйти спокойно. Может быть, Пятый Сын тоже думает о мире.
Но мира в его снах не было.
Разбитый и ослабленный потерей крови, он сидел в своих цепях тихо, словно окаменел, прислушиваясь к военному совету Эйка. Шесть уцелевших собак расположились вокруг него. Они скребли плоский камень пола, чувствуя возбуждение, кровь и смерть. В такие моменты Санглант размышлял об их умственных способностях. Говорить они не могут, но их действия осмысленны. И все же они не умеют хитрить, как люди или их хозяева, Эйка.
Кровавое Сердце совещался со своим опальным сыном.
— Одна армия, — сказал Кровавое Сердце.
— Если верить моим снам, численно она много меньше, чем наша. А я верю своим снам.
— Это ты веришь. Какой штандарт над войском? Короля? — Он наклонился вперед и выпустил когти. Большое, покрытое шрамами лицо отливало железом. Его нетерпение заразило собравшихся Эйка.
— Черные собаки на серебряном поле. Красный орел. Башня с воронами.
Санглант закрыл глаза, борясь с болью. Когда он шевелился, чтобы найти более удобное для израненного тела положение, камни царапали еще не до конца зажившую кожу, отрывая с нее струпья. Раны, вылизанные собаками, зарубцевались и были даже относительно чисты, но магия Аои обострила его ощущения, поэтому прикосновения шершавого камня, грубой собачьей шерсти, холодных железных цепей обжигали тело. Любой запах, даже в особенности собственный, вызывал головокружение, любая пища, достававшаяся ему из отбросов со стола Кровавого Сердца, казалась тошнотворной.
Черные собаки на серебряном поле. Это, должно быть, граф Лаваса. Такие вещи он еще помнил. Красный орел — Фесе. Башня с воронами — его тетя Констанция, если она все еще была епископом в Отуне.
Но не король Генрих.
Он пошевелил плечами, проверяя их силу. Собаки, заметив движение, тихо заворчали.
Кровавое Сердце вздохнул и откинулся на спинку кресла:
— Мои разведчики это подтверждают. Значит, возглавляет армию не король. Уже хорошо. Ты утверждаешь, что король близко. Я тоже чувствую его, как будто кости отдают гнилью изнутри. — Он ухмыльнулся, и садящееся солнце, лучи которого проникали в западные окна, заиграло на усыпавших его зубы самоцветах. Он взглянул на своего пленника: — Но король не успеет. Маленькая армия, первая из тех, что тревожат нас. — Он схватился за костяную флейту, заткнутую за пояс, вытащил ее и поднес к губам. — Я разжую все маленькие армии, а их остатки брошу псам. Все, кроме тебя! — Он неожиданно толкнул своего опального сына, который невольно отшатнулся и был атакован собаками — собаками Кровавого Сердца, не присягавшими Сангланту.
Псы опального принца рванулись на его защиту, он придержал их, и наконец все собаки уселись под пристальным зловещим взглядом Кровавого Сердца.
— Ты! Ты вернулся сюда без моего разрешения. Ты не почувствуешь вкус крови в этой битве. Оставайся здесь, в немилости, наблюдая, как твои братья по гнезду устремятся к славе кровавой бойни.
Опальный сын промолчал, отойдя под улюлюканье своих братьев. Но по его острому лицу промелькнула какая-то неуловимая тень.
Кровавое Сердце засмеялся, усевшись на троне поглубже и поудобнее. Он снова поднес к губам флейту и заиграл. Звукам флейты вторили звон оружия и голоса Эйка, готовившихся к битве. Под сводами раздавалось эхо, многоголосие которого напоминало то, что слышалось здесь при общей молитве прихожан.
Снаружи забили барабаны, вторя доносящимся из собора звукам.
7
Лиат и десять легких кавалеристов, вооруженных копьями и щитами, направились на юг следующим утром после уничтожения судна Эйка в устье реки. Они оставляли позади себя леса и невспаханные поля. Некоторые были скошены, некоторые выгорели. У одного из притоков Везера отряд остановился, чтобы напоить и накормить лошадей и поесть самим.
Вскоре они отошли от реки, чтобы избежать столкновения с патрулями Эйка. Неровная местность над речной долиной затрудняла передвижение. Они углублялись в леса, отделенные от реки утесами, не видя ни реки, ни каких-либо признаков приближения Гента.
Когда вечером они остановились, капитан кавалеристов обратился к ней:
— Сколько еще до Гента?
— Не знаю. День или два от устья реки. Так говорила госпожа Гизела, тех, кто сам ходил этим маршрутом, в Стелесхейме уже не осталось. Мне кажется, что они имели ввиду день-два от Гента к морю вплавь по течению.
Сопровождавшие ее кавалеристы родом были аж из-за Отуна. Они присягали епископу Констанции. Скупо улыбнувшись, капитан Ульрик показал на полную луну, глазевшую сквозь просвет между деревьями:
— Если света будет достаточно, мы можем продолжать путь и ночью. Видит Бог, не нравится мне здесь. Так и кажется, что Эйка вот-вот выпрыгнут из-за деревьев.
После отдыха они отправились дальше.
В предутренней тишине луна уже опустилась на верхушки деревьев, когда люди по заросшей тропе вышли к сожженному хутору.
— Это место мне знакомо, — сказала Лиат сквозь зубы. Она повела всех за собою на луг за развалинами. Там, на просеке, было достаточно светло, чтобы различить местность.
— Выход из пещеры здесь! — воскликнула она. — Смотрите туда! — Свет на востоке уже окрасил утес слабым сиянием, но склон еще был темным. — С той вершины можно увидеть город. Кто со мной в пещеру? Внутри понадобится факел.
Никто не вызвался, но капитан Ульрик сам назначил «добровольца», оставил шестерых с лошадьми и взял двоих с собой, чтобы подняться на гребень утеса.
— Ну-ну, Эрканвульф, — уговаривала Лиат своего товарища, светловолосого стройного молодого человека. — Не верю, что ты боишься темноты.
— Да, госпожа, — вежливо соглашался он, однако голос его дрожал. — Я нисколечко не боюсь темноты, но моя добрая матушка говорила, что старые боги сбежали в пещеры, когда дьяконы и монахи выгнали их из деревень, каменных кругов и с перекрестков. А вдруг в этой стране было то же самое?
— Я не заметила, чтобы ты колебался и раздумывал на берегу, друг. Ты сам, насколько я помню, уложил одного Эйка.
— Это так, но ведь они дикари, правда? Они умирают так же, как я и вы, бояться смертных глупо. — (Она услышала, как он ухмыльнулся, видеть этого в темноте было невозможно.) — Если только он с топором, а ты без. — Он хихикнул, возможно вспомнив сержанта Фелла. Все же он последовал за Лиат послушно и без колебаний. Та быстро нашла вход в пещеру.
Эрканвульф высек искру и зажег пропитанный смолой факел, как только они вошли в пещеру. Она сдержала дыхание, глядя на вспыхнувшее пламя. Может ли она зажечь факел прикосновением? Пытаться было опасно.
— Молодой человек уже был впереди, осмелевший от присутствия света.Смотрите, — крикнул он через плечо, двигаясь по пещере и отбрасывая причудливо извивающуюся тень на ее стены. — Здесь нет хода. Это, должно быть, не та пещера.
— Нет. — Она стряхнула с себя праздные раздумья. Она не может открывать своего дара, пока не найдет учителя. Как говорил Па: «Собирай то, что уже созрело, а не глазей на пробивающиеся ростки». — Я знаю, что это то место. — Подойдя к нему сзади, она остановилась. Перед ней стеной стояла сплошная скала, и все же в ней ощущалась какая-то вибрация, какое-то возмущение. — Нет, — повторила она. Скала растворялась перед ней. — Смотри, здесь проем. — Она шагнула вперед, и Эрканвульф ахнул:
— Вы идете прямо в скалу…
Она на ощупь нашла опору для ноги. Ее вело движение воздуха, омывавшего ее, как речное течение, там, где Везер впадает в море. Она ощущала запах влажных каменных коридоров, сухой дух старой земли и священных останков павших, покоившихся в подземелье собора. Конечно же, она чувствовала и затхлый запах Эйка, доносившийся из самого собора, и запах крови погибших.
Санглант. И бедный Манфред, и все остальные, павшие вместе с Гентом.
Эрканвульф снова ахнул. Пламя факела обожгло ее спину, она отодвинулась, пропуская его вперед.
— Господом клянусь! Всё, как вы сказали, госпожа. Я бы в жизни ничего не увидел в такой тьме. Владычица над нами! Может быть, это старые духи прятали от нас проход?
Она успела повернуться и увидеть, как он отступил. Его лицо было позолочено светом факела. Эрканвульф беспокойно оглядывался вокруг, как будто ожидая, что из воздуха вдруг вынырнет какой-нибудь вредный эльф, готовый пустить в него свою стрелку и исчезнуть. Лиат засмеялась:
— Нет, друг Эрканвульф. Я видела святую Кристину вот этими двумя глазами, и я этого не забуду никогда, до самой смерти. Я думаю, это она спрятала вход, чтобы его могли найти только те, кому нужно. Теперь пошли. У нас есть новости для графа Лавастина.
— А его армию надо еще найти, — заметил молодой человек и вслед за ней вышел наружу. Он погасил факел, отдал его товарищам и полез за ней на утес. Она слышала его пыхтение, он то и дело спотыкался на скальных осыпях. Этот грохот — неужели у него такой тяжелый шаг?
Когда Лиат поднялась на вершину, оказалось, что звук доносился из долины реки. Это был не гром, не тяжелая походка, это был бой барабанов Эйка. Как она могла слышать его с такого расстояния? Только если битва уже началась.
Капитан Ульрик и два его помощника стояли на коленях на гребне, глядя на восток, одинаково прикрывая глаза от лучей восходящего солнца. Они стояли на самом краю обрыва, внизу под ними расстилалась долина, на которой, как нитка бус, переливалась река. Лиат знала, где должен быть виден Гент, но слепящее солнце не позволяло разглядеть его.
— Посмотрите туда, — Эрканвульф указал на юго-восток. — Вон на тот холм.
«Тот холм» лежал несколько к югу от них, ближе к долине реки. С высоты, на которой они стояли, холм был похож на курган и казался ниже, чем был.
Совершенно голый, безлесный, лишь штандарты да несколько ярких палаток на вершине.
— Штандарт графа Лаваса и Отунская башня, — уверенно сказал Эрканвульф.
— Ты уверен? — вставая, спросил Ульрик.
— А как же! — не обижаясь, подтвердил Эрканвульф. — У меня острое зрение, вы же знаете, капитан.
— Благодарение Богу, — выдохнул капитан.
Холм был так близко, что, хотя фигурки на нем казались игрушечными, ясно различались земляные сооружения, опоясывавшие его по центру склона. Лагерь Лавастина лежал в доброй лиге к западу-юго-западу от Гента. Сейчас, когда солнце поднялось, Лиат различила сам город и протекавшую через него реку. Суденышки, стоявшие у восточного берега, казались совсем крохотными.
— Благодарение Богу, что они еще здесь или что они вообще здесь? — спросила Лиат. Она заслонила глаза от солнца. Барабаны стучали в ее ушах, как отдаленный рев надвигающегося шторма, как пульс армии.
Ульрик усмехнулся:
— Благодарение Богу, что Лавастин еще не взял город без нас. Иначе он забрал бы всю славу и все налоги с десятиной себе, уж не сомневайтесь.
Эрканвульф вздохнул:
— Я боялся худшего. Я боялся, что мы увидим всю армию мертвой.
— Стой, парень, — перебил Ульрик и вынул кольцо Единства. — Не стоит говорить таких вещей перед боем.
— Во всяком случае день так тих. Даже неожиданно как-то.
— Затишье перед штормом, — нахмурился Ульрик.
— Больше похоже на гром перед штормом, — поправила его Лиат.
Все молчали. Они смотрели на нее, озадаченные. Потом Ульрик посмотрел на небо.
— Вы не слышите? — сказала она.
— Что?
— Барабаны.
— Барабаны?
Никто из них ничего не слышал. И никто не видел: из далекого Гента, в лиге от них, из ворот выползали муравьи. Но это были не муравьи.
Она закрыла глаза, и ее захлестнула такая волна предчувствий, что она покачнулась. Эрканвульф схватил Лиат за локоть. Она открыла глаза, отвела его руку и пылко заговорила, обращаясь к капитану:
— Капитан, я клянусь своим зрением «орла», что вижу то, чего не видите вы. Эйка выходят из города, чтобы напасть на армию Лавастина. Мы должны немедленно скакать, чтобы предупредить их. Немедленно!
Что убедило их? Ее голос и волнение? Слышанные ими в Стелесхейме истории об ужасных видениях, сопровождавших Эйка во время их нападения на деревню? Или, быть может, ее собственная история о падении Гёнта, которую они столько раз слышали?
Никто не стал спорить, хотя Эрканвульф и попытался разглядеть что-нибудь сам. Но Ульрик схватил его за локоть и потянул за собой:
— Идем, парень! Ты же слышал «орла»!
Никто не слышал барабанов. Никто не видел колонн Эйка. Никто, кроме нее. Только она могла предостеречь Лавастина и заставить его поверить.
ЯРОСТЬ ЭЙКА
1
Алан проснулся на заре и вышел из шатра. Отец уже сидел под навесом, потягивая вино. Граф отвязал Ужаса. Старая собака сидела, положив голову ему на колени и преданно глядя в глаза обожаемому хозяину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78