- спросил он меня.
- А как ты думаешь?
- Я думаю, несчастье. Я послал тебя к веслу, а ты тут выделываешь
разные штучки. Ты, наверное, жрец? Я слышал, что жрецы знакомы с подобными
уловками.
За драпировками послышался быстрый легкий топот ног - мальчишка удрал
через дверь.
- Ну, - сказал он, - и что же ты хочешь?
Я посмотрел в его маленькие черные глазки, сдавшиеся без борьбы.
Поняв, что не сможет померяться со мной силой, Чарпон не тратил сил на
сопротивление.
- Твой корабль, - сказал я. - Твою службу. Все, что я скажу, должно
быть сделано. Позовем твоих офицеров и сообщим им счастливую новость.
Ночь снаружи уже пахла пряным южным бальзамом, и звезды между
парусами сложились в другие узоры.
Я совсем забыл про Длинный Глаз, а вспомнив, заставил их освободить
его. Он пришел хромая и встал рядом со мной.
Я помнил, как я ценил его и как был расстроен, обнаружив опять, что
он - лишь часть всего того, что меня окружало, какого-то полигона для
смертных, населенного созданиями, ничуть не похожими на меня, как трут не
похож на появляющееся из него пламя.
Я оделся светом, чтобы произвести на них впечатление, и действительно
произвел. Это, как и многие другие вещи, было очень легко сделать.
Раздражающе легко. Нет ничего удивительного, что после я неохотно
экспериментировал с Силой, как почкой, набухавшей во мне, боясь ее столь
неожиданно высвобожденной мощности. Итак, я стал повелителем корабля
Чарпона, и девяносто семь человек той же ночью присягнули мне на верность,
стоя на верхней палубе на коленях, напуганные и озадаченные.
Я не чувствовал ни гордости, ни восторга. В тот момент я чувствовал,
что напуган, как они. Я, не король и не волшебник, оказался на вершине; не
бог, просто человек, изолированный от своего рода. Я был одинок, как
никогда до того в своей жизни.


ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ЧУДОТВОРЕЦ

1
Первый город, в который я попал, был мертвый город Эшкорек - золотой
череп. Мой второй город, сияющий муравейник, жил и казался недоступным для
несчастий, упадка, стремительно летящих ветров времени, для любой из тех
сил, что заживо съели Эшкорек. Я помню, что несмотря на все те события,
который привели меня туда, я был все еще достаточно молод, чтобы на
семнадцатое утро разинуть от удивления рот, когда "Иакинф Вайн-Ярд",
свернув паруса, как голубой мотылек свои крылья, вошел на веслах в бухту
Храгон.
В Бар-Айбитни рано пришло лето; на фоне декораций индигового неба
пять сотен дворцов купали свои отражения в море сапфира. Западнее, там,
где начиналась часть залива, отведенная для стоянки торговых судов, вода
была покрыта золотыми и зелеными кораблями-аллигаторами. В самой дальней
части залива, полыхая, как огонь высотой около шестидесяти футов, стояла
статуя из позолоченного алькума - фигура Масримаса Бар-Айбитнийского.
Храгон Масрийский, первый король-завоеватель, который сделал город
могущественным, установил и статую. Это стоило жизни тысяче хессекских
рабов, но жизнь раба, как всегда, недорого обходилась. Бог был облачен в
складчатую юбку, штаны с обильными сборками и высокие, до колен, сапоги
завоевателей; еще он имел массивный воротник, наплечники и остроконечный
шлем воина. Этот наряд, впечатляющий на высоких масрийцах и на самом деле
служивший для того, чтобы они казались гигантами среди мелкоты, был для
людей под их властью еще одним напоминанием о том, что уменьшить человека
до карликового роста значит победить его.
Сто лет назад, в дни хессекских королей "старой" крови, здесь был
только эмбрион города - Бит-Хесси, или Устье моря. Внутренние земли
занимали три хессекские провинции, а через море к западу лежали хессекские
Сима и Тинзен. Хессекским королевствам удалось просуществовать несколько
веков, прежде чем гроза войны разрушила древнюю и уже пришедшую в упадок
культуру. Война пришла с востока в лице людей молодой расы, рвавшихся на
юг и на запад. Старый мир рассыпался там, где они проходили. Маленькие
империи, разбитые и разграбленные, истреблялись одна за другой и
восстанавливались под рукой Масримаса, повелителя пламени.
Почитатели огня были выдающейся расой, многочисленной, имевшей
огромную армию. Их легионы, или джерды, были несравненны. Вымуштрованные,
одетые в полированную бронзу, на лошадях (а подобных животных на юге не
видели раньше), подгоняемые нуждой в земле, они переливались, как море,
через все границы, означенные на картах. Голодавшие на своей засушливой
родине среди бесснежных скал и голой пустыни, масрийцы оценили юг, его
реки и пойменные долины, а хессеки с тупым упрямством сопротивлявшиеся
переменам, были повержены и одичали вместе со всеми остальными.
Соблазненные, однако, той невестой, которую они взяли силой, воины
отстроили старый мир заново, переименовав его в "Новый" и развели на
руинах пустяковую архитектуру. Бит-Хесси - единственный хессекский порт на
океане, был восстановлен и перестроен в образцовый город для императора -
воина Храгона. Город стал называться Бар-Айбитни; он моментально бросил
вызов масрийским городам на востоке, а вскоре и затмил их.
Построенные у моря дворцы, храмы, памятники, театры быстро низвели
обличье бывшей древней столицы до художественного уровня балагана.
Завоеватели стали оккупантами земли, на которой жили многие, им пришлось
учить ее обычаи. Теперь джерды маршировали лишь на плацах и придворных
парадах, оружие ставили в тавернах и у постелей женщин; скоро половина
Хессека была оплодотворена масрийским семенем. Сейчас масрийцев размягчали
те духовные и плотские радости, которые предвещали закат силы нации.
"Иакинф Вайн-Ярд" уплатил пошлины и был пропущен на стоянку. Гавань
посещало такое количество судов, что порт и пристани протянулись более чем
на милю. Позади них лежали обширные склады и Рыбный базар; вход в него был
обозначен двумя золотыми рыбками на высоких гранитных колоннах. Здесь
начиналась Янтарная дорога, которая вела к Вселенскому базару, где тогда
можно было купить все, что было в империи, - от прозрачного шелка до
зеленого тинзенского табака и засахаренных пчел. От этого колоссального
торгового центра растекались базарчики поменьше, специализирующиеся по
лошадям, скоту, рабам; отсюда также начинались постоялые дворы, винные
лавки и публичные дома.
Я оставил Чарпона с тремя его помощниками, чтобы он, как обычно,
привел в порядок дела корабля в конторах купцов вокруг залива.
Эскортируемый десятью хессеками, Кочес, еще один помощник, проводил
меня через Рыбный базар вверх по Янтарной дороге к "Зубам Дельфина". Это
место, названное морским именем, как корабли называют сухопутными именами,
было кричаще-безвкусной гостиницей для богатых разбойников, и они населяли
ее в изрядном количестве. Даже хессекские пираты собирались там, если,
конечно, у них было достаточно серебра, чтобы заплатить за обслуживание. И
все-таки этот дом был более масрийским, он пародировал стиль завоевателей,
хотя я не думаю, чтобы когда-либо хоть один чистокровный масриец
переступал его порог.
Кочес вел меня вверх по желтым мраморным ступеням "Зубов Дельфина" с
гордостью помещика, возвращавшегося в свои владения. Толстые колонны,
разрисованные режущими глаза синими и красными сполохами, поддерживали
белый лепной потолок. Стены покрывали изразцы с изображениями дельфинов.
Ранние выпивохи, капитаны кораблей и морские бандиты расхаживали с
важным видом туда-сюда по вестибюлю. Кочес, сентиментальный, как садист,
показывал в ухмылке черные зубы и обнимался со знакомыми. Увидев, что я
скромно стою в стороне, какой-то покрытый шрамами дьявол, с горстью золота
в руке, одноглазый, как и положено пирату, отпустил замечание, что я
выгляжу, как деревенщина. Кочес кинул на меня испуганный взгляд.
- Это господин из далеких земель. В его распоряжении целый корабль.
- Что, Чарпон в человеческом распоряжении? Эй, вы, девичьи глазки!
Что вы сделали для него? Я бы сказал, вы на вкус господина высоковаты.
Я небрежно сказал Длинному Глазу, который стоял позади меня:
- Видишь там этого крикуна? Пойди и ударь его за меня.
Кочес съежился, пират стоял, озадаченный, не веря своим ушам, а
Длинный Глаз, повинуясь мне без всякого выражения и без промедления,
врезал ему по зубам. Золотой руке не понравилось такое приветствие, и он
поднял свой мясистый кулак, чтобы расплющить Длинного Глаза, прежде чем
заняться мной, в то время как вокруг движение замедлилось, и все с
интересом наблюдали за нами. Бот так я в первый раз произвел впечатление в
Бар-Айбитни: из ладони я выпустил луч белой энергии, яркий, как молния. Он
задел шею Золотой Руки и свалил его, как быка. Тот рухнул на покрытый
масрийскими изразцами пол, рыча, как раненый, а над толпой пронесся
одновременный невольный вздох, который означает знакомство с волшебником,
пока он еще не слишком преуспел в своей карьере. Чтобы придать
происходящему еще больше торжественности, все наши десять хессекских
моряков бухнулись на колени и простерлись ниц передо мной, а Кочес подполз
ближе, моля, чтобы я ничего больше не делал.
Золотая Рука перестал кататься по полу и смотрел на меня с изумлением
побежденного.
- Надеюсь, тебе этого хватит, - сказал я ему. - Можешь запомнить, что
лучше пусть мой слуга ударит тебя, чем я сам.
По углам зала возник напряженный шум. Любопытство превысило страх,
когда все увидели, что я не собираюсь метать молнии во все стороны. Это и
есть цивилизующее действие, которое большой город оказывает на людей. Он
убивает инстинкты и заменяет их длинными носами.
Как раз в это время в вестибюль вплыла некая фигура.
Фигура хессекской расы, надушенная, нарумяненная, напудренная; губы,
щеки, мочки ушей были оттенены цветом прекрасного розового коралла; глаза
обведены голубой краской, волосы завиты и присыпаны серебряной пылью.
Шлейф из газа и зеленого шелка, пара туфель без задников на высоких
каблуках с украшениями в виде дисков, звякающих в аккомпанемент скользящей
походке, плавной, как бег вниз с горки хорошо смазанного колеса. В узких
белых руках был серебряный кубок, который этот милый дом с хорошими
манерами предлагал прибывшим.
Это было так неожиданно, что на минуту заняло мои мысли и чувства.
Прелестная девушка. Без грудей. А когда она подошла совсем близко,
предлагая мне кубок и опуская веки, яркие, как бабочки, я заметил, что
кошачий подбородок наверняка побрили, прежде чем его раскрасить, так как
мальчиков-проституток в Бар-Айбитни не кастрировали.
- Выпейте, мой господин, - произнес голос, заботливо наученный ничего
не выражать, кроме того, что это говорила не женщина, - и вы, господин
Кочес, добро пожаловать к "Дельфину" опять. Господин Чарпон приедет позже?
- Как же он удержится? - игриво сказал Кочес, без всяких вступлений
засовывая свою руку в обширные складки, покрывающие гладкое, тщательно
избавленное от волос тело. - Это Тэи, - сказал он мне, - особо
рекомендуемое удовольствие гостиницы. А этот господин, Тэи, чужестранец,
колдун, как он только что нам показал. Позаботься, чтобы управляющий не
слишком докучал ему, не то он обрушит дом.
Он по-прежнему выглядел желтым от страха; несмотря на свои гримасы,
он очень хотел бы находиться с землетрясением как бы в одной шеренге и
обмануть всех, да и самого себя, что его дрожь именно от землетрясения и
происходила.
Золотая Рука спрятался среди своих друзей, как бык в зарослях.
Толпа в холле глухо шумела, и забавный Тэи увел нас.
Комната в "Зубах Дельфина" - три стены выкрашены в темно-красный
цвет, а четвертая - в лавандовый. Лампы из лавандового стекла в свинцовых
рамах висели среди бронзовых клеток с насвистывающими белыми и розовыми
птичками, и весь потолок казался вихрем трепещущих крыльев и огоньков.
Масрийский очаг во всю длину красной стены был старой постройки.
Поклонение Масримасу не допускало смотреть на открытый огонь. Вязанки
хвороста незаметно для глаза зажигались позади причудливого железного
кружева, которое быстро раскалилось и холодной весенней ночью полыхало
палящим жаром. В стене лавандового цвета находилось единственное большое
окно с пергаментной шторой, которую можно было опустить, и тогда вся
комната становилась темно-красной.
За окном виднелся маленький двор, мандариновые деревья и мраморный
бассейн с полосатыми рыбками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55