.. А вот эти две лошади? Будете меня уверять, что они девственны?
– О нет, княже, – до земли поклонился Истома. – Это для жертвы.
– Для жертвы? – Князь усмехнулся. – Что ж... Пора и об этом подумать. Ведите в капище всех. – Помолчав, он кивнул в сторону Ладиславы, Любимы и Речки: – И этих тоже. Пусть видят.
– Исполним, князь! Не угодно ли квасу с дороги?
– Потом. Сперва капище!
Это было то самое капище. Старое, полузаброшенное – уж слишком далеко в лесах находилось, – с покосившимся от времени частоколом, украшенным человеческими и звериными черепами, идолом Перуна внутри, колодцем, полусгнившим домом волхвов и могучим дубом с вросшими в кору кабаньими челюстями. Казалось, дуб хищно улыбается, приветствуя пришедших к нему людей. Ветви его были украшены желтыми веточками омелы, как и сам дуб, особо почитавшейся у кельтов.
Дирмунд и его воины спешились, Лейв с Истомой последовали их примеру. Все остальные и так пришли сюда пешком.
Князь махнул рукой, и слуги его, схватив двух древлянок, привязали их к дубу. Те закричали, предчувствуя что-то страшное. Им тут же заткнули грубыми веревками рты. Разрезали рубахи, обнажив тела. Несчастные Малуша и Добронрава были уже зрелыми девушками, с пышными формами, мускулистыми ногами и большой грудью. Соски их тут же осыпали пыльцою омелы.
– Сегодня – Перунов день, – важно провозгласил князь.
– Славься, Перун-громовержец! – хором воскликнули отроки. – Хвала Перуну, хвала грому, хвала его синим молниям!
Дирмунд упал на колени перед дубом.
– Прими, о Перун, нашу скромную жертву! – громко произнес он по-славянски и, уже тише, добавил на древнем языке кельтов: – Тебе, Перун, – та, что справа. А тебе, о грозный Кром Кройх, – левая жертва. – Дирмунд поднялся с колен и, не оглядываясь, протянул руку. Кто-то из воинов вложил в нее острый железный прут. Князь подошел к несчастным девушкам ближе, погладил каждую по животу и лону, улыбнулся и, подняв прут, по очереди проткнул обеим грудную клетку, поразив сердце сначала Малуши, затем Добронравы. Короткий крик – и девушки умолкли навсегда, лишь два ручейка крови стекали по их белым телам – от сердца и изо рта.
По знаку Истомы отроки запели, славя Перуна.
Дирмунд повернулся к ним, выбрал одного, взяв за плечи, заглянул прямо в глаза, так, что от взгляда его захолонула, превращаясь в ледышку, душа.
– Ты – верный сын Крома, – прошептал друид-князь.
– Я – верный сын Крома, – не понимая, повторил отрок Вятша.
– Ты будешь делать всё, что я скажу, и станешь славным мужем.
– Я... стану славным мужем.
– На! –Дирмунд выхватил из-за пояса кинжал. – Отрежь им головы!
Вятша, ни слова не говоря, взял в руки клинок и медленно направился к дубу с мертвыми девушками. Луч солнца, застрявший в кроне дуба, отразился в его пустых глазах, скользнул по блестящему холодному лезвию...
Подойдя к мертвым, Вятша примерился – и несколькими сильными ударами отделил от тел головы. Сначала – у Малуши. Затем – у Добронравы...
Головы друид забрал с собой. А обезглавленные трупы за ноги подвесили на ветвях дуба. Малушу – слева, справа – Добронраву. Чтоб всем было хорошо – и Перуну... и Крому.
Любиму от всего пережитого вырвало. А потом, в амбаре уже, затрясло, словно навалилась вдруг на нее трясучая огневица-лихоманка. Речка, укрывшись в углу, глухо рыдала. Одна Ладислава казалась спокойной. Вернее, хотела казаться. Знала – их уже ищут, надеялась на помощь Велеса... и на свою смекалку. Во время жертвоприношения, когда все выли, пели и плакали, ей удалось выцарапать наручами на обратной стороне дуба две зигзагообразные руны – «Сиг». Такие же, какие были когда-то вырезаны на мече молодого ярла Хельги.
«Сиг» – руны победы.
Коль ты к ней стремишься,
Вырежи их на меча рукояти...
Руны победы. Именно так объяснил Хельги. Ладислава запомнила это. И знала – победа приходит только к тому, кто за нее бьется. И она начала биться – по мере сил.
Глава 6
ПОБЕГ ИЗ АДА
Июль 863 г. Древлянское порубежье
И снова ветер бил в уши, трепал гривы коней и плащи, развевавшиеся за плечами всадников, как боевые знамена. Жирная грязь летела из-под копыт, и мокрое солнце весело отражалось в лужах. Моления о дожде сделали-таки свое дело: смилостивились боги, послали на землю благодатный дождь, ливший почти всю ночь, до самого утра.
Напитались влагой поля, отмылся от въевшейся пыли придорожный кустарник, листва на деревьях стала чистой, как будто прозрачной, умытой. Мокрая трава зеленела вокруг, порывы ветра сдували с веток серебряные дождинки, розовато-сизые тучи быстро уплывали прочь, а в небе, темно-сине-лазурном, горбатилась яркая радуга, один конец которой упирался в левый берег Днепра, другой исчезал где-то за дальним лесом. Туда, в дальний лес, синеющий за холмами тонкой, прихотливо изгибавшейся линией, и держали путь всадники – Хельги-ярл, Конхобар Ирландец, Снорри, Никифор и проводник их, Порубор-отрок.
Вчера на постоялый двор вновь заходил Ярил Зевота. Принес важную весть – от Ильмана Карася вызнал, что Истома Мозгляк с варягом Лейвом отправились третьего дня к старому капищу, что затерялось средь диких лесов древлянского порубежья. Чего им там делать, у капища, ведь не волхвы они, не кудесники? О том Ярил не знал. Зато ведал другое – к старому капищу вскорости ждали князя. Не Хаскульда-князя – Дирмунда, которого многие просто князем Диром прозывали. И что туда звало его в Перунов день? Мало ли идолов в Киеве иль где поближе? Чего ж куда глаза не глядят переться? Неспроста всё это, ой, неспроста. А еще обмолвился Ильман Карась, что туда, к капищу, видно, увезли Лейв с Истомой недавно пойманных девок.
– Что?! – хором воскликнули Ирландец и Хельги. – Каких еще девок?
– Каких девок – про то не ведаю, – пожал плечами Ярил Зевота. – Знаю только, что увезли их в леса древлянские. Про то третьего дня, а то и пораньше, хвастал Ильману дружок его Истома Мозгляк, вином упившись изрядно. Что, дескать, повезут. А мест укромных там много.
Получив дирхем, Ярил удалился. Оставшиеся стали думать.
– Я людей дам, – не раздумывая, заявил хозяин двора, дедка Зверин, услыхав про девок и капище. Всё ж таки и у него дочка пропала, Любима. – Человек сорок, с оружием. Прочешете весь лес.
– Подожди, Зверин, не суетись, – оборвал его ярл. – Сначала разведать нужно. Сам посуди, а если нет никого в капище? Или не найдем мы его? Так и будем кружить по лесу, ровно вороны, каждому встречному на посмешище? Сорок всадников – не иголка, видны всякому. Нет уж, сперва мы вчетвером съездим, поглядим-посмотрим скрытно, опыта воинского нам не занимать, с любым супостатом сладим. А ты, коли хочешь помочь нам, лучше дай человечка – проводника, что тамошние места вельми знает.
– Есть у меня такой, – поразмыслив, кивнул Зверин. – Порубором кличут. Правда, молод еще, безус, однако те места ведает, сам оттуда ж и родом.
Порубор явился к обеду. Вошел, поклонился чинно. Вид имел представительный – рубаха в небесно-синий цвет выкрашена, с узорочьем нитками желтыми выткана. Пояском наборным подпоясан, на ногах сапожки из зеленого сафьяна, чистые, не в пыли-грязи, видно, только что, перед входом, и надел их отрок, а до двора гостиного босиком бежал, аж запыхался, бедный. Ликом светел, а вот волос черный, длинный, ремешком узорчатым стянут, глаза карие, губы узкие, на щеках румянец – не от бега, от скромности.
– Дедко Зверин сказывал, хотите вы места порубежные излазить? – еще раз поклонившись, чуть слышно спросил отрок Порубор.
– Хотим, – кивнул ярл. – Да ты не стой, парень, садись вон, на лавку.
– Благодарствую, – снова поклонился отрок, но на лавку не сел, так и продолжал стоять – стеснялся.
– Ну, хочешь – стой, – махнул рукой Хельги. – Места те, где старое капище, добре ли ведаешь?
– Люди говорят – ведаю добре. – Порубор похлопал ресницами. – А капищ старых там много. Которое вам надобно?
– А вот это мы у тебя хотели спросить, – усмехнулся Ирландец. – Поможешь?
– А как же! – вскинув подбородок, воскликнул парень. – Затем и зван. – Помолчал немного, взглянул исподлобья, спросил тихонько: – Так вы, выходит, и есть варяги?
– Мы, выходит, и есть, – в тон ему, так же тихо, отозвался Хельги.
– Слава богам, – выдохнул отрок. – А то я уж подумал, неужели опять бельмастый Греттир охоту затеял?
– А что, Греттир тоже в тех краях отирается? – переглянувшись с ярлом, спросил Ирландец.
– Бывает, – охотно откликнулся Порубор. – Капканы да ловитвы всякие ставит. Хитер изрядно Греттир, да скуп. А уж дочки его... – Отрока передернуло. – Ух и приставучки! Не хотел бы я с ним опять связываться.
– Ну, уж теперь ты с нами связался. На коне скачешь?
– Обижаете.
– Тогда беги, отпрашивайся у отца-матери, поутру – в путь.
– Не у кого мне отпрашиваться, – опустив глаза в пол, еле слышно вымолвил отрок. – Сгубили злые хазары и отца, и матушку. Один дедко Зверин родич остался, да и тот дальний. Однако не опоздаю, приду, не беспокойтесь, – добавил он уже громче и вышел, тщательно прикрыв дверь.
На дворе уселся на бревно, сапожки сафьяновые снял, связав, на плечо повесил, да так и пошел босиком, по лопухам-зарослям, по траве щекотной, по улице пыльной. В шалаше, за Подолом, и жил летом отрок, зимой – как придется. Всю ночь дождище лил-поливал, шалаш насквозь вымочив, потому и не выспался отрок, пришел с утра на Зверинов двор – зевал.
С тех пор так и ехали – впереди Порубор на жеребце кауром, за ним остальные.
Первое капище оказалось не столь уж далеко, в лощине, у холма, а с холма того – особливо если забраться на деревину – весь Киев-град как на ладони виден. Осмотрели капище тщательно – идолы покосились, жертв, видно, давненько не приносили, ни следов вокруг, ни человечка прохожего. Нет, вряд ли здесь. Поскакали дальше. Мимо лугов заливных, голубых да зеленых, мимо рощ березовых, мимо клевера духмяного, мимо реки глубокой, Почайны. По пути несколько раз Порубора ждать приходилось – сигал парень в кусты, живот пучило, видно, у Зверина с голодухи огурцами объелся.
Другое капище и того хуже оказалось – запущено донельзя, заросло всё травою, бузиною да лопухами. Из того лопуха ежели сок сварить – сладко будет. Порубор украдкой на лопухи посмотрел, облизнулся, заодно взгрустнул, матушку вспомнив, – частенько та такой сок варила, сыночка баловала.
Нет, и это капище – не то.
– Ну, одни дальние остались, – в очередной раз выйдя из-за кустов, пожал плечами отрок. – А самое дальнее – в урочище на порубежье древлянском, – там у реки раньше наша деревня стояла, покуда не сожгли. Места дикие. Помнится, с год назад, а то и поболе, прямо с капища на лед человек выскочил – молодой парень, всклокоченный, глаза дикие, вот такие! – Порубор сложил окружьем пальцы. – С неделю в себя приходил, отлеживался. Потом, поблагодарив, ушел.
– Ничего про себя не рассказывал парень-то?
– Ничего, – пожал плечами отрок. – А может, и рассказывал кому, да только я не слыхал. А имя его запомнил – Найден с Ильменя-озера.
– Найден?! С Ильменя-озера?!
Хельги с Ирландцем подскочили к Порубору, затрясли за плечи, давай, мол, веди скорее, урочище то показывай.
– Да покажу я, покажу, – испугался их энергии отрок. – Не трясите только.
– Не будем. Что, пучит живот-то?
– Да поменьше уже. Эх, сейчас бы черники сушеной... Ладно, я тут уже пожевал корешков. Поехали, что ли?
Быстро собравшись, поскакали. Снова потянулись вдоль дороги луга, поляны да рощи, потом лугов да полян стало поменьше, всё больше высились по сторонам деревья – елки, осины, сосны, да и дорога заметно сузилась, не дорога уже была – тропинка.
– Ой, остановитесь, – снова согнулся в седле Порубор. – Опять приспичило.
Спрыгнул с лошади – да в кусты, забыл уж давно и про стесненье свое – куда уж тут стесняться, коли так живот пучит, что не ровен час, и...
Отрок развязал порты, присел... И вскрикнул – прямо в глаза ему из кустов жимолости и лопухов смотрели недвижные глаза окровавленного трупа!
Порубор забыл и порты подтянуть. Так и выскочил с криком:
– Сюда, сюда!
– Да что случилось-то?
Хельги и остальные спешились, подошли к кустам. Труп отрока, по виду чуть старше Порубора, лежал под кустами в нелепой позе – видно было, что его не так давно сбросили сюда с тропы. Еще и зверье не совсем объело. Вокруг еле заметно витал сладковатый запах смерти. Над мертвым лицом отрока, жужжа, вились блестящие изумрудно-зеленые мухи. Трава вокруг была покрыта бурыми пятнами. Их не смыл даже ночной дождь.
– Как же, смоешь тут – такие лужи! – переворачивая труп на живот, усмехнулся ярл. – Слишком много крови, слишком... Ага! Я так и думал! – Он показал на истерзанную спину убитого.
– Кровавый орел! – ахнул Никифор. – Значит, это норманны?
– Ну да, – задумчиво кивнул Конхобар Ирландец. – Помнится, наш добрый друг Ярил говорил что-то о Лейве?
– Да, это похоже на Копытную Лужу, – поморщился Снорри. – Жаль, я его в детстве не придушил.
– А надо было, – хохотнул Ирландец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
– О нет, княже, – до земли поклонился Истома. – Это для жертвы.
– Для жертвы? – Князь усмехнулся. – Что ж... Пора и об этом подумать. Ведите в капище всех. – Помолчав, он кивнул в сторону Ладиславы, Любимы и Речки: – И этих тоже. Пусть видят.
– Исполним, князь! Не угодно ли квасу с дороги?
– Потом. Сперва капище!
Это было то самое капище. Старое, полузаброшенное – уж слишком далеко в лесах находилось, – с покосившимся от времени частоколом, украшенным человеческими и звериными черепами, идолом Перуна внутри, колодцем, полусгнившим домом волхвов и могучим дубом с вросшими в кору кабаньими челюстями. Казалось, дуб хищно улыбается, приветствуя пришедших к нему людей. Ветви его были украшены желтыми веточками омелы, как и сам дуб, особо почитавшейся у кельтов.
Дирмунд и его воины спешились, Лейв с Истомой последовали их примеру. Все остальные и так пришли сюда пешком.
Князь махнул рукой, и слуги его, схватив двух древлянок, привязали их к дубу. Те закричали, предчувствуя что-то страшное. Им тут же заткнули грубыми веревками рты. Разрезали рубахи, обнажив тела. Несчастные Малуша и Добронрава были уже зрелыми девушками, с пышными формами, мускулистыми ногами и большой грудью. Соски их тут же осыпали пыльцою омелы.
– Сегодня – Перунов день, – важно провозгласил князь.
– Славься, Перун-громовержец! – хором воскликнули отроки. – Хвала Перуну, хвала грому, хвала его синим молниям!
Дирмунд упал на колени перед дубом.
– Прими, о Перун, нашу скромную жертву! – громко произнес он по-славянски и, уже тише, добавил на древнем языке кельтов: – Тебе, Перун, – та, что справа. А тебе, о грозный Кром Кройх, – левая жертва. – Дирмунд поднялся с колен и, не оглядываясь, протянул руку. Кто-то из воинов вложил в нее острый железный прут. Князь подошел к несчастным девушкам ближе, погладил каждую по животу и лону, улыбнулся и, подняв прут, по очереди проткнул обеим грудную клетку, поразив сердце сначала Малуши, затем Добронравы. Короткий крик – и девушки умолкли навсегда, лишь два ручейка крови стекали по их белым телам – от сердца и изо рта.
По знаку Истомы отроки запели, славя Перуна.
Дирмунд повернулся к ним, выбрал одного, взяв за плечи, заглянул прямо в глаза, так, что от взгляда его захолонула, превращаясь в ледышку, душа.
– Ты – верный сын Крома, – прошептал друид-князь.
– Я – верный сын Крома, – не понимая, повторил отрок Вятша.
– Ты будешь делать всё, что я скажу, и станешь славным мужем.
– Я... стану славным мужем.
– На! –Дирмунд выхватил из-за пояса кинжал. – Отрежь им головы!
Вятша, ни слова не говоря, взял в руки клинок и медленно направился к дубу с мертвыми девушками. Луч солнца, застрявший в кроне дуба, отразился в его пустых глазах, скользнул по блестящему холодному лезвию...
Подойдя к мертвым, Вятша примерился – и несколькими сильными ударами отделил от тел головы. Сначала – у Малуши. Затем – у Добронравы...
Головы друид забрал с собой. А обезглавленные трупы за ноги подвесили на ветвях дуба. Малушу – слева, справа – Добронраву. Чтоб всем было хорошо – и Перуну... и Крому.
Любиму от всего пережитого вырвало. А потом, в амбаре уже, затрясло, словно навалилась вдруг на нее трясучая огневица-лихоманка. Речка, укрывшись в углу, глухо рыдала. Одна Ладислава казалась спокойной. Вернее, хотела казаться. Знала – их уже ищут, надеялась на помощь Велеса... и на свою смекалку. Во время жертвоприношения, когда все выли, пели и плакали, ей удалось выцарапать наручами на обратной стороне дуба две зигзагообразные руны – «Сиг». Такие же, какие были когда-то вырезаны на мече молодого ярла Хельги.
«Сиг» – руны победы.
Коль ты к ней стремишься,
Вырежи их на меча рукояти...
Руны победы. Именно так объяснил Хельги. Ладислава запомнила это. И знала – победа приходит только к тому, кто за нее бьется. И она начала биться – по мере сил.
Глава 6
ПОБЕГ ИЗ АДА
Июль 863 г. Древлянское порубежье
И снова ветер бил в уши, трепал гривы коней и плащи, развевавшиеся за плечами всадников, как боевые знамена. Жирная грязь летела из-под копыт, и мокрое солнце весело отражалось в лужах. Моления о дожде сделали-таки свое дело: смилостивились боги, послали на землю благодатный дождь, ливший почти всю ночь, до самого утра.
Напитались влагой поля, отмылся от въевшейся пыли придорожный кустарник, листва на деревьях стала чистой, как будто прозрачной, умытой. Мокрая трава зеленела вокруг, порывы ветра сдували с веток серебряные дождинки, розовато-сизые тучи быстро уплывали прочь, а в небе, темно-сине-лазурном, горбатилась яркая радуга, один конец которой упирался в левый берег Днепра, другой исчезал где-то за дальним лесом. Туда, в дальний лес, синеющий за холмами тонкой, прихотливо изгибавшейся линией, и держали путь всадники – Хельги-ярл, Конхобар Ирландец, Снорри, Никифор и проводник их, Порубор-отрок.
Вчера на постоялый двор вновь заходил Ярил Зевота. Принес важную весть – от Ильмана Карася вызнал, что Истома Мозгляк с варягом Лейвом отправились третьего дня к старому капищу, что затерялось средь диких лесов древлянского порубежья. Чего им там делать, у капища, ведь не волхвы они, не кудесники? О том Ярил не знал. Зато ведал другое – к старому капищу вскорости ждали князя. Не Хаскульда-князя – Дирмунда, которого многие просто князем Диром прозывали. И что туда звало его в Перунов день? Мало ли идолов в Киеве иль где поближе? Чего ж куда глаза не глядят переться? Неспроста всё это, ой, неспроста. А еще обмолвился Ильман Карась, что туда, к капищу, видно, увезли Лейв с Истомой недавно пойманных девок.
– Что?! – хором воскликнули Ирландец и Хельги. – Каких еще девок?
– Каких девок – про то не ведаю, – пожал плечами Ярил Зевота. – Знаю только, что увезли их в леса древлянские. Про то третьего дня, а то и пораньше, хвастал Ильману дружок его Истома Мозгляк, вином упившись изрядно. Что, дескать, повезут. А мест укромных там много.
Получив дирхем, Ярил удалился. Оставшиеся стали думать.
– Я людей дам, – не раздумывая, заявил хозяин двора, дедка Зверин, услыхав про девок и капище. Всё ж таки и у него дочка пропала, Любима. – Человек сорок, с оружием. Прочешете весь лес.
– Подожди, Зверин, не суетись, – оборвал его ярл. – Сначала разведать нужно. Сам посуди, а если нет никого в капище? Или не найдем мы его? Так и будем кружить по лесу, ровно вороны, каждому встречному на посмешище? Сорок всадников – не иголка, видны всякому. Нет уж, сперва мы вчетвером съездим, поглядим-посмотрим скрытно, опыта воинского нам не занимать, с любым супостатом сладим. А ты, коли хочешь помочь нам, лучше дай человечка – проводника, что тамошние места вельми знает.
– Есть у меня такой, – поразмыслив, кивнул Зверин. – Порубором кличут. Правда, молод еще, безус, однако те места ведает, сам оттуда ж и родом.
Порубор явился к обеду. Вошел, поклонился чинно. Вид имел представительный – рубаха в небесно-синий цвет выкрашена, с узорочьем нитками желтыми выткана. Пояском наборным подпоясан, на ногах сапожки из зеленого сафьяна, чистые, не в пыли-грязи, видно, только что, перед входом, и надел их отрок, а до двора гостиного босиком бежал, аж запыхался, бедный. Ликом светел, а вот волос черный, длинный, ремешком узорчатым стянут, глаза карие, губы узкие, на щеках румянец – не от бега, от скромности.
– Дедко Зверин сказывал, хотите вы места порубежные излазить? – еще раз поклонившись, чуть слышно спросил отрок Порубор.
– Хотим, – кивнул ярл. – Да ты не стой, парень, садись вон, на лавку.
– Благодарствую, – снова поклонился отрок, но на лавку не сел, так и продолжал стоять – стеснялся.
– Ну, хочешь – стой, – махнул рукой Хельги. – Места те, где старое капище, добре ли ведаешь?
– Люди говорят – ведаю добре. – Порубор похлопал ресницами. – А капищ старых там много. Которое вам надобно?
– А вот это мы у тебя хотели спросить, – усмехнулся Ирландец. – Поможешь?
– А как же! – вскинув подбородок, воскликнул парень. – Затем и зван. – Помолчал немного, взглянул исподлобья, спросил тихонько: – Так вы, выходит, и есть варяги?
– Мы, выходит, и есть, – в тон ему, так же тихо, отозвался Хельги.
– Слава богам, – выдохнул отрок. – А то я уж подумал, неужели опять бельмастый Греттир охоту затеял?
– А что, Греттир тоже в тех краях отирается? – переглянувшись с ярлом, спросил Ирландец.
– Бывает, – охотно откликнулся Порубор. – Капканы да ловитвы всякие ставит. Хитер изрядно Греттир, да скуп. А уж дочки его... – Отрока передернуло. – Ух и приставучки! Не хотел бы я с ним опять связываться.
– Ну, уж теперь ты с нами связался. На коне скачешь?
– Обижаете.
– Тогда беги, отпрашивайся у отца-матери, поутру – в путь.
– Не у кого мне отпрашиваться, – опустив глаза в пол, еле слышно вымолвил отрок. – Сгубили злые хазары и отца, и матушку. Один дедко Зверин родич остался, да и тот дальний. Однако не опоздаю, приду, не беспокойтесь, – добавил он уже громче и вышел, тщательно прикрыв дверь.
На дворе уселся на бревно, сапожки сафьяновые снял, связав, на плечо повесил, да так и пошел босиком, по лопухам-зарослям, по траве щекотной, по улице пыльной. В шалаше, за Подолом, и жил летом отрок, зимой – как придется. Всю ночь дождище лил-поливал, шалаш насквозь вымочив, потому и не выспался отрок, пришел с утра на Зверинов двор – зевал.
С тех пор так и ехали – впереди Порубор на жеребце кауром, за ним остальные.
Первое капище оказалось не столь уж далеко, в лощине, у холма, а с холма того – особливо если забраться на деревину – весь Киев-град как на ладони виден. Осмотрели капище тщательно – идолы покосились, жертв, видно, давненько не приносили, ни следов вокруг, ни человечка прохожего. Нет, вряд ли здесь. Поскакали дальше. Мимо лугов заливных, голубых да зеленых, мимо рощ березовых, мимо клевера духмяного, мимо реки глубокой, Почайны. По пути несколько раз Порубора ждать приходилось – сигал парень в кусты, живот пучило, видно, у Зверина с голодухи огурцами объелся.
Другое капище и того хуже оказалось – запущено донельзя, заросло всё травою, бузиною да лопухами. Из того лопуха ежели сок сварить – сладко будет. Порубор украдкой на лопухи посмотрел, облизнулся, заодно взгрустнул, матушку вспомнив, – частенько та такой сок варила, сыночка баловала.
Нет, и это капище – не то.
– Ну, одни дальние остались, – в очередной раз выйдя из-за кустов, пожал плечами отрок. – А самое дальнее – в урочище на порубежье древлянском, – там у реки раньше наша деревня стояла, покуда не сожгли. Места дикие. Помнится, с год назад, а то и поболе, прямо с капища на лед человек выскочил – молодой парень, всклокоченный, глаза дикие, вот такие! – Порубор сложил окружьем пальцы. – С неделю в себя приходил, отлеживался. Потом, поблагодарив, ушел.
– Ничего про себя не рассказывал парень-то?
– Ничего, – пожал плечами отрок. – А может, и рассказывал кому, да только я не слыхал. А имя его запомнил – Найден с Ильменя-озера.
– Найден?! С Ильменя-озера?!
Хельги с Ирландцем подскочили к Порубору, затрясли за плечи, давай, мол, веди скорее, урочище то показывай.
– Да покажу я, покажу, – испугался их энергии отрок. – Не трясите только.
– Не будем. Что, пучит живот-то?
– Да поменьше уже. Эх, сейчас бы черники сушеной... Ладно, я тут уже пожевал корешков. Поехали, что ли?
Быстро собравшись, поскакали. Снова потянулись вдоль дороги луга, поляны да рощи, потом лугов да полян стало поменьше, всё больше высились по сторонам деревья – елки, осины, сосны, да и дорога заметно сузилась, не дорога уже была – тропинка.
– Ой, остановитесь, – снова согнулся в седле Порубор. – Опять приспичило.
Спрыгнул с лошади – да в кусты, забыл уж давно и про стесненье свое – куда уж тут стесняться, коли так живот пучит, что не ровен час, и...
Отрок развязал порты, присел... И вскрикнул – прямо в глаза ему из кустов жимолости и лопухов смотрели недвижные глаза окровавленного трупа!
Порубор забыл и порты подтянуть. Так и выскочил с криком:
– Сюда, сюда!
– Да что случилось-то?
Хельги и остальные спешились, подошли к кустам. Труп отрока, по виду чуть старше Порубора, лежал под кустами в нелепой позе – видно было, что его не так давно сбросили сюда с тропы. Еще и зверье не совсем объело. Вокруг еле заметно витал сладковатый запах смерти. Над мертвым лицом отрока, жужжа, вились блестящие изумрудно-зеленые мухи. Трава вокруг была покрыта бурыми пятнами. Их не смыл даже ночной дождь.
– Как же, смоешь тут – такие лужи! – переворачивая труп на живот, усмехнулся ярл. – Слишком много крови, слишком... Ага! Я так и думал! – Он показал на истерзанную спину убитого.
– Кровавый орел! – ахнул Никифор. – Значит, это норманны?
– Ну да, – задумчиво кивнул Конхобар Ирландец. – Помнится, наш добрый друг Ярил говорил что-то о Лейве?
– Да, это похоже на Копытную Лужу, – поморщился Снорри. – Жаль, я его в детстве не придушил.
– А надо было, – хохотнул Ирландец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41