К. Прутков
Майор Нуразбеков вернулся к столу, закурил новую сигарету и вынул из голубой папки отпечатанную страницу:
– Ну, пожалуйста… Сами на компромат напросились. Вот, например… Это вы сказали в ноябре позапрошлого года в пьяной компании: «Брежнев умер, и мне что-то нездоровится»? И все вокруг смеялись при этом.
– А что тут смешного? – прикинулся Гайдамака. – Ничего смешного не вижу.
– Вот и я не вижу. Ну, про Брежнева – это еще туда-сюда, сойдет, пропустим мимо ушей, Брежнев – уже пройденный этап. А вот что это вы несли в ресторане «Подсолнух» насчет пана Щербицкого? Какая у него жопа? Напомнить? «Жирная» – так вы сказали. Хороший, мол, амортизатор для наших дорог… А вот перл: «Везде дураки засели, ряхи отъели, гнать их надо сраной метлой». Это как?… Или вот интересная цитатка: «Сквегной догогой идете, товагищи!» Кто это сказал после партхозактива? Кого это вы «пегедгазнили»? Кого перефразировали?… Молчите?… Да, а почему ваши дорожные рабочие бастуют, как на гнилом Западе? А вы им за это «андроповку» выставляете и обедами кормите. Да за такие выступления плюс за поддержку забастовки плюс за скрытый саботаж с вами в 37-м, знаете, как поступили бы?… Что прикажете делать с этим компроматом? Распустились, ядри вашу творческую интеллигенцию! Ну, положим, вы не творческая интеллигенция, а рабочая кость – тем более! – Майор Нуразбеков потряс компрометирующей бумагой, смял ее и швырнул Гайдамаке. – Читайте, читайте! Так и быть, дарю! Используйте ее по назначению.
Гайдамака расправил бумагу и принялся разбирать куриный почерк майора. Так, почитаем, что о нас пишут в КГБ…
«нтсвтск прпгнд гтц»
Ясно: «антисоветская пропаганда и агитация»… Этот майор Нрзб писал без гласных и заглавных букв, как древний еврей, хоть и слева направо. Почерк был не куриный, а еще круче – вроде двойной колючей проволоки вперемешку с зигзагами кривой сердечной аритмии.
«жрн жп пн щрбцкг…», «врн дрг дт тврщ», «бржнв…», «ндрпв…», «чрннк…» и т. д.
Про жирный амортизатор пана Шербицкого все правильно записано. И про Брежнева, и про Андропова, и про Черненко – все верно. Нет, все-таки наши чекисты сейчас хорошо работают – культурно, грамотно, чужих слов не шьют. Что было, то было – все это Гайдамака не один раз вслух говорил на людях, будто его черти за язык тянули. Постой, помолчи, послушай, что говорят другие. А то, что товарищ майор любезно подарил ему компромат на подтирку, – хороший признак. Значит, не нужен уже компромат майору? Целый час уже прошел, даже больше. Наверно, сейчас отпустит домой с Аллахом. Скажет: «Идите и не грешите, товарищ Гайдамака! Эй, Вова, кто там у нас следующий?» Отпустит, отпустит, куда он, сука, денется? Напугал пациента для профилактики и отпустит. За длинный язык сейчас не сажают – если, конечно, язык не подкреплен делами. Слово и дело надо различать, не при Бироне живем, а, слава Богу, при Константине Черненко. Он же, Гайдамака, конечно, в жизни всякое языком молотил, но никогда ничего такого не делал в смысле опасности для нашего социалистического отечества. Наоборот: хай живэ социалистический лагерь! За длинный язык сейчас не сажают, а просто выгоняют с работы. Да он и сам уйдет, надоело дураком прикидываться. Так, глядишь, не заметишь, как в дурака превратишься – привычка, как известно, вторая натура. Сам, сам подаст заявление и уедет в Нижневартовск за длинными сторублевыми купюрами с портретом отца-основателя в овале. Или в Нарым. Или в Надым. Там тоже дороги плохие и дураков хватает. Интересно, кто там следующий после него на допрос к товарищу майору? Кому там на 12.00 назначено?
Ох, и подотрется он той компрометирующей бумагой – подотрется как надо, с большим мазохистским удовольствием – даже Гаргантюа с Пантагрюэлем, знавшие в этом деле толк, такими бумагами не подтирались – куда им! – и воду за собой три раза спустит, чтоб уж концов от той поганой бумаги не осталось. Все-таки подлец Скворцов. Сволочь. Настоящий хрен из-за бугра, все про него выложил! Впрочем, у американских шпионов свои резоны. А может быть, и не Скворцов раскололся? Откуда Скворцову знать, какой амортизатор у пана Щербицкого, если про жопу Щербицкого Гайдамака при Скворцове не распространялся? Где ж это он разболтал государственную тайну?… Вспомнил: в районной прокуратуре!
«Вышинский, сука, раскололся! Не выдержал допросов при ясной Лупе! – догадался Гайдамака. – И про забастовщиков только Вышинский знал. Вот кто после меня придет на допрос – Семэн с Мыколой. А эта говняная бумага – всего лишь черновая выписка из протокола допросов районного прокурора Вышинского. Апрельские тезисы. У майора таких бумаг – хоть задом ешь. А „Дело“ с американским шпионом в унитазе никак не утопишь».
– Коньяк с Иваном Трясогузом где пили? Здесь у нас внизу, па углу Маркса с Привозом? – спросил майор.
«Все знает! – обалдел Гайдамака. – Следил он за нами, что ли?… Недаром Ванька предупреждал!»
– А вы что думаете? – читал мысли майор Нуразбеков. – Думаете, я тут на чердаке сижу и ничего не знаю? Высоко сижу, далеко гляжу! У меня долг службы такой – все знать. Думаете, я тут с вами в допросы начну играть, жилы из вас тянуть и по морде бить? Много чести! Отвечайте: какой коньяк пили? Молдавский?… Молдавский, молдавский, чую! Амбре какое! И охота вам по такой жаре такую дрянь пить? Вы два но сто выпили, а Трясогуз, конечно, сразу целый стакан засосал?… И объяснил, что в КГБ нужно дураком прикидываться?
«Ох, и вумный монгол!» – ужаснулся Гайдамака:
– И «Красной Шапочкой» закусили, волки?… Завидую я вам, птички божьи. Сейчас бы мне принять грамм сто пятьдесят армянского коньячка и в постельку на бочок.
– С какой-нибудь Красной Шапочкой, – с опаской пошутил Гайдамака.
(Еще шутит!)
– Оно бы не плохо, по мне сейчас не до Красных Шапочек. Выспаться хочу. А тут сиди с вами.
– Что, плохо с похмелья? – от всей души посочувствовал Гайдамака, страстно желая перевести разговор с опасного пана Щербицкого и сквегной ленинской дороги к нейтральным красным шапочкам и молдавскому коньяку. – Так я могу за бутылкой сбегать!
Гайдамака с готовностью хлопнул по своему карману и тут же с досадой вспомнил, что все деньги в спешке отдал Андрюхе Лукьянеико, ни рубля себе не оставил, даже на обратную дорогу.
– Ну-с, и где мы будем распивать эту вашу бутылку? – очень заинтересовался майор Нуразбеков. – В женском туалете, что ли? Или прямо здесь, на моем рабочем месте?… Вы что думаете, я тут по ночам в КГБ коньяк распиваю и пульки расписываю? – рассердился майор. – Работаю я здесь! Ночные допросы веду при ясной Луне, бля! Разбирайся тут с вами! Вы летописи писали когда-нибудь?
– Я не понимаю, о чем вы спрашиваете, – сказал Гайдамака.
– А вот о чем. – Майор вынул из голубой папки очередной лист и прочитал: – Называется так: «Летопись, от».
– От кого? – спросил Гайдамака.
– Просто: от. «От» – и все. Часть речи такая, вроде «бля». Засорение языка. Летописец ставит «от» в конце каждой фразы или периода, как выдох.
Ужасное подозрение возникло у Гайдамаки.
– Сидите, слушайте и поймете, от. – И майор стал читать что-то совсем уж несусветное:
«В лето 6562 от сотворения мира. От. В те времена Лысая гора еще не была историческим местом. Отец Павло, который потом сделался святым, каждую ночь обходил монашеские кельи, желая знать, как проводят монахи время. Если услышит, как кто-либо беседует, собравшись вдвоем или втроем, то он тогда стукнет к ним в дверь, дав знать о своем приходе, и отойдет. А наутро, призвав к себе, заводил разговор с притчами да намеками. От. Одевался он так, что даже нищие принимали его за своего; а Гайдамака сказал, что многие святые во все времена носят латаные штаны, хотя вполне могут купить себе приличный костюм. От. Одно из трех: то ли они прикидываются, то ли им наплевать на свою внешность, то ли латаные штаны нужны им как символ во имя. Так сказал Гайдамака. „Труд облагораживает человека“, – говорил ему отец Павло, а Гайдамака отвечал: „Если трудно, значит, плохо. Облагораживает безделье“. От.
Однажды незадолго до пасхи Гайдамака с братией угощались телом и кровью господней, тут отец Павло опять стукнул в дверь и ушел, а утром сказал Гайдамаке: «У тебя, брат, сердце ржавою коростой обросло. Сущий диавол! Зачем ты из монастыря колхоз устраиваешь и братию смущаешь? Не лучше ли тебе уйти от нас, пока я княжью дружину не вызвал?» Гайдамака осерчал и ответил: «Я свободен, я и пойду!» – «Иди, иди… от», – был ответ отца Павла с осквернением уст».
– Вам что-то непонятно? – спросил майор. Гайдамака пожал плечами. Подозрение перешло в холодную уверенность: отец Павло предал, написал компромат, его слог. Майор усмехнулся и продолжил чтение:
«Гайдамака и пошел, куда глаза глядят. Не успел он спуститься к Днепру, как вдруг из оврага, который впоследствии станет Крещатиком, выехали ему навстречу три добрых молодца в полном богатырском параде с кистенями в руках. От. Посреди Гайдамака узнал своего оруженосца Алешку Поповича, а по бокам двух братьев Свердловых. Пока он рассуждал как бы половчее вооружиться, они дорогу к Днепру перекрыли – ни пройти, ни проехать. В ответ на эту демонстрацию Гайдамака вырвал с корнем молодой дубок и потряс им, очищая корни от земли. На Свердловых это произвело впечатление, теперь можно было поговорить. „Зачем ты, Алешка, в богатырское вырядился, костюм оскверняешь?“ – спросил Гайдамака, хотя уже понимал, в чем тут дело. Оруженосец смутился, но ответил нагло: „Зовут меня теперь не Алешка, а Алексей Алексеич. Меня вчера сами Илья Иваныч Муромец под богатырскую присягу привели“. – „За что же тебе такая честь без кандидатского стажа?“ – удивился Гайдамака. „А за подвиги мои богатырские. – Тут Алешка стал загибать пальцы. – За победу над Васькой Прекрасным, да за победу над Змеем Тугариным, да за победу над разбойниками в грязях смоленских… да за открытие Сибири, от!“ – „Ты что болтаешь, дурень? Это же мои подвиги!“
Майор взглянул на Гайдамаку, прервал чтение и спросил:
– Что с вами?
Икотка прошла, но навалилось кое-что похуже – у Гайдамаки потемнело в глазах, и всеми фибрами живота он почувствовал, что от внезапного липкого страха перед ночными допросами при ясной Луне, бля, ему уже не сдержать в желудке опять взбунтовавшуюся конину, которая уже съела гороховый суп и красную шапочку, набралась сил и хитроумно решила на этот раз прорваться на волю не вверх и вперед, а с тыла – вниз и назад.
– Можно мне в туалет сходить? – жалисно попросился Гайдамака, хватаясь за живот.
– Облегчиться, что ли? Оправиться? Почему же нельзя, если приспичило? Сходите. Только добро зря для храбрости переводите.
– А это… Сопровождающего не надо?
– Еще чего! Вы что, арестованный? Или собственноручно не сумеете спустить штаны?
– Так я ж не знаю, где тут в вашей конторе мужской туалет, – скорчился Гайдамака. – Ничего не вижу, бля, аж круги в глазах!
Сорное словечко «бля», как блоха, уже успело перепрыгнуть на него с майора Нуразбекова.
– Верно, мужской гальюн далеко, не добежите, – прикинул товарищ майор, с садистским наслаждением наблюдая за муками Гайдамаки. – Да уж не дизентерия ли у вас? А может, холера? Могу вас в госпиталь…
– Нет, не холера, – простонал Гайдамака. – Суп гороховый, с салом.
– И с коньяком. Зажигательная смесь Молотова, Что же с вами делать?… Эврика! А вы – в женский туалет! Рядышком! Запросто, безо всяких там фрейдистских комплексов. Вот, возьмите ключ. Не стесняйтесь, туда никто не ходит, кроме меня. Посадили тут, понимаешь, у параши, бля, к летучим мышам поближе. Стойте! Стоять! Ладно, так уж и быть, дарю. – Майор вынул из папки и протянул Гайдамаке несколько отпечатанных страниц. – Забирайте свой компромат и используйте его по назначению, я в него все равно не верю. Кстати, и ознакомьтесь, почитайте – вы там долго будете заседать… в честь Великого Октября, – передразнил майор Нуразбеков.
ГЛАВА 7. Спой, Сашко!
«Учитель, прогони его, на хрен тебе такой ученик?»
Св. Петр об И. Искариоте. Апокриф. Вольный перевод Б. Штерна
Сашко поначалу состоял при графине Узейро в должности Ваньки Жукова – куда пошлют. Когда графиня собиралась укладываться отдыхать с мужем, Сашка посылали с горы на гору то в Бонцаниго за газетами – обязательно «Унита» и «Аванти!», – то за галетами и кристаллическим йодом в музыкальную лавку (она же была и аптекой) дядюшки Джузепие Верди, то за спиртом в столярную мастерскую падре Карло – дядюшка Карло вырезал из поленьев марионеток на веревочках и шарнирах и любил слушать, как Сашко поет под аккордеон.
– Спой, Сашко, – просил падре. Сашко пел:
Эх, яблочко,
Да ты червивое,
Девки щупают попа
Долгогривого!
– Кто такой «поп долгогривый»? – спрашивал падре Карло. Выслушав объяснение, он вздыхал и грозил пальцем. – Нехорошо, Сашок. Надо исправить на кого-нибудь другого. Не надо плохо о священнослужителях.
Сашко исправлял:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47