Если предположить, что у гражданина народного комиссара вообще могло возникнуть желание оказать своему подопечному такого рода поддержку.
Внутренний люк переходной трубы открылся, и Турвиль в ожидании сложил руки за спиной. Секунд через пятнадцать-двадцать из трубы выплыла первая из прибывших, атлетически сложенная женщина. В отличие от большинства пленных она была не в скафандре, а в мундире и двигалась с удивительной грацией, хотя и прижимала одной рукой к груди странное существо не менее шестидесяти сантиметров длиной. Ухватившись свободной рукой за поручень, она легко перескочила из сектора прибытия в зону внутренней гравитации «Графа Тилли» и шагнула вперед, освободив место для тех, кто следовал за ней.
Она стояла прямо, расправив плечи и подняв подбородок, и ее четко очерченное, треугольное лицо казалось исполненным почти нечеловеческого спокойствия, однако в миндалевидных глазах Турвиль видел затаенную боль. Взгляд женщины скользнул по собравшимся в шлюпочном отсеке офицерам и караулу морских пехотинцев, коснулся самого Турвиля и остановился на гражданине капитане Хьюитте.
– Коммодор Харрингтон, Королевский Флот Мантикоры, – представилась она, повернувшись к флаг-капитану. Ее сопрано было звучным, мягким… и таким же бесстрастным, как и лицо.
– Гражданин капитан Альфред Хьюитт, командир боевого корабля Народного Флота «Граф Тилли», – ответил капитан, воздержавшись от дурацких фраз вроде «рад приветствовать вас на борту». Поскольку в сложившихся обстоятельствах подобная «вежливость» прозвучала бы издевательством, он просто протянул руку.
Харрингтон, помешкав долю мгновения, пожала ее и через Нимица ощутила эмоции неприятельского капитана: торжество, смешанное с откровенной симпатией. Ей эти чувства были хорошо знакомы: другое дело, что она не привыкла видеть их на лицах противников.
– Коммодор Харрингтон, – продолжил Хьюитт в той же формальной манере, – позвольте представить вам гражданина контр-адмирала Турвиля.
– Гражданин контр-адмирал.
Хонор повернулась к Турвилю, в то время как из трубы появился МакКеон. Она слышала, как позади нее капитаны представлялись один другому, но все ее внимание было приковано к Турвилю. Чувства неприятельского адмирала были, пожалуй, слишком сложны для мгновенного анализа, однако, соприкоснувшись с ними, Хонор впервые ощутила нечто, похожее на надежду. Разумеется, контр-адмирала переполняли торжество и профессиональная гордость, но когда он, в свою очередь, протянул ей руку, она распознала уважение, сочувствие и твердое намерение следовать во всем кодексу воинской чести.
– Коммодор Харрингтон, – сказал Турвиль, заглянув пленнице в глаза, словно желая проникнуть в скрытые за ними мысли. Хонор выдержала его взгляд, не моргнув. – Примите мои соболезнования, коммодор: как я узнал, вы, к глубочайшему моему сожалению, понесли тяжкие потери. Заверяю вас, что медицинский персонал будет ухаживать за вашими ранеными так же, как и за своими, и гарантирую всем вежливое обращение, подобающее офицерам.
– Благодарю вас, сэр, – ответила Хонор и тут же мысленно выругалась. Как она могла забыть, что на Народном Флоте обращения «сэр» и «мэм» приемлемы только по отношению к комиссарам! Однако в следующий миг она поняла, что в отсеке среди встречающих вообще нет комиссара, и в глубине ее отчаяния шевельнулось нечто, похожее на любопытство.
– Добро пожаловать, – сказал Турвиль спустя мгновение, и на его лице появилась мимолетная улыбка. – Думаю, вам это будет интересно: здесь, на борту, вам предстоит встреча с некоторыми офицерами, в прошлом имевшими честь быть, если можно так выразиться, вашими гостями.
Хонор удивленно моргнула, и улыбка Турвиля сделалась добродушнее и шире.
– Если я не ошибаюсь, мой операционист, гражданка коммандер Форейкер, провела некоторое время на борту вашего флагмана.
– Шэннон Форейкер? – уточнила Хонор, и он кивнул.
– Так точно. Она частенько вспоминала вас, коммодор. И, коль скоро военное время не позволяет гарантировать ничего лучшего, я надеюсь, что вы и ваши люди встретите здесь столь же уважительное и гуманное обращение, каким пользовалась у вас гражданка коммандер Форейкер.
Турвиль – что подтверждали и его эмоции – говорил искренне, хотя Хонор восприняла и прозвучавшее лишь в его тоне, но оставшееся невысказанным предостережение.
– Я также рад, – продолжил Турвиль, снова взглянув Хонор в глаза, – что гражданка коммандер имела возможность заранее предупредить меня обо всем, что касается вашего, – он, не отрывая взгляда от Хонор, сделал жест в сторону Нимица, – спутника. Как я понял, между вами существует некая особая связь, и коммандер Форейкер убедила меня в том, что он гораздо разумнее, нежели можно было бы ожидать от существа столь малого размера. Я приказал оставить его при вас на все время вашего пребывания на борту «Графа Тилли», однако прошу предупредить его о необходимости вести себя в соответствии со сложившимися обстоятельствами. Искренне верю, что вы – и он – не заставите меня пожалеть о принятом решении.
– Благодарю вас, гражданин контр-адмирал, – тихо сказала Хонор, – благодарю и даю слово, что Нимиц не даст вам повода пожалеть о проявленном великодушии.
Турвиль поднял ладонь в жесте, означавшем «не стоит благодарности», и повернулся к МакКеону. Хонор почувствовала, как, ощутив искренность контр-адмирала, успокоился пребывавший до того в тревожном ожидании Нимиц, и это оказало на нее сходное воздействие. Узлы напряженных мышц расслабились, хотя Хонор отреагировала на доброе известие с большей настороженностью, чем он. Древесные коты склонны сосредоточивать внимание на проблемах, подлежащих решению «здесь и сейчас», откладывая в сторону все, что не требует незамедлительных действий. Именно в силу такого отношения к действительности Нимиц при всех его сверхчувственных способностях упустил из виду имевшийся в словах контр-адмирала подтекст. Слова «на все время вашего пребывания на борту „Графа Тилли“ звучали не только обещанием, но и предостережением. Турвиль дал понять, что после того, как она покинет линейный крейсер, он ничего гарантировать не может.
Будущее разверзлось перед ней во всей своей устрашающей беспросветности, и какой-то частью своего «я» она начала осознавать, сколь разрушительное воздействие способна оказать беспомощность на личность, привыкшую властвовать над своими поступками и своей судьбой. Но сейчас она не имела возможности повлиять на происходящее, и потому, мысленно тяжело вздохнув, попыталась отрешиться от размышлений о том, чего все равно не в силах изменить, и позаимствовать восприятие действительности у Нимица.
«Всему свое время, – сказала себе Хонор. – Сейчас я должна взять на вооружение этот принцип: всему свей время».
Повторяя мысленно эти слова, она сознавала, что они истинны, но это не могло избавить ее от порожденной бессилием гнетущего, опустошающего страха перед неопределенным, а оттого еще более пугающим будущим
Глава 19
Выйдя из-за письменного стола, вице-адмирал Сорбан протянула посетителю руку. С первого взгляда на этот стол становилось ясно, что слухи о раздражительности командующей станцией «Клермонт» отнюдь не являются преувеличением, однако с падением Адлера она не давала воли гневу, и на лице ее читалось сочувствие.
– Присаживайтесь, капитан Гринтри, – сказала она, указывая на плотно составленные возле кофейного столика стулья.
– Спасибо, дама Мадлен.
Грейсонский офицер нанес ей визит вежливости перед возвращением на Ельцин с оставшимися кораблями эскадры Харрингтон. Выглядел он ужасно: осунувшийся, съежившийся, с запавшими глазами на изможденном лице. Сшитый на заказ мундир висел на нем мешком, да и сел капитан так, словно не считал для себя возможным пользоваться удобным сиденьем. Спина его была напряженно выпрямлена, руки сжимали лежавшую на коленях форменную, с заостренным верхом фуражку.
Устроившись в собственном кресле, Сорбан решила не предлагать гостю кофе: этот человек был не в том настроении, чтобы угощаться.
– Я уверена, вы понимаете, почему я просила вас зайти ко мне, – сказала она без лишних, неуместных в данной ситуации предисловий. Вице-адмирал пыталась говорить мягко, однако не особо в том преуспела, и черты лица Гринтри еще больше заострились. – Боюсь, новости вас не обрадуют, – продолжила она, понимая необходимость сказать то, что им обоим не хотелось бы слышать. – С любой мыслимой минимальной скоростью «Принц Адриан» должен был добраться до Клермонта два дня тому назад. Боюсь, что сегодня в тринадцать часов по местному времени леди Харрингтон будет объявлена пропавшей без вести.
– Я… – начал было Гринтри, но, не закончив фразу, уставился на свою фуражку и сжал кулаки так, что побелели костяшки. Он глубоко вздохнул, и Сорбан, подавшись вперед, коснулась его колена.
– Вашей вины тут нет, капитан, – мягко произнесла она. – Вы поступили именно так, как следовало, и именно так, как хотела леди Харрингтон. Мы получили записи с ваших сенсоров и проанализировали тактическую ситуацию в Адлере на момент совершения перехода в обычное пространство. Даже если бы вы сразу же бросились ей на выручку, помочь «Принцу Адриану» вам бы не удалось.
– Но я хотя бы попытался…
Исполненный муки шепот Гринтри был едва слышен, и Сорбан даже усомнилась в том, что капитан осознанно произнес фразу вслух, однако продолжила:
– Флотский офицер, капитан, должен понимать, когда он не имеет права на такого рода попытку, даже если она облегчила бы его совесть. Уверена, найдется немало идиотов, считающих, что на вашем месте следовало нарушить приказ и сломя голову ринуться в бой. Конечно это избавило бы вас от некоторых терзаний, однако как офицеры мы оба понимаем, что – мне тоже больно в этом признаваться – такое решение было бы ошибочным. Более того, – она взглянула ему прямо в глаза, – даже не будь у вас прямого и недвусмысленного приказа вернуться в гипер, вы все равно не смогли бы оказать реальную поддержку «Принцу Адриану». Он находился слишком далеко от вас, и ему, так или иначе, пришлось бы попытаться ускользнуть за гиперграницу – или в случае неудачи принять неравный бой. Повлиять на исход которого вы, так или иначе, никоим образом не могли, а попытавшись, скорее всего, сами угодили бы в засаду. Между тем долг флаг-капитана эскадры, равно как и приказ коммодора, предписывал вам делать все возможное для спасения конвоя. Конечно, капитан, мы оба взрослые люди и понимаем, что вам придется услышать много жестоких и несправедливых упреков. Но вам вовсе незачем добавлять к ним еще и самообвинения.
– Но что я скажу на Грейсоне? – с несчастным видом спросил Гринтри. – Я потерял не только коммодора, но и землевладельца.
– Вы, капитан, никого не потеряли, – отрезала Сорбан – Леди Харрингтон исполнила свой долг, точно так же, как вы свой. Она приняла единственно верное решение: отвлечь противника на «Принца Адриана» с целью спасения конвоя.
– Знаю, – сказал, помолчав, Гринтри. – Наверное, вы правы, и я благодарен вам за моральную поддержку. Возможно, когда-нибудь я смогу оценить сказанное вами по достоинству, но сейчас все мои помыслы связаны с народом Грейсона. И дело не в том, что родина осудит меня, а в том, что мы лишились леди Харрингтон. Это… просто не укладывается в голове.
– Понимаю, – вздохнула Сорбан, откинувшись назад и взъерошив пальцами короткие волосы. – Некоторые люди отличаются от нас, простых смертных. Они кажутся неуязвимыми, словно их оберегает некая магия. Они слишком важны для нас, чтобы мы позволили себе даже мысль о возможности их лишиться. Но правда состоит в том, что непобедимых и бессмертных героев просто не существует. Жизнь раз за разом убеждает нас в этом, но мы никак не хотим смириться с реальностью.
– Я не думаю, что мы сможем смириться с этим, адмирал, – твердо ответил Гринтри, – хотя сделаем все, зависящее от нас, и выживем. Мы грейсонцы, а грейсонцы, вы уж мне поверьте, кое-что в выживании понимают. Другой вопрос, что наша и без того бедная планета, потеряв ее, обеднеет еще больше. И все знавшие леди Харрингтон еще долго будут гадать о том, чего мы могли бы добиться, останься она с нами.
– Возможно, вам следует задуматься о том, чего бы она от вас ждала, и действовать так, чтобы оправдать ее ожидания, – мягко сказала Сорбан. – Она и так сделала очень много. К тому же не стоит раньше времени считать ее «потерянной». Пока точно установлено лишь то, что «Принц Адриан» задержался с прибытием. Конечно мы обязаны предполагать и худшее, но даже гибель корабля в бою вовсе не обязательно должна означать гибель команды. А судя по тому, что я знаю о леди Харрингтон, у нее вполне может хватить мужества на то, чтобы взять на себя ответственность и приказать кораблю сдаться. Не думаю, чтобы она – особенно зная, что вы увели конвой, – погубила бы «Принца Адриана» и всю его команду, сражаясь насмерть в явно безнадежном бою.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
Внутренний люк переходной трубы открылся, и Турвиль в ожидании сложил руки за спиной. Секунд через пятнадцать-двадцать из трубы выплыла первая из прибывших, атлетически сложенная женщина. В отличие от большинства пленных она была не в скафандре, а в мундире и двигалась с удивительной грацией, хотя и прижимала одной рукой к груди странное существо не менее шестидесяти сантиметров длиной. Ухватившись свободной рукой за поручень, она легко перескочила из сектора прибытия в зону внутренней гравитации «Графа Тилли» и шагнула вперед, освободив место для тех, кто следовал за ней.
Она стояла прямо, расправив плечи и подняв подбородок, и ее четко очерченное, треугольное лицо казалось исполненным почти нечеловеческого спокойствия, однако в миндалевидных глазах Турвиль видел затаенную боль. Взгляд женщины скользнул по собравшимся в шлюпочном отсеке офицерам и караулу морских пехотинцев, коснулся самого Турвиля и остановился на гражданине капитане Хьюитте.
– Коммодор Харрингтон, Королевский Флот Мантикоры, – представилась она, повернувшись к флаг-капитану. Ее сопрано было звучным, мягким… и таким же бесстрастным, как и лицо.
– Гражданин капитан Альфред Хьюитт, командир боевого корабля Народного Флота «Граф Тилли», – ответил капитан, воздержавшись от дурацких фраз вроде «рад приветствовать вас на борту». Поскольку в сложившихся обстоятельствах подобная «вежливость» прозвучала бы издевательством, он просто протянул руку.
Харрингтон, помешкав долю мгновения, пожала ее и через Нимица ощутила эмоции неприятельского капитана: торжество, смешанное с откровенной симпатией. Ей эти чувства были хорошо знакомы: другое дело, что она не привыкла видеть их на лицах противников.
– Коммодор Харрингтон, – продолжил Хьюитт в той же формальной манере, – позвольте представить вам гражданина контр-адмирала Турвиля.
– Гражданин контр-адмирал.
Хонор повернулась к Турвилю, в то время как из трубы появился МакКеон. Она слышала, как позади нее капитаны представлялись один другому, но все ее внимание было приковано к Турвилю. Чувства неприятельского адмирала были, пожалуй, слишком сложны для мгновенного анализа, однако, соприкоснувшись с ними, Хонор впервые ощутила нечто, похожее на надежду. Разумеется, контр-адмирала переполняли торжество и профессиональная гордость, но когда он, в свою очередь, протянул ей руку, она распознала уважение, сочувствие и твердое намерение следовать во всем кодексу воинской чести.
– Коммодор Харрингтон, – сказал Турвиль, заглянув пленнице в глаза, словно желая проникнуть в скрытые за ними мысли. Хонор выдержала его взгляд, не моргнув. – Примите мои соболезнования, коммодор: как я узнал, вы, к глубочайшему моему сожалению, понесли тяжкие потери. Заверяю вас, что медицинский персонал будет ухаживать за вашими ранеными так же, как и за своими, и гарантирую всем вежливое обращение, подобающее офицерам.
– Благодарю вас, сэр, – ответила Хонор и тут же мысленно выругалась. Как она могла забыть, что на Народном Флоте обращения «сэр» и «мэм» приемлемы только по отношению к комиссарам! Однако в следующий миг она поняла, что в отсеке среди встречающих вообще нет комиссара, и в глубине ее отчаяния шевельнулось нечто, похожее на любопытство.
– Добро пожаловать, – сказал Турвиль спустя мгновение, и на его лице появилась мимолетная улыбка. – Думаю, вам это будет интересно: здесь, на борту, вам предстоит встреча с некоторыми офицерами, в прошлом имевшими честь быть, если можно так выразиться, вашими гостями.
Хонор удивленно моргнула, и улыбка Турвиля сделалась добродушнее и шире.
– Если я не ошибаюсь, мой операционист, гражданка коммандер Форейкер, провела некоторое время на борту вашего флагмана.
– Шэннон Форейкер? – уточнила Хонор, и он кивнул.
– Так точно. Она частенько вспоминала вас, коммодор. И, коль скоро военное время не позволяет гарантировать ничего лучшего, я надеюсь, что вы и ваши люди встретите здесь столь же уважительное и гуманное обращение, каким пользовалась у вас гражданка коммандер Форейкер.
Турвиль – что подтверждали и его эмоции – говорил искренне, хотя Хонор восприняла и прозвучавшее лишь в его тоне, но оставшееся невысказанным предостережение.
– Я также рад, – продолжил Турвиль, снова взглянув Хонор в глаза, – что гражданка коммандер имела возможность заранее предупредить меня обо всем, что касается вашего, – он, не отрывая взгляда от Хонор, сделал жест в сторону Нимица, – спутника. Как я понял, между вами существует некая особая связь, и коммандер Форейкер убедила меня в том, что он гораздо разумнее, нежели можно было бы ожидать от существа столь малого размера. Я приказал оставить его при вас на все время вашего пребывания на борту «Графа Тилли», однако прошу предупредить его о необходимости вести себя в соответствии со сложившимися обстоятельствами. Искренне верю, что вы – и он – не заставите меня пожалеть о принятом решении.
– Благодарю вас, гражданин контр-адмирал, – тихо сказала Хонор, – благодарю и даю слово, что Нимиц не даст вам повода пожалеть о проявленном великодушии.
Турвиль поднял ладонь в жесте, означавшем «не стоит благодарности», и повернулся к МакКеону. Хонор почувствовала, как, ощутив искренность контр-адмирала, успокоился пребывавший до того в тревожном ожидании Нимиц, и это оказало на нее сходное воздействие. Узлы напряженных мышц расслабились, хотя Хонор отреагировала на доброе известие с большей настороженностью, чем он. Древесные коты склонны сосредоточивать внимание на проблемах, подлежащих решению «здесь и сейчас», откладывая в сторону все, что не требует незамедлительных действий. Именно в силу такого отношения к действительности Нимиц при всех его сверхчувственных способностях упустил из виду имевшийся в словах контр-адмирала подтекст. Слова «на все время вашего пребывания на борту „Графа Тилли“ звучали не только обещанием, но и предостережением. Турвиль дал понять, что после того, как она покинет линейный крейсер, он ничего гарантировать не может.
Будущее разверзлось перед ней во всей своей устрашающей беспросветности, и какой-то частью своего «я» она начала осознавать, сколь разрушительное воздействие способна оказать беспомощность на личность, привыкшую властвовать над своими поступками и своей судьбой. Но сейчас она не имела возможности повлиять на происходящее, и потому, мысленно тяжело вздохнув, попыталась отрешиться от размышлений о том, чего все равно не в силах изменить, и позаимствовать восприятие действительности у Нимица.
«Всему свое время, – сказала себе Хонор. – Сейчас я должна взять на вооружение этот принцип: всему свей время».
Повторяя мысленно эти слова, она сознавала, что они истинны, но это не могло избавить ее от порожденной бессилием гнетущего, опустошающего страха перед неопределенным, а оттого еще более пугающим будущим
Глава 19
Выйдя из-за письменного стола, вице-адмирал Сорбан протянула посетителю руку. С первого взгляда на этот стол становилось ясно, что слухи о раздражительности командующей станцией «Клермонт» отнюдь не являются преувеличением, однако с падением Адлера она не давала воли гневу, и на лице ее читалось сочувствие.
– Присаживайтесь, капитан Гринтри, – сказала она, указывая на плотно составленные возле кофейного столика стулья.
– Спасибо, дама Мадлен.
Грейсонский офицер нанес ей визит вежливости перед возвращением на Ельцин с оставшимися кораблями эскадры Харрингтон. Выглядел он ужасно: осунувшийся, съежившийся, с запавшими глазами на изможденном лице. Сшитый на заказ мундир висел на нем мешком, да и сел капитан так, словно не считал для себя возможным пользоваться удобным сиденьем. Спина его была напряженно выпрямлена, руки сжимали лежавшую на коленях форменную, с заостренным верхом фуражку.
Устроившись в собственном кресле, Сорбан решила не предлагать гостю кофе: этот человек был не в том настроении, чтобы угощаться.
– Я уверена, вы понимаете, почему я просила вас зайти ко мне, – сказала она без лишних, неуместных в данной ситуации предисловий. Вице-адмирал пыталась говорить мягко, однако не особо в том преуспела, и черты лица Гринтри еще больше заострились. – Боюсь, новости вас не обрадуют, – продолжила она, понимая необходимость сказать то, что им обоим не хотелось бы слышать. – С любой мыслимой минимальной скоростью «Принц Адриан» должен был добраться до Клермонта два дня тому назад. Боюсь, что сегодня в тринадцать часов по местному времени леди Харрингтон будет объявлена пропавшей без вести.
– Я… – начал было Гринтри, но, не закончив фразу, уставился на свою фуражку и сжал кулаки так, что побелели костяшки. Он глубоко вздохнул, и Сорбан, подавшись вперед, коснулась его колена.
– Вашей вины тут нет, капитан, – мягко произнесла она. – Вы поступили именно так, как следовало, и именно так, как хотела леди Харрингтон. Мы получили записи с ваших сенсоров и проанализировали тактическую ситуацию в Адлере на момент совершения перехода в обычное пространство. Даже если бы вы сразу же бросились ей на выручку, помочь «Принцу Адриану» вам бы не удалось.
– Но я хотя бы попытался…
Исполненный муки шепот Гринтри был едва слышен, и Сорбан даже усомнилась в том, что капитан осознанно произнес фразу вслух, однако продолжила:
– Флотский офицер, капитан, должен понимать, когда он не имеет права на такого рода попытку, даже если она облегчила бы его совесть. Уверена, найдется немало идиотов, считающих, что на вашем месте следовало нарушить приказ и сломя голову ринуться в бой. Конечно это избавило бы вас от некоторых терзаний, однако как офицеры мы оба понимаем, что – мне тоже больно в этом признаваться – такое решение было бы ошибочным. Более того, – она взглянула ему прямо в глаза, – даже не будь у вас прямого и недвусмысленного приказа вернуться в гипер, вы все равно не смогли бы оказать реальную поддержку «Принцу Адриану». Он находился слишком далеко от вас, и ему, так или иначе, пришлось бы попытаться ускользнуть за гиперграницу – или в случае неудачи принять неравный бой. Повлиять на исход которого вы, так или иначе, никоим образом не могли, а попытавшись, скорее всего, сами угодили бы в засаду. Между тем долг флаг-капитана эскадры, равно как и приказ коммодора, предписывал вам делать все возможное для спасения конвоя. Конечно, капитан, мы оба взрослые люди и понимаем, что вам придется услышать много жестоких и несправедливых упреков. Но вам вовсе незачем добавлять к ним еще и самообвинения.
– Но что я скажу на Грейсоне? – с несчастным видом спросил Гринтри. – Я потерял не только коммодора, но и землевладельца.
– Вы, капитан, никого не потеряли, – отрезала Сорбан – Леди Харрингтон исполнила свой долг, точно так же, как вы свой. Она приняла единственно верное решение: отвлечь противника на «Принца Адриана» с целью спасения конвоя.
– Знаю, – сказал, помолчав, Гринтри. – Наверное, вы правы, и я благодарен вам за моральную поддержку. Возможно, когда-нибудь я смогу оценить сказанное вами по достоинству, но сейчас все мои помыслы связаны с народом Грейсона. И дело не в том, что родина осудит меня, а в том, что мы лишились леди Харрингтон. Это… просто не укладывается в голове.
– Понимаю, – вздохнула Сорбан, откинувшись назад и взъерошив пальцами короткие волосы. – Некоторые люди отличаются от нас, простых смертных. Они кажутся неуязвимыми, словно их оберегает некая магия. Они слишком важны для нас, чтобы мы позволили себе даже мысль о возможности их лишиться. Но правда состоит в том, что непобедимых и бессмертных героев просто не существует. Жизнь раз за разом убеждает нас в этом, но мы никак не хотим смириться с реальностью.
– Я не думаю, что мы сможем смириться с этим, адмирал, – твердо ответил Гринтри, – хотя сделаем все, зависящее от нас, и выживем. Мы грейсонцы, а грейсонцы, вы уж мне поверьте, кое-что в выживании понимают. Другой вопрос, что наша и без того бедная планета, потеряв ее, обеднеет еще больше. И все знавшие леди Харрингтон еще долго будут гадать о том, чего мы могли бы добиться, останься она с нами.
– Возможно, вам следует задуматься о том, чего бы она от вас ждала, и действовать так, чтобы оправдать ее ожидания, – мягко сказала Сорбан. – Она и так сделала очень много. К тому же не стоит раньше времени считать ее «потерянной». Пока точно установлено лишь то, что «Принц Адриан» задержался с прибытием. Конечно мы обязаны предполагать и худшее, но даже гибель корабля в бою вовсе не обязательно должна означать гибель команды. А судя по тому, что я знаю о леди Харрингтон, у нее вполне может хватить мужества на то, чтобы взять на себя ответственность и приказать кораблю сдаться. Не думаю, чтобы она – особенно зная, что вы увели конвой, – погубила бы «Принца Адриана» и всю его команду, сражаясь насмерть в явно безнадежном бою.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76