Огонь поглотит Великое Гнездовье и Ясли Народа. Аку’Ултан исчезнет, ибо они разбудили демонов куда более могущественных, чем сами Великие Разрушители Гнезд.
Они разбудили Самого Тарниша, и Его Пекло пожрет их всех.
— Брашиил! Брашиил! — Тихий голос ворвался в его ужасные мысли, и старый разрушитель тронул его за плечо. — Брашиил, я должен поговорить с тобой. Это очень важно. Для моего Гнезда и особенно для твоего.
— Зачем? — простонал Брашиил. — Прикончи меня, Гохр. Прояви милосердие, прошу тебя.
— Нет. — Гохр опустился на колени, и их глаза оказались рядом. — Я не могу сделать этого, Брашиил. Ты должен жить. Мы должны поговорить не как разрушители гнезд, а как два равных Защитника.
— О чем нам говорить? — печально спросил Брашиил. — Ты сделаешь, что должен, во имя своего Гнезда, моему же придет конец.
— Нет, Брашиил, этого не должно случиться.
— Должно, — прохрипел Брашиил. — Таков Путь. Вы сильнее нас, и значит в конце концов Аку’Ултан должен исчезнуть.
— Мы не хотим смерти Аку’Ултан, — сказал Гохр, и Брашиил уставился на него в немом недоумении.
— Это не может быть правдой, — произнес он наконец.
— Тогда представь. Представь хотя бы на двенадцатую часть сегмента, что мы не пожелаем вашей смерти, если наше Гнездо сможет жить. Если мы докажем, что можем уничтожить «Великий Поход», но при этом скажем вашему Повелителю Гнезда, что не хотим уничтожать Аку’Ултан, оставит ли он наше Гнездо в покое? Не может же разрушение гнезд продолжаться бесконечно?
— Я… не думаю, что могу представить такое.
— Постарайся, Брашиил. Хорошенько постарайся.
— Я… — Брашиил замотал головой, не в силах справиться с чуждыми мыслями. — Я не знаю, cмогу ли я представить такое, — проговорил он наконец. — К тому же это не имеет значения. Я пытался поразмыслить над тем, что сказала мне ваша Нийнхуурсаг, и почти смог понять. Но я больше не Защитник, Гохр. Мне не удалось умереть, чего не должно было случиться, но все же случилось. Я говорил с разрушителями гнезд, а этого тоже не должно было случиться. Но все это случилось, и теперь я не знаю, кто я, но я точно не такой, как другие дети Гнезда. Не важно, что я смогу представить, важно лишь то, что знает Повелитель Гнезда. А он знает о Великом Ужасе, о Предназначении и о Пути. Он не изменит себя самого. Если б он мог, то не стал бы Повелителем.
— Мне очень жаль, Брашиил, — сказал Гохр, и тот поверил ему. — Мне жаль, что это произошло с тобой, но, быть может, ты ошибаешься? Что, если другие Защитники — наши пленные — присоединятся к тебе, и вы сможете обсудить это между собой и с нами. Если ты поймешь, что я говорю правду, что мы не хотим уничтожать Аку’Ултан, смог бы ты рассказать остальному Гнезду о том, что узнал?
— Такой возможности не будет никогда. В Гнезде мы найдем свою смерть, и смерть справедливую. Мы сами станем разрушителями гнезд, если выполним вашу волю.
— Может быть, — сказал Гохр, — а может быть и нет. — Он вздохнул и встал. — Повторяю, мне ужасно тяжело — на самом деле тяжело — мучить тебя вопросами, но я должен. Я прошу тебя думать о болезненных вещах, о том, что истина может быть и за пределами Великого Ужаса, и знаю — эти мысли причиняют тебе страдания. Но ты должен подумать, Брашиил из Аку’Ултан, потому что если ты не сможешь, — если Гнездо на самом деле не может оставить нас в покое, — у нас не будет выбора. Несчетное количество высших дюжин лет ваши Защитники опустошали наши миры, уничтожали наши планеты, разоряли наши гнезда. Это не может продолжаться дальше. Пойми, что в этой части мы разделяем Великий Ужас Защитников Гнезда Аку’Ултан. Мы на самом деле не желаем смерти Гнезду Аку’Ултан, но слишком много других гнезд было уничтожено. Мы не можем позволить этому продолжаться. Возможно, нам понадобятся великие дюжины лет, но мы положим этому конец.
Брашиил воззрился на него, испытывая головокружение от ужаса и уже не в силах испытывать ненависть. Рот Гохра пошевелился и принял одно из непередаваемых выражений его народа.
— Мы хотим, чтобы ты и твой народ жили, Брашиил. Не потому, что мы вас любим, — у нас есть причина вас ненавидеть, и многие из нас не могут думать о вас без лютой ненависти. И без ужаса. Но мы не хотим брать на себя грех вашего уничтожения, и поэтому я мучаю тебя своими расспросами. Мы должны понять, можно ли позволить вашему Гнезду жить. Прости нас, если сможешь, но… Сможешь ты или нет, у нас просто нет другого выхода.
С этими словами Гохр покинул гнездо, а Брашиил остался наедине со своими мучительными мыслями.
Глава 23
— Как думаешь, все на самом деле так мрачно, как представляется Брашиилу?
Запись сообщения Гора окончилась, и Колин оторвался от экрана. Сорок с лишним световых лет даже для имперского гиперкома было слишком большим расстоянием для двустороннего общения.
— Я не знаю, — задумчиво проговорила Джилтани. В отличие от остальных гостей, она присутствовала во плоти. Еще как присутствовала, подумал Колин, пряча улыбку при воспоминании об их счастливом воссоединении. Сейчас Джилтани через нейроинтерфейс дала голографическому проектору команду еще раз воспроизвести последнюю часть беседы Гора с Брашиилом.
— Не знаю, — повторила она. — Брашиил действительно верит в это, но подумай сам, мой Колин: хотя он и говорит так, он поддерживает общение с Нинхурзаг и отцом. Даже больше: мне кажется, что он все понимает. Его боль кажется искренней, но она проистекает из осознания . Или чего-то подобного.
— Ты хочешь сказать, что его мысли сильно разнятся со словами? — В разговор вступило голографическое изображение Гектора МакМахана, находящегося на мостике «Севрида». Он чувствовал себя не очень комфортно в роли командира планетоида, ибо до сих пор думал о себе как о пехотинце. С другой стороны, «Севрид» был просто мечтой любого пехотинца, а его команда уступала численностью лишь «Фабрикатору», и на то имелись веские причины. Самое главное, во всяком случае, что вескими они были для Колина с Джилтани, и нынешний разговор имел к ним самое непосредственное отношение.
— О нет, Гектор. Я бы сказала, что есть разница между тем, что он думает, и тем, во что верит , но он еще сам не понимает этого.
— Возможно, ты права, Танни, — произнесла Нинхурзаг. Ее изображение находилось рядом с голограммой Гектора, точно так же, как их физические тела сидели рядом. Колин отметил, что последнее время их часто можно было видеть вместе.
— Когда я беседовала с Брашиилом, — тщательно подбирая слова, продолжила Нинхурзаг, — мне показалось, что в нем есть своего рода… невинность, как бы глупо это ни прозвучало. Я говорю не о старой доброй невинности, нет. Правильным словом скорее было бы «наивность». Он очень смышленый, по человеческим меркам. Очень сообразительный и образованный, но только в рамках своей специальности. Что касается остального… гм… я бы назвала это скорее обработкой, чем обучением. Словно кто-то особым образом ограничил его мировоззрение, пометил некоторые аспекты бытия как «запредельные», так что он даже не проявляет к ним любопытства. Реальность именно такова ; возможность усомниться, а тем более изменить что-либо, для него просто не существует.
— Хм! — Коханна потерла лоб и нахмурилась. — В этом что-то есть, Нинхурзаг. Я не особенно задумывалась о таких вещах, ведь я всего лишь механик… — Джилтани вопросительно повела бровью, и Коханна усмехнулась. — Прошу прощения. Я хотела сказать, что меня всегда больше интересовали процессы жизни физической, а не духовной. Это мое слабое место. Я склонна сперва искать физиологические ответы, и только потом уж психологические… иногда даже не во-вторых, а в третьих. Еще я хотела сказать, что Нинхурзаг права. Если бы Брашиил был человеком — коим он, безусловно, не является, — я бы сказала, что его запрограммировали, и весьма искусно.
— Запрограммировали, — задумчиво повторила Джилтани. — О да. Быть может, именно об этом слове я думала. Правда, получается, в его программе тоже есть дыры.
— Это извечная проблема программирования, — согласилась Коханна. — Программа готова принимать на входе только данные, известные программисту. Предложите запрограммированному субъекту что-нибудь, что выходит за пределы ее параметров, и произойдет одно из трех: либо он сломается, либо откажется воспринимать реальность и не станет противостоять ей, либо, — она многозначительно помолчала, — либо вступит с реальностью в схватку, и в ходе борьбы программа будет сломана.
— И ты думаешь, именно это происходит с Брашиилом? — удивился Колин.
— Ну, не хотелось бы радоваться раньше времени, но такое вполне возможно. Он любит жизнь, иначе он спохватился бы и покончил с собой, как только стало ясно, что плохие парни поймали его. Он не сделал этого, а это свидетельствует о небывалой крепости его психики. Его на самом деле одолевает любопытство, и это тоже весьма показательно. Теперь же, однако, то, во что мы просим его поверить, просто-напросто переворачивает с ног на голову всю картину его мира и угрожает его расе истреблением.
У нас самих есть опыт столкновения с таким ужасом, и многие так и не смогли справиться с ним. Ситуация с Брашиилом еще хуже: его вид построил общество, основанное на миллионах лет страха. Я думаю, что существует довольно большая вероятность того, что он сломается, когда осознает, насколько плохи дела ачуультани. Если же он выдержит несколько ближайших недель, то может понять, что он еще сильнее и гибче, чем казалось ему самому. И тогда он на самом деле поверит словам Гора.
— И как это поможет нам? — спросила голограмма Таммана. — Он был всего лишь оператором управления огнем на корабле-разведчике. Не слишком подходит на роль разрушителя основ и инициатора изменений в обществе, основанном на кастах.
— Верно, — согласился Колин. — Но его реакция может стать для нас примером того, как поведут себя его соплеменники, если мы сможем их остановить. Хотя не спорю: нам нужно больше образцов. Поэтому, Гектор, — он глянул на МакМахана, — ты и твой «Севрид» сделаете в точности то, о чем мы говорили, не так ли?
— Да, но это не значит, что мне это нравится.
Колин поморщился в ответ на резкое замечание, но он знал главное — Гектор понимал, почему «Севрид» не должен вступать в бой. Они должны подождать окончания схватки на под прикрытием маскировки безопасном расстоянии, а потом взять на абордаж все поврежденные корабли противника.
— Это кое о чем мне напомнило, — сказал Колин, поворачиваясь к офицеру-биотехнологу. — Ханна, как у нас дела с полем захвата?
— Дела идут прекрасно, — заверила его Коханна. — Поначалу пришлось поломать голову, но оказалось, что сфокусированное магнитное поле вполне справляется с задачей.
— Что? А! Металлические кости!
— Точно. Они, конечно, не вполне ферромагнитные, но правильным образом сфокусированное поле блокирует их скелеты. И мышцы тоже. После этого их надо будет быстро обездвиживать каким-то другим способом — перекрыть приток крови в мозг не лучшая затея — но в целом должно сработать в лучшем виде. Геран и Кэтрин сейчас как раз занимаются этим на борту «Фабрикатора».
— Отлично! Нам нужны пленные, черт возьми! Пока что, правда, нам нечего с ними делать, но когда-нибудь нам придется сделать одно из двух: либо поговорить с Повелителем Гнезда, либо убить ублюдка. В каком-то смысле я предпочел бы покончить с ним и со всем этим кошмаром, но это мысли моей темной половины.
— Да, временами ты даже слишком милостив к нашим врагам, — задумчиво отозвалась Джилтани, но вскоре ее лицо смягчилось. — И возможно, ты прав, иначе что стало бы со мной , если бы ты не проявил милосердие во время первой нашей встречи? Нет, любовь моя. Мне сложно разделить твое сочувствие к врагам, но я не противлюсь твоей воле. И быть может, со временем я смогу почувствовать тоже. В конце концов, все меняется в этом мире.
Колин нежно сжал руку Джилтани. Он знал, чего ей стоило это признание и… внутреннее согласие.
— Ну, хорошо, — уже бодрее сказал Колин. — Похоже, на том фронте у нас все в порядке, будем надеяться, что и на остальных все будет не хуже. Гор и Джеральд добились куда больших успехов в модернизации обороны Земли, чем я ожидал. У них появляется вполне реальный шанс продержаться, даже если мы проиграем здесь. Конечно, при условии, что мы прихватим с собой не меньше половины основных сил.
— Шанс есть, — согласился МакМахан. Он не стал добавлять: «… но весьма сомнительный».
— Да. — В голосе Колина слышалось согласие с невысказанной поправкой, и он потер нос привычным жестом. — Что ж, остается только приложить все усилия, чтобы им не пришлось его испытать. Каково наше положение, Влад?
— Могло быть лучше, могло быть хуже. — Черников выглядел устало, но уже не так, как когда воскрешенная Гвардия покидала Биа. — Мы потеряли восемь боевых единиц: один планетоид класса «Веспа» — относительно небольшая потеря; один «Асгард» и шесть «Тросанов».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48