Уже два года как. Для всех это был изрядный сюрприз, я ведь ещё довольно молод. Но мистер Деверокс всё же рискнул назначить меня на этот пост, и вот, — он слегка пожал плечами, — я министр.
Он рассчитывал, что это вызовет несколько более бурную реакцию, чем ещё один короткий кивок, однако госпожа Лютьенс оставалась внешне невозмутима. Мэндрейк добавил слегка недовольно:
— Я думал, вам будет приятно видеть, как далеко я пошёл, после того… после того как мы виделись в последний раз. Тогда все очень… неловко вышло.
Он уже понимал, что говорит не то и не так. И с чего он завёл разговор о своей должности, вместо того чтобы прямо выложить ей то, что у него на душе? Возможно, она потому держится так сухо и отстраненно? Он попытался начать заново:
— Я хотел сказать, что я вам благодарен. Я и тогда был вам признателен, и теперь остаюсь благодарен.
Она нахмурилась, покачала головой.
— Благодарны? За что? Я же ничего для вас не сделала.
— Помните, когда Лавлейс на меня набросился. Он меня избил, а вы пытались его остановить. Я так и не успел сказать…
— Ну да, как вы и сказали, очень неловко вышло. Но это все действительно было очень давно. — Она отбросила прядь волос со лба. — Так вы теперь министр информации? Значит, все эти листовки, которые раздают на остановках, — ваших рук дело?
— Да, это все я, — скромно улыбнулся он.
— Листовки, где рассказывается, какую замечательную войну мы ведём, и что только лучшие юноши идут в армию, и что долг настоящего мужчины — отправиться в Америку и сражаться за свободу и безопасность? Где говорится, что смерть — не слишком высокая плата за то, чтобы империя уцелела?
— Это немного чересчур сжато, но в целом — да, к этому все и сводится.
— Ну-ну. Да, вы и в самом деле далеко пошли, мистер Мэндрейк.
Она смотрела на него почти печально.
Было холодно. Волшебник сунул руки в карманы брюк и окинул взглядом пустынную улицу, ища, что бы сказать.
— Думаю, вы нечасто встречаетесь со своими бывшими учениками, — сказал он. — Ну, в смысле, когда они уже взрослые. Нечасто видите, какими они стали…
— Да, — согласилась она. — Я имею дело с детьми. А не со взрослыми, которыми они становятся.
— Вот именно.
Он взглянул на её потрёпанную сумку, вспомнил тусклое атласное нутро этой вещицы, с коробочками карандашей, мелков, перьев и китайских кисточек.
— Госпожа Лютьенс, вас устраивает ваша работа? — спросил он вдруг. — Я имею в виду, ваш заработок, ваше положение в обществе и тому подобное. Я почему спрашиваю — я ведь мог бы, знаете ли, найти вам другое место, если захотите. Я человек влиятельный и мог бы устроить вас на приличную работу. Например, стратегам в министерстве обороны требуются такие опытные люди, как вы, для промышленного выпуска пентаклей для американской кампании. Да хотя бы и в моём министерстве — мы ведь создали рекламный отдел, чтобы лучше доносить до народа то, что мы хотим сказать. Таким специалистам, как вы, у нас всегда рады. Неплохая работа, с допуском к секретной информации. Вы займёте достаточно высокое положение…
— Говоря о «народе», вы, очевидно, имеете в виду простолюдинов? — уточнила она.
— Ну да, так мы называем их публично, — кивнул он. — Похоже, простолюдины предпочитают это слово. Разумеется, на самом деле это ничего не значит.
— Понятно, — сказала она очень сухо. — Вы знаете, нет. Большое спасибо, меня и так все устраивает. Наверняка ни один из ваших отделов не будет в восторге, если им подсунут такую старую простолюдинку, как я, и к тому же мне по-прежнему довольно-таки нравится моя работа. Но все равно спасибо, что предложили.
Она приподняла рукав пальто и взглянула на часы.
Волшебник всплеснул руками.
— Вы торопитесь! — воскликнул он. — Послушайте, хотите, я вас подвезу? Мой шофёр доставит вас куда угодно. Вам не придётся толкаться в автобусе или метро…
— Нет, благодарю вас. Вы очень добры. — Лицо у неё сделалось каменное.
— Ну, хорошо. Если вам так угодно…
Несмотря на холод, Мэндрейк вспотел и испытывал раздражение. Теперь он отчаянно жалел, что вышел из машины.
— Ладно, был очень рад вас повидать. Разумеется, я вынужден просить вас держать в строжайшей тайне то, что вам известно… Хотя, конечно, это само собой разумеется, — добавил он несколько неуклюже.
Тут госпожа Лютьенс взглянула на него так, что он внезапно перенёсся на полжизни назад, в те дни, когда её негодование (а негодовала она редко) погружало его классную комнату в уныние и мрак. Мэндрейк невольно потупился.
— Уж не думаете ли вы, — ядовито поинтересовалась она, — что я брошусь рассказывать кому попало, что как-то раз видела вас, великого Джона Мэндрейка, нашего ненаглядного министра информации, висящим в воздухе кверху задницей? Что я слышала, как вы вопили от боли, когда жестокие люди избивали вас? Вы думаете, я стану об этом рассказывать? Вы действительно так думаете?
— Да нет, нет же! Я имел в виду моё имя…
— Ах, это! — Она сухо хмыкнула. — Возможно, вас это удивит, но у меня много других, более важных дел. Да-да, даже у меня, с моей дурацкой и несерьёзной работой, нет особого желания предавать детей, с которыми я когда-то работала, кем бы эти дети ни стали теперь. Вашего имени, мистер Мэндрейк, от меня никто не узнает. А теперь мне пора. Я на работу опаздываю.
Она повернулась и зашагала прочь. Мэндрейк закусил губу. Он испытывал гнев, смешанный с отчаянием.
— Вы меня неправильно поняли! — крикнул он ей вслед. — Я не затем сюда пришёл, чтобы хвастаться перед вами! Я просто тогда так и не смог поблагодарить вас…
Госпожа Лютьенс остановилась, оглянулась через плечо. На её лице уже не было гнева.
— Да нет, кажется, я вас понимаю, — сказала она. — И мне приятно это знать. Но вы ошибаетесь, мистер Мэндрейк. Это мальчик был мне благодарен, а вы уже не тот мальчик. Вы не можете говорить от его имени. У нас с вами нет ничего общего.
— Я хотел сказать, что знаю, как вы пытались меня спасти, и…
— Да, — сказала она, — и, к сожалению, не спасла. До свидания, мистер Мэндрейк.
И торопливо пошла прочь, шурша сырой листвой.
Бартимеус
17
Всего несколько часов — и снова вызов. Именно то, чего мне не хватало в жизни. Конечно: день, проведённый без рабства, потрачен впустую, а как же иначе?
Так-так, посмотрим… Сперва Мэндрейк, потом девушка. Кто же будет на этот раз? После того как я увидел в пентакле напротив Китти, я предполагал, что на этот раз передо мной окажется почтальон.
Но нет, увы. Это снова был мой драгоценный хозяин, с лицом мрачнее тучи. И в руке он держал копьё с серебряным остриём.
Ну что ж, на его очевидные намерения я тут же отреагировал подобающим образом. Я заставил свою бедную измученную сущность принять впечатляющий облик львиноглавого воителя, наподобие тех, какие сражались в египетских войнах. Кожаный панцирь, юбка из бронзовых пластин, глаза, сверкающие подобно хрусталю, клыки, торчащие из чёрных дёсен. Отлично. Я предупреждающе вскинул лапу.
— Даже не думай, малый!
— Мне нужны ответы, Бартимеус! Правдивые ответы! А если нет — видишь это копьё? Я вгоню его тебе в глотку прежде, чем со мной будет кончено!
Слова так и сыпались с его искривлённых губ. Глаза у него были выпучены, как у рыбы. Похоже, он был несколько расстроен.
— Ты-ы? Да ты и острия-то не найдёшь, пока на него не сядешь! — Голос мой был мягок, точно бархат. — Ты смотри, поосторожнее! Я и сам не безоружен.
Из моей мягкой лапы выскочил наружу коготь, искривлённый, точно полумесяц. Я лениво повертел его, чтобы он блеснул на свету.
Волшебник мерзко усмехнулся.
— Это все пыль в глаза, верно ведь? Два дня тому назад ты и говорить-то не мог, не то что противостоять нападению. Держу пари, если я сейчас пырну тебя этим копьём, тебе придётся плохо. И обратить его против меня ты тоже не сможешь.
— Ты так уверен? — Львица вытянулась во весь рост. Уши с кисточками упёрлись в потолок. — Это всего лишь громкие слова, чужестранец. Попробуй докажи это на деле!
Он злобно рявкнул и сделал неуклюжий выпад копьём. Львица увернулась и попыталась вцепиться в древко когтями. Зрелище было жалкое: оба мы промахнулись на добрую милю.
— И это ты называешь ударом? — насмешливо спросил лев, перепрыгивая с ноги на ногу. — Ты прямо как слепой воробей, пытающийся клюнуть червяка!
— Ну, ты был не лучше!
Волшебник расхаживал по своему пентаклю из стороны в сторону, пригибался, подпрыгивал, тыкал копьём во все стороны. При этом он сопел, задыхался и демонстрировал ловкость, свойственную человеку, за которого даже мясо режут слуги.
— Эй! — окликнул я. — Я тут! Впереди!
— Отвечай, Бартимеус! — воскликнул он снова. — Скажи мне всю правду! Не изворачивайся и не увиливай! Кто тебя вызывал?
Что ж, я почти ожидал этого. Но, разумеется, я не мог сообщить ему, что Китти все ещё жива. Она, конечно, заблуждается, но тем не менее со мной она поступила благородно. Вид у львицы сделался робкий и растерянный.
— А с чего ты взял, что меня кто-то вызывал?
— Я это знаю! И не смей отрицать! Я пытался вызвать тебя сегодня ночью, а тебя не было! Кто это был? С кем из волшебников ты встречался?
— Да не кипятись ты так. Это была короткая встреча. Ничего серьёзного. Все это уже в прошлом.
— Ах, ничего серьёзного?!
Он ещё раз пырнул копьём — на этот раз оно застряло в полу.
— И ты думаешь, я в это поверю?
— Успокойтесь, господин ревнивец! Не устраивайте сцен.
— Кто это был? Мужчина или женщина?
Я попытался его успокоить.
— Послушай, я знаю, чего ты боишься. Я этого не делал. Это тебя устраивает?
— Нет! Ты рассчитываешь, что я поверю хоть одному твоему слову?
Успокоил, называется. Львица решила пустить в ход откровенную наглость.
— Ну ладно, тогда можешь поверить, что это не твоё собачье дело. Я тебе ничем не обязан!
Мальчишка так разъярился, что я уж думал, он вот-вот выскочит из своего костюма. Конечно, он боялся: боялся, что я открою кому-нибудь его имя.
— Послушай, сынок, — сказал я ему. — Я никогда не рассказываю одному хозяину ничего о другом хозяине, если мои личные интересы того не требуют. Так что не рассчитывай, что я расскажу тебе о том вызове. И по той же самой причине я никому не сообщал твоего несчастного настоящего имени. Мне-то это зачем? Оно для меня ничего не значит. А если ты так уж боишься, что я раскрою кому-то секреты твоего детства, на то есть простой выход. Отпусти меня раз и навсегда! Но нет, этого ты сделать не можешь, верно? На самом деле, думаю, ты просто не хочешь порвать со своим прошлым. Вот почему ты держишь меня под рукой, несмотря на то что я сделался так слаб. Чтобы ты мог цепляться за того Натаниэля, которым был когда-то, так же как и за большого и страшного Джона Мэндрейка, каким ты стал теперь.
Волшебник ничего не сказал. Только смотрел на меня в упор пустыми, горящими глазами. Оно и понятно. По правде говоря, я и сам немного удивился. Не знаю, откуда берутся эти ослепительные наития. Но, боюсь, он меня плохо расслышал. Как-то нехорошо он выглядел.
Мы находились в его кабинете. Время, судя по всему, шло к вечеру. Повсюду были разбросаны бумаги, на столе красовалась нетронутая тарелка с едой. В воздухе висел кислый, затхлый запах, говорящий о длительном присутствии немытого молодого человека. И да, вышеупомянутый молодой человек сейчас не отличался свойственной ему франтоватостью. Лицо у него опухло, глаза были красные и безумные, рубашка (на удивление, незастёгнутая) была заправлена в брюки кое-как и торчала пузырём. Всё это совершенно на него не похоже: как правило, Мэндрейк держал себя в строгости. А теперь все его самообладание куда-то подевалось.
Что ж, бедный юноша так эмоционально неустойчив! Ему требуется бережное, сочувственное обращение.
— С чего ты такой растрёпанный? — фыркнул я. — Похоже, ты в полном раздрае! Что случилось-то? Внезапно осознал, насколько низко ты пал? Не может же все это быть только из-за того, что меня вызвал кто-то другой!
Мальчишка посмотрел в хрустальные глаза львицы.
— Нет… — медленно произнёс он. — У меня есть немало причин быть недовольным. И всё это — из-за тебя.
— Из-за меня?!
Рано я оплакивал своё бессилие! Нет, похоже, старый джинн ещё способен задать кое-кому перцу! Я приосанился.
— И в чём же дело?
— Ну… — Он упёр копьё в пол, едва не воткнув себе в ногу. — Я перечислю, если ты сам не догадываешься. Во-первых, за последние сутки в Лондоне вспыхнул ряд серьёзных бунтов. Простолюдины причинили серьёзный ущерб. Имели место драки и несчастные случаи. Порядок на улицах не восстановлен до сих пор. Сегодня утром Деверокс ввёл чрезвычайное положение. Уайтхолл оцеплен войсками. Устои империи колеблются.
— Да, я вижу, денёк у тебя выдался непростой, — сказал я. — Но я-то здесь при чём?
Мэндрейк кашлянул.
— Всё это началось с того, — сказал он, — что два дня тому назад некая лягушка устроила погром в Сент-Джеймс-парке. Благодаря её действиям на свободу в самой гуще толпы вырвался опасный джинн, а этот инцидент и дал толчок беспорядкам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64