– Но ведь я был уверен, что Харинтий Гусь повернет к радимичам!
– А он повернул к древлянам. А мы...
– За ним. Как полные придурки! – Хельги грустно усмехнулся. – Что ж, надо исправлять ошибки. И как можно быстрее. С утра поворачиваем обратно. Буди-ка кормщика...
Кормщик, русоголовый мужик лет тридцати, невыспавшийся и лохматый, влез в шатер и вопросительно уставился на Хельги:
– Звал, боярин?
– Далеко ль до радимичской земли? – вместо приветствия поинтересовался ярл.
– По рекам до Чернигова дня четыре.
– А так?
– А так – вон она, как раз на этом берегу начинается. Знать, куда идти, – пешком быстрее будет добраться.
– Вот именно: знать бы куда. – Хельги вздохнул и тут же встрепенулся: – А впрочем, как не знать? Место должно быть глухое, дикое, почти непроходимое, для непосвященных, но, с другой стороны, и не очень далекое от селений, где-нибудь меж крупными градами.
– Ну, тогда вам отсюда – точнехонько на восход. Через день-два меж Черниговом и Любечем как раз и окажетесь. Там и чаща, и лес, и болотины.
– На восход, говоришь? А ты сам-то те места знаешь?
– Нет, боярин. По рассказам только. Да там селений хватает, ежели заплутаете – ужо дорожку-то спросите, есть у кого. Возьми вон парней с собой, две пары гребалей только оставь, уж мы с ними – в обрат.
– Погоди в обрат. Гребцов тебе оставлю, даже серебра дам больше, чем уговаривались. Только не торопись в обрат. Поплывите-ка за Харинтием еще денька два-три, да так, чтоб он вас хоть иногда видел где-нибудь на излучинах.
– Сполним, боярин. – Кормщик засмеялся.
Утром, простившись с кормщиком и оставшимися в однодеревке гребцами, Хельги-ярл, Снорри, Ирландец и еще четверо парней с ладьи, взяв с собой оружие и припасы, углубились в лес. Прямо в глаза им светило красное восходящее солнце.
– Рад, рад, Ильмане! – Лейв Копытная Лужа, сойдя с коня, обнял долгожданного гостя. Ильман Карась тоже был доволен, еще бы – без всяких приключений добрался почти до нужного места, теперь еще несколько верст по лесу – и всё. Привез припасы для нового острога, гвозди, топоры, пилы, а самое главное, новых отроков числом двенадцать – воинов для будущей дружины Дирмунда-князя. Отроки и несли все выгруженные с ладьи припасы. А позади них, под охраной стражи, угрюмо шагали пленники: Ярил Зевота и девчонки – Речка, Любима, Ладислава.
– Ба, какие к нам гости! – подъехав к ним ближе, изумился Лейв. – А мы-то думали – сгорели в пожаре. Богам будет приятно получить их в жертву. Молодец, Ильман! Всё будет доложено князю.
Ильман Карась поклонился низехонько. Ну и что с того, что молод еще Лейв-варяг, молоко на губах едва обсохло? Что с того, что туповат, зато жесток, исполнителен. За то и ценит его Дирмунд-князь, знал об этом Ильман, потому и кланялся – спина-то, чай, не переломится.
А Копытная Лужа чувствовал себя в новом острожке владетельным князем! До Дирмунда далече – когда еще тот приедет, – не то что на старом месте, у капища. Капище и здесь было – новое, тщательное обустроенное, на глухой поляне средь густого елового леса. Жаль только дуба не было, любимого дерева Перуна... и Крома. Зато были идолы, вырезанные из крепкого бука. Род, Святовит, Перун... И еще один – самый большой – безликий! Вкопанные в землю, они хмуро смотрели на каждого, кто осмеливался войти в узкие воротца ограды. На толстых губах никогда не пересыхала кровь. Бычья, куриная, кобылья и – пока лишь иногда – человечья. Пока...
Копытная Лужа не очень любил сам приносить жертвы – страшился гнева друида. Еще чего-нибудь не то сделаешь. Вот приедет Дирмунд-князь – тут у него все жертвы под рукой, выбирай любую: хочешь – светлорусого, с вороватыми глазенками парня, хочешь – прежних девок. Всех их, приведенных Ильманом, бросили в крепкий поруб, да не как раньше – надежную стражу выставили. Посидите покуда, а там...
– Хочешь ту златовласку, Немил? – проследив за взглядом отрока, с ухмылкой спросил Лейв. С некоторых пор Немил стал его доверенным лицом, в чем-то даже заменив старого слугу, лысого Грюма. Немил – круглоголовый, ноздреватый, страшненький – втянул в себя слюни. – Получишь. – Лейв похлопал его по плечу. – Только сначала выполнишь одно поручение.
– Я готов, боярин!
– Зайдешь вечерком в терем. – Копытная Лужа повернул от поруба прочь. На ходу обернулся к Немилу: – Смотри, запри их покрепче!
– Не изволь беспокоиться, – поклонился отрок и, подойдя ко всем девчонкам, по очереди попробовал – крепко ли скованы? Не удержался, провел рукой по щеке Ладиславы. Ух, красива девка! И скоро будет его.
Лейв совиным взглядом впился в проходящих мимо вновь прибывших отроков. Выбрал одного, светленького, подозвал, заговорил ласково. Опосля поманил Грюма, кивнул:
– Приведешь вон того ночью.
Сзади неслышно подкрался проводник Авдей, напомнил про расплату.
– Заплачу, заплачу, – замахал руками Лейв. – Разберусь вот со всеми только. Сам видишь – голова пухнет.
И в самом деле, туповатой башке Лейва было от чего пухнуть! В до того тихий и спокойный острог, словно по колдовству во мгновенье ока выросший в дремучих лесах меж Черниговом и Любечем, вдруг понаехала эдакая прорва народу! Парни – будущие волхвы, – которых привел Авдей, десять без одного, да двенадцать привезенных Ильманом отроков, да пленники в порубе, да стража... Тьфу ты. Шум от них один, гам да непотребство, что и говорить... Одначе, с другой стороны, кабы не столько забот, приятно было. Все ему кланялись, знали – кто тут хозяин.
Вечером в летний терем, где с удобствами расположился Лейв, вошел круглолицый Немил. Поклонившись, напомнил с порога:
– Ты, боярин, мне девку обещал.
– Обещал, обещал, отдам, – льстиво улыбнулся Копытная Лужа. Он почему-то – и сам не мог понять почему – побаивался этого звероватого парня. – Сперва дело.
Немил вопросительно уставился на него.
– Знаешь, где на болоте старая гать?
– Та, что идет от камня?
– Она... Так вот. Слушай внимательно, дело важное, сам Дирмунд-князь, ежели что не так, спросит! А спрашивает он, как ты знаешь, строго.
Немил сглотнул слюну.
Спаситель Никифора объявился к обеду, так что почти сутки молодому монаху пришлось стоять привязанным, ощущая спиной шершавую кору дуба. Молодой парень, почти отрок, с круглой, как котел, головой и широким носом с вывернутыми ноздрями, актером он был никудышным – вышел к дубу напролом, через кусты, словно знал, где и кого искать.
Не подав виду, Никифор сразу же бросился благодарить парня. Тот стоял хмуро, отвечая на расспросы весьма односложно.
– Откуда ты?
– Путник.
– А откуда и куда идешь?
– В Чернигов из Любеча. Говорят, там есть крес... хрис... хрис-те-а-не. – Немил, так звали спасителя, произнес это слово так неумело, что Никифор едва не расмеялся. Сдержавшись, спросил:
– Так ты, видать, тоже христианин?
– Угу, – кивнул Немил и, словно чего-то испугавшись, быстро добавил: – Только недавний. И ищу... этого... покоя и единения!
– Ищешь покоя и уединения? Похвально в столь юном возрасте. Что ж, тебе повезло. – Никифор улыбнулся. – Вряд ли ты обретешь всё это в Чернигове. Оставайся здесь, выстроим скит, сладим церковь. Только скажи сначала, кого ты признаешь больше – Папу или патриарха?
Немил замялся, не зная, что и ответить. Буркнул про себя что-то, да поскорей отвернулся, вроде как осмотреться. Никифор мысленно рассмеялся. Сам он, конечно же, признавал главным Римского Папу, но уважал и константинопольского патриарха, хотя раздор меж западной и восточной церквями с каждым днем увеличивался. Но всё же это еще была единая, христианская, церковь.
– Да, пожалуй, я останусь здесь, с тобой, – наконец ответил Немил. – Тут недалеко, через болото, есть одно селение... там живут страшные иду... удо... идолопоклонники, но есть и хре... христиане, я к тебе их потом приведу.
– Хорошо, – с улыбкой кивнул монах. – Что ж, начнем строить хижину.
– А чего ее строить-то? – Немил пожал плечами. – Там недалеко, за ручьем, – заброшенная усадьба. Маленькая, но всё есть – дом с амбаром, даже частокол, – поправить кое-где только.
Усадебка – а она и в самом деле оказалась неподалеку – на взгляд Никифора выглядела не такой уж и заброшенной. Врытый в землю дом был крепок – словно бы в нем еще не так давно жили, только крыша местами лишилась лапника, как будто нарочно повыдергали, да и частокол лишь кое-где повалился, да так, словно его кто-то специально свалил, изо всех сил навалившись плечом.
В общем, усадебка Никифору понравилась – дико, безлюдно и в меру уютно, – он даже прикинул, как половчее перестроить заброшенный амбар в храм, да к месту вспомнил предупреждение Авдея. Погрустнев, он маялся до самого вечера – вместе с Немилом обтесывая колья, а потом, утомившись, уснул здесь же, прямо на лапнике.
Странный сон приснился ему: будто бы летел он к светлому солнышку, невесомый, на огненных крыльях, а внизу, далеко-далеко, словно мураши, копошились люди. Никифор узнал среди них молодого бильрестского ярла, Снорри, Конхобара Ирландца. Они глянули на него снизу вверх и пропали, а внизу неожиданно показались Радужный ручей, усадьба Сигурда, фьорды – места, где прошло детство Никифора – раба Трэля Навозника. Затем – во-он она! – показалась хижина в лесу, невдалеке от Ерунд-озера, его хижина, вольноотпущенника Трэля, ах, пожалуй, то было самое лучшее время жизни.
Пролетая, Никифор оглянулся на хижину – оттуда, распахнув дверь, вдруг вышли Хельги и Сельма из Снольди-Хольма. Подняв головы вверх, они улыбались и звали Никифора, а он, взмахнув крыльями, полетел к солнцу, чистому, теплому, золотому. И эта солнечная, золотая чистота, как только монах подлетел ближе, внезапно, вмиг померкнув, изрыгнулась жирной черно-коричневой грязью, забрызгавшей его с головы до ног. Крылья слиплись, и Никифор камнем полетел вниз. Закричал... и проснулся.
Над головой его холодно мерцали звезды.
Подобрав валявшийся рядом плащ, Никифор направился к жилищу. Дверь дома была распахнута. Нагнувшись, монах заглянул внутрь: подложив под голову скомканную рубаху, на широкой лавке у очага спал Немил. На шее его висел небольшой крестик, а рядом с ним, на груди, алело изображение волка.
Так вот он откуда! Никифор вздрогнул, вспомнив рассказы друзей об отроках-«волках», безжалостных и жестоких убийцах, до самой смерти преданных своему хозяину – Черному друиду Теней. Бежать, бежать немедля, как и предлагал поступить Авдей... Бежать...
Никифор прочел молитву. Бежать? Но ради чего тогда он здесь остался, дождавшись вот этого странного парня? Для того чтобы действовать. А раз так...
Усмехнувшись, монах натаскал в жилище лапника и, сложив его у очага, спокойно заснул. На этот раз ему ничего не снилось.
Вдоволь натешившись с приглянувшимся отроком, Лейв Копытная Лужа выглянул на улицу, отдышаться. Неслышно прошмыгнул мимо возвратившийся Грюм – отвел отрока обратно в амбар, к остальным. Рано еще было их выпускать на волю, рано. Хоть и лес вокруг, и болота, а подадутся в бега – лови их потом.
В дальней избе послышался смех, и Лейв недовольно повел носом. Там жили вновь прибывшие парни – будущие волхвы, ждали приезда Дирмунда. Князь лично отбирал их по одному ему известным принципам. Впрочем, и для других, если хорошенько вдуматься, они не были тайной, как еще вечером просветил Лейва проводник Авдей, общавшийся с будущими волхвами две седмицы подряд и довольно быстро их раскусивший. Кто-то из этих парней был непроходимо туп, кто-то жаден, а кто – маниакально жесток. Кто-то всей душой жаждал власти, кто – уважения, а кое-кто – страха. Всё это обещал каждому из них Дирмунд, и парни ему верили. Верили и очень боялись. А кроме Дирмунда и Авдея, похоже, не уважали никого.
Ладно, приедет вскорости князь, потом уедет, кого с собой заберет, а кого и оставит, вот тех-то и надобно будет приучить к уважению и полному – полнейшему – послушанию.
Ох, обалдуи, – отправили их нести караульную службу, чтоб привыкали, так на тебе – ворота до конца так и не заперли, лишь чуть прикрыли после ухода обидевшегося Авдея-проводника. А чего обижаться-то? Подумаешь, проводник, эка птица! Что, раньше с ним Лейв плохо рассчитывался? Нет, утаивал, конечно, часть серебришка, не без этого, но ведь платил же, пока нужен был Авдей. А сейчас и без него многие этот лес знали, да и болото – ничуть не хуже. И скажите пожалуйста, зачем же тогда платить проводнику?
Куда серебро девать, Лейв и без того знал, – конечно, к себе в сундук, куда ж еще-то? Ишь, обиделся, получив вместо всегдашних пяти монет две. Можно было б и этого не давать, выгнать к лешему, воинов кругом хватало. И своих, и пришедших. Ушел, дверью хлопнув. Ха! Скатертью дорога, не больно-то кто и печалиться станет, кричать: «Вернись, вернись, Авдеюшко!» Нет, не нашлось таких. А вот ворота зря не закрыли – поленились. Ладно, пусть до утра постоят открытыми – утром начальника ночной стражи ткнуть носом: эва, так-то ты службу несешь! Да каждого – без еды на сутки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41