Он всегда осознавал ее физическую привлекательность, хотя это резко очерченное лицо с крупным носом и огромными, унаследованными от матери миндалевидными глазами едва ли можно было назвать красивым в обычном смысле слова. Скорее, его делали таким ум, воля и энергия. А может быть, она и вправду красива, подумал адмирал. Красива опасной красотой ястреба или сокола, выдающей полноту жизненной силы, маня и вместе с тем предупреждая, что с этой силой необходимо считаться. Грация ее движений вполне соответствовала этому образу.
Однако в прошлом, когда Хонор стала его протеже, ее привлекательность никогда не воспринималась им отдельно от ее одаренности и компетентности. Возможно, причина коренилась в том, что он всегда видел в ней только флотского офицера, а возможно, в том, что его привлекали женщины пониже ростом… и не обученные рукопашному бою. Во всяком случае не обладающие умением скрутить человека в крендель.
Подсознательно адмирал чувствовал, что, возможно, для них обоих было бы лучше, не сумей он «увидеть», сколь привлекательной для него может стать Хонор Харрингтон, но вдруг это перестало иметь какое-либо значение. В этот миг он видел в ней не офицера и не феодальную правительницу.
Как ни странно, но, заставив его признать свои ошибки и взглянуть на себя самого по-ново, она побудила графа увидеть по-ново и ее. Постичь – как умом, так и сердцем, – какова она на самом деле. И вот, увидев в ней чарующую, пленительную женщину, Хэмиш испугался (хотя страх, наверное, не самое подходящее слово), что уже больше никогда не сможет смотреть на нее как на свою протеже.
Глаза Хонор расширились: эмоции Александера, транслированные Нимицем, захлестнули ее сознание. Недавние раздражение и досада исчезли, смытые потоком чувственного внимания к ней. Не к тому, что она говорила, но к ней.
Подавшись назад в своем кресле, она услышала, как Нимиц с глухим стуком перескочил с насеста на консоль. Потом кот перетек ей на плечо, и она судорожно обняла его, словно надеясь таким образом остановить время.
«Этого не может… не должно быть!» – бились в ее голове отчаянные мысли. Ей хотелось встряхнуть кота, как игрушку: поток чувств Хэмиша встречал полное одобрение Нимица. Кот знал, как страстно любила она Пола Тэнкерсли, – да и сам он, на свой манер, тоже любил Пола, однако кот не видел причины, которая помешала бы ей найти новую любовь, и его глубокое, пробирающее до костей урчание слишком явно указывало на то, как относится Нимиц к нежданно пробудившимся чувствам Александера.
Но если кот не знал, чем могут обернуться подобные чувства, то Хонор прекрасно отдавала себе в этом отчет. По отношению к ней граф Белой Гавани был не просто старшим по званию, но и командующим Восьмым флотом, в состав которой входила ее эскадра. Иными словами, он являлся ее непосредственным начальником, а связь между лицами, состоящими в прямой служебной зависимости, согласно Статье 119, категорически запрещалась: обоим возлюбленным грозил трибунал. Кроме того, Хэмиш был женат, и жена его представляла собой выдающуюся личность. В прежние времена леди Эмили Александер была актрисой, ярчайшей в Звездном Королевстве звездой голографических представлений. Катастрофа аэрокара превратила ее в инвалида, но даже теперь, прикованная к креслу жизнеобеспечения и владевшая только одной рукой, она оставалась одним из лучших драматургов Мантикоры, снискав вдобавок славу выдающейся поэтессы.
Стараясь унять бешеное мельтешение мыслей, Хонор глубоко вздохнула. Как может она вообще забивать себе голову подобными глупостями, ведь единственное, что она ощутила, это поток эмоций. Можно подумать, будто никогда прежде ей не доводилось улавливать такие же чувства со стороны других мужчин. Что в этом дурного – она находила мужское внимание приятным, хотя никогда не поощряла стремление поклонников к сближению: тому препятствовали и консервативные нравы Грейсона, и нежелание бередить прошлое. Однако Хонор трудно было не признаться себе в том, что ей, целых тридцать лет искренне считавшей себя гадким утенком, восхищенные мужские взгляды очень льстили.
И на сей раз, твердо сказала она себе, за эмоциями тоже нет ничего серьезного. А если так, ей лучше всего притвориться, будто она не заметила эмоционального порыва графа. Если он узнает, что его чувства для нее открыты, это лишь напрасно смутит его. Кроме того, его верность жене-инвалиду и их взаимная преданность вошли в легенду. Их семейная жизнь давно стала одной из самых романтических и трагических любовных историй Звездного Королевства, и Хонор просто не могла представить себе, чтобы граф покинул леди Эмили, сколь бы привлекательной ни показалась ему другая женщина.
«И все же, – проскользнуло в дальнем уголке ее сознания, – ходили слухи о нем и адмирале Кьюзак… Может быть, не так уж и невозможно…»
Хонор поспешно выбросила эту мысль из головы и прокашлялась.
– Прошу прощения, милорд, – сказала она, – у меня вовсе не было намерения читать лекцию. Дело в том, что у меня тоже имеются сомнения относительно некоторых идей леди Хэмпхилл, и, наверное, тот факт, что мне пришлось по отдельным позициям выступить в ее поддержку, придал моей речи проповеднический пыл. Хотя это, конечно, не оправдание.
Граф Белой Гавани хмыкнул, встряхнулся, смущенно моргнул и с улыбкой взмахнул рукой.
– Нет нужды в извинениях, миледи. Я получил по заслугам… тем более что вполне мог избежать выволочки, если бы и впрямь удосужился прочесть приложение.
Хонор почувствовала некоторое смущение: в его подсознании еще не отзвучало эхо недавнего эмоционального порыва. Однако внешне адмирал никак не выказывал своих чувств, за что она была ему благодарна. Спустя мгновение он взглянул на свой хронометр и встрепенулся в столь правдоподобном удивлении, что, если бы не связь с Нимицем, обманул бы, пожалуй, даже Хонор.
– Я и не подозревал, что уже так поздно, – сказал он, вставая, и взял шпагу. – Думаю, мне пора появиться на людях, а то ведь, наверное, скоро ваши гости начнут расходиться. – Пристегнув шпагу к поясу, граф улыбнулся, и любой посторонний наблюдатель счел бы эту улыбку обычным знаком светской любезности. – Позвольте мне проводить вас в бальную залу, – предложил он.
Хонор с такой же улыбкой поднялась с кресла и посадила Нимица на плечо.
– Благодарю, милорд.
С этими словами она, согласно грейсонскому этикету, оперлась о его плечо, и он повел ее к выходу из библиотеки.
Эндрю Лафолле последовал за ними, и его обычное настороженное спокойствие успокоительно контрастировало с тем сумбуром чувств, которые, как продолжала ощущать Хонор, все еще испытывал граф. Как и она сама.
«Ничего не случилось, – мысленно твердила себе Хонор, шествуя рядом с графом Белой Гавани по коридору и непринужденно беседуя на отвлеченные темы. – Ничего не случилось!»
К тому времени, когда они подошли к дверям бальной залы, она в это почти поверила.
Глава 3
– Доброе утро, миледи.
Хонор повернула голову и подняла глаза. Приближение Александера она ощутила еще до того, как он вошел в залитую солнцем столовую.
– Доброе утро, милорд, – приветливо отозвалась она и, указав на накрытый стол, предложила: – Присоединяйтесь к нам, милорд.
– С удовольствием, – улыбаясь, ответил граф. – Тем более что блинчики пахнут просто изумительно.
Голос его звучал обыкновенно, отголоски чувств, проявившихся вчера вечером, не улавливались, и Хонор испытала истинное облегчение… за что тут же себя укорила.
– Это не блинчики, – сказала она и, когда он вопросительно поднял бровь, пояснила: – Это вафли. Ужасное блюдо: в том смысле, что они ужасно калорийны, ужасно вкусны, и я их ужасно люблю.
– Вафли? – переспросил Белая Гавань, словно пробуя незнакомое слово на вкус.
– Можете думать о них как о хрустящих блинчиках со сладкой прослойкой. Традиционный грейсонский деликатес. Диетическим это блюдо не назовешь, и у нас на Мантикоре, да и вообще в Звездном Королевстве вафель не пекут. Во время Расселения мы растеряли многие кулинарные традиции, а здесь, на Грейсоне, их сберегли. Наверное, в силу того, что местные жители – как вы, может быть, заметили – бывают несколько упрямы.
Она повернула голову, бросила взгляд на Эндрю Лафолле и игриво подмигнула его сестре. Когда Белая Гавань довольно кисло кивнул, эта парочка рассмеялась.
– Ну так вот, подозреваю, что рецепт вафель относится к тем реликтам прошлого, которые они решили сохранить во что бы то ни стало. Конечно, не исключено, что за века рецепт претерпел некоторые изменения, но биться на сей счет об заклад я бы не стала.
На сей раз вместе с Лафолле рассмеялся и Александер.
По части упрямства, равно как и приверженности традициям, жители Грейсона не знали себе равных. Их планета, единственная в заселенной галактике, продолжала использовать древний Григорианский календарь, хотя он совершенно не подходил для здешних планетарных суток и планетарного года. Если кому-то во Вселенной и удалось, обживая с помощью убогих технических средств враждебный, почти непригодный для обитания мир, сохранить не только древние обычаи, но и старинные рецепты, то, разумеется, только им.
Опустившись на стул напротив леди Харрингтон, граф Белой Гавани снова принюхался и обвел взглядом собравшуюся за завтраком довольно странную компанию. Нимиц, сидевший на высоком стульчике справа от Хонор, встопорщил усы, приветствуя гостя, и адмирал ответил ему кивком, после чего так же любезно кивнул сидевшей на таком же стуле рядом с Нимицем Саманте. Слева от Харрингтон сидела Миранда Лафолле, а третий высокий стул предназначался для Фаррагута. Белая Гавань имел дело с котами чаще большинства мантикорцев, ибо его семья издавна поддерживала тесные взаимоотношения с правящим Домом Винтонов, немалое число представителей которого – и коронованных особ, и принцев крови – уже на протяжении восьми или девяти поколений были приняты котами. Для всякого, бывавшего в королевском дворце, завтрак в отсутствие древесного кота показался бы странным. Однако и ситуацию, при которой число котов за столом равнялось числу людей, тоже, мягко говоря, нельзя было отнести к привычным.
Это еще что! – напомнил себе адмирал. Где-то здесь, во Дворце Харрингтон, пребывает еще одиннадцать шестилапых. Задумавшись о том, кто присматривает сейчас за котятами Саманты, Белая Гавань от всей души пожелал нянькам удачи и порадовался, что не относится к их числу. Налюбовавшись вчера на не в меру шустрых детенышей, граф понимал, что следить за ними – работенка не для слабонервных.
Мысленно улыбнувшись, он вновь с наслаждением вдохнул струившийся из открытых дверей кухни волшебный аромат. Восхитительные масляные обертоны убеждали его в том, что «вафли» окажутся именно такими, как и предупреждала Хонор: «ужасно» калорийными и «ужасно» вкусными. Покосившись на нее и приметив перед ней полную кружку какао, Белая Гавань невольно подивился: как столь явной сладкоежке удается сохранять такую стройную фигуру? Конечно, физические упражнения играют свою роль, но, должно быть, дело не только в них.
Хонор уловила его внимание и ощутила, что он о ней думает. Сами его мысли, разумеется, были ей недоступны, но она чувствовала, что это именно размышления, а не спонтанный эмоциональный всплеск, случившийся вчера вечером. На миг Хонор задумалась, радует ли ее эта разница, но тут же резко встряхнулась. Конечно, радует! По правде говоря, она провела не слишком спокойную ночь, а предстоявшая встреча с Александером за завтраком отчасти ее страшила. Мысли ее без конца возвращались к последним минутам разговора в библиотеке, и отделаться от этого было невозможно, словно от назойливого зуда. Она убеждала себя в том, что это была всего лишь случайная вспышка, к тому же граф Белой Гавани, человек разумный, разумеется, не станет давать воли чувствам, которые могут повлиять на служебные отношения…
Увы, в глубине души Хонор не слишком-то верила этим успокоительным суждениям.
Ситуация представлялась смехотворной. Ей уже больше пятидесяти стандартных лет, она давно не девочка-школьница, и в ее положении просто нелепо мучиться бессонницей, предаваясь размышлениям о том, что может означать неожиданное внимание со стороны мужчины, до сей поры не видевшего в ней женщину. Особенно этого мужчины! Однако именно в таких метаниях и гаданиях прошла последняя ночь.
Уставившись на пропитанные сиропом остатки второй порции вафель, Хонор попыталась привести мысли и чувства в порядок.
Почему она так тревожится? Ей стоило бы радоваться тому, что достойный человек испытывает к ней влечение, да она, честно, и радовалась. Но в то же время, хотя ей трудно было признаться себе, она злилась на то, что сейчас его восхищение уже не было столь ощутимым. А кроме того, мучилась подспудным чувством вины – как будто она изменила памяти Пола Тэнкерсли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
Однако в прошлом, когда Хонор стала его протеже, ее привлекательность никогда не воспринималась им отдельно от ее одаренности и компетентности. Возможно, причина коренилась в том, что он всегда видел в ней только флотского офицера, а возможно, в том, что его привлекали женщины пониже ростом… и не обученные рукопашному бою. Во всяком случае не обладающие умением скрутить человека в крендель.
Подсознательно адмирал чувствовал, что, возможно, для них обоих было бы лучше, не сумей он «увидеть», сколь привлекательной для него может стать Хонор Харрингтон, но вдруг это перестало иметь какое-либо значение. В этот миг он видел в ней не офицера и не феодальную правительницу.
Как ни странно, но, заставив его признать свои ошибки и взглянуть на себя самого по-ново, она побудила графа увидеть по-ново и ее. Постичь – как умом, так и сердцем, – какова она на самом деле. И вот, увидев в ней чарующую, пленительную женщину, Хэмиш испугался (хотя страх, наверное, не самое подходящее слово), что уже больше никогда не сможет смотреть на нее как на свою протеже.
Глаза Хонор расширились: эмоции Александера, транслированные Нимицем, захлестнули ее сознание. Недавние раздражение и досада исчезли, смытые потоком чувственного внимания к ней. Не к тому, что она говорила, но к ней.
Подавшись назад в своем кресле, она услышала, как Нимиц с глухим стуком перескочил с насеста на консоль. Потом кот перетек ей на плечо, и она судорожно обняла его, словно надеясь таким образом остановить время.
«Этого не может… не должно быть!» – бились в ее голове отчаянные мысли. Ей хотелось встряхнуть кота, как игрушку: поток чувств Хэмиша встречал полное одобрение Нимица. Кот знал, как страстно любила она Пола Тэнкерсли, – да и сам он, на свой манер, тоже любил Пола, однако кот не видел причины, которая помешала бы ей найти новую любовь, и его глубокое, пробирающее до костей урчание слишком явно указывало на то, как относится Нимиц к нежданно пробудившимся чувствам Александера.
Но если кот не знал, чем могут обернуться подобные чувства, то Хонор прекрасно отдавала себе в этом отчет. По отношению к ней граф Белой Гавани был не просто старшим по званию, но и командующим Восьмым флотом, в состав которой входила ее эскадра. Иными словами, он являлся ее непосредственным начальником, а связь между лицами, состоящими в прямой служебной зависимости, согласно Статье 119, категорически запрещалась: обоим возлюбленным грозил трибунал. Кроме того, Хэмиш был женат, и жена его представляла собой выдающуюся личность. В прежние времена леди Эмили Александер была актрисой, ярчайшей в Звездном Королевстве звездой голографических представлений. Катастрофа аэрокара превратила ее в инвалида, но даже теперь, прикованная к креслу жизнеобеспечения и владевшая только одной рукой, она оставалась одним из лучших драматургов Мантикоры, снискав вдобавок славу выдающейся поэтессы.
Стараясь унять бешеное мельтешение мыслей, Хонор глубоко вздохнула. Как может она вообще забивать себе голову подобными глупостями, ведь единственное, что она ощутила, это поток эмоций. Можно подумать, будто никогда прежде ей не доводилось улавливать такие же чувства со стороны других мужчин. Что в этом дурного – она находила мужское внимание приятным, хотя никогда не поощряла стремление поклонников к сближению: тому препятствовали и консервативные нравы Грейсона, и нежелание бередить прошлое. Однако Хонор трудно было не признаться себе в том, что ей, целых тридцать лет искренне считавшей себя гадким утенком, восхищенные мужские взгляды очень льстили.
И на сей раз, твердо сказала она себе, за эмоциями тоже нет ничего серьезного. А если так, ей лучше всего притвориться, будто она не заметила эмоционального порыва графа. Если он узнает, что его чувства для нее открыты, это лишь напрасно смутит его. Кроме того, его верность жене-инвалиду и их взаимная преданность вошли в легенду. Их семейная жизнь давно стала одной из самых романтических и трагических любовных историй Звездного Королевства, и Хонор просто не могла представить себе, чтобы граф покинул леди Эмили, сколь бы привлекательной ни показалась ему другая женщина.
«И все же, – проскользнуло в дальнем уголке ее сознания, – ходили слухи о нем и адмирале Кьюзак… Может быть, не так уж и невозможно…»
Хонор поспешно выбросила эту мысль из головы и прокашлялась.
– Прошу прощения, милорд, – сказала она, – у меня вовсе не было намерения читать лекцию. Дело в том, что у меня тоже имеются сомнения относительно некоторых идей леди Хэмпхилл, и, наверное, тот факт, что мне пришлось по отдельным позициям выступить в ее поддержку, придал моей речи проповеднический пыл. Хотя это, конечно, не оправдание.
Граф Белой Гавани хмыкнул, встряхнулся, смущенно моргнул и с улыбкой взмахнул рукой.
– Нет нужды в извинениях, миледи. Я получил по заслугам… тем более что вполне мог избежать выволочки, если бы и впрямь удосужился прочесть приложение.
Хонор почувствовала некоторое смущение: в его подсознании еще не отзвучало эхо недавнего эмоционального порыва. Однако внешне адмирал никак не выказывал своих чувств, за что она была ему благодарна. Спустя мгновение он взглянул на свой хронометр и встрепенулся в столь правдоподобном удивлении, что, если бы не связь с Нимицем, обманул бы, пожалуй, даже Хонор.
– Я и не подозревал, что уже так поздно, – сказал он, вставая, и взял шпагу. – Думаю, мне пора появиться на людях, а то ведь, наверное, скоро ваши гости начнут расходиться. – Пристегнув шпагу к поясу, граф улыбнулся, и любой посторонний наблюдатель счел бы эту улыбку обычным знаком светской любезности. – Позвольте мне проводить вас в бальную залу, – предложил он.
Хонор с такой же улыбкой поднялась с кресла и посадила Нимица на плечо.
– Благодарю, милорд.
С этими словами она, согласно грейсонскому этикету, оперлась о его плечо, и он повел ее к выходу из библиотеки.
Эндрю Лафолле последовал за ними, и его обычное настороженное спокойствие успокоительно контрастировало с тем сумбуром чувств, которые, как продолжала ощущать Хонор, все еще испытывал граф. Как и она сама.
«Ничего не случилось, – мысленно твердила себе Хонор, шествуя рядом с графом Белой Гавани по коридору и непринужденно беседуя на отвлеченные темы. – Ничего не случилось!»
К тому времени, когда они подошли к дверям бальной залы, она в это почти поверила.
Глава 3
– Доброе утро, миледи.
Хонор повернула голову и подняла глаза. Приближение Александера она ощутила еще до того, как он вошел в залитую солнцем столовую.
– Доброе утро, милорд, – приветливо отозвалась она и, указав на накрытый стол, предложила: – Присоединяйтесь к нам, милорд.
– С удовольствием, – улыбаясь, ответил граф. – Тем более что блинчики пахнут просто изумительно.
Голос его звучал обыкновенно, отголоски чувств, проявившихся вчера вечером, не улавливались, и Хонор испытала истинное облегчение… за что тут же себя укорила.
– Это не блинчики, – сказала она и, когда он вопросительно поднял бровь, пояснила: – Это вафли. Ужасное блюдо: в том смысле, что они ужасно калорийны, ужасно вкусны, и я их ужасно люблю.
– Вафли? – переспросил Белая Гавань, словно пробуя незнакомое слово на вкус.
– Можете думать о них как о хрустящих блинчиках со сладкой прослойкой. Традиционный грейсонский деликатес. Диетическим это блюдо не назовешь, и у нас на Мантикоре, да и вообще в Звездном Королевстве вафель не пекут. Во время Расселения мы растеряли многие кулинарные традиции, а здесь, на Грейсоне, их сберегли. Наверное, в силу того, что местные жители – как вы, может быть, заметили – бывают несколько упрямы.
Она повернула голову, бросила взгляд на Эндрю Лафолле и игриво подмигнула его сестре. Когда Белая Гавань довольно кисло кивнул, эта парочка рассмеялась.
– Ну так вот, подозреваю, что рецепт вафель относится к тем реликтам прошлого, которые они решили сохранить во что бы то ни стало. Конечно, не исключено, что за века рецепт претерпел некоторые изменения, но биться на сей счет об заклад я бы не стала.
На сей раз вместе с Лафолле рассмеялся и Александер.
По части упрямства, равно как и приверженности традициям, жители Грейсона не знали себе равных. Их планета, единственная в заселенной галактике, продолжала использовать древний Григорианский календарь, хотя он совершенно не подходил для здешних планетарных суток и планетарного года. Если кому-то во Вселенной и удалось, обживая с помощью убогих технических средств враждебный, почти непригодный для обитания мир, сохранить не только древние обычаи, но и старинные рецепты, то, разумеется, только им.
Опустившись на стул напротив леди Харрингтон, граф Белой Гавани снова принюхался и обвел взглядом собравшуюся за завтраком довольно странную компанию. Нимиц, сидевший на высоком стульчике справа от Хонор, встопорщил усы, приветствуя гостя, и адмирал ответил ему кивком, после чего так же любезно кивнул сидевшей на таком же стуле рядом с Нимицем Саманте. Слева от Харрингтон сидела Миранда Лафолле, а третий высокий стул предназначался для Фаррагута. Белая Гавань имел дело с котами чаще большинства мантикорцев, ибо его семья издавна поддерживала тесные взаимоотношения с правящим Домом Винтонов, немалое число представителей которого – и коронованных особ, и принцев крови – уже на протяжении восьми или девяти поколений были приняты котами. Для всякого, бывавшего в королевском дворце, завтрак в отсутствие древесного кота показался бы странным. Однако и ситуацию, при которой число котов за столом равнялось числу людей, тоже, мягко говоря, нельзя было отнести к привычным.
Это еще что! – напомнил себе адмирал. Где-то здесь, во Дворце Харрингтон, пребывает еще одиннадцать шестилапых. Задумавшись о том, кто присматривает сейчас за котятами Саманты, Белая Гавань от всей души пожелал нянькам удачи и порадовался, что не относится к их числу. Налюбовавшись вчера на не в меру шустрых детенышей, граф понимал, что следить за ними – работенка не для слабонервных.
Мысленно улыбнувшись, он вновь с наслаждением вдохнул струившийся из открытых дверей кухни волшебный аромат. Восхитительные масляные обертоны убеждали его в том, что «вафли» окажутся именно такими, как и предупреждала Хонор: «ужасно» калорийными и «ужасно» вкусными. Покосившись на нее и приметив перед ней полную кружку какао, Белая Гавань невольно подивился: как столь явной сладкоежке удается сохранять такую стройную фигуру? Конечно, физические упражнения играют свою роль, но, должно быть, дело не только в них.
Хонор уловила его внимание и ощутила, что он о ней думает. Сами его мысли, разумеется, были ей недоступны, но она чувствовала, что это именно размышления, а не спонтанный эмоциональный всплеск, случившийся вчера вечером. На миг Хонор задумалась, радует ли ее эта разница, но тут же резко встряхнулась. Конечно, радует! По правде говоря, она провела не слишком спокойную ночь, а предстоявшая встреча с Александером за завтраком отчасти ее страшила. Мысли ее без конца возвращались к последним минутам разговора в библиотеке, и отделаться от этого было невозможно, словно от назойливого зуда. Она убеждала себя в том, что это была всего лишь случайная вспышка, к тому же граф Белой Гавани, человек разумный, разумеется, не станет давать воли чувствам, которые могут повлиять на служебные отношения…
Увы, в глубине души Хонор не слишком-то верила этим успокоительным суждениям.
Ситуация представлялась смехотворной. Ей уже больше пятидесяти стандартных лет, она давно не девочка-школьница, и в ее положении просто нелепо мучиться бессонницей, предаваясь размышлениям о том, что может означать неожиданное внимание со стороны мужчины, до сей поры не видевшего в ней женщину. Особенно этого мужчины! Однако именно в таких метаниях и гаданиях прошла последняя ночь.
Уставившись на пропитанные сиропом остатки второй порции вафель, Хонор попыталась привести мысли и чувства в порядок.
Почему она так тревожится? Ей стоило бы радоваться тому, что достойный человек испытывает к ней влечение, да она, честно, и радовалась. Но в то же время, хотя ей трудно было признаться себе, она злилась на то, что сейчас его восхищение уже не было столь ощутимым. А кроме того, мучилась подспудным чувством вины – как будто она изменила памяти Пола Тэнкерсли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76