– Источником Силы был твой дед. Ты можешь встать на его место и взять под свою руку всех его подданных. Нельзя, чтобы Сила иссякла, потому что тогда полуночные фейри будут кормиться, кто как может, и начнут подвигать смертных на новые и новые преступления, и не будет над ними никого, кто смог бы остановить их и утолить их голод. Когда великое Зло уходит, зло малое начинает плодиться, как черви в трупе. Ты понимаешь меня, Мико? – в голосе князя проглянули вдруг печаль и давно забытая нежность. – Ты помнишь, кому служил твой дед?
– Дьяволу.
– Нашему создателю. Видит Бог, я хотел спасти твою душу, я и сейчас хочу этого, пусть даже ценой гибели всего сущего, будь оно проклято, но я – всего лишь смертный… Решать тебе.
– Я должен продать душу дьяволу? – Михаил не поверил. Отец не мог предложить ему такое, отец, чтящий Господа, пекущийся о своей душе и о душе своего сына, отец… его отец. Нет.
– Нет, – сказал он вслух.
– Значит, так тому и быть, – кажется, князь вздохнул с облегчением. – Не старайся более испытывать о множестве погибающих … или как там было? Ты наверняка знаешь.
– Ибо они, получив свободу, презрели Всевышнего, пренебрегли закон Его и оставили пути Его .
А если не презрели? Это же… смертные ведь ничего не знают и не виноваты в том, что дед погиб и весь мир погибнет.
– Поезжай к мачехе, – распорядился отец, – она возвращается к себе на родину, ты будешь сопровождать ее.
– Принцесса уезжает?
– А ты все еще зовешь ее принцессой? – хмыкнул князь. – Да, уезжает, но еще не знает об этом. Ты отвезешь ей мой приказ. И возьми с собой Санкрист. Кто-то должен хранить его.
Солнце оказалось звездой и фейри. Свет, белый, как самый белый снег в яркий ясный день, тепло, как на самом жарком пляже в яркий ясный день, и покой, самый безмятежный покой, какой только возможен среди безбрежных снегов или на пустынном раскаленном пляже.
– Но мы ведь не можем быть на звезде, – не поверила Элис, – на Солнце. Там же непрерывная термоядерная реакция, если я ничего не путаю. И вообще…
– Термоядерная реакция, – вкусно повторило Солнце. Оно было бесполым – не мужчина и не женщина, а облик, отдаленно напоминающий человеческий только сбивал с толку. – Что это значит, госпожа?
– Я не понимаю, – вздохнула Элис, – я опять ничего не понимаю.
– Но это же просто, – улыбнулся Невилл, – на Земле эту звезду называют Солнцем, само себя оно зовет Бео , и оно больше, чем одна звезда. Оно – все звезды, чей свет влечет к себе планеты.
– А все другие звезды – это Мийлте Деир, Тысячи Слез, – добавило Солнце.
– Невилл, – пробормотала Элис, – оно больше, чем ты?
– Зло больше, чем все звезды мира, – Солнце улыбнулось, склонившись перед принцем в почтительно-насмешливом поклоне. – Можно использовать меня во зло, но я не могу использовать зло, чтобы стать сильнее.
– Бео тоже из сумеречных народов.
– Да, и вот что, Крылатый, госпожа уже передала тебе нашу просьбу?
– Просьбу? – Невилл устало потер руками лицо. – Не сейчас, хорошо? Сейчас мне нужен тихий темный уголок, чтобы выспаться.
– Вижу. А чем плох твой дом на Земле?
– Кошка у меня там, – непонятно ответил принц. – Госпожу я поручаю тебе, не отпускай ее к людям и отвечай, пожалуйста, на все вопросы внятно и доступно.
– Ты можешь отдохнуть и у меня.
– Тихий и темный уголок, – повторил Невилл. – Если что, ищите меня в Ифэрэнн . Элис, – он взял ее руку, – я сделал, как ты хотела: никто ничего не помнит.
Коснувшись губами ее ладони, принц отступил на шаг и исчез.
– Как он это сделал? – Элис, помня о том, что теперь на вопросы отвечает Бео, требовательно взглянула на фейри. – Когда успел?
– Как он сделал, чтобы кто-то о чем-то забыл? – ну надо же, теперь перед Элис стояла женщина, блондинка с диковатыми глазами и кожей цвета лютиков. Довольно страшненькая, надо сказать, уродливей, пожалуй, чем, даже Садовница. – Ты спрашиваешь об этом, госпожа, или о том, как он может попасть в Ифэрэнн?
Немедля зародившееся подозрение в том, что Солнце – одна из упомянутых дриадами “царственных повелительниц” пришлось подавить. До времени. Неудобно же спрашивать хозяйку напрямую: а тебя, милая, Крылатый не “одаривал ли любовью” в числе многих прочих?
– Я могу принять вид мужчины, если хочешь, – Бео неверно истолковала взгляд Элис, – но ты ведь оттуда, где быть в мужском обществе считается неправильным.
– Да нет, все в порядке, – хотя, конечно, Элис предпочла бы, чтоб Солнце осталось бесполым, и не слишком походило на человека.
– Он скоро вернется, – заверила Бео, – там, где он сейчас, время течет по-своему, и оттуда нельзя вернуться в любое “когда”, иначе ты даже не заметила бы, что он уходил. Зато я там быть не могу, и там нет места Сияющей-в-Небесах, и есть много крови и боли, и там Крылатый быстро восстановит силы. Менять память не всегда легко, многое зависит от того, насколько дороги воспоминания, и даже лонмхи Полуночи, те, что следят за каждым смертным, не могут всегда направлять их мысли и чувства по нужному пути. Порой им не хватает для этого сил, ведь Владыка Темных Путей убит, источник иссяк и мир накренился. Поэтому, когда случается нужда, Крылатый отдает слугам свою собственную силу. Он знакомил нас и отдавал приказы лонмхи, разве ты не увидела, что он был и здесь, и на Земле одновременно? Крылатый способен на такое, – Бео улыбнулась, – он могущественнее, чем полагает.
– Подожди, – Элис подняла руки, – давай-ка еще раз, если не возражаешь. К каждому смерт… к каждому человеку, – последнее слово она выделила для себя, вот уж чего не хотелось, так это заразиться от фейри пренебрежением к людям, – к каждому человеку приставлен слуга Крылатого…
– Лонмхи, а не слуга.
– Хорошо, пусть так. И эти лонмхи могут влиять на мысли и чувства, менять память, что еще они могут?
– На что хватит сил, – Бео пожала плечами, – лонмхи Полуночи заставляют смертных вредить себе и друг другу. Делать зло. Прости, если я плохо объясняю, но это только мой свет повсюду, с каждым живым или мертвым созданием, не прячущимся от солнечных лучей, только свет, а я – здесь. И очень редко смотрю вокруг. Спроси у Крылатого. Правда, он тоже не знает, что такое Зло, но сможет объяснить тебе, чем заняты его лонмхи. Хоть он и просил меня отвечать на все твои вопросы, но, знаешь, госпожа, мой свет убивает большинство его слуг и рабов, поэтому я, увы, немногое могу рассказать о них.
– А о себе? – тут же зацепилась Элис. – Если ты убиваешь его гиолли, – она похвалила себя за то, что вспомнила это слово, – он же должен… ну, я не знаю, как у вас принято. Мстить, что ли?
Бео склонила голову, улыбаясь так удивленно и доброжелательно, как, наверное, улыбаются нянечки в школах для детей-инвалидов:
– Крылатый должен мне мстить? Он способен уничтожить меня, но, тайарна, сколько живых созданий останутся тогда без света и тепла?! Владыке Темных Путей пристала бы такая месть: погасить все солнца и забрать себе все уходящие жизни, но не Крылатому, нет! Он… другой. Даже когда Сияющая-в-Небесах вливает в мой свет частицу своего, когда мои лучи выпивают у Эйтлиайна все силы и могут отнять саму жизнь, даже тогда он просто уходит. Он не такой, как все фейри, ты знаешь, его душу отдали когда-то Белому богу, и, наверное, потому принц так могуществен и так милосерден, и… нет, – Бео рассмеялась, покачивая головой. – Но, знаешь, госпожа, если для тебя это важно, то принц бывает ужасен, когда вершит суд над воинами и племенами Полудня. Он считает, что им не место в Тварном мире, и жестоко карает тех, кто нарушает его волю. Великолепные казни, пытки, утонченная жестокость – Крылатый знает в этом толк. Только я не понимаю, зачем тебе надо, чтобы он был таким? Скажи, это тело – единственное у тебя?
– У вас тут интересные представления о милосердии, – Элис из вежливости выдавила в ответ на улыбку Бео кривоватую ухмылочку. – Какое тело? Мое? Да, конечно единственное.
– Значит, ты можешь говорить только словами и мыслями, а видишь лишь то, на что смотрят глаза?
– Тонкое наблюдение. Да, все так. А почему ты спросила?
– Не только Крылатый хочет знать, кто ты и откуда. Если ты тяготеешь к жестокости…
– Да, нет, – Элис отмахнулась, – разве у вас тут жестокость? Вы бы на людей посмотрели. Просто хотелось знать, как Тьма уживается со Светом.
– С солнцем, госпожа, с солнцем. Со Светом Тьма не уживется никогда. Я же говорила тебе, свет Сияющей лишает Крылатого сил и может даже убить. Всюду, где есть рассветы и закаты, ему нужно быть осторожным, потому что в эти часы мои лучи смертельны не только для его подданных. И поэтому мы не можем быть вместе, – Бео простодушно развела руками, – только очень недолго.
“Я знала, – напомнила себе Элис, – знала с самого начала, как только “оно” стало “ею”. Ладно, зато с Сияющей у них точно ничего не было”.
Курт третий день почти безвылазно проводил в саду, за столом, читая и конспектируя записи Лихтенштейна. Конспектируя, разумеется, в памяти: чем меньше бумажек, тем спокойнее.
Элис третий день жила в Берлине. Думать о ней хотелось все время, и велик был соблазн поселиться в гостинице рядом с телефоном, чтобы каждые десять минут звонить и справляться, как дела у госпожи Ластхоп. Курт гнал от себя экстремистские идеи. Единственное, что он позволил себе, это позвонить Вильгельму. Тот, хоть и семейный человек, а к заезжей гостье проявил интерес настолько неприкрытый, что обратиться за помощью к нему было равносильно оказанию услуги.
Капитан фон Нарбэ просьбу воспринял с некоторым удивлением, однако встретиться с Элис согласился без колебаний. Курт и сам мог бы наведаться в отель, но с непривычной для себя робостью подумал, что, уезжая из Ауфбе, Элис, может быть, хотела уехать и от него. А если так, лучше пока не навязывать ей свое общество. Черт его знает, что подтолкнуло ее бросить все и сбежать в Берлин?
Вильгельм отзвонился вечером, в условленное время, весело доложил, что фройляйн Ластхоп чувствует себя замечательно, настроение у нее отличное, она много гуляет, причем – одна, даже, насколько может судить он, Вильгельм, без охраны. Но, с другой стороны, что он, Вильгельм, понимает в охране, он же пилот, а не бодигард, или как это правильно по-американски?
Нет, поговорить с Элис хоть сколько-нибудь долго, к сожалению, не получилось. Она сама ничуть не возражала, даже предложила составить ей компанию на прогулке, просила показать Берлин, о котором не знают туристы…
Курт сдержался и не стал рычать в трубку. В конце концов, Вильгельм не виноват, Курт сам его попросил. Но показать Элис Берлин, любой, какой ей только захочется, он мог бы не хуже капитана фон Нарбэ.
– Словом, – подытожил Вильгельм, – если бы не дела государственной важности, мы с фройляйн Ластхоп, возможно, звонили бы Вам сейчас вместе. А если Элис и сбежала, то не от вас, Курт, за это я ручаюсь. Она сожалела, что не может вам позвонить. А я, разумеется, не стал говорить, что сегодня в девятнадцать ноль-ноль вы будете сидеть у телефона и ждать звонка из Берлина.
– Спасибо, – с чувством произнес Курт.
– Пожалуйста. Как продвигается изучение каббалы?
– Тяжело.
– Я так и знал. Всего доброго, Курт.
“Элис сбежала не от вас…” А от кого же? И почему?
Но если при посещении ее пустого дома, Курт недобрым словом поминал Драхена, то уже на следующий день он засомневался. Мать сказала, что это Змей взял Элис и увел, просто взял и увел, а она ушла с ним. Матери Курт верил, но увел Драхен Элис потому, что задумал недоброе, или – наоборот, потому что из каких-то неведомых Курту соображений решил, что так для нее будет лучше, вот на этот вопрос ответа не было.
Во многих знаниях многие печали. Не о воплощенном Зле читал Курт в тетрадях Лихтенштейна. Словно между строчек, отмахиваясь против воли от печальных рассуждений рабби, разворачивал он, как свиток, историю молодого княжича – рыцарский роман, где поровну было благородства и жестокости, наивности и свирепой нечеловеческой мудрости, мужества, отчаянного, самозабвенного, и спокойной готовности к самопожертвованию. Христианин или слуга сатаны – для рабби Исаака, за спиной у Змея проводившего исторические изыскания, эти понятия были почти равнозначными. Для Курта же, сила, носящая имя Драхен, естественно и легко становилась человеком. Ну, пусть не совсем человеком, тем больше сочувствия вызывал Крылатый Змей. Нет, не жалости – куда уж его жалеть, тут себя жалеть впору, что по соседству жить довелось – а сочувствия, иначе говоря, сопереживания. Уж во всяком случае, в одном Драхен был на голову выше Курта Гюнхельда: он когда-то не отказался от власти, без колебаний отдав свободу и душу за сомнительную честь встать во главе разнообразной и злобной нечисти. Просто потому, что без него было бы хуже.
Это, пожалуй, было самым главным в исследовании рабби Исаака. Курт знал, как, впрочем, знали и все курсанты академии, что в кругах специалистов до сих пор не выработано четкой позиции по вопросам персонификации стихий и Сил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62