Почему-то возникало улыбающееся лицо кудрявого Семена Супроновича, она вспоминала его сильные и вместе с тем ласковые руки, светлые, как талая вода, глаза его жестковато смотрели на нее. И ей это нравилось. Иногда он, чтобы не смущать ее, отводил взгляд в сторону и вздыхал… А ей было весело! Вздохи его только прибавляли ей кокетства, будто невзначай, она прижималась к нему. Становилось жутко и вместе с тем хотелось, чтобы он обнял ее, поцеловал, но при первом же его движении Варя отодвигалась, напускала на себя неприступный вид, а он закуривал и начинал издеваться над Иваном Кузнецовым.
Эго была его излюбленная тема. Семен удивительно точно умел подметить все промахи и недостатки соперника. Варя бы и внимания не обратила на такую мелочь: Кузнецов, когда о чем-либо задумывался, машинально двумя пальцами начинал поглаживать выступающий на шее кадык. Теперь, когда он дотрагивался до шеи, ее разбирал смех. Или еще одна привычка: нет-нет да Иван Васильевич незаметно дотрагивался до своего пистолета. Варя этого не замечала, а после того, как сказал Семен, всякий раз прыскала в руку, видя, как Кузнецов щупает кобуру.
Не пощадил Семен и внешности соперника. В раскосых глазах и немного выступающих скулах Ивана узрел что-то татарское и называл его Хамзой.
Иван Васильевич ей нравился ничуть не меньше Семена, но рук его, губ она не помнила, – не лез к ней сотрудник ГПУ целоваться. Вот разные смешные истории, которые он рассказывал, приходили на ум.
Варя знала, утром рано поднимет мать, прилагала все усилия, чтобы заснуть, но сон не приходил…
Мать за завтраком внимательно посмотрела на нее, видно, усмехнулась про себя, а когда отец встал из-за стола и ушел по делам, как всегда немногословно уронила:
– Рано ягодка поспела. К милому Сереженьке сами бегут ноженьки?
– Какому Сереженьке? – смутилась Варя. Она отлично поняла, что та имела в виду.
– Кто больше люб-то? Семен аль этот… с наганом?
– Ну их! – отмахнулась Варя. Она сидела за дубовым столом, покрытым старой, изрезанной ножом клеенкой, и крошила корку хлеба.
– Оба парня видные, чего гордишься? Девичья краса – до возраста, а молодецкая – до веку. Это сейчас ты первая невеста на деревне, а пройдет пяток годков, глядишь, другие подымутся, как белые березки. В нашем бабьем деле главное – своего часа не упустить.
– Мой час еще не пробил… – пропела Варя.
– Семен-то малец уважительный, завсегда первый поклонится. И в батьку пошел, хозяйственный.
– А Ленька нашего Митю…
– За то и в тюрьме сидит, брат за брата не ответчик.
– Ты мне Семена в мужья прочишь? – взглянула на мать Варя.
– Иван тебе не пара, девонька. Приезжий он, не нашенский. Лицом белый, красивый… Намучаешься ты с ним, дочка.
– Да ну их! – беспечно рассмеялась дочь.
Мать чуть приподняла черную бровь.
– Не принеси в подоле, девка, – строго сказала она. – Батька из дому выгонит, слава богу, ты его знаешь.
2
Поселковую художественную самодеятельность организовал Дмитрий Абросимов, он и руководил ею первое время. Потом незаметно все легло на плечи Варвары: она вела спевки хора, ставила «живые картинки», даже было замахнулась на «Клопа» Маяковского, но силенок поставить спектакль не хватило. Заправлять самодеятельностью ей нравилось, она сама хорошо пела, танцевала, хватало у нее выдумки.
Как всегда, перед концертом начались для Варвары хлопотливые дни. Раньше ей охотно помогал Алексей Офицеров. В хоре его ставили позади всех, строго-настрого наказав, чтобы не пел, а только рот разевал, потому что у Алексея совершенно не было слуха. Зато в пьесах он был незаменим: его под кого угодно можно было загримировать, да и голос у него густой, басистый. В драмкружке Офицеров считался первым артистом. Некрасивый, толстогубый, а как появится на сцене и заговорит – в зале хохот.
И в этот раз Варвара очень рассчитывала на помощь Офицерова, однако сразу наткнулась на решительный отпор. Она поймала Алексея у сельмага, отвела в сторонку от парней и ласково обратилась к нему:
– Лешенька, я без тебя как без рук… Я подумала, что никто лучше тебя не справится с ролью ведущего… – И, не давая ему опомниться, прибавила: – Митя сделал инсценировку по рассказу Всеволода Вишневского, так ты сыграешь главную роль.
На мгновение Лешка дрогнул.
– Кого это? – спросил он, оглядываясь на приятелей, щелкающих тыквенные семечки на лугу у магазина.
– Бравого балтийского моряка, – сказала Варя. – Героя.
Алексей с неприязнью смотрел на девушку. И та знала почему: с тех пор как она стала подолгу простаивать у своей калитки с Семеном Супроновичем и Иваном Кузнецовым, Алексей Офицеров перестал замечать ее. Но должен же он сам-то видеть разницу между ней, Варей, и самим собой? Разве пара они? Еще и прозвище придумал ей: «Барбариса», ерунда какая-то…
Глядя в его невыразительные глаза, Варя поняла, что никаким ведущим на концерте Офицеров не будет и не появится на сцене в роли героического балтийского моряка.
– Дело, конечно, твое, – заговорил совсем о другом Алексей, – но с Семеном не следовало бы тебе якшаться.
– Это почему? – чувствуя, как загорелись щеки, спросила Варя. Такой смелости она не ожидала от Офицерова.
– Враг он, – отрезал тот. – Моя бы воля… Туда бы его, куда загремел бандюга Ленька.
– Ревнуешь, Лешенька? – насмешливо сказала она, стараясь поглубже уязвить.
Неожиданно глаза у Алексея стали чистыми, резкие складки на лице разгладились, он даже стал симпатичным.
– Будет худо – позови, – сказал он. – Только свистни – с края земли прибегу. – Повернулся и пошел к магазину.
– А… балтийский моряк? – ошеломленно смотрела ему вслед Варя.
– Предложи Семену! – обернулся он. – И рост, и вид, и кудри… Ему только и играть на сцене героических защитников революции… А с моим мурлом – купцов из пьес этого… Островского!
Офицеров как в воду глядел: пришлось Варе идти на поклон к Семену Супроновичу. Клубного баяниста Петю Петухова угораздило на лесоповале сломать руку, а без него весь концерт мог бы сорваться. И тут Варя вспомнила, что Семен тоже играет на гитаре и на гармошке. Вечером, недолго думая, она побежала в заведение Супроновича. В комнатах и зале на золоченых цепях красовались керосиновые лампы под матовыми абажурами. Семен в черной паре с застывшей любезной улыбкой на лице проворно двигался меж столов, за которыми пировали посетители. Теперь ему приходилось управляться за двоих.
Надо было видеть его изумление, когда он заметил Варю: металлический поднос подскочил в его руках, бутылка с шампанским чуть не упала, светлые глаза округлились. Не обращая внимания на клиентов, он поставил поднос на стол и бросился к ней.
– Провалилась под землю водонапорная башня, – затараторил он, скрывая волнение, – на станции произошло крушение поездов и вообще мир перевернулся, раз ты здесь!
– Крушение, Семен, крушение, – невесело улыбнулась Варя. – Петухов сломал руку…
Семен был сообразительным парнем. Пригладив ладонью золотистые вьющиеся волосы, он обвел взглядом переполненный зал, нахмурился, потом сказал:
– Попробую через час-два вырваться… Эх, черт, жалко, Леньки нет… – Он бросил быстрый взгляд на девушку, улыбнулся: – Папаша меня заменит.
– Мы будем в клубе репетировать, – сказала Варя.
– Рад, что наконец тебе пригодился, – рассмеялся Семен. – Не переживай, сыграю не хуже вашего Петрухи! У меня репертуар богаче…
Варя понимала, что нужно уходить, – в зале не было ни одной женщины, но что-то удерживало ее здесь. Может, за всю свою жизнь она переступала порог этого дома раз или два. Помнится, года четыре назад вместе с матерью и Митей вытаскивали отсюда захмелевшего отца… В зале было до синевы накурено, дым почему-то не уходил в распахнутые окна, голоса сливались в один сплошной гул, в который врывалось звяканье вилок-ножей, звон рюмок. На стойке, разинув жестяной рот, завывал граммофон, но его никто не слушал.
– Как ты можешь тут? – поморщилась Варя.
– Жить-то надо, – бойко ответил Семен.
– Разве это жизнь? – пожала плечами девушка.
– Может, плюнуть на все и убежать? – Семен по-мальчишески заглянул ей в глаза. – Куда-нибудь подальше. Ух и надоели мне эти пьянчужки!
Семен проводил ее до дверей, неуловимым движением фокусника всунул в карман плитку шоколада «Золотой якорь».
– Иди, зовут, – сказала Варя.
Возвращаясь в клуб, она вдруг подумала, что Алексей Офицеров не прав: никакой не враг Семен Супронович, обыкновенный парень, он же не виноват, что у него такая работа. Не каждый выдержит беготню в дыме и духоте в течение всего дня. Сам бы Лешка наверняка через час или два надрался бы вдрызг, а Семен на работе и капли в рот не берет. После ареста младшего брата он сильно изменился, стал чаще приходить в клуб и расспрашивать про дела комсомольские. Еще зимой Митя толковал о том, что хорошо бы приобщить братьев к комсомолу… Вот Варя и приобщает.
3
Варя ловила завистливые взгляды подружек, когда Иван и Семен провожали ее из клуба. Она с удовольствием слушала их язвительные замечания в адрес друг друга. Конечно, Иван был остроумнее, да и рассказывал интереснее. Семен, оставшись с ней наедине, норовил притиснуть к забору и поцеловать. Иван Васильевич этого не позволял себе, никогда не давал рукам волю. И вообще всегда был приветливым, улыбчивым, но она ведь знала, что у него серьезная работа, о которой он никогда не говорил с ней. Пожелав спокойной ночи, неслышно исчезал вместе со своей собакой в ночном сумраке. И, расставшись с ним, девушка чувствовала себя разочарованной: ну почему он ни разу не поцеловал ее?..
– Не пугайтесь, Варя, это Юсуп, – послышался за спиной негромкий голос Кузнецова.
Огромная черная овчарка возникла из мрака и коснулась прохладной мордой ее руки. Это было самое сильное проявление собачьей вежливости к чужому. Впрочем, Юсуп для Вари, а особенно для Тони давно стал своим. Лишь тоскующий на цепи Буран, издали учуяв чужака, рычал и лаял, на что Юсуп не обращал никакого внимания. Он никогда не приближался к деревенским собакам, а те, завидев его, обходили стороной.
– Ну как вам Лещенко? – поинтересовался Иван Васильевич.
– Какой Лещенко? – удивилась Варя.
– Не рюмку же выпить вы заходили к Супроновичу? – улыбнулся Кузнецов. – Там с утра до вечера гоняют Лещенко.
– Вы за мной шпионите? – резко повернулась к нему Варя.
– Мне Лещенко нравится, – оставив ее вопрос без ответа, продолжал Кузнецов. – За душу берет. Не находите, Варвара Андреевна?
– А мне не нравится, – отрезала она. – Митя говорил, что Лещенко – певец умирающего буржуазного класса. Под его упаднические песни кончали жизнь самоубийством белогвардейцы.
– Ну вот видите, – рассмеялся Иван Васильевич. – Выходит, Лещенко невольно оказывал услугу революционному делу.
Было тихо и тепло. Из леса доносились приглушенные крики ночных птиц, где-то на краю поселка тоненько тренькала балалайка. Варя заметила, как Кузнецов машинально дотронулся до кобуры нагана. Как она ни старалась, но не смогла сдержать короткий смешок. Иван удивленно покосился на нее.
– Вы боитесь потерять… оружие?
– Дурная привычка, – сразу понял он, о чем речь. – На границе со мной произошел случай. В какой-то праздник я с товарищем пошел в латышский поселок на танцы. Время было тревожное, и нам разрешили носить с собой оружие. Был такой же вечер, танцевали прямо на лужайке под луной. У латышей есть такой танец… забыл, как называется. В общем, становятся в круг, все обхватывают друг друга за плечи и то в одну сторону, то в другую… Во время этого танца у меня вытащили револьвер. К счастью, я хватился почти сразу… И знаете, кто это сделал?
– Красивая белокурая латышка?
– Пацаненок лет двенадцати, он прикидывался дурачком, все время вертелся под ногами. Конечно, его подучили. Потом мы за ниточку вытащили карася покрупнее.
У освещенного клуба они остановились. Из комнаты доносились девичьи голоса, топот ног, смех, иногда лампу загораживала чья-то голова. В сумраке лицо Кузнецова казалось грустным, из-под лакированного козырька военной фуражки выбились пряди густых волос, Юсуп черной тенью возник в освещенном квадрате, блеснул на них зелеными фонарями и снова растворился в ночи.
– Жалко, что вы не умеете на гармошке играть, – вдруг сказала Варя.
Он пристально посмотрел ей в глаза. Варя, подумала, что, если он сейчас ее поцелует, она не оттолкнет… Но он лишь глубоко вздохнул, отвел взгляд.
– Варя, я еще никому не говорил таких слов., – начал было он, и в этот момент, чуть не сбив его с ног, между ними вслед за кошкой черным снарядом пролетел Юсуп.
Кошка с противным мяуканьем вскарабкалась на сосну, а Юсуп, упершись лапами в толстый ствол, яростно залаял. Сверху, розово посверкивая в свете лампы из окна, планировали на землю лепестки коры. Затаившись в ветвях, кошка возмущенно фыркала.
– Я побежала, – спохватилась Варя. – У нас же репетиция.
– Я вас подожду, – сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
Эго была его излюбленная тема. Семен удивительно точно умел подметить все промахи и недостатки соперника. Варя бы и внимания не обратила на такую мелочь: Кузнецов, когда о чем-либо задумывался, машинально двумя пальцами начинал поглаживать выступающий на шее кадык. Теперь, когда он дотрагивался до шеи, ее разбирал смех. Или еще одна привычка: нет-нет да Иван Васильевич незаметно дотрагивался до своего пистолета. Варя этого не замечала, а после того, как сказал Семен, всякий раз прыскала в руку, видя, как Кузнецов щупает кобуру.
Не пощадил Семен и внешности соперника. В раскосых глазах и немного выступающих скулах Ивана узрел что-то татарское и называл его Хамзой.
Иван Васильевич ей нравился ничуть не меньше Семена, но рук его, губ она не помнила, – не лез к ней сотрудник ГПУ целоваться. Вот разные смешные истории, которые он рассказывал, приходили на ум.
Варя знала, утром рано поднимет мать, прилагала все усилия, чтобы заснуть, но сон не приходил…
Мать за завтраком внимательно посмотрела на нее, видно, усмехнулась про себя, а когда отец встал из-за стола и ушел по делам, как всегда немногословно уронила:
– Рано ягодка поспела. К милому Сереженьке сами бегут ноженьки?
– Какому Сереженьке? – смутилась Варя. Она отлично поняла, что та имела в виду.
– Кто больше люб-то? Семен аль этот… с наганом?
– Ну их! – отмахнулась Варя. Она сидела за дубовым столом, покрытым старой, изрезанной ножом клеенкой, и крошила корку хлеба.
– Оба парня видные, чего гордишься? Девичья краса – до возраста, а молодецкая – до веку. Это сейчас ты первая невеста на деревне, а пройдет пяток годков, глядишь, другие подымутся, как белые березки. В нашем бабьем деле главное – своего часа не упустить.
– Мой час еще не пробил… – пропела Варя.
– Семен-то малец уважительный, завсегда первый поклонится. И в батьку пошел, хозяйственный.
– А Ленька нашего Митю…
– За то и в тюрьме сидит, брат за брата не ответчик.
– Ты мне Семена в мужья прочишь? – взглянула на мать Варя.
– Иван тебе не пара, девонька. Приезжий он, не нашенский. Лицом белый, красивый… Намучаешься ты с ним, дочка.
– Да ну их! – беспечно рассмеялась дочь.
Мать чуть приподняла черную бровь.
– Не принеси в подоле, девка, – строго сказала она. – Батька из дому выгонит, слава богу, ты его знаешь.
2
Поселковую художественную самодеятельность организовал Дмитрий Абросимов, он и руководил ею первое время. Потом незаметно все легло на плечи Варвары: она вела спевки хора, ставила «живые картинки», даже было замахнулась на «Клопа» Маяковского, но силенок поставить спектакль не хватило. Заправлять самодеятельностью ей нравилось, она сама хорошо пела, танцевала, хватало у нее выдумки.
Как всегда, перед концертом начались для Варвары хлопотливые дни. Раньше ей охотно помогал Алексей Офицеров. В хоре его ставили позади всех, строго-настрого наказав, чтобы не пел, а только рот разевал, потому что у Алексея совершенно не было слуха. Зато в пьесах он был незаменим: его под кого угодно можно было загримировать, да и голос у него густой, басистый. В драмкружке Офицеров считался первым артистом. Некрасивый, толстогубый, а как появится на сцене и заговорит – в зале хохот.
И в этот раз Варвара очень рассчитывала на помощь Офицерова, однако сразу наткнулась на решительный отпор. Она поймала Алексея у сельмага, отвела в сторонку от парней и ласково обратилась к нему:
– Лешенька, я без тебя как без рук… Я подумала, что никто лучше тебя не справится с ролью ведущего… – И, не давая ему опомниться, прибавила: – Митя сделал инсценировку по рассказу Всеволода Вишневского, так ты сыграешь главную роль.
На мгновение Лешка дрогнул.
– Кого это? – спросил он, оглядываясь на приятелей, щелкающих тыквенные семечки на лугу у магазина.
– Бравого балтийского моряка, – сказала Варя. – Героя.
Алексей с неприязнью смотрел на девушку. И та знала почему: с тех пор как она стала подолгу простаивать у своей калитки с Семеном Супроновичем и Иваном Кузнецовым, Алексей Офицеров перестал замечать ее. Но должен же он сам-то видеть разницу между ней, Варей, и самим собой? Разве пара они? Еще и прозвище придумал ей: «Барбариса», ерунда какая-то…
Глядя в его невыразительные глаза, Варя поняла, что никаким ведущим на концерте Офицеров не будет и не появится на сцене в роли героического балтийского моряка.
– Дело, конечно, твое, – заговорил совсем о другом Алексей, – но с Семеном не следовало бы тебе якшаться.
– Это почему? – чувствуя, как загорелись щеки, спросила Варя. Такой смелости она не ожидала от Офицерова.
– Враг он, – отрезал тот. – Моя бы воля… Туда бы его, куда загремел бандюга Ленька.
– Ревнуешь, Лешенька? – насмешливо сказала она, стараясь поглубже уязвить.
Неожиданно глаза у Алексея стали чистыми, резкие складки на лице разгладились, он даже стал симпатичным.
– Будет худо – позови, – сказал он. – Только свистни – с края земли прибегу. – Повернулся и пошел к магазину.
– А… балтийский моряк? – ошеломленно смотрела ему вслед Варя.
– Предложи Семену! – обернулся он. – И рост, и вид, и кудри… Ему только и играть на сцене героических защитников революции… А с моим мурлом – купцов из пьес этого… Островского!
Офицеров как в воду глядел: пришлось Варе идти на поклон к Семену Супроновичу. Клубного баяниста Петю Петухова угораздило на лесоповале сломать руку, а без него весь концерт мог бы сорваться. И тут Варя вспомнила, что Семен тоже играет на гитаре и на гармошке. Вечером, недолго думая, она побежала в заведение Супроновича. В комнатах и зале на золоченых цепях красовались керосиновые лампы под матовыми абажурами. Семен в черной паре с застывшей любезной улыбкой на лице проворно двигался меж столов, за которыми пировали посетители. Теперь ему приходилось управляться за двоих.
Надо было видеть его изумление, когда он заметил Варю: металлический поднос подскочил в его руках, бутылка с шампанским чуть не упала, светлые глаза округлились. Не обращая внимания на клиентов, он поставил поднос на стол и бросился к ней.
– Провалилась под землю водонапорная башня, – затараторил он, скрывая волнение, – на станции произошло крушение поездов и вообще мир перевернулся, раз ты здесь!
– Крушение, Семен, крушение, – невесело улыбнулась Варя. – Петухов сломал руку…
Семен был сообразительным парнем. Пригладив ладонью золотистые вьющиеся волосы, он обвел взглядом переполненный зал, нахмурился, потом сказал:
– Попробую через час-два вырваться… Эх, черт, жалко, Леньки нет… – Он бросил быстрый взгляд на девушку, улыбнулся: – Папаша меня заменит.
– Мы будем в клубе репетировать, – сказала Варя.
– Рад, что наконец тебе пригодился, – рассмеялся Семен. – Не переживай, сыграю не хуже вашего Петрухи! У меня репертуар богаче…
Варя понимала, что нужно уходить, – в зале не было ни одной женщины, но что-то удерживало ее здесь. Может, за всю свою жизнь она переступала порог этого дома раз или два. Помнится, года четыре назад вместе с матерью и Митей вытаскивали отсюда захмелевшего отца… В зале было до синевы накурено, дым почему-то не уходил в распахнутые окна, голоса сливались в один сплошной гул, в который врывалось звяканье вилок-ножей, звон рюмок. На стойке, разинув жестяной рот, завывал граммофон, но его никто не слушал.
– Как ты можешь тут? – поморщилась Варя.
– Жить-то надо, – бойко ответил Семен.
– Разве это жизнь? – пожала плечами девушка.
– Может, плюнуть на все и убежать? – Семен по-мальчишески заглянул ей в глаза. – Куда-нибудь подальше. Ух и надоели мне эти пьянчужки!
Семен проводил ее до дверей, неуловимым движением фокусника всунул в карман плитку шоколада «Золотой якорь».
– Иди, зовут, – сказала Варя.
Возвращаясь в клуб, она вдруг подумала, что Алексей Офицеров не прав: никакой не враг Семен Супронович, обыкновенный парень, он же не виноват, что у него такая работа. Не каждый выдержит беготню в дыме и духоте в течение всего дня. Сам бы Лешка наверняка через час или два надрался бы вдрызг, а Семен на работе и капли в рот не берет. После ареста младшего брата он сильно изменился, стал чаще приходить в клуб и расспрашивать про дела комсомольские. Еще зимой Митя толковал о том, что хорошо бы приобщить братьев к комсомолу… Вот Варя и приобщает.
3
Варя ловила завистливые взгляды подружек, когда Иван и Семен провожали ее из клуба. Она с удовольствием слушала их язвительные замечания в адрес друг друга. Конечно, Иван был остроумнее, да и рассказывал интереснее. Семен, оставшись с ней наедине, норовил притиснуть к забору и поцеловать. Иван Васильевич этого не позволял себе, никогда не давал рукам волю. И вообще всегда был приветливым, улыбчивым, но она ведь знала, что у него серьезная работа, о которой он никогда не говорил с ней. Пожелав спокойной ночи, неслышно исчезал вместе со своей собакой в ночном сумраке. И, расставшись с ним, девушка чувствовала себя разочарованной: ну почему он ни разу не поцеловал ее?..
– Не пугайтесь, Варя, это Юсуп, – послышался за спиной негромкий голос Кузнецова.
Огромная черная овчарка возникла из мрака и коснулась прохладной мордой ее руки. Это было самое сильное проявление собачьей вежливости к чужому. Впрочем, Юсуп для Вари, а особенно для Тони давно стал своим. Лишь тоскующий на цепи Буран, издали учуяв чужака, рычал и лаял, на что Юсуп не обращал никакого внимания. Он никогда не приближался к деревенским собакам, а те, завидев его, обходили стороной.
– Ну как вам Лещенко? – поинтересовался Иван Васильевич.
– Какой Лещенко? – удивилась Варя.
– Не рюмку же выпить вы заходили к Супроновичу? – улыбнулся Кузнецов. – Там с утра до вечера гоняют Лещенко.
– Вы за мной шпионите? – резко повернулась к нему Варя.
– Мне Лещенко нравится, – оставив ее вопрос без ответа, продолжал Кузнецов. – За душу берет. Не находите, Варвара Андреевна?
– А мне не нравится, – отрезала она. – Митя говорил, что Лещенко – певец умирающего буржуазного класса. Под его упаднические песни кончали жизнь самоубийством белогвардейцы.
– Ну вот видите, – рассмеялся Иван Васильевич. – Выходит, Лещенко невольно оказывал услугу революционному делу.
Было тихо и тепло. Из леса доносились приглушенные крики ночных птиц, где-то на краю поселка тоненько тренькала балалайка. Варя заметила, как Кузнецов машинально дотронулся до кобуры нагана. Как она ни старалась, но не смогла сдержать короткий смешок. Иван удивленно покосился на нее.
– Вы боитесь потерять… оружие?
– Дурная привычка, – сразу понял он, о чем речь. – На границе со мной произошел случай. В какой-то праздник я с товарищем пошел в латышский поселок на танцы. Время было тревожное, и нам разрешили носить с собой оружие. Был такой же вечер, танцевали прямо на лужайке под луной. У латышей есть такой танец… забыл, как называется. В общем, становятся в круг, все обхватывают друг друга за плечи и то в одну сторону, то в другую… Во время этого танца у меня вытащили револьвер. К счастью, я хватился почти сразу… И знаете, кто это сделал?
– Красивая белокурая латышка?
– Пацаненок лет двенадцати, он прикидывался дурачком, все время вертелся под ногами. Конечно, его подучили. Потом мы за ниточку вытащили карася покрупнее.
У освещенного клуба они остановились. Из комнаты доносились девичьи голоса, топот ног, смех, иногда лампу загораживала чья-то голова. В сумраке лицо Кузнецова казалось грустным, из-под лакированного козырька военной фуражки выбились пряди густых волос, Юсуп черной тенью возник в освещенном квадрате, блеснул на них зелеными фонарями и снова растворился в ночи.
– Жалко, что вы не умеете на гармошке играть, – вдруг сказала Варя.
Он пристально посмотрел ей в глаза. Варя, подумала, что, если он сейчас ее поцелует, она не оттолкнет… Но он лишь глубоко вздохнул, отвел взгляд.
– Варя, я еще никому не говорил таких слов., – начал было он, и в этот момент, чуть не сбив его с ног, между ними вслед за кошкой черным снарядом пролетел Юсуп.
Кошка с противным мяуканьем вскарабкалась на сосну, а Юсуп, упершись лапами в толстый ствол, яростно залаял. Сверху, розово посверкивая в свете лампы из окна, планировали на землю лепестки коры. Затаившись в ветвях, кошка возмущенно фыркала.
– Я побежала, – спохватилась Варя. – У нас же репетиция.
– Я вас подожду, – сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93