Ястреб не шевелился. Жуткими темно-янтарными глазами он смотрел на нее, пока у девушки не поползли мурашки по спине.
И было еще что-то. Какая-то чернота над местом, где исчезала тропа. Бледная женская фигура, замеченная краем глаза, с кожей водянистого оттенка. Когда Ханна пригляделась, то видение уже исчезло, лишь тени скользили по скале, как рябь на поверхности воды.
Ястреб взмыл вверх, захлопав крыльями. Она инстинктивно пригнулась и услышала вздох. Ее собственный или чей-то еще? Кто-то прячется здесь?
Ястреб исчез. Она увидела свет. Вулфер, посвистывая, появился из-за скалы.
— Владычица над нами! — воскликнула Ханна. — Я тебя уже и ждать перестала! Он остановился, огляделся, вздернул бровь и проследовал далее, мимо нее, вниз по тропе, ведущей к гостинице. Чтобы не остаться в темноте, ей пришлось поторапливаться. Луна еще была в первой четверти и не давала достаточно света, чтобы безопасно передвигаться по такой опасной дорожке.
— Где ты взял фонарь? — спросила девушка, задетая слишком долгим ожиданием и тем, что объяснения она, очевидно, не получит.
— Э-э, — промямлил он, поднимая фонарь повыше.
Он не собирался отвечать. Рассердившись, она поспешила за ним, время от времени спотыкаясь о камень или толстую кочку, выросшую посреди тропы. Гостиница виднелась внизу, как темный нарост на еще более темной горной гряде. Над ее воротами горел один-единственный фонарь, который зажигали каждую ночь: он служил маяком для затерявшегося путешественника, стремящегося к свету и теплу, как душа после смерти летит вверх, к Покоям Света, — примерно так выразился бард.
— Где ты был? — спросила Ханна, не надеясь получить ответ. Вулфер промолчал. Она сверлила взглядом его спину, невольно отметив его уверенную походку и серебристо-серое сияние волос. Его покрытая шрамами рука твердо держала фонарь.
Нельзя сказать, что Ханна не доверяла Вулферу, но и целиком положиться на него она не могла. Своими секретами он ни с кем не делился, а секретов у него было предостаточно. Взять хотя бы это: почему он так неожиданно появился прошлой весной в таверне в Хартс-Рест, как раз вовремя, чтобы спасти ее дорогую подругу Лиат от рабства? Он забрал Лиат из деревни, сделал «Королевским орлом». Как лист, увлекаемый кормой лодки, Ханна последовала за ними. Она тоже стала «Королевским орлом», оставила родную деревню, чтобы начать жизнь, полную приключений. Конечно, Вулфер не был человеком, которому легко задавать вопросы, но Ханна слишком беспокоилась о подруге, чтобы обращать на это внимание. Поэтому она спрашивала больше, чем Лиат. Как он узнал, что та оказалась в Хартс-Рест, что ей угрожает опасность? От чего он ее защищает? Вулфер никогда не сердился на нее за эти вопросы, но до сих пор не ответил ни на один из них.
Они оставили за собой узкий проход и таинственную долину, и вскоре горная тропа вывела их обратно на гладкий камень старой дарийской дороги в нескольких сотнях шагов от горной гостиницы. Над ними горели звезды, небо походило на поле, полное ярких цветов; перед ними, раскачиваемый ветерком, колыхался гостиничный фонарь.
На скамье у входа в свете висящего на столбе фонаря сидел монах в коричневом одеянии, надвинув на голову капюшон и храня молчание. При их приближении он поднял огрубевшую, обветренную руку и открыл дверь, впустив их внутрь. Так как женщины не допускались в некоторые внутренние помещения, Ханна видела немногих монахов, из которых лишь доброжелательный и общительный брат келарь — эконом гостиницы, отвечавший за питание и снабжение, — да монах, ответственный за размещение гостей, снисходили до разговоров с посетителями: возможно, им одним это было разрешено строгим уставом. Известно, что многие братья и сестры хранят обет молчания. О братьях Овечьей Головы, например, говорили, что они вообще перестают разговаривать, как только заканчивается срок их послушания. Приняв сан, они даже между собой начинают изъясняться только знаками.
Вулфер погасил свой фонарь. Они пересекли двор, залитый бледным лунным светом, миновали ароматную кучу зрелого навоза. Девушка задела бедром забор сада и почувствовала запах садовых и огородных растений. За оградой виднелось несколько приземистых ульев. Далее на их пути располагались конюшня, кухня, пекарня и кузница, в этот час темная и тихая, лишь одна фигура маячила у краснеющих углей, поддерживая огонь. Вулфер сказал ей, что гостиница монахов святого Сервиция знаменита не только тем, что некоторые иноки остаются в ней на всю зиму, несмотря на лед, снег и холод, но и тем, что при ней есть кузница.
Когда они подошли к жилому корпусу гостиницы, из двери выскочил молодой монах без капюшона и заспешил направо, к лазарету. Его бледно-рыжие волосы и юношеская походка внезапно напомнили Ханне ее молочного брата Айвара.
Что с ним сейчас? Простил ли он ее за то, что она последовала за Лиат, а не пошла с ним?
Вулфер вдруг вздохнул и расправил плечи. Отвлекшись от своих мыслей, Ханна услышала громкие голоса. Молодые люди поднялись по ступенькам, вошли в прихожую, освещенную четырьмя свечами, и попали в разгар спора.
2
— Эта гостиница предназначена, — говорил человек с лицом болезненно-желтоватого цвета, в котором Ханна сразу узнала противного слугу пресвитера, — для тех, кто прибывает верхом. Совершенно недопустимо, чтобы в ней размещались простые солдаты.
— Но пленники… — Это возражение, спокойно высказанное управляющим гостиницы, было моментально отметено выступившим из тени пресвитером.
— Я не позволю вам нарушать мой покой их шарканьем и бормотанием, — процедил пресвитер. В его вендарском слышался сильный акцент. Он говорил высоким аристократическим голосом, таким же повелительным, как и голоса дворян, которых она видела при дворе короля Генриха. Конечно же, он благородного происхождения. Об этом говорили брезгливо оттопыренная губа, мягкие белые руки, сытый пил и манеры человека, который пирует чуть ли не каждый день. Его не примешь за фермера или ремесленника, зарабатывающих на жизнь тяжелым трудом. — Этих двух постовых, которые приставлены к пленникам, следует незамедлительно удалить. Если это означает, что пленников тоже нужно убрать, пусть так и будет.
Вулфер вежливо поинтересовался:
— То есть вы хотите этим сказать, что епископ Антония и брат Хериберт должны ночевать в конюшне со слугами?
Глаза пресвитера вспыхнули. Он раздраженно посмотрел на Вулфера, заподозрив насмешку:
— Я хочу этим сказать, «орел», что вы и те, за кого вынесете ответственность, не должны нарушать мой покой.
— Ваш покой мне очень дорог, ваша честь, — сказал Вулфер без тени иронии, — но я поклялся королю Вендара и Варре, его величеству Генриху, что доставлю епископа Антонию и ее священника во дворец скопоса, ее святейшества Клеменции. Это здание, — он указал на мощные каменные стены и прочные ставни, — дает мне какую-то гарантию безопасности. Вы знаете, конечно, что епископ Антония обвиняется в колдовстве и от нее можно ожидать чего угодно.
Пресвитер буркнул:
— Тем больше оснований удалить ее из гостиницы. — Он сделал знак слуге и, шелестя роскошными одеяниями, поднялся по лестнице в полумрак, где другой слуга ожидал его с лампой, чтобы осветить путь в комнату.
Вулфер повернулся к управляющему:
— Извините за беспокойство, добрый брат. Есть ли у вас другое помещение, которое могло бы нам подойти?
Монах покосился на слугу пресвитера, который, не стесняясь, фыркнул и растопырил пальцы.
— Иной раз случается, что злые духи одолевают кого-нибудь из братьев или путешественников. Тогда мы изолируем их в закрытом помещении в лазарете до тех пор, пока настои из трав и лечебные действия не изгонят демонов. Конечно, я бы не предложил этого помещения для епископа, даже обвиненного в таких, э-э, поступках, но… — Он заколебался, опасаясь реакции Вулфера, потом снова взглянул на слугу. Лучше обидеть одного из «Королевских орлов», чем пресвитера, особенно если учесть, что они, напомнила себе Ханна, находятся вне пределов королевства Генриха.
— Нас это вполне устроит, — спокойно согласился Вулфер. — Но не будет ли возражать брат лекарь?
— Не думаю. У нас сейчас в лазарете только один престарелый брат, который слишком слаб для наших повседневных забот.
— Ханна! — подозвал ее Вулфер. — Сходи за «львами», приведи всех сюда. Как только брат лекарь будет готов, мы переведем пленников в новую камеру.
Удовлетворенный слуга пресвитера побежал вверх по лестнице, чтобы сообщить хорошую новость своему хозяину. Управляющий состроил ему вслед рожу, затем направился к двери. Ханна пошла было за ним, но Вулфер задержал ее. Девушка увидела, как он открыл дверцу фонаря и, что-то прошептав, прикоснулся пальцами к темному фитилю, который сразу вспыхнул. Удивленная, она отпрянула, но он просто отдал ей фонарь и жестом отправил прочь. Ханна пошла к конюшне.
Гвардейцы уже устроились на ночь. Они спали на сеновале, накрывшись плащами. Привыкшие к ночным тревогам, быстрым подъемам и долгим маршам, «Королевские львы» сразу проснулись. Не жалуясь, они последовали за ней в гостиницу. Все они уже долго были на службе у короля и ничему не удивлялись.
При появлении Ханны монах управляющий нервно тряхнул связкой ключей и повел их в задний коридор, где два льва» охраняли запертую дверь. Епископ Антония сидела на единственном в комнате стуле, она даже не пыталась уснуть. Брат Хериберт примостился на краешке одной из двух кроватей, касаясь пальцами серебряного кольца Единства, висевшего у него на груди. Дощатый пол покрывал ковер — дань уважения сану епископа. На окнах ставни, запертые снаружи.
— Ваша светлость, — сказал Вулфер, — прошу прощения, я вынужден вас побеспокоить. Необходимость обязывает меня переместить вас в другое помещение.
Епископ Антония, тучная женщина почтенного возраста, приняла новость со спокойным достоинством.
— Никакие тяготы не причинят вреда праведному. Ибо сказано в Писании: «…дочери твои и сыны не попадут в пасть змеиную».
Вулфер ничего не сказал, жестом пропуская пленников вперед. Хериберт вышел первым. Тихий, привлекательный и аккуратный молодой человек с мягкими, нежными руками аристократа. Эти руки не знали более тяжелой работы, чем молитва, поигрывание складками одежды или написание кратких посланий и документов. У здешних монахов руки были покрыты мозолями, как у самой Ханны. Хериберт же выполнял обязанности писца в канцелярии епископа или в королевской молельне. Спокойно сложив руки перед собой, Антония последовала за Херибертом, кивнув сначала Вулферу, потом Ханне.
Этот взгляд заставил Ханну почувствовать себя неуютно. Епископ Антония выглядела доброй и мудрой, как старая бабушка, прожившая долгую жизнь в полном согласии с Богом Единства и награжденная процветающей семьей и множеством внуков. Но Антонию обвиняли в колдовстве, и Ханна сама слышала полные презрения слова епископа во время переговоров перед битвой между королем Генрихом и его сестрой Сабелой. Она понимала, что доброе выражение лица Антонии скрывает что-то темное и неприятное.
Лучше не обращать на себя внимания таких людей. Как гласит слышанная ею дома, в Хартс-Рест, поговорка: «Не переворачивай камень, пока не узнаешь, что под ним».
Однако Антония больше не обращала внимания на девушку. По дороге в лазарет епископ вела беседу с Вулфером:
— Я размышляю над словами святой Теклы в ее «Письме к дарийцам», когда она говорит о законе греха. Разве закон Господа не выше закона греха?
Вулфер хмыкнул. Губы его шевельнулись, как будто он хотел что-то сказать, но сдержался. Он отвернулся от фонаря, спрятав лицо в тени.
— А разве не остаемся мы в нашем невежестве, во плоти нашей рабами закона греха? — продолжала она. — Как же судят они, сами не нашедшие свой путь к дарующему жизнь закону Бога Единства и Святого Слова?
Вулфер не ответил. Они подошли к лестнице лазарета, где уже дожидался брат лекарь с фонарем в руке. Он проводил пленников и конвой в крохотную одноместную келью, куда была перенесена вторая кровать, еще более убогая, чем первая. Лекарь несколько раз поклонился, при этом пламя в его фонаре заколебалось. Ему явно претила идея запереть высокого церковного сановника в таком жалком помещении, но он не посмел ослушаться: Вулфер имел при себе и предъявлял при каждом удобном случае письма от короля Генриха и епископа Констанции, подтверждающие его полномочия.
Антония и Хериберт вошли в келью. Брат лекарь запер за ними дверь и повесил связку с ключами на пояс. Два «льва» разместились по обе стороны от двери. Еще двоих Вулфер отправил спать под закрытое ставнями и зарешеченное окно.
Вулфер серьезно посмотрел на брата лекаря:
— Никто ни при каких обстоятельствах не должен входить в это помещение без меня.
После этого он, Ханна и шесть «львов» вернулись в конюшню. На сеновале девушка сгребла сено в кучу, соорудив себе подобие кровати, бросила сверху плащ и стащила сапоги, собираясь лечь спать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
И было еще что-то. Какая-то чернота над местом, где исчезала тропа. Бледная женская фигура, замеченная краем глаза, с кожей водянистого оттенка. Когда Ханна пригляделась, то видение уже исчезло, лишь тени скользили по скале, как рябь на поверхности воды.
Ястреб взмыл вверх, захлопав крыльями. Она инстинктивно пригнулась и услышала вздох. Ее собственный или чей-то еще? Кто-то прячется здесь?
Ястреб исчез. Она увидела свет. Вулфер, посвистывая, появился из-за скалы.
— Владычица над нами! — воскликнула Ханна. — Я тебя уже и ждать перестала! Он остановился, огляделся, вздернул бровь и проследовал далее, мимо нее, вниз по тропе, ведущей к гостинице. Чтобы не остаться в темноте, ей пришлось поторапливаться. Луна еще была в первой четверти и не давала достаточно света, чтобы безопасно передвигаться по такой опасной дорожке.
— Где ты взял фонарь? — спросила девушка, задетая слишком долгим ожиданием и тем, что объяснения она, очевидно, не получит.
— Э-э, — промямлил он, поднимая фонарь повыше.
Он не собирался отвечать. Рассердившись, она поспешила за ним, время от времени спотыкаясь о камень или толстую кочку, выросшую посреди тропы. Гостиница виднелась внизу, как темный нарост на еще более темной горной гряде. Над ее воротами горел один-единственный фонарь, который зажигали каждую ночь: он служил маяком для затерявшегося путешественника, стремящегося к свету и теплу, как душа после смерти летит вверх, к Покоям Света, — примерно так выразился бард.
— Где ты был? — спросила Ханна, не надеясь получить ответ. Вулфер промолчал. Она сверлила взглядом его спину, невольно отметив его уверенную походку и серебристо-серое сияние волос. Его покрытая шрамами рука твердо держала фонарь.
Нельзя сказать, что Ханна не доверяла Вулферу, но и целиком положиться на него она не могла. Своими секретами он ни с кем не делился, а секретов у него было предостаточно. Взять хотя бы это: почему он так неожиданно появился прошлой весной в таверне в Хартс-Рест, как раз вовремя, чтобы спасти ее дорогую подругу Лиат от рабства? Он забрал Лиат из деревни, сделал «Королевским орлом». Как лист, увлекаемый кормой лодки, Ханна последовала за ними. Она тоже стала «Королевским орлом», оставила родную деревню, чтобы начать жизнь, полную приключений. Конечно, Вулфер не был человеком, которому легко задавать вопросы, но Ханна слишком беспокоилась о подруге, чтобы обращать на это внимание. Поэтому она спрашивала больше, чем Лиат. Как он узнал, что та оказалась в Хартс-Рест, что ей угрожает опасность? От чего он ее защищает? Вулфер никогда не сердился на нее за эти вопросы, но до сих пор не ответил ни на один из них.
Они оставили за собой узкий проход и таинственную долину, и вскоре горная тропа вывела их обратно на гладкий камень старой дарийской дороги в нескольких сотнях шагов от горной гостиницы. Над ними горели звезды, небо походило на поле, полное ярких цветов; перед ними, раскачиваемый ветерком, колыхался гостиничный фонарь.
На скамье у входа в свете висящего на столбе фонаря сидел монах в коричневом одеянии, надвинув на голову капюшон и храня молчание. При их приближении он поднял огрубевшую, обветренную руку и открыл дверь, впустив их внутрь. Так как женщины не допускались в некоторые внутренние помещения, Ханна видела немногих монахов, из которых лишь доброжелательный и общительный брат келарь — эконом гостиницы, отвечавший за питание и снабжение, — да монах, ответственный за размещение гостей, снисходили до разговоров с посетителями: возможно, им одним это было разрешено строгим уставом. Известно, что многие братья и сестры хранят обет молчания. О братьях Овечьей Головы, например, говорили, что они вообще перестают разговаривать, как только заканчивается срок их послушания. Приняв сан, они даже между собой начинают изъясняться только знаками.
Вулфер погасил свой фонарь. Они пересекли двор, залитый бледным лунным светом, миновали ароматную кучу зрелого навоза. Девушка задела бедром забор сада и почувствовала запах садовых и огородных растений. За оградой виднелось несколько приземистых ульев. Далее на их пути располагались конюшня, кухня, пекарня и кузница, в этот час темная и тихая, лишь одна фигура маячила у краснеющих углей, поддерживая огонь. Вулфер сказал ей, что гостиница монахов святого Сервиция знаменита не только тем, что некоторые иноки остаются в ней на всю зиму, несмотря на лед, снег и холод, но и тем, что при ней есть кузница.
Когда они подошли к жилому корпусу гостиницы, из двери выскочил молодой монах без капюшона и заспешил направо, к лазарету. Его бледно-рыжие волосы и юношеская походка внезапно напомнили Ханне ее молочного брата Айвара.
Что с ним сейчас? Простил ли он ее за то, что она последовала за Лиат, а не пошла с ним?
Вулфер вдруг вздохнул и расправил плечи. Отвлекшись от своих мыслей, Ханна услышала громкие голоса. Молодые люди поднялись по ступенькам, вошли в прихожую, освещенную четырьмя свечами, и попали в разгар спора.
2
— Эта гостиница предназначена, — говорил человек с лицом болезненно-желтоватого цвета, в котором Ханна сразу узнала противного слугу пресвитера, — для тех, кто прибывает верхом. Совершенно недопустимо, чтобы в ней размещались простые солдаты.
— Но пленники… — Это возражение, спокойно высказанное управляющим гостиницы, было моментально отметено выступившим из тени пресвитером.
— Я не позволю вам нарушать мой покой их шарканьем и бормотанием, — процедил пресвитер. В его вендарском слышался сильный акцент. Он говорил высоким аристократическим голосом, таким же повелительным, как и голоса дворян, которых она видела при дворе короля Генриха. Конечно же, он благородного происхождения. Об этом говорили брезгливо оттопыренная губа, мягкие белые руки, сытый пил и манеры человека, который пирует чуть ли не каждый день. Его не примешь за фермера или ремесленника, зарабатывающих на жизнь тяжелым трудом. — Этих двух постовых, которые приставлены к пленникам, следует незамедлительно удалить. Если это означает, что пленников тоже нужно убрать, пусть так и будет.
Вулфер вежливо поинтересовался:
— То есть вы хотите этим сказать, что епископ Антония и брат Хериберт должны ночевать в конюшне со слугами?
Глаза пресвитера вспыхнули. Он раздраженно посмотрел на Вулфера, заподозрив насмешку:
— Я хочу этим сказать, «орел», что вы и те, за кого вынесете ответственность, не должны нарушать мой покой.
— Ваш покой мне очень дорог, ваша честь, — сказал Вулфер без тени иронии, — но я поклялся королю Вендара и Варре, его величеству Генриху, что доставлю епископа Антонию и ее священника во дворец скопоса, ее святейшества Клеменции. Это здание, — он указал на мощные каменные стены и прочные ставни, — дает мне какую-то гарантию безопасности. Вы знаете, конечно, что епископ Антония обвиняется в колдовстве и от нее можно ожидать чего угодно.
Пресвитер буркнул:
— Тем больше оснований удалить ее из гостиницы. — Он сделал знак слуге и, шелестя роскошными одеяниями, поднялся по лестнице в полумрак, где другой слуга ожидал его с лампой, чтобы осветить путь в комнату.
Вулфер повернулся к управляющему:
— Извините за беспокойство, добрый брат. Есть ли у вас другое помещение, которое могло бы нам подойти?
Монах покосился на слугу пресвитера, который, не стесняясь, фыркнул и растопырил пальцы.
— Иной раз случается, что злые духи одолевают кого-нибудь из братьев или путешественников. Тогда мы изолируем их в закрытом помещении в лазарете до тех пор, пока настои из трав и лечебные действия не изгонят демонов. Конечно, я бы не предложил этого помещения для епископа, даже обвиненного в таких, э-э, поступках, но… — Он заколебался, опасаясь реакции Вулфера, потом снова взглянул на слугу. Лучше обидеть одного из «Королевских орлов», чем пресвитера, особенно если учесть, что они, напомнила себе Ханна, находятся вне пределов королевства Генриха.
— Нас это вполне устроит, — спокойно согласился Вулфер. — Но не будет ли возражать брат лекарь?
— Не думаю. У нас сейчас в лазарете только один престарелый брат, который слишком слаб для наших повседневных забот.
— Ханна! — подозвал ее Вулфер. — Сходи за «львами», приведи всех сюда. Как только брат лекарь будет готов, мы переведем пленников в новую камеру.
Удовлетворенный слуга пресвитера побежал вверх по лестнице, чтобы сообщить хорошую новость своему хозяину. Управляющий состроил ему вслед рожу, затем направился к двери. Ханна пошла было за ним, но Вулфер задержал ее. Девушка увидела, как он открыл дверцу фонаря и, что-то прошептав, прикоснулся пальцами к темному фитилю, который сразу вспыхнул. Удивленная, она отпрянула, но он просто отдал ей фонарь и жестом отправил прочь. Ханна пошла к конюшне.
Гвардейцы уже устроились на ночь. Они спали на сеновале, накрывшись плащами. Привыкшие к ночным тревогам, быстрым подъемам и долгим маршам, «Королевские львы» сразу проснулись. Не жалуясь, они последовали за ней в гостиницу. Все они уже долго были на службе у короля и ничему не удивлялись.
При появлении Ханны монах управляющий нервно тряхнул связкой ключей и повел их в задний коридор, где два льва» охраняли запертую дверь. Епископ Антония сидела на единственном в комнате стуле, она даже не пыталась уснуть. Брат Хериберт примостился на краешке одной из двух кроватей, касаясь пальцами серебряного кольца Единства, висевшего у него на груди. Дощатый пол покрывал ковер — дань уважения сану епископа. На окнах ставни, запертые снаружи.
— Ваша светлость, — сказал Вулфер, — прошу прощения, я вынужден вас побеспокоить. Необходимость обязывает меня переместить вас в другое помещение.
Епископ Антония, тучная женщина почтенного возраста, приняла новость со спокойным достоинством.
— Никакие тяготы не причинят вреда праведному. Ибо сказано в Писании: «…дочери твои и сыны не попадут в пасть змеиную».
Вулфер ничего не сказал, жестом пропуская пленников вперед. Хериберт вышел первым. Тихий, привлекательный и аккуратный молодой человек с мягкими, нежными руками аристократа. Эти руки не знали более тяжелой работы, чем молитва, поигрывание складками одежды или написание кратких посланий и документов. У здешних монахов руки были покрыты мозолями, как у самой Ханны. Хериберт же выполнял обязанности писца в канцелярии епископа или в королевской молельне. Спокойно сложив руки перед собой, Антония последовала за Херибертом, кивнув сначала Вулферу, потом Ханне.
Этот взгляд заставил Ханну почувствовать себя неуютно. Епископ Антония выглядела доброй и мудрой, как старая бабушка, прожившая долгую жизнь в полном согласии с Богом Единства и награжденная процветающей семьей и множеством внуков. Но Антонию обвиняли в колдовстве, и Ханна сама слышала полные презрения слова епископа во время переговоров перед битвой между королем Генрихом и его сестрой Сабелой. Она понимала, что доброе выражение лица Антонии скрывает что-то темное и неприятное.
Лучше не обращать на себя внимания таких людей. Как гласит слышанная ею дома, в Хартс-Рест, поговорка: «Не переворачивай камень, пока не узнаешь, что под ним».
Однако Антония больше не обращала внимания на девушку. По дороге в лазарет епископ вела беседу с Вулфером:
— Я размышляю над словами святой Теклы в ее «Письме к дарийцам», когда она говорит о законе греха. Разве закон Господа не выше закона греха?
Вулфер хмыкнул. Губы его шевельнулись, как будто он хотел что-то сказать, но сдержался. Он отвернулся от фонаря, спрятав лицо в тени.
— А разве не остаемся мы в нашем невежестве, во плоти нашей рабами закона греха? — продолжала она. — Как же судят они, сами не нашедшие свой путь к дарующему жизнь закону Бога Единства и Святого Слова?
Вулфер не ответил. Они подошли к лестнице лазарета, где уже дожидался брат лекарь с фонарем в руке. Он проводил пленников и конвой в крохотную одноместную келью, куда была перенесена вторая кровать, еще более убогая, чем первая. Лекарь несколько раз поклонился, при этом пламя в его фонаре заколебалось. Ему явно претила идея запереть высокого церковного сановника в таком жалком помещении, но он не посмел ослушаться: Вулфер имел при себе и предъявлял при каждом удобном случае письма от короля Генриха и епископа Констанции, подтверждающие его полномочия.
Антония и Хериберт вошли в келью. Брат лекарь запер за ними дверь и повесил связку с ключами на пояс. Два «льва» разместились по обе стороны от двери. Еще двоих Вулфер отправил спать под закрытое ставнями и зарешеченное окно.
Вулфер серьезно посмотрел на брата лекаря:
— Никто ни при каких обстоятельствах не должен входить в это помещение без меня.
После этого он, Ханна и шесть «львов» вернулись в конюшню. На сеновале девушка сгребла сено в кучу, соорудив себе подобие кровати, бросила сверху плащ и стащила сапоги, собираясь лечь спать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78