Курт пригнулся от пролетевшего над площадью порыва ветра, но Змей в человеческом облике встал на землю.
– Курт, – дядя Вильям сунул в руки племяннику длинный острый кинжал, не из стали – из серебра, – бей в сердце. Ты спасешь всех, спасешь друзей…
– Ты заигрался, поп, – скучным голосом произнес принц Наэйр. – Ты надоел мне.
Он был рядом, в полушаге от Курта. Всего на миг встретились они глазами, рыцарь и дракон, но и мига хватило, чтобы Курт понял: Змей побежден и знает об этом.
План пастора сработал.
Вокруг было тихо. Застонал, но тут же умолк кто-то из раненых. И, рассыпая искры, за спиной принца пролетел пылающий факел, упал прямо на залитые бензином вязанки дров. Змей подался назад, развернулся, протягивая к взметнувшемуся пламени когтистые руки, жилы на шее и висках вздулись, как от непомерного усилия, и огонь, свирепый желтый огонь припал к земле, облизал горячие сухие камни. Он задыхался. Умирал… но уже взлетели над толпой другие факела, расцветилась яркими красками праздничная ночь.
– Рыцарь, – прохрипел Змей, не замечая, что из под когтей его бледным серебром капает на землю кровь, – делай, что должен.
– Это ты – должен, – Курт, сжал теплую рукоять кинжала, – ты обещал. Спаси их.
…Серьезная это сила – человеческая воля, воля обычного смертного. А уж воля мага, да еще помноженная на могущество Зла и нерушимую клятву – это сила, противостоять которой не может ничто.
Погасло пламя, и со звоном упали цепи с покосившегося столба. Вылетела из распахнувшихся ворот сада Гюнхельдов “Победа” Курта, все четыре дверцы ее приглашающе раскрылись.
Кто-то ахнул в толпе, кто-то закричал, но ни один из собравшихся на площади горожан не заступил дорогу Вильгельму, когда капитан, кривясь от боли, перекинул Элис через плечо и пошел, почти побежал к машине. Перед ним расступались. Глаза людей показались Курту глазами мертвецов. Недавние палачи стали покорными куклами, неловко, как на ходулях, ковыляющими подальше от центра площади. Все взгляды были прикованы к Змею, и никого больше не существовало для горожан, и жутко смотрелись они, когда пятясь, рывками, пытались убраться подальше от чудовища.
А серебро на смуглой коже смотрится даже красиво, если не знать, что это серебряная кровь пузырится на губах, течет из ушей, пачкая черные волосы.
– Уходите!
Сбылось желание Элис отомстить любой ценой.
– Город закрыт… – заикнулся было Курт.
– Открыт. Уходи, рыцарь!
– А ты?
– Быстро! – приказал Змей. – У вас мало времени.
…Их было много. Но он легко мог уничтожить всех, если б не слабость, проклятая слабость, которая наступает в час кэйд – на рассвете.
От окружившей толпы отделился один, широкоплечий и высокий, с красивым лицом. В серых глазах страх, нет в них ни намека на радость, ни тени победного торжества, лишь страх и немного злости.
Теперь принц узнал его, смертного из кошмара. Пастор… пастор, чье имя так и осталось неизвестным.
Запах мятной пастилки, нарочито скучающий голос:
– Ну что, тварь, прочитаешь мне “Ave” или “Pater noster”?..
Кто-то осенил крестом, и голову обручем стиснула боль.
Надо было бежать. Еще можно было убежать. Не драться, не убивать, не позволить голоду втянуть себя в безнадежный бой – просто убежать. Растаять в воздухе, растечься облаком тумана, рассыпаться сотнями летучих мышей, пауков, блестящих скарабеев…
Он остался стоять. Он даже сумел улыбнуться. Он тратил последние силы на то, чтобы толпа вокруг – все, кто собрался здесь, чувствовали страх. Его страх. Чувствовали, как свой собственный и боялись отвлечься, отвернуться, даже моргнуть: не приведи Господь, вырвется заклятый враг.
А машина со смертными уже, наверное, выехала за пределы Ауфбе. И нужно выгадать еще немного времени, еще немного. Еще…
Небо над острыми крышами стало розовым.
ГЛАВА XII
13-Й ДЕНЬ ЛУНЫ
“Этот день несет с собой неудачу во всех делах”.
Астролог Вронский С.А.
“Этот вампир способен вырезать целую деревню за одно посещение. Он также имеет способность убивать одним взглядом”.
“Сокровища человеческой мудрости” (библиотека Эйтлиайна).
Варвара Степановна смотрела на площадь сквозь тонкие занавески из тюля. Она не могла вмешаться, не имела права вмешиваться, поэтому оставалось только смотреть. Ее мальчику ничего не грозило, эти люди не посмеют тронуть Гюнхельда, тем более – старшего в семье, и Варвара Степановна не боялась за Курта. Ей страшно было за Элис: то, что происходило, было против всех правил. Элис – не жертва. Она приехала в Ауфбе задолго до восхождения полной луны, и она вольна была уехать из города. Элис – не жертва, но ее схватили и приковали к столбу, чтобы сжечь вместе с фон Нарбэ. Зачем он не послушал совета?! Глупый мальчишка, он умрет, и никто никогда не узнает, что сталось с личным пилотом кронпринца. Города не существует. Вильгельма никогда не найдут.
Все провалилось!
С третьего этажа площадь просматривалась от края до края, и Варваре Степановне казалось, что она отчетливо видит каждое лицо, в собравшейся здесь почти тысячной толпе. Курт… он понимает, что происходит. Сейчас, у него на глазах, его друзья умрут мучительно и страшно, и мальчик потеряет голову, мальчик захочет мстить. Так и должно быть: Вильям сделает все, чтобы направить ненависть племянника в нужное русло. Старший в роду Гюнхельдов уничтожит Змея-под-Холмом. Уничтожит, вместо того, чтобы вступить с ним в контакт, найти общие интересы, рычаги воздействия… Элис, Элис умрет. Бесценная девочка, хорошая девочка, такая нужная девочка!
Когда ударила в землю ледяная молния, разбрызгивая осколки камня и острые льдинки, Варвара Степановна решила, что это Курт прибегнул к запрещенному приему: использовал магию на глазах у непосвященных. Но следом за молнией прямо на людей, не успевших или не пожелавших разбежаться от ранящих осколков, прянул с небес дракон. Восхитительный и страшный, самое прекрасное из чудовищ, созданных человеческой фантазией. И вызвала его не магия Курта, не крохи мастерства, полученного второкурсником особого факультета академии госбезопасности. Змей пришел, чтобы спасти свою любовь, свою Элис.
Вот тогда Варвара Степановна испугалась. Змей пришел – оскорбленный Владыка, ужасный в ярости, – он убьет всех, и первым погибнет ее сын, даже не зная, за что умирает, виновный лишь в том, что оказался здесь, среди других палачей, в том, что пытался помочь.
Распахнув окно, Варвара Степановна пыталась докричаться до Курта, кричала, чтобы он уходил, убегал, спасал себя… но голос ее терялся, голос уносило ветром, поднявшимся от блистающих крыльев чудовища.
…Змей не убил ее мальчика. И Курт не убил Змея. Он все сделал – ее сын, сын Роберта, ее гордость, – он сделал все сам, даже не зная о том, насколько это было сложно. Установление контакта со Змеем считалось заданием трудновыполнимым, его назвали бы нереальным, если бы руководство Варвары Степановны, или люди, курировавшие работу Курта, знали такое слово. А Курт сделал это, смог, их со Змеем связывало что-то. Он ни слова не сказал матери – такой самостоятельный, все проделал тихо, незаметно, но ведь ему удалось.
Не сразу почувствовала Варвара Степановна странное оцепенение, не удавалось разжать стиснувшиеся на подоконнике пальцы, не удавалось пошевелиться, она не могла даже взгляда отвести от лица застывшего в окружении людей чудовища. Серебро медленно текло по его коже, сочилось из глаз, он улыбался, и непременно, обязательно нужно было видеть эту улыбку. Иначе – смерть. Хотелось перекреститься, хотелось прочесть молитву. Варвара Степановна вспомнила вдруг, что ее мама знала молитвы. Знала, но не научила им дочь.
Змей поднял глаза, глядя поверх голов, над людьми, глядя в светлое утреннее небо. Улыбка сползла с лица. Так и не опустив взгляда, он рухнул на колени перед Вильямом. И толпа на площади сомкнулась над ним.
Варвара Степановна со вздохом осела в кресло у окна. Видеть, что будет дальше ей не хотелось. Она знала, как это бывает. Что бы там ни произошло, по каким бы причинам не потерял Змей силу и неуязвимость, судьба его была ясна. Озверевшие горожане разорвут врага голыми руками. Успех миссии нелепо и глупо стал провалом.
Светлое небо зарозовело. Солнце всходило на западе, в первый раз за пять столетий тень от холма не падала на город, и яркие, ясные лучи заливали улицы, блестели на цветной черепице крыш, перемигивались с флюгерами и оконными стеклами.
Что там внизу?
Удивительно, но Змей все еще был жив. Сколько в нем силы? Не магии, обычной, человеческой силы? Избитый, искалеченный, в обрывках одежды, залитых густым, почерневшим серебром, он был еще жив, хотя переломанные кости разрывали кожу, когда младшие Гюнхельды приковывали поверженное чудовище к столбу лежащему на раскиданных вязанках дров. Губы шевелились… Он смотрел в небо, он говорил что-то… Вильям приказал, и Змею выкололи глаза. А он вдруг снова усмехнулся. Оскалив, страшные в изуродованном провале рта, острые белые клыки.
Эйтлиайн
Вот уж не думал, что доведется так умирать. Всегда считал, что погибну в бою, естественно, в бою с Бантару, а вышло так некрасиво. Смертные… Сделать мне больно они не могли, что сделаешь мертвому? Больно сделала Элис, но эту боль я заслужил, тут не поспоришь. И единственное, чего было жаль, так это рассвета. Рассвета, которого я так и не увидел. И ведь просил же их… да где там! А в смертном облике видеть без глаз не могу даже я.
Зато я слышал.
Слышал, как они разбегались, прятались по домам, искали убежища за дверьми собора. Значит скоро… уже сейчас. Когда умирает тварь вроде меня, точнее, тварь, вроде той, какой они меня считают, никто не должен видеть этой смерти, иначе злой дух в поисках спасения войдет в чужое тело.
Если бы я мог!
В темноте стало страшно, я услышал, как упали факела на пахнущие бензином связки хвороста, и… да, испугался. Не знаю чего. Не смерти же. Боли? Копыт Бантару? Светоносный создатель мой, ты, чья власть безгранична, прими мою душу…
– Я убил его, – пробормотал Курт и резко остановил машину.
Вильгельма бросило вперед, он едва успел упереться в спинку переднего сиденья, другой рукой прижимая к себе бесчувственную Элис.
– Ты что?
– Я должен был пожелать спасения для всех. А попросил спасти только нас троих.
– Ну, так давай вернемся. Отвезем Элис в больницу и…
– Поздно, – Курт смотрел за окно, – рассвет. Змея уже не спасти. Я не подумал… ну можно ли быть таким дураком?! Я не подумал, что он останется там.
– Не мог же ты думать сразу обо всем… Эй, – Вильгельм заглянул в лицо Элис, – кажется, она проснулась.
Зеленые, довольно-таки бессмысленные спросонья, но такие трогательные глаза Элис обвели их лица, салон машины, изумленный взгляд сфокусировался на капитане, и Элис сонно спросила:
– Мне брать что-нибудь кроме оружия? Или… ох, господа, – высвободившись из рук Вильгельма, она потерла глаза и деликатно зевнула, – какой странный сон мне привиделся.
Варваре Степановне все происходящее напомнило взрывные работы. Толпа горожан начала стремительно рассеиваться, люди разбегались по домам, прятались в церкви, искали убежища на уходящих от площади улицах, прятались в гаражах. В конце концов рядом со Змеем осталось трое Гюнхельдов с факелами. Они по команде бросили факела на сваленные грудой вязанки дров и устремились в собор, закрывая почему-то головы руками, словно и в самом деле опасались взрыва.
Полыхнуло разом, сильно и жарко, изуродованное тело забилось в цепях. Но Варвара Степановна уже спешила к дверям. Теперь-то она знала, что делать, и надеялась, что фантастическая живучесть не предаст Змея в самый неподходящий момент.
Грабли на длинной ручке – в сарае. Порошковый огнетушитель – в гараже.
Варвара Степановна бесстрашно подступила к огненной стене. Брови и ресницы сразу опалило, больно стянуло кожу, но это не страшно, бывало и хуже, приходилось попадать в такие переделки, в сравнении с которыми раскидать граблями адское пламя – задачка для первоклассников. Потом в ход пошел огнетушитель. И огонь, второй раз за едва начавшийся день, признал себя побежденным, смирился, утих, лишь изредка шипел и плевался, выстреливая дымные искры.
– Ну, ваше высочество… – Варвара Степановна надеялась, что Змей еще жив, хотя трудно было сказать что-то определенное о черном, обуглившемся, невыносимо воняющем горелой плотью подобии человеческого тела, почти неотличимом от бревна, к которому было оно прикручено, – ну, ваше высочество, хлопот с вами больше, чем с второгодниками.
Она достала из футляра маленький ланцет и, морщась, сделала себе аккуратный надрез на внутренней стороне запястья. А Змей вдруг дернулся и зашипел, или захрипел, из того, что было когда-то ртом вырвались звуки, от которых Варвара Степановна застыла, по коже побежали холодные жуткие мурашки.
Он смеялся.
Господи боже, он должен был умирать, а он смеялся. Захотелось немедленно уйти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
– Курт, – дядя Вильям сунул в руки племяннику длинный острый кинжал, не из стали – из серебра, – бей в сердце. Ты спасешь всех, спасешь друзей…
– Ты заигрался, поп, – скучным голосом произнес принц Наэйр. – Ты надоел мне.
Он был рядом, в полушаге от Курта. Всего на миг встретились они глазами, рыцарь и дракон, но и мига хватило, чтобы Курт понял: Змей побежден и знает об этом.
План пастора сработал.
Вокруг было тихо. Застонал, но тут же умолк кто-то из раненых. И, рассыпая искры, за спиной принца пролетел пылающий факел, упал прямо на залитые бензином вязанки дров. Змей подался назад, развернулся, протягивая к взметнувшемуся пламени когтистые руки, жилы на шее и висках вздулись, как от непомерного усилия, и огонь, свирепый желтый огонь припал к земле, облизал горячие сухие камни. Он задыхался. Умирал… но уже взлетели над толпой другие факела, расцветилась яркими красками праздничная ночь.
– Рыцарь, – прохрипел Змей, не замечая, что из под когтей его бледным серебром капает на землю кровь, – делай, что должен.
– Это ты – должен, – Курт, сжал теплую рукоять кинжала, – ты обещал. Спаси их.
…Серьезная это сила – человеческая воля, воля обычного смертного. А уж воля мага, да еще помноженная на могущество Зла и нерушимую клятву – это сила, противостоять которой не может ничто.
Погасло пламя, и со звоном упали цепи с покосившегося столба. Вылетела из распахнувшихся ворот сада Гюнхельдов “Победа” Курта, все четыре дверцы ее приглашающе раскрылись.
Кто-то ахнул в толпе, кто-то закричал, но ни один из собравшихся на площади горожан не заступил дорогу Вильгельму, когда капитан, кривясь от боли, перекинул Элис через плечо и пошел, почти побежал к машине. Перед ним расступались. Глаза людей показались Курту глазами мертвецов. Недавние палачи стали покорными куклами, неловко, как на ходулях, ковыляющими подальше от центра площади. Все взгляды были прикованы к Змею, и никого больше не существовало для горожан, и жутко смотрелись они, когда пятясь, рывками, пытались убраться подальше от чудовища.
А серебро на смуглой коже смотрится даже красиво, если не знать, что это серебряная кровь пузырится на губах, течет из ушей, пачкая черные волосы.
– Уходите!
Сбылось желание Элис отомстить любой ценой.
– Город закрыт… – заикнулся было Курт.
– Открыт. Уходи, рыцарь!
– А ты?
– Быстро! – приказал Змей. – У вас мало времени.
…Их было много. Но он легко мог уничтожить всех, если б не слабость, проклятая слабость, которая наступает в час кэйд – на рассвете.
От окружившей толпы отделился один, широкоплечий и высокий, с красивым лицом. В серых глазах страх, нет в них ни намека на радость, ни тени победного торжества, лишь страх и немного злости.
Теперь принц узнал его, смертного из кошмара. Пастор… пастор, чье имя так и осталось неизвестным.
Запах мятной пастилки, нарочито скучающий голос:
– Ну что, тварь, прочитаешь мне “Ave” или “Pater noster”?..
Кто-то осенил крестом, и голову обручем стиснула боль.
Надо было бежать. Еще можно было убежать. Не драться, не убивать, не позволить голоду втянуть себя в безнадежный бой – просто убежать. Растаять в воздухе, растечься облаком тумана, рассыпаться сотнями летучих мышей, пауков, блестящих скарабеев…
Он остался стоять. Он даже сумел улыбнуться. Он тратил последние силы на то, чтобы толпа вокруг – все, кто собрался здесь, чувствовали страх. Его страх. Чувствовали, как свой собственный и боялись отвлечься, отвернуться, даже моргнуть: не приведи Господь, вырвется заклятый враг.
А машина со смертными уже, наверное, выехала за пределы Ауфбе. И нужно выгадать еще немного времени, еще немного. Еще…
Небо над острыми крышами стало розовым.
ГЛАВА XII
13-Й ДЕНЬ ЛУНЫ
“Этот день несет с собой неудачу во всех делах”.
Астролог Вронский С.А.
“Этот вампир способен вырезать целую деревню за одно посещение. Он также имеет способность убивать одним взглядом”.
“Сокровища человеческой мудрости” (библиотека Эйтлиайна).
Варвара Степановна смотрела на площадь сквозь тонкие занавески из тюля. Она не могла вмешаться, не имела права вмешиваться, поэтому оставалось только смотреть. Ее мальчику ничего не грозило, эти люди не посмеют тронуть Гюнхельда, тем более – старшего в семье, и Варвара Степановна не боялась за Курта. Ей страшно было за Элис: то, что происходило, было против всех правил. Элис – не жертва. Она приехала в Ауфбе задолго до восхождения полной луны, и она вольна была уехать из города. Элис – не жертва, но ее схватили и приковали к столбу, чтобы сжечь вместе с фон Нарбэ. Зачем он не послушал совета?! Глупый мальчишка, он умрет, и никто никогда не узнает, что сталось с личным пилотом кронпринца. Города не существует. Вильгельма никогда не найдут.
Все провалилось!
С третьего этажа площадь просматривалась от края до края, и Варваре Степановне казалось, что она отчетливо видит каждое лицо, в собравшейся здесь почти тысячной толпе. Курт… он понимает, что происходит. Сейчас, у него на глазах, его друзья умрут мучительно и страшно, и мальчик потеряет голову, мальчик захочет мстить. Так и должно быть: Вильям сделает все, чтобы направить ненависть племянника в нужное русло. Старший в роду Гюнхельдов уничтожит Змея-под-Холмом. Уничтожит, вместо того, чтобы вступить с ним в контакт, найти общие интересы, рычаги воздействия… Элис, Элис умрет. Бесценная девочка, хорошая девочка, такая нужная девочка!
Когда ударила в землю ледяная молния, разбрызгивая осколки камня и острые льдинки, Варвара Степановна решила, что это Курт прибегнул к запрещенному приему: использовал магию на глазах у непосвященных. Но следом за молнией прямо на людей, не успевших или не пожелавших разбежаться от ранящих осколков, прянул с небес дракон. Восхитительный и страшный, самое прекрасное из чудовищ, созданных человеческой фантазией. И вызвала его не магия Курта, не крохи мастерства, полученного второкурсником особого факультета академии госбезопасности. Змей пришел, чтобы спасти свою любовь, свою Элис.
Вот тогда Варвара Степановна испугалась. Змей пришел – оскорбленный Владыка, ужасный в ярости, – он убьет всех, и первым погибнет ее сын, даже не зная, за что умирает, виновный лишь в том, что оказался здесь, среди других палачей, в том, что пытался помочь.
Распахнув окно, Варвара Степановна пыталась докричаться до Курта, кричала, чтобы он уходил, убегал, спасал себя… но голос ее терялся, голос уносило ветром, поднявшимся от блистающих крыльев чудовища.
…Змей не убил ее мальчика. И Курт не убил Змея. Он все сделал – ее сын, сын Роберта, ее гордость, – он сделал все сам, даже не зная о том, насколько это было сложно. Установление контакта со Змеем считалось заданием трудновыполнимым, его назвали бы нереальным, если бы руководство Варвары Степановны, или люди, курировавшие работу Курта, знали такое слово. А Курт сделал это, смог, их со Змеем связывало что-то. Он ни слова не сказал матери – такой самостоятельный, все проделал тихо, незаметно, но ведь ему удалось.
Не сразу почувствовала Варвара Степановна странное оцепенение, не удавалось разжать стиснувшиеся на подоконнике пальцы, не удавалось пошевелиться, она не могла даже взгляда отвести от лица застывшего в окружении людей чудовища. Серебро медленно текло по его коже, сочилось из глаз, он улыбался, и непременно, обязательно нужно было видеть эту улыбку. Иначе – смерть. Хотелось перекреститься, хотелось прочесть молитву. Варвара Степановна вспомнила вдруг, что ее мама знала молитвы. Знала, но не научила им дочь.
Змей поднял глаза, глядя поверх голов, над людьми, глядя в светлое утреннее небо. Улыбка сползла с лица. Так и не опустив взгляда, он рухнул на колени перед Вильямом. И толпа на площади сомкнулась над ним.
Варвара Степановна со вздохом осела в кресло у окна. Видеть, что будет дальше ей не хотелось. Она знала, как это бывает. Что бы там ни произошло, по каким бы причинам не потерял Змей силу и неуязвимость, судьба его была ясна. Озверевшие горожане разорвут врага голыми руками. Успех миссии нелепо и глупо стал провалом.
Светлое небо зарозовело. Солнце всходило на западе, в первый раз за пять столетий тень от холма не падала на город, и яркие, ясные лучи заливали улицы, блестели на цветной черепице крыш, перемигивались с флюгерами и оконными стеклами.
Что там внизу?
Удивительно, но Змей все еще был жив. Сколько в нем силы? Не магии, обычной, человеческой силы? Избитый, искалеченный, в обрывках одежды, залитых густым, почерневшим серебром, он был еще жив, хотя переломанные кости разрывали кожу, когда младшие Гюнхельды приковывали поверженное чудовище к столбу лежащему на раскиданных вязанках дров. Губы шевелились… Он смотрел в небо, он говорил что-то… Вильям приказал, и Змею выкололи глаза. А он вдруг снова усмехнулся. Оскалив, страшные в изуродованном провале рта, острые белые клыки.
Эйтлиайн
Вот уж не думал, что доведется так умирать. Всегда считал, что погибну в бою, естественно, в бою с Бантару, а вышло так некрасиво. Смертные… Сделать мне больно они не могли, что сделаешь мертвому? Больно сделала Элис, но эту боль я заслужил, тут не поспоришь. И единственное, чего было жаль, так это рассвета. Рассвета, которого я так и не увидел. И ведь просил же их… да где там! А в смертном облике видеть без глаз не могу даже я.
Зато я слышал.
Слышал, как они разбегались, прятались по домам, искали убежища за дверьми собора. Значит скоро… уже сейчас. Когда умирает тварь вроде меня, точнее, тварь, вроде той, какой они меня считают, никто не должен видеть этой смерти, иначе злой дух в поисках спасения войдет в чужое тело.
Если бы я мог!
В темноте стало страшно, я услышал, как упали факела на пахнущие бензином связки хвороста, и… да, испугался. Не знаю чего. Не смерти же. Боли? Копыт Бантару? Светоносный создатель мой, ты, чья власть безгранична, прими мою душу…
– Я убил его, – пробормотал Курт и резко остановил машину.
Вильгельма бросило вперед, он едва успел упереться в спинку переднего сиденья, другой рукой прижимая к себе бесчувственную Элис.
– Ты что?
– Я должен был пожелать спасения для всех. А попросил спасти только нас троих.
– Ну, так давай вернемся. Отвезем Элис в больницу и…
– Поздно, – Курт смотрел за окно, – рассвет. Змея уже не спасти. Я не подумал… ну можно ли быть таким дураком?! Я не подумал, что он останется там.
– Не мог же ты думать сразу обо всем… Эй, – Вильгельм заглянул в лицо Элис, – кажется, она проснулась.
Зеленые, довольно-таки бессмысленные спросонья, но такие трогательные глаза Элис обвели их лица, салон машины, изумленный взгляд сфокусировался на капитане, и Элис сонно спросила:
– Мне брать что-нибудь кроме оружия? Или… ох, господа, – высвободившись из рук Вильгельма, она потерла глаза и деликатно зевнула, – какой странный сон мне привиделся.
Варваре Степановне все происходящее напомнило взрывные работы. Толпа горожан начала стремительно рассеиваться, люди разбегались по домам, прятались в церкви, искали убежища на уходящих от площади улицах, прятались в гаражах. В конце концов рядом со Змеем осталось трое Гюнхельдов с факелами. Они по команде бросили факела на сваленные грудой вязанки дров и устремились в собор, закрывая почему-то головы руками, словно и в самом деле опасались взрыва.
Полыхнуло разом, сильно и жарко, изуродованное тело забилось в цепях. Но Варвара Степановна уже спешила к дверям. Теперь-то она знала, что делать, и надеялась, что фантастическая живучесть не предаст Змея в самый неподходящий момент.
Грабли на длинной ручке – в сарае. Порошковый огнетушитель – в гараже.
Варвара Степановна бесстрашно подступила к огненной стене. Брови и ресницы сразу опалило, больно стянуло кожу, но это не страшно, бывало и хуже, приходилось попадать в такие переделки, в сравнении с которыми раскидать граблями адское пламя – задачка для первоклассников. Потом в ход пошел огнетушитель. И огонь, второй раз за едва начавшийся день, признал себя побежденным, смирился, утих, лишь изредка шипел и плевался, выстреливая дымные искры.
– Ну, ваше высочество… – Варвара Степановна надеялась, что Змей еще жив, хотя трудно было сказать что-то определенное о черном, обуглившемся, невыносимо воняющем горелой плотью подобии человеческого тела, почти неотличимом от бревна, к которому было оно прикручено, – ну, ваше высочество, хлопот с вами больше, чем с второгодниками.
Она достала из футляра маленький ланцет и, морщась, сделала себе аккуратный надрез на внутренней стороне запястья. А Змей вдруг дернулся и зашипел, или захрипел, из того, что было когда-то ртом вырвались звуки, от которых Варвара Степановна застыла, по коже побежали холодные жуткие мурашки.
Он смеялся.
Господи боже, он должен был умирать, а он смеялся. Захотелось немедленно уйти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62