- И, милый. Когда-то я колбасу за два двадцать ела,
- произнесла она тихой скороговоркой. И громко, для постороннего слуха,
закончила:- Так что спрашивайте в валютных аптеках!
Я уже шел по улице, а мне все казалось, что
я с трудом открываю тяжелую стеклянную дверь аптеки - открываю и придерживаю, чтобы
не ударить выходящую следом девочку... Сознание работало прерывисто, то
и дело куда-то проваливаясь. Вот я нахожу себя на незнакомой площади-
ровной и бескрайней, как степь. Метет поземка. Машины объезжают по кругу
покрытый грязным снегом холмик... Я начинаю медленно узнавать это странное место.
Еще недавно тут на высоком гранитном постаменте стоял памятник Дзержинскому. Полтора
года назад торжествующая толпа стащила железного идола. Постамент дробили
на сувениры. Казалось, все беды кончились. Сколько раз уже нам так казалось!..
Валютная аптека еще работала. Я успел перед самым
закрытием.
- Говорите быстро,
что вам, - раздраженно спросила девушка, которую по внешнему виду вполне можно
было бы принять за французскую продавщицу цветов - если бы не оттопыренные губы,
выражавшие вечное недовольство жизнью.
Под
стеклом на самом виду лежало нужное лекарство. Какое счастье, что
мама заболела после моей Англии, - мелькнула в голове кощунственная мысль,
пока я доставал пятидесятифунтовую банкноту.
- Вы берете английские фунты?
- Да, но сдача будет в долларах.
На витрине была выставлена цена - 13 долларов за
упаковку. Цена доллара в те дни была около восьмисот рублей. Выходит, подпольная сделка
на Тверской обошлась бы дешевле. Но об этом лучше было не думать. В таких
случаях действуют законы биологического вычитания: короткий взгляд исподлобья, теб
мгновенно оценивают, взвешивают, как бы даже подбрасывают на ладони для верности
- и гуляй! Я всегда проигрывал эту роковую игру.
- Какой сейчас курс фунта стерлингов? - задумчиво бормотала девушка,
перебирая смуглыми надушенными пальчиками деньги в кассе.
Фунт равнялся примерно полутора долларам. Я
тоже пытался считать, но у меня ничего не получалось.
- Совсем голова к концу дня не работает, -
трогательно улыбнулась она мне. Пахло от нее восхитительно.
Моя же голова продолжала работать, как испорченный кинопроектор. Три
упаковки лекарства были уже у меня в руках. Ампулы целы, дата не просрочена. Затемнение, провал
сознания, затем новая короткая вспышка: у меня в руке доллары - сдача. И
вместе с ними почему-то мятная карамелька.
-
Что это?
- Ваша сдача. Я
вам должна девяносто центов, но у меня, к сожалению, нет мелочи.
Провал - и снова неуверенный дрожащий свет. В
голове медленно зреет понимание происходящего.
- Девушка, вы мне недодали почти доллар, - сказал
я, придя в себя.- Это моя недельная зарплата. Вы такая красивая, така
вся европейская. А ведь за границей так не делают. Поверьте мне, я только
что оттуда. Это только у нас, в нашей нищей стране, так много денег, что
их не принято считать...
Мне
хотелось объяснить ей, какое она дерьмо со всеми ее парижскими духами и
помадами, но никак не удавалось сформулировать это достаточно внятно. Только на
улице, опершись о фонарный столб и вытерев пот со лба, я догадался разжать
кулак, где лежала бумажная сдача. Там было всего три доллара вместо тридцати с
чем-то.
...Небритый чудак
предлагает грецкие орехи, горстями перекатывая их в большом мешке. Вещи, вещи!
- призывно кричит издали цыганка. На ступенях подземного перехода нагажено. Прямо
рядом с кучей устроилась на коленках закутанная в шаль девочка, перед ней
стоит до половины наполненная деньгами корзина. Ниже на перевернутом ящике
сидит дьячок в рясе поверх ватника, ударяет молоточками по стеклянным бутылкам
и под эту музыку выводит простуженным басом восторженные гимны. Беспроигрышная лотерея!
- наперебой орут в мегафон двое крепких парней в коже. - Билеты продаются за
рубли, выигрыш - только в американских долларах! До ста тысяч долларов можно
выиграть, и как бы вам ни хотелось, получить эту сумму в рублях не удастся... Старик
в валенках с галошами притащился откуда-то со стулом, пиликает на гармони и
тянет старую военную песню. Из глубины каменного колодца его перебивает флейта.
Флейтист безбожно фальшивит - то ли по неумелости, то ли оттого, что пальцы застыли,
но так даже и лучше... Мельтешат в неверном неоновом полусвете призрачные фигуры,
взывают, плачут, кривляются. Пир во время чумы, карнавал отверженных. Сердце
рвется на части, обливается кровью и все-таки взмывает, заходится безумным восторгом. Страшно
и весело, как будто вместе с ними идешь на плаху. Только б не взаправду. Сидеть
бы себе в бархатном кресле, переживать вместе с актерами, утирать слезы, аплодировать, вызывать
на бис... А по завершении спектакля провести ладонью по лицу и смахнуть наваждение.
У нас лучше, зато у вас интересно, -
часто говорили мне вы. Это и есть взгляд из зрительного зала. Мне в Англии
тоже было интересно. Каждый день я встречал на улицах Оксфорда одного попрошайку. Это
был рослый худой старик с крупными и жесткими чертами лица. Под Рождество он
нацепил козлиную бородку из пакли, как у Санта-Клауса, вставал с протянутой рукой
на обочине тротуара и изредка лениво отбивал чечетку высокими каблуками с
металлическими подковками - чтобы обратить на себя внимание прохожих. Вы знаете
этого старика, вы как-то встретили его однажды в Лондоне на вокзале Виктория и
с тех пор перестали ему подавать: если ездит, значит, не так уж беден... Однажды
людской поток притер меня к нему вплотную. На лице у него играло умильно-приторное выражение. Кто-то
впереди меня положил ему в руку монету. Он благодарно отстучал каблучками и
с тем же выражением повернулся к следующему, ко мне. Между нами как будто проскочила искра.
Он увидел, что я не подам. Разглядел мое старое пальто русского пошива. Не
знаю, что там еще он увидел и понял. Но лицо его в одно мгновение стало
холодно-высокомерным. В глазах даже сверкнула ненависть - едва ли ко мне лично,
я не смею претендовать на столь яркие чувства к моей персоне со стороны
первых встречных, - скорее всегдашняя ненависть к миру, роднящая этого
старика со всеми на свете попрошайками, комедиантами, либералами и прочими
профессиональными человеколюбцами, которую передо мной он просто не счел
нужным скрывать за обычной расчетливой маской. Мы быстро разминулись и
потеряли друг друга из виду, но этот взгляд я запомнил.
Попрошайничество, между прочим, у вас вообще распространено. Многие
музеи ничего не берут за вход, но у дверей на видном месте стоит копилка с
предложением пожертвовать на нужды музея, кто сколько может. В оксфордском Ботаническом саду
еще откровеннее: там надпись на копилке подсказывает, что посещение подобных
мест в Европе стоит не менее двух фунтов. По выходным дням граждане в фуражках Армии
Спасения устраивают импровизированные концерты и гремят на всех углах банками с
мелочью. Другие предлагают расписаться на каких-то листах - и опять-таки дать
денег. Пожилые женщины собирают деньги под плакатом Save the children!
(Спасите детей!). А однажды в Лондоне мне с улыбкой вручили крохотную бумажную гвоздику
(был праздник), и, когда я искренне поблагодарил маленькую смуглую женщину за
этот дар, она вдруг переменилась в лице и вцепилась мне в рукав, требу
платы...
И понять их всех
можно.
Пусть гневаются на
меня англичане, но Англия, как и Россия, - тяжелая страна.
Только почему, когда я думаю о вашей стране,
перед моими глазами не нищие на улицах Лондона, обкладывающие себя дл
тепла картонными коробками, а чистые, точно вымытые камни мостовых, ухоженные газоны,
красивые и крепкие дома? Почему сам воздух у вас, в стране туманов, до
того прозрачен и светел, что самые заурядные предметы, кажется, излучают
волшебное сияние?
Значит, один
народ из поколения в поколение с терпением и верой возводил из простых камней
дивный храм, очищал тусклый, хмурый мир вокруг себя от пыли, мусора и шелухи, чтобы
увидеть его озаренным божественным смыслом; другой же бездумно опустошил, загадил
и в конце концов отверг большую богатую страну, а теперь ходит по миру
с протянутой рукой, сгорая от зависти к благополучным соседям?
Это старый вопрос. Однозначного ответа на него
у меня нет. Знаю только, что те, кто довольствуется жизнью среди нечистот, равно
как и те, кто их к этому понуждает, - еще не народ. Что же до протянутых рук,
не всегда следует понимать этот жест буквально. Вспомните притчу о пяти хлебах
и двух рыбах: И ели все и насытились. Вспомните мысль-заклинание Достоевского о
старых камнях Запада, которые русскому сердцу, может быть, ближе, чем сердцу западного человека...
Об этом я еще буду с вами говорить. К этой
необъятной теме и не подступался.
Наутро
не мог оторвать голову от подушки и пребывал в том блаженном, каждому с
детства знакомом горячечном состоянии, когда не мучают никакие житейские заботы,
а в голове живут одни лишь перепутанные сны. В дальний путь с драгоценным лекарством пришлось
отправиться жене. Перед уходом она нервно поправила на мне одеяло, положила
у изголовья ворох таблеток, найденных в столе, поставила рядом телефон и
взяла с меня слово, что, если температура подскочит выше тридцати девяти,
я вызову врача. Кажется, самой ей не удалось уснуть и в эту ночь.
Те четыре дня, что я пробыл один, меня одолевали странные
видения, перетекавшие из сна в реальность и обратно. Сюжеты были хорошо
мне знакомы, но они получали неожиданное, иногда игривое и даже фантастическое развитие.
То я будто подслушивал нечаянно ваш разговор
с известным нам обоим лицом. Речь шла обо мне, и лицо говорило:
- Вы уверяли меня, что это человек благородный, а
по-моему, он просто натаскивает себя на благородство.
- Мы все на что-то себя натаскиваем, - уклончиво отвечали
вы, не желая меня обидеть.
То
я начинал мечтать. В магазине, где я покупаю конфеты, взрывается бомба.
В помещении вспыхивает пожар. Люди в страхе высыпали на улицу, сам я ранен
и изрезан осколками, а под лестницей лежит оглушенный взрывом мальчик. Превозмогая боль
в ноге, я беру мальчика на руки и несу его к выходу сквозь завесу огн
и дыма. Родственники, пресса, всеобщее ликование... Меня принимает королева.
Я бросаюсь к ее ногам и умоляю выписать в Англию для лечения мою маму.
И вот уже мы с сестрой вывозим маму в инвалидном кресле на прогулку по
предпраздничному Оксфорду, я подмигиваю сестре: Ноw do you like it?
(Как тебе это нравится?), мама изумляется богатым прилавкам, выбирает
продукты к обеду, симпатичные девушки в кассах улыбаются ей, но каждый раз,
когда они заученным движением поднимают и смотрят на свет предложенную купюру,
мама обижается. Объясни ей, что мы не печатаем фальшивых денег!-
просит она меня...
И тут оживает
картина из далекого прошлого. Дощатые ряды заснеженного рынка. Мне шесть лет.
Мама покупает кусок мяса с косточкой для щей - к празднику. Рассчитывается, о
чем-то задумавшись. Рука торговки со сдачей: ватник, серый сатиновый нарукавник. Я
хорошо вижу эту грубую цепкую руку, она на уровне моих глаз. Она застывает на
мгновение, затем быстро исчезает под прилавком. Мы отходим, мама рассеянно заглядывает в
свой кошелек и вдруг останавливается как вкопанная. Я, кажется, забыла
взять свои пять рублей, - смущенно говорит она торговке, вернувшись. Какие
еще пять рублей! Я все тебе отдала, поищи в своих карманах! Мама
теряется, крепко сжимает мою руку, мы быстро идем вдоль забора. Она еще
раз заглядывает в кошелек. Роется в сумке. Ты не заметил, куда
положила сдачу? - Деньги были у нее в кулаке, - говорю я. -
Потом она их спрятала. Мы бесцельно обходим рыночную площадь по периметру. Я
чувствую, как вздрагивает мамина рука. Опять возвращаемся туда, где торгуют мясом.
Имейте совесть, - говорит мама. - Вы не дали мне сдачу. Вот и мальчик видел.
- Вы посмотрите на нее! - кричит на весь рынок торговка, уперев кулаки
в бедра. - Люди добрые, вы только посмотрите! Мы торопливо уходим.
На ходу мама вынимает из рукава платочек, молча вытирает слезы...
Обычное дело - человек в инвалидном кресле
на улицах и в магазинах Оксфорда. В выходные дни этих кресел на колесах видимо-невидимо. Кажется,
будто в каждой английской семье есть больной ребенок или немощный старик.
А то я опять попадал в средневековый обеденный зал
колледжа: высокие своды, стрельчатые окна с витражами, тяжелые деревянные скамьи
и длинные, ничем не покрытые дубовые столы. И опять садился напротив той студентки в
свитере и джинсах, которую так часто видел за завтраком. У нее были очень
мягкие, почти славянские черты лица, хотя она, конечно, была чистокровной британкой и,
судя по приветливым манерам и особой тщательности в одежде, не из бедной семьи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27