Теперь их можно было выдавать замуж, они достигли того возраста, когда могли зачать и родить ребенка. Таллия надела им на головы венки из можжевельника. С этого дня девочки, вернее, теперь уже девушки в церкви должны сидеть на скамьях для женщин. Но праздник святой Ойи не оправдал надежд Таллии. Ее грудь не округлилась, как это должно было быть в случае беременности, а вызванные к ней деревенские знахарки объяснили, что из-за долгой болезни ей понадобится некоторое время, чтобы полностью поправиться, к тому же ей надо все время пить травяные настои, хорошо питаться, есть мясо и бобы, чтобы восстановить силы. Но Алана они предупредили, что до тех пор, пока она окончательно не поправится, им нельзя разделять постель.
Он был терпелив и доброжелателен, но ясно дал понять, что после ее выздоровления они должны — нет, просто обязаны — дать графству наследника. Таллия лишь посмотрела на Алана огромными глазами, но ничего не сказала.
Словно в насмешку, у Ярости как раз в этот момент началась течка. Алан попробовал повязать ее со Страхом, но она не успокоилась.
Февра всегда был трудным месяцем — зима еще не закончилась, а весна еще не наступила. При Лавастине народ всегда жил в довольстве, да и Алан тоже оказался рачительным хозяином. Он разрешал споры, неизменно выступая судьей: то между двумя участками рухнул забор, и теперь хозяйки спорили, где он стоял раньше; то молодая девушка забеременела до свадьбы, и ее родители отказались дать приданое, а родители жениха, в свою очередь, отказывались принять ее без денег; то пьяные слуги подрались, и дело дошло до кровопролития; то у фермера кто-то потоптал всходы пшеницы, и истец утверждал, что это дело рук, вернее, ног соседа, который сошел с ума, выдав дочь замуж за никчемного неряху и пьяницу. Тетушка Бел всегда говорила, что нет на свете ничего скучнее зимнего времени, поэтому все и стараются развлечься хотя бы жалобами.
В день святой Джоанны Посланницы Таллия приказала раздать милостыню беднякам, которые нескончаемым потоком шли на запад. Большинство перебиралось с севера — из Салии, надеясь найти приют в более благополучных землях. Каждая семья рассказывала о своих бедах, гнавших их прочь от дома, — голод, междоусобные войны лордов, набеги эйка.
В действительности никто не знал, что именно происходит на севере. Ясно было одно — там нет ни работы, ни еды.
Однажды Алан решил собрать остатки хлеба со своего стола и вынести нищим на улицу. После этого день ото дня их стало собираться все больше и больше, а вскоре ему пришлось приказать выдать им хлеб из амбаров. Однако через пару дней и этого стало недостаточно. Среди его людей росло недовольство, среди нищих поползли разные слухи: то говорили, что он раздает хлеб, а сам ждет не дождется, когда весь этот сброд уберется подальше, то о нем отзывались как о благородном и щедром хозяине, народ которого ни в чем не нуждается и не стремится спрятать подальше излишки, лишь бы не делиться с бедняками.
Алан часто молился возле каменного тела Лавастина, испрашивая совета, но ни разу не услышал ничего похожего на ответ своим молитвам.
Близился Мариансмасс и первый день весны, снег почти весь сошел, кое-где распустились первоцветы, в церемонию похорон вносились последние изменения. Для захоронения Лавастина выбрали подходящий день. Стоял легкий морозец, по голубому небу медленно проплывали светлые облака, сияло солнце.
Все утро ушло на то, чтобы уложить тело в сани. До церкви их тянули несколько лошадей, а сзади подталкивали мужчины. При нормальных обстоятельствах эта поездка заняла бы несколько минут, но сейчас им потребовался почти час, чтобы преодолеть такое небольшое расстояние. Дьякон отслужил мессу в честь святой Марианы. Потом прихожане долго смотрели, как слуги при помощи сложной системы рычагов и веревок перекладывают тело в усыпальницу и кладут у ног графа Ужаса и Тоску, сопровождающих Лавастина в последний путь.
Алан и Таллия опустились на колени, а священник начал читать заупокойную. Прихожане тихо пели. В конце церемонии зазвонили колокола, и, перед тем как выйти из церкви, все подходили к усыпальнице и дотрагивались до ступней графа. Таллия ушла вместе со служанками, чтобы проследить за приготовлениями на кухне.
— Граф! — донеслось до Алана.
Вовсе не этот голос хотелось ему услышать. Алан дотронулся пальцами до бескровных холодных губ Лавастина и повернулся. Перед ним стоял один из слуг:
— Прибыл гонец, милорд! Сегодня приедет герцогиня Иоланда. Ее сопровождает большой отряд всадников.
С утра падал небольшой снежок, но сейчас, возвращаясь в дом, Алан попал в настоящую снежную бурю. Его люди послушно следовали за ним, каждый знал, что ему надлежит делать.
После полудня вдалеке показалась кавалькада с флагами и знаменами. Всадники были одеты в яркие плащи и весело распевали песни. В какой-то момент Алан вспомнил процессию, сопровождавшую принцессу Сабелу. Тогда ему казалось, что более великолепного зрелища быть не может, но сейчас он размышлял о том, сколько было выпито и съедено той свитой и какую смуту это вызвало среди полуголодного населения графства.
Кавалькада въехала в ворота под громкие крики и пальбу. Люди Алана выстроились вдоль дороги до самого крыльца, слева от мужа стояла Таллия, а у его ног послушно лежали Горе, Ярость и Страх.
— Почему такое мрачное настроение? — воскликнула Иоланда, поцеловав Таллию в щеку. Герцогиня выглядела решительно и бодро. Даже несмотря на несколько недель усиленного питания и отдыха, Таллия по сравнению с ней казалась исхудавшей и болезненной. — Пришла весна, надо радоваться! О, граф Алан. Посмотрите, кого я встретила по дороге. Я уговорила его поехать вместе со мной, так что мы можем отпраздновать встречу весны все вместе.
Рядом с герцогиней, точно близкий родственник, стоял лорд Жоффрей. Он сдержанно поздоровался с Аланом, опасаясь подходить к гончим близко. После этого Иоланда выразила желание посмотреть, как продвигаются похоронные работы.
Всю дорогу до церкви она неумолчно болтала:
— Я хотела приехать раньше, но из-за родов все пришлось отложить. Слава богу, ребенок родился здоровым, хоть и маленьким. — С той минуты, как прибыла герцогиня, Алан безуспешно пытался увидеть в ее свите няню или кормилицу с ребенком на руках. — После родов мы остановились в Отуне. Я была так благодарна госпоже епископу за молитвы, что решила назвать ребенка в ее честь — Констанциусом. Он такой же черноволосый, как и его отец, что меня чрезвычайно расстроило. Ну да ладно. Отун полон разных слухов. Говорят, Генрих очень недоволен своими детьми: он изгнал Сангланта за любовную связь с одной из «орлиц», а после и саму «орлицу» отлучили от Церкви за колдовство. Кажется, она околдовала принца, потому что Генрих хочет передать трон ему, бастарду, а она тогда стала бы королевой. Впрочем, возможно, это всего лишь сплетни и все было совсем не так. По-моему, гораздо вероятнее, что он ее соблазнил, а не наоборот.
— Как ее звали? — спросил Алан, утомленный словесным потоком.
— Кого? — спросила Иоланда и тут же продолжала вываливать накопившиеся новости: — Король выдал Сапиентию за какого-то варвара и отправил бороться с дикарями. Это не сулит ей никаких шансов на трон. Теофану он отослал на юг, в Аосту, можно было бы подумать, что теперь в фаворе именно она, но у нее такое холодное сердце! Она никогда не показывает своих чувств! Наверняка у нее это от матери. Младшего сына он отослал в аббатство. Что вы об этом думаете? Мне кажется, Генрих не считает своих законных наследников достойными трона!
Таллия вспыхнула. Она делала вид, что не слушает, но на самом деле не пропустила ни одного слова. Наконец с легкой дрожью в голосе она спросила:
— А что с мамой?
— Я видела леди Сабелу лишь мельком. Она вышла вместе с госпожой епископом. — Иоланда кисло усмехнулась. — Из-за преступлений моего отца Генрих мне все еще не доверяет. Выглядит она хорошо. Твой отец дал обет в монастыре Фирсбарга, и похоже, он вполне доволен жизнью. Твоя мать, в отличие от него, не так довольна своим нынешним положением, но об этом лучше не распространяться. Я рассказала ей о твоем видении.
Таллия встревожилась:
— Что сказала мама? Она приняла слово истины? Осознала чудо Его жертвы и искупления?
Иоланда пожала плечами:
— Она сказала, что на Церковь имеет влияние лишь тот, кто царствует.
— О Господи. — Таллия посмотрела на Алана и отвела взгляд. — Я не подумала об этом, — задумчиво произнесла она и осеклась, вспомнив, что не одна.
Тем временем они вошли в церковь, и Иоланда ахнула, увидев Лавастина в гробу.
— Какая хорошая работа! Прямо как живой. Клянусь, никогда не видела ничего подобного, даже в монастыре в Отуне.
Таллия прошептала:
— Это из-за проклятия.
— Что? — переспросила Иоланда, оглядываясь на Алана. Жоффрей тем временем вышел вперед и провел рукой по плечу статуи, но тут же отдернул руку, словно обжегся.
— Граф не хотел, чтобы мы строили часовню в честь Матери и Сына, — сказала Таллия. — Поэтому он и умер. Но скоро все изменится.
— Посмотрим, — промурлыкала Иоланда, взглянув на Жоффрея. — А что с наследником? Ты беременна?
Жоффрей поднял голову. Установилась такая глубокая тишина, что Алану казалось, будто он слышит, как садится пыль на карнизы и за стеной скребутся мыши. Таллия задержала дыхание. Исчез последний луч солнца, падавший на каменный пол через западное окно, короткий, как человеческая жизнь, тонкий, как крыло ангела.
Бледный розовый свет разлился по небу, а потом медленно угас. Может, это ангел взмахнул крыльями. Нет. Он знает. Мудроматери говорят, что иногда в зимнем небе появляется свет, который ветер приносит от самого солнца. Наверное, они правы, они видели гораздо больше, чем он, но сейчас ему кажется, что этот свет принесен скорее не ветром, а водой, которая почему-то растеклась между небом и землей. Он стоял, ожидая, что же будет дальше.
Воздух медленно колыхался, словно занавес на ветру. Рядом с ним никого не было, потому что только он был отмечен Мудроматерью племени Хаконин. Потому что он стал известен храбрыми походами во главе племени Рикин. Потому что он победил племя Ятарин, напавшие на племя Хаконин несколько лет назад. И Старомать племени Хаконин велела ему прийти в гнездовую пещеру — место, закрытое для всех, кроме Быстрых Дочерей, где незваного гостя подстерегали бесчисленные ловушки.
Он шел через каменные коридоры и слабо освещенные тоннели, следуя за тонким перезвоном золотых цепочек на запястьях Быстрой Дочери, ведущей его в святая святых.
Потом она привела его сюда, к скалам, открытым небу и обдуваемым со всех сторон ветром. Теперь он ждал.
По позвоночнику побежали мурашки, его пронзила боль.
Появилась Младомать.
Стало тяжело дышать. Он чувствовал, что его словно пронзает невидимая игла и протягивает нить сквозь его тело. Кем он был раньше, кем он стал сейчас? Он потерял чувство времени. Воздух словно сгустился, стал плотным, как вода, ему показалось, что он стоит на дне волшебного озера.
На него нахлынули тысячи чувств, он прожил за мгновение тысячи жизней.
Бедный Алан. Для него каждый день — чувства и эмоции, ему никогда не подняться над ними.
Младоматъ племени Хаконин грациозно вышла из тени и спокойно посмотрела на него. Позади нее виднелись свежие гнезда, сплетенные в небольших углублениях и отделенные друг от друга тончайшими мембранами.
Больше он не был прежним. С этой ночи он принадлежал Матерям племени Хаконин, и теперь он будет служить им, а значит, и всему племени. Он стоял и смотрел вперед, чувствуя, как в груди поднимается теплая волна. Этому чувству не было названия в его языке, но на языке Алана это чувство называлось желанием.
Последние лучи заходящего солнца освещали горизонт. Он чувствовал ее дыхание на своем плече, внезапно она сжала его руку и подняла глаза. Никогда еще он не желал ее так сильно. Сейчас она была еще красивее, чем тогда, когда он впервые увидел ее: светлая кожа, чуть окрашенная румянцем, блестящие золотистые волосы, тонкая хрупкая шея. За последнее время она немного поправилась, и теперь под тканью платья выступала грудь, а юбка подчеркивала округлость бедер. Алану хотелось дотронуться до нее, сжать ее в объятиях.
Она не взглянула на него, но покраснела, как женщина, вступившая на брачное ложе. Разве это не доказательство ее любви к нему — недостойному высокой чести быть мужем внучки королев и королей?
Наконец она заговорила, и он поразился твердости, звучащей в ее голосе:
— Господь услышал мои молитвы. Я осталась девственной, как и прежде. И я не беременна.
Жоффрей облегченно вздохнул и повернулся к Иоланде:
— А я что говорил? Господь сделал его бессильным! Это знак свыше. Если бы он действительно был наследником, она бы уже давно понесла от него.
Господи. Его желания ослепили его. Таллия пристально смотрела на Алана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59