Знаю я все
эти дела. Затем сюда и приехала, чтобы ломать всю эту издательскую
систему, в которую, между прочим, входят и мощнейшие залежи стереотипов в
головах драгоценных моих юных дарований. Вроде акушерки я тут. Ничего,
творцы мои милые, будем рожать... А это всегда больно.
Между прочим, куда запропастился Кешка? А вот и он - свистнул во
дворе и единым духом взлетел по лестнице. Глаза квадратные, лицо бледное,
аж веснушки позеленели, от бурного дыхания цепочка на - груди прыгает.
- Атас, парни! У Дара шмон!
Стас вскочил, опрокинув на джинсы кружку с горячим чаем. Пока он
ругался сквозь зубы, ухватила Кешку за шейный платок и почти насильно
заставила сесть.
- Тихо ты. Кто?
- А я знаю?
- Тогда почему решил, что именно шмон?
- Ого, ты бы слышала, как разговаривают! Двое! В штатском! И
участкового нету! И вообще...
- Ты там был?
- Что я, дурной... Я хотел Дара через окно вызвать. Подошел из сада,
слышу - голоса. Официальные такие. Дару про его нехорошее поведение
рассказывают и санкциями грозятся. "Диссидент" говорят. Какой диссидент?
Дар отроду поэт...
- Они тебя не видели?
- Еще чего. Я на дерево влез и за стволом спрятался.
- И что?
- А ничего. Дарка сидит злющий, дымит, как паровоз, отругивается, но
чувствую - на пределе уже. А эти... даже в бумагах на столе роются...
Мальчишки мои, кажется, перепугались - в таком возрасте все склонны
преувеличивать собственную значимость.
- Ладно, вы тут посидите, только не разбегайтесь, а я схожу посмотрю.
Стас глянул на меня с недоумением:
- Ты что? Я тебя одну не пущу.
- Да брось ты, Стас. Мне одной удобнее. А по деревьям я тоже лазать
умею.
- Ну ты, мать, вообще меня западло держишь?
И Стас решительно принялся натягивать куртку.
- Стас, не ходи. Я быстро вернусь. А ты лучше позвони Дару.
Посмотрим, ответит ли и что именно.
После небольшой перепалки мне все-таки удалось уйти одной. Это было
необходимо - ведь я вовсе не думала забираться на дерево, чтобы заглянуть
в окно домика Дара. Я просто-напросто оказалась в его комнате, неслышимая
и невидимая. Ситуацию я там застала интересную.
За кухонным столом тихо-мирно сидели трое. Взъерошенный Дар вскрывал
трехлитровую банку малинового сока, заготовленного на зиму.
Пока он сражался с консервным ключом, я внимательно разглядывала его
гостей. Один их них мне незнаком совсем - какой-то потертый, мышастого
цвета и таких же манер. Иногда лицо его болезненно передергивалось
неприятной гримасой. Не люблю я таких лиц. Чудится мне тайная гадостность
в людях с подобными лицами. В прошлом веке сказали бы - "печать порока".
Впрочем, может быть, у него просто больная печень.
А вот второго я где-то видела... И в этот момент он повернулся. Ба!
Да это же бывший старший уполномоченный! Он-то как сюда попал? Ты гляди...
никак не желает "пост оставлять". Ну, я тебе!..
Дар наконец открыл банку. Рубиновый напиток пролился в зеленое стекло
и вспыхнул черными огнями. Я проглотила слюну: сок Дар готовил классно, с
лимонной корочкой, с корицей...
- А вот интересно, чего это вы ко мне вообще приперлись? - задумчиво
спросил Дар, вытирая испачканные малиной губы.
- Исключительно из благих побуждений, - с торопливой готовностью
откликнулся старший уполномоченный. - Вы, молодой человек, отчета себе не
отдаете...
- Да? Ну, может быть. Но с какой стати я этот отчет должен вам
отдавать?
- А как же? А как же? Вы ж не в пустыне живете, не на острове
необитаемом, а среди людей. А с людьми надо считаться. С обществом, так
сказать...
- Да чем я обществу помешал?
- Эх, молодо-зелено... Поглядеть на вас - сердце разрывается. Молодой
парень, уже год нигде не работает, на что живет - непонятно...
- У меня были сбережения, - быстро ввернул Дар.
- Да? Допустим. Но в нашем обществе человека, который нигде не
работает, называют тунеядцем...
- ...и даже принудительно лишают его этого названия путем
командировки на лесоповал, - язвительно заметил Дар.
Гости скучно переглянулись, затем негромко высказался серый:
- А что вы себе думаете? Если так и дальше будет продолжаться, я
посчитаю своим долгом поставить в известность участкового...
- Да литератор я, литератор, понимаете? Стихи пишу! - рявкнул Дар.
Вот тут старший уполномоченный почувствовал себя в своей стихии:
- Литера-атор... Книжечки извольте предъявить? Что, нету? Стишочки в
местной газетке? Литература, нечего сказать. Да и, кстати, о книжечках.
Что вы читаете? Я тут поинтересовался вашей библиотекой - сплошной
самиздат и тамиздат!
- А это что, до сих пор запрещено? - наивно округлил глаза Дар.
- А ты не храбрись. По такому подбору можно судить об умонастроениях
и...
- ...о лояльности, - тихо закончил фразу Дар.
- Если угодно. А что? Не так? И ведь результат же налицо: райком
комсомола до сих пор расхлебывает кашу, которую вы заварили. Помните
майский концерт? Что вы там читали, Дар? Это, простите великодушно, просто
уж какая-то порнография.
Дар фыркнул. Он вспомнил выступление молодых поэтов в одном из
городских училищ. Поглядел он с эстрады в зал на глупые, эмалево блестящие
глаза хихикающих девиц, на туповатые лица вполне созревших сексуально
акселератов... И его понесло. Он вывалил на головы юнцов и юниц все
хулиганские буриме, придуманные им и его развеселыми друзьями сугубо для
домашнего чтения под пятую бутылку вина, все армейские экзерсисы, в
сочинении которых изощрялась компания псевдолейтенантов на очередных
офицерских сборах. Концерт имел шумный успех...
Старший уполномоченный победно продолжал:
- А в прошлом году летом у вас англичане какие-то гостили!
- Да вы что?! - захлебнулся возмущением Дар. - Как вы смеете? Следили
за мной?
Гости оставили возмущение поэта без внимания, зато старший
уполномоченный с коварной улыбочкой вытащил из-за диванной подушки
затрепанный журнала "для мужчин".
- Это они вам подарили?
Дар уже не знал - смеяться ему или гневаться. Я долго не могла
понять, почему он сразу не выгнал в шею непрошеных визитеров, а потом
почувствовала: каким-то жутким, мистическим холодком веяло от этого
разговора, от двух жалких, но все же странно грозных людей, по-хозяйски
расположившихся в кухне Дара.
- И вообще! - продолжал старший уполномоченный. - Народ к вам толпами
шляется! Девки размалеванные! Песни орут! Притон какой-то, соседи
жалуются. Прекратите вы это все, пока не поздно, мой вам добрый совет...
пока. А иначе - будем принимать меры.
Мне это все порядком надоело. И я не могла удержаться от мелкой
пакости: стакан в руке старшего уполномоченного вдруг шевельнулся и
опрокинулся. Надеюсь, это не отстирается. Дешевка, конечно, не месть даже
- мстишка, но уж очень хотелось.
А дела-то, между прочим, у Дара неважные. Нервов ему помотают, это
точно. Слава Богу, времена другие: раньше-то по "сигналу общественности" и
вправду могли на лесоповал...
Дома меня ждали встревоженные Санька, Матвей и Стас. Кешка не утерпел
и вернулся под окно Дара. Вскоре они пришли вместе - непрошеные гости
наконец избавили поэта от своего присутствия, пригрозив долгой отныне
"дружбой".
Мы впали в уныние. Не то, чтобы боялись, скорее - было противно. Дар
петушился:
- Да чего они мне сделают! Телегу на работу - так некуда... А из
комсомола я и сам выбыл...
Да, трудно отнять что-либо у человека, не имеющего ничего. Дар,
насколько мне известно, умудрялся жить на сумму пятьдесят копеек в день,
причем сочинил целую философию по этому поводу. Там были и всем известные
постулаты вроде: "Не в деньгах счастье", и совсем свежая мысль: "Можно
прожить вообще без денег". Мы когда-то крупно поцапались с Даром - мне
противна эта философия нищеты, а Дар утверждал, что меня снедает гордыня и
суета, приводил в пример йогов, дервишей и странствующих миннезингеров. Ну
поэт, что с него возьмешь. Что йогам - им хорошо. Завязался узлом и сиди
спокойно. Развязался, руку протянул, банан съел и спи себе на гвоздях.
Тепло, и ментовка не вяжется. А любой дервиш или миннезингер у нас
называется просто - "бомж". Со всеми вытекающими из этого названия
последствиями. Так-то.
Наверное, это очень субъективно. Я, например, лучше с голоду помру,
чем протяну руку за подаянием. Возможно, именно это и называется гордыней.
Но когда я смотрю на вечно веселого Дара, мне хочется быть богатой. Для
того, чтобы анонимно назначать этим охламонам стипендии. Пусть сидят по
своим кельям и без тягостных забот о куске насущном ваяют нетленку. Пусть
спокойно женятся и заводят детей. Пусть ездят, куда захотят. Ну невыносимо
же видеть их существование! А ведь еще не вывелись умники, знающие точный
рецепт: надобно всем этим поэтам идти работать на заводы к станкам. Смену
отработал, а вечером и по выходным пиши себе на здоровье вирши про
доблестный рабочий класс и героическое крестьянство.
А, ладно. Так и мозги продумать недолго. Тем более, что от меня
требуются не абстрактные размышления, а вполне конкретная помощь вполне
конкретному человеку.
- Знаешь что, Дар... Ты бы уехал на время а? Сезон еще не закончился,
хочешь поработать спасателем где-нибудь на побережье? Представляешь, пляж,
музыка, шашлыки, девочки... а?
- Никуда я не поеду. Чего они ко мне привязались? Я в своем городе, в
своем доме. Верни-ка ты мне рукописи. И вообще, парни, у кого есть что из
моих вещей, тащите обратно. А то не ровен час, могут и вас тряхануть...
- Но-но. Ты не увлекайся все-таки, не тридцать седьмой год. Я склонен
думать, что это была, так сказать, демонстрация.
Дар повернулся к Стасу:
- Это как же?
- Ну, понимаешь, скорее всего соседи накапали. Сам подумай - живет
одинокий молодой человек, бабы к нему ходят... Ходят?
- Само собой.
- Ну вот. Дружки собираются, отнюдь не абстиненты. Не работает опять
же нигде. А народ у нас хорошо дрессированный, бдительный. Четко усвоил,
что нет такого звания - российский литератор, а есть - бездельник и
тунеядец. Усек?
- Да чего я им сделал?
- Ну ты ж бумагу все-таки мараешь. А они - бойцы идеологического
фронта, вечно на посту. Пугнули тебя, да и все. Это, скорее всего, за тот
концерт, чтоб не выпендривался.
- Это они-то будут дешевыми пугалками заниматься?
- А ты уже терновый венец примериваешь? Пострадать захотелось, слава
Бродского покоя не дает? Не суетись, Дар, далеко нам до Бродского. А
эти... Лучше ж перебдить, чем недобдить. Вот они и стараются. Натура
такая! Вернее - привычка...
- Ну я им сделаю...
- Тихо, тихо... рано расхрабрился. Или, может, уже начинать собирать
подписи в твою защиту? Не цените вы своего счастья! Это ж только у нас
автору гарантировано, что у него хоть какие читатели будут, хоть
общественность поинтересуется...
Матвей в разговоре не участвовал. Я знала, почему. Лет пять тому
назад Матвея с треском выперли из института. Парень на одном знаменитом
теперь рок-фестивале спел две песни - и привет. Общественность
возмутилась. С тех пор кочевал по градам и весям то дворником, то
грузчиком. Петь он не перестал, но на фестивали больше не ездил. Он вообще
какой-то странный стал: не ел почти ничего, курил много, читал запоем - и
все про Индию. Я было решила, что очередной рерихнутый, но вроде нет. Я
надеялась разговорить его потихоньку, приручить исподволь. Хорошо уже то,
что он начал приходить часто на наши посиделки.
Последствия визита двух людей к Дару не замедлили проявиться по
скучным провинциальным прописям. Все, как обычно. Для начала Дару
намекнули, чтобы в дом к местной литературной знаменитости он больше не
приходил. Из областной газеты ему вернули два стихотворения, уже было
поставленных в номер, причем сказали, что стихов более приносить не нужно.
Затем сняли с обсуждения в литературном объединении заявленную за три
месяца рукопись. Руководитель объединения шепотом выматерил Дара в туалете
и посоветовал думать, с кем ссориться. Дару отказали в приеме на работу
машинистом сцены театра оперетты. И наконец, пополз по городу слушок,
после чего особо впечатлительные знакомые поэта при встрече с ним стали
переходить на другую сторону улицы.
Хуже всего, что ничего не делалось в открытую. Стихи вернули? Так
газета вообще стихов печатать не обязана, только к праздникам специальные
"датские", места же нет, вы же знаете, как перегружены газетные площади!
Рукописи не стали обсуждать? Так дрянь же рукопись, автор - явный
Графоман. На работу не взяли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12