Откуда же они во мне берутся?
— Они всегда были. Элементарные частицы, из которых ты состоишь, находятся в своеобразном колебательном движении. Они пульсируют. На это расходуется энергия. Как с вершин бушующих морских волн ветер срывает клочья пены, такие же «клочки» флуктуаций энергии срываются с поверхности элементарные частиц и уносятся в бесконечность. Это и есть гравитоны. Конечно, элементарные частицы из-за этого стареют, они уменьшаются в массе, но чтобы заметить это, нужны миллиарды и миллиарды лет.
— Другими словами, — подсказал Ужжаз, — во Вселенной идет непрерывный процесс перетекания материи из вещественного состояния в гравитационное поле. Вселенная стареет. Но я отвлекся, это уже космогония.
— А если бы частицы не испускали гравитонов? — спросил Тоник. — Тогда что?
— Тогда во Вселенной наступил бы хаос, она бы лишилась сил, управляющих движением небесных тел, каждое из которых двигалось бы само по себе не взирая на соседей, какими бы гигантами они ни были. И это еще не все. Лишенная силы притяжения, Земля бы мгновенно освободилась от лишнего груза: рассталась бы с атмосферой, вышвырнула бы вон камни, пески, животный мир, выплеснула бы моря и океаны с осьминогами и каракатицами. А скорее всего она сама бы рассыпалась на части и развеялась бы в мировом пространстве. Солнце, звезды, галактики ждала бы такая же участь. Все бы взорвалось, распалось, рассыпалось. Или вот, что такое время? Простой вопрос. Как думаете?
— Время — это… — Квинт сморщил нос и глянул на потолок. — Пока я говорил и думал прошло время, а пока говорил, что пока я говорил и думал, опять прошло время. Короче говоря, время есть время и этим все сказано.
— Видишь, не так-то просто. Всяк понимает его по-своему. Время — это форма существования материи и, вполне вероятно, оно состоит из частиц: назовем их времятонами.
Всякое физическое поле можно превратить в вещество. Взять обратный процесс аннигиляции — образование пар. При этом из света рождается, допустим, электрон и обязательно в паре со своей античастицей — позитроном. Раз поле тяготения, суть гравитоны, обладает массой и энергией, значит, и его можно превратить в вещество. Интересно, верно? Из куска пространства получить, скажем, свинец. Время тоже можно превратить, например, в ртуть или в резину. В свободное время я как-нибудь займусь временем, а сейчас нет времени. Согласитесь, очень и очень занятная проблема. Что произойдет при встрече гравитона с антигравитоном? Никто не знает. А я думаю, родятся времятоны. Значит, пространство превратится во время, а ведь между ними прямая неразрывная связь. Но у времятона должна быть своя античастица. А что произойдет при их встрече? Вот она, область неизведанного! Признаться, мне не терпится узнать это. Хочется искать, экспериментировать, но не годится бросать начатое дело. Скоро старт.
— Фил, а если бы вдруг время пропало, не стало бы его, что тогда?
— Абсолютный покой и абсолютный нуль. Застынет в движении свет, остановятся на орбитах электроны, застынут все электромагнитные и гравитационные волны. Вселенная перестанет быть вселенной, материя — материей. Получилось бы нечто интересное и непонятное — все есть и ничего нет. Да что об этом говорить! Для нас важнее надежно установить иразер. Так вот: мы создадим вокруг него поле антитяготения, поднимемся вместе с ним на высоту нескольких сот километров, чтобы атмосфера не была помехой, и уравновесим напряженность полей. Оттуда и стартуем. Само собой разумеется, что подниматься будем строго по вертикали над полюсом. Пусть луч вращается вокруг своей оси.
— Но мы же слишком тяжелые, — сказал Тоник.
— Все находящееся в кабине, а значит, и самих себя мы окутаем нуль-пространством. По отношению к инфракрасному лучу нас как будто не станет. Сама же кабина, считай, невесома, и поэтому луч мгновенно ее выбросит и понесет на себе. Мы сэкономим много времени.
— Меня волнует вопрос, — сказал Тоник. — Как избежать метеоритной опасности? Я где-то читал, что всякая пылинка при столкновении с ракетой, летящей с околосветовой скоростью, превратит ее в облако раскаленного газа. Даже атомы становятся разрушительными снарядами.
— О, Тоник, эта задача уже разрешена. У нас готов гравитопреобразователь, который окружающее кабину поле тяготения на миллионы километров по ходу движения превратит в поле антитяготения. Все метеоры, астероиды, и даже атомы, попавшие в него, будут вышвырнуты с дороги.
— А у меня более насущный вопрос, — сказал Квинт. — Как будем управлять иразером? Надо же изменять направление луча. Рулем или штурвалом?
— Управление простое. Как вожжами. Раз поле тяготения беспредельно и все пространство пронизано своего рода нитями тяготения, значит, в луче будет находиться множество этих незримых нитей, связывающих кабину с Землей, в частности — с иразером. Остается только умело дергать нити. Не рукой, конечно, и не ногой. Это будут исполнять по нашему желанию тончайшие, чувствительные к биотокам мозга электронные механизмы. «Дерни» ряд нитей с одной стороны и иразер повернется согласно команде. Он повернется на какую-то долю угловой минуты, а мы прочертим дугу в миллиарды километров. Здесь нужен точный, очень точный расчет. Скажи, Квинт, расчеты меня когда-нибудь пугали?
— Тебя ничто не пугало, а расчеты и подавно. Это твоя стихия.
— А как обстоит дело с посадкой на планету? — спросил Ужжаз.
— При посадке на планету в разреженных слоях атмосферы мы стравливаем часть нуль-пространства, становимся слегка весомыми, и луч нас уже нести не сможет, а упасть гораздо комфортабельней, и мы, совершив плавную посадку, при необходимости облачаемся в скафандры и отправляемся куда нам вздумается.
— Все так, — согласился Квинт. — Комфорт — это хорошо, я люблю его. Приучили с детства. Но ведь планета вращается вокруг своего светила и вместе с кабиной выйдет, вынырнет из-под луча, как потом его поймаешь?
— Ты забыл, что кабина с иразером связана нитями тяготения. Это не прочный, но зато надежный рычаг. Куда планета, туда и луч. А когда нужно продолжить путешествие, мы забираемся в кабину, подымаемся ввысь, планета из-под нас убегает по своей орбите, путь вперед открыт, мы окутываемся нуль-пространством и фьюить, дальше. Но горе, если мы замешкаемся при посадке. Тогда кабина врежется в поверхность, после чего никто не отличит мои атомы от ваших. Но мы этого, конечно, не допустим.
— Думаю, что не допустите, — улыбнулся Ужжаз.
— И не допустим, — серьезно сказал Квинт.
Глава одиннадцатая
Собственное время. Ужжаз соглашается. Батискаф. Бедный Тоник. На полюсе. Старт.
Я думал, мы близки к завершению всех работ. Но я рано успокоился. Оказывается, целая проблема наступала нам на пятки. Я узнал об этом, когда стали подсчитывать, сколько брать с собой провизии. Она нам потребуется в основном на остановках. В самой же кабине, летящей со световой скоростью, провизия не нужна, потому что время в ней равно нулю. Поэтому все жизненные процессы остановятся и, хотя мы будем живы, в нас ни одна клетка не шевельнется, ни один нерв не дрогнет. Для этого нужно время. Мы будем живы, но думать и соображать не сможем. Чтобы мыслить, нужно время, а его нет. Если мы думать не будем, кто же даст приказ «дергать» нити тяготения? Бессмысленно отправляться. Правда, мы будем вечно живы. Но какая же это жизнь!
Сколько, черт подери, вопросов! А ведь человечеству рано или поздно придется их решать. Мне стало стыдно, что я так расхвастался перед Марлисом и остальными. Я уж не говорю о своих помощниках.
Поручив Квинту с Тоником изготовлять точные приборы, аппаратуру и механизмы по готовым чертежам, мы с Ужжазом стали усиленно экспериментировать. В бога я не верю, но само небо послало мне Ужжаза. Не знаю, что бы я без него делал. Самая правильная в мире пословица: ум хорошо, а два лучше.
Задача была предельно ясна — создать в кабине автономное, свое собственное замедленное время.
Как я уже говорил, у меня было предположение, что время, как одна из форм существования материи, состоит из своеобразных частиц — времятонов. Мы были обязаны их открыть. И мы открыли их. Легко сказать, открыли. А сколько, например, лично я здоровья потерял? Ужжаз в этом отношении был крепче меня.
Времятон — это почти точка в геометрическом значении слова, то есть то, что не имеет ни длины, ни ширины, ни глубины. Но это вовсе не предел делимости материи. Если двум таким точкам сообщать одну из указанных величин, например, длину, они соединятся и, став как бы тяжелее вдвое, уменьшат свою скорость, которая равна кубу скорости света. Я ее не измерял (попробуй, измерь), таков был результат вычислений. С уменьшением скорости замедляется и время.
Самое главное, нужно утяжеленные времятоны пустить в кабине по кругу, иначе они безвозвратно улетят по прямой в бесконечность. Для их движения преград вообще не существует. Важно дать времятонам первоначальный толчок. Тогда уж никто и ничто не собьет их со своих орбит. Когда они начнут двигаться по кругу, основная масса будет лететь у стенок, к центру их будет меньше и, наконец, в самом центре вообще не будет. В этом есть своя выгода. Если находиться у стенки, время будет замедленно в два раза, чем дальше от нее, тем более замедленно и в центре оно равно нулю. Получаются своеобразные временные пояса. Таким образом можно регулировать ход времени, приближаясь или удаляясь от стенок кабины.
Механизм взаимодействия времятонов с телами я не выяснял. Некогда. Это просто их особенность, качество, которое мы воспринимаем как время.
При встрече гравитона с антигравитоном происходит аннигиляция и рождаются четыре времятона. Но так как они и без того всюду есть, то рожденные времятоны соединяются с имеющимися и увеличиваются вдвое, что нам и нужно было. Я говорю это просто, а на самом деле тут сплошная абстракция. Долго бились, как сообщить времятонам круговое движение. Был момент, когда я уже отчаялся и думал, что это вообще неразрешимо. Однако Ужжаз молодец. Он не дал мне впасть в отчаяние, он охладил меня, осадил и поставил на место. Я благодарен ему за это. Да, нет предела ухищрениям ума человеческого. И мы добились своего. Эксперимент был очень тонкий и ответственный, отклонение от точного расчета не превышало двадцать восьмой цифры после запятой. Зная, что пространство, суть гравитоны, искривляется, мы искривили, придали вихреобразный вид полям тяготения и антитяготения. В момент искривления гравитоны столкнулись с антигравитонами и произошла аннигиляция. Рожденные времятоны повторили их конфигурацию. Время замкнулось. Это была большая победа над силами природы. Я не поверил, когда узнал, что мы решили эту недосягаемо трудную проблему в три месяца. Они пролетели для меня, что трое суток. Я похудел и осунулся, зато получил небывалое внутреннее удовлетворение. А что может быть лучше этого! Ужжаз, могучий ум которого получил достойную работу, тоже был очень рад. Не дремали и Квинт с Тоником. Я остался ими доволен. Они, не жалея себя, не досыпая, в точности выполняли порученное им дело.
Приходила несколько раз Лавния, а о чем мы с ней говорили — не помню. Эти времятоны забили все ячейки моей памяти.
Но не успел я насладиться нашим триумфом, как наступило разочарование. Ужжаз нашел одно серьезное упущение, которое в будущем привело бы к неминуемой катастрофе. Он скромно сказал «образуется» и ушел в соседнюю комнату думать.
— Ты что-то приуныл, Фил? — спросил Квинт.
— Видел ли ты когда-нибудь водяную струю, бьющую из брандспойта?
— Однажды, издалека, когда тебя искал.
— Если пожарник резко наклонит брандспойт, струя прерывается, правильно? Она идет веером, потому что состоит из отдельных частичек воды, она не твердая.
— Это понимают даже животные.
— А луч, который нас понесет, состоит из отдельных тепловых квантов, значит…
— Я понял, не продолжай. Луч тоже прерываем. Когда дадим команду на поворот иразера, он, конечно, повернется, но луч-то прервется, и новые порции тепла пойдут в новом направлении, а мы, Фил, останемся на огрызке луча. У-у. Что же теперь?
— И не из таких положений находили выход, — встряхнулся я. — Продолжим работу.
Мне все же удалось добиться, чтобы инфракванты всего луча одновременно как бы напрягались, правда, ненадолго, всего на пятьсот наносекунд, но этого времени достаточно, чтобы успеть повернуть иразер. И то, что луч в этот момент выгнется дугой — неважно, главное, он не прервется. Он тут же восстановит свою прямолинейность. Ужжаз пожал мне руку и сказал «неплохо». Он не стыдился, что сам не смог решить задачу. А я, конечно, не зазнавался.
Осталось сделать приемник, позволяющий принимать изображение прошлого — хроноскоп. Изготовить его мог бы любой радиотехник, но изображение получилось бы плоским, черно-белым и ограниченным рамкой. Я с этим мириться не мог. Уж делать, так делать.
Волны, несущие изображение, слабы и невидимы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
— Они всегда были. Элементарные частицы, из которых ты состоишь, находятся в своеобразном колебательном движении. Они пульсируют. На это расходуется энергия. Как с вершин бушующих морских волн ветер срывает клочья пены, такие же «клочки» флуктуаций энергии срываются с поверхности элементарные частиц и уносятся в бесконечность. Это и есть гравитоны. Конечно, элементарные частицы из-за этого стареют, они уменьшаются в массе, но чтобы заметить это, нужны миллиарды и миллиарды лет.
— Другими словами, — подсказал Ужжаз, — во Вселенной идет непрерывный процесс перетекания материи из вещественного состояния в гравитационное поле. Вселенная стареет. Но я отвлекся, это уже космогония.
— А если бы частицы не испускали гравитонов? — спросил Тоник. — Тогда что?
— Тогда во Вселенной наступил бы хаос, она бы лишилась сил, управляющих движением небесных тел, каждое из которых двигалось бы само по себе не взирая на соседей, какими бы гигантами они ни были. И это еще не все. Лишенная силы притяжения, Земля бы мгновенно освободилась от лишнего груза: рассталась бы с атмосферой, вышвырнула бы вон камни, пески, животный мир, выплеснула бы моря и океаны с осьминогами и каракатицами. А скорее всего она сама бы рассыпалась на части и развеялась бы в мировом пространстве. Солнце, звезды, галактики ждала бы такая же участь. Все бы взорвалось, распалось, рассыпалось. Или вот, что такое время? Простой вопрос. Как думаете?
— Время — это… — Квинт сморщил нос и глянул на потолок. — Пока я говорил и думал прошло время, а пока говорил, что пока я говорил и думал, опять прошло время. Короче говоря, время есть время и этим все сказано.
— Видишь, не так-то просто. Всяк понимает его по-своему. Время — это форма существования материи и, вполне вероятно, оно состоит из частиц: назовем их времятонами.
Всякое физическое поле можно превратить в вещество. Взять обратный процесс аннигиляции — образование пар. При этом из света рождается, допустим, электрон и обязательно в паре со своей античастицей — позитроном. Раз поле тяготения, суть гравитоны, обладает массой и энергией, значит, и его можно превратить в вещество. Интересно, верно? Из куска пространства получить, скажем, свинец. Время тоже можно превратить, например, в ртуть или в резину. В свободное время я как-нибудь займусь временем, а сейчас нет времени. Согласитесь, очень и очень занятная проблема. Что произойдет при встрече гравитона с антигравитоном? Никто не знает. А я думаю, родятся времятоны. Значит, пространство превратится во время, а ведь между ними прямая неразрывная связь. Но у времятона должна быть своя античастица. А что произойдет при их встрече? Вот она, область неизведанного! Признаться, мне не терпится узнать это. Хочется искать, экспериментировать, но не годится бросать начатое дело. Скоро старт.
— Фил, а если бы вдруг время пропало, не стало бы его, что тогда?
— Абсолютный покой и абсолютный нуль. Застынет в движении свет, остановятся на орбитах электроны, застынут все электромагнитные и гравитационные волны. Вселенная перестанет быть вселенной, материя — материей. Получилось бы нечто интересное и непонятное — все есть и ничего нет. Да что об этом говорить! Для нас важнее надежно установить иразер. Так вот: мы создадим вокруг него поле антитяготения, поднимемся вместе с ним на высоту нескольких сот километров, чтобы атмосфера не была помехой, и уравновесим напряженность полей. Оттуда и стартуем. Само собой разумеется, что подниматься будем строго по вертикали над полюсом. Пусть луч вращается вокруг своей оси.
— Но мы же слишком тяжелые, — сказал Тоник.
— Все находящееся в кабине, а значит, и самих себя мы окутаем нуль-пространством. По отношению к инфракрасному лучу нас как будто не станет. Сама же кабина, считай, невесома, и поэтому луч мгновенно ее выбросит и понесет на себе. Мы сэкономим много времени.
— Меня волнует вопрос, — сказал Тоник. — Как избежать метеоритной опасности? Я где-то читал, что всякая пылинка при столкновении с ракетой, летящей с околосветовой скоростью, превратит ее в облако раскаленного газа. Даже атомы становятся разрушительными снарядами.
— О, Тоник, эта задача уже разрешена. У нас готов гравитопреобразователь, который окружающее кабину поле тяготения на миллионы километров по ходу движения превратит в поле антитяготения. Все метеоры, астероиды, и даже атомы, попавшие в него, будут вышвырнуты с дороги.
— А у меня более насущный вопрос, — сказал Квинт. — Как будем управлять иразером? Надо же изменять направление луча. Рулем или штурвалом?
— Управление простое. Как вожжами. Раз поле тяготения беспредельно и все пространство пронизано своего рода нитями тяготения, значит, в луче будет находиться множество этих незримых нитей, связывающих кабину с Землей, в частности — с иразером. Остается только умело дергать нити. Не рукой, конечно, и не ногой. Это будут исполнять по нашему желанию тончайшие, чувствительные к биотокам мозга электронные механизмы. «Дерни» ряд нитей с одной стороны и иразер повернется согласно команде. Он повернется на какую-то долю угловой минуты, а мы прочертим дугу в миллиарды километров. Здесь нужен точный, очень точный расчет. Скажи, Квинт, расчеты меня когда-нибудь пугали?
— Тебя ничто не пугало, а расчеты и подавно. Это твоя стихия.
— А как обстоит дело с посадкой на планету? — спросил Ужжаз.
— При посадке на планету в разреженных слоях атмосферы мы стравливаем часть нуль-пространства, становимся слегка весомыми, и луч нас уже нести не сможет, а упасть гораздо комфортабельней, и мы, совершив плавную посадку, при необходимости облачаемся в скафандры и отправляемся куда нам вздумается.
— Все так, — согласился Квинт. — Комфорт — это хорошо, я люблю его. Приучили с детства. Но ведь планета вращается вокруг своего светила и вместе с кабиной выйдет, вынырнет из-под луча, как потом его поймаешь?
— Ты забыл, что кабина с иразером связана нитями тяготения. Это не прочный, но зато надежный рычаг. Куда планета, туда и луч. А когда нужно продолжить путешествие, мы забираемся в кабину, подымаемся ввысь, планета из-под нас убегает по своей орбите, путь вперед открыт, мы окутываемся нуль-пространством и фьюить, дальше. Но горе, если мы замешкаемся при посадке. Тогда кабина врежется в поверхность, после чего никто не отличит мои атомы от ваших. Но мы этого, конечно, не допустим.
— Думаю, что не допустите, — улыбнулся Ужжаз.
— И не допустим, — серьезно сказал Квинт.
Глава одиннадцатая
Собственное время. Ужжаз соглашается. Батискаф. Бедный Тоник. На полюсе. Старт.
Я думал, мы близки к завершению всех работ. Но я рано успокоился. Оказывается, целая проблема наступала нам на пятки. Я узнал об этом, когда стали подсчитывать, сколько брать с собой провизии. Она нам потребуется в основном на остановках. В самой же кабине, летящей со световой скоростью, провизия не нужна, потому что время в ней равно нулю. Поэтому все жизненные процессы остановятся и, хотя мы будем живы, в нас ни одна клетка не шевельнется, ни один нерв не дрогнет. Для этого нужно время. Мы будем живы, но думать и соображать не сможем. Чтобы мыслить, нужно время, а его нет. Если мы думать не будем, кто же даст приказ «дергать» нити тяготения? Бессмысленно отправляться. Правда, мы будем вечно живы. Но какая же это жизнь!
Сколько, черт подери, вопросов! А ведь человечеству рано или поздно придется их решать. Мне стало стыдно, что я так расхвастался перед Марлисом и остальными. Я уж не говорю о своих помощниках.
Поручив Квинту с Тоником изготовлять точные приборы, аппаратуру и механизмы по готовым чертежам, мы с Ужжазом стали усиленно экспериментировать. В бога я не верю, но само небо послало мне Ужжаза. Не знаю, что бы я без него делал. Самая правильная в мире пословица: ум хорошо, а два лучше.
Задача была предельно ясна — создать в кабине автономное, свое собственное замедленное время.
Как я уже говорил, у меня было предположение, что время, как одна из форм существования материи, состоит из своеобразных частиц — времятонов. Мы были обязаны их открыть. И мы открыли их. Легко сказать, открыли. А сколько, например, лично я здоровья потерял? Ужжаз в этом отношении был крепче меня.
Времятон — это почти точка в геометрическом значении слова, то есть то, что не имеет ни длины, ни ширины, ни глубины. Но это вовсе не предел делимости материи. Если двум таким точкам сообщать одну из указанных величин, например, длину, они соединятся и, став как бы тяжелее вдвое, уменьшат свою скорость, которая равна кубу скорости света. Я ее не измерял (попробуй, измерь), таков был результат вычислений. С уменьшением скорости замедляется и время.
Самое главное, нужно утяжеленные времятоны пустить в кабине по кругу, иначе они безвозвратно улетят по прямой в бесконечность. Для их движения преград вообще не существует. Важно дать времятонам первоначальный толчок. Тогда уж никто и ничто не собьет их со своих орбит. Когда они начнут двигаться по кругу, основная масса будет лететь у стенок, к центру их будет меньше и, наконец, в самом центре вообще не будет. В этом есть своя выгода. Если находиться у стенки, время будет замедленно в два раза, чем дальше от нее, тем более замедленно и в центре оно равно нулю. Получаются своеобразные временные пояса. Таким образом можно регулировать ход времени, приближаясь или удаляясь от стенок кабины.
Механизм взаимодействия времятонов с телами я не выяснял. Некогда. Это просто их особенность, качество, которое мы воспринимаем как время.
При встрече гравитона с антигравитоном происходит аннигиляция и рождаются четыре времятона. Но так как они и без того всюду есть, то рожденные времятоны соединяются с имеющимися и увеличиваются вдвое, что нам и нужно было. Я говорю это просто, а на самом деле тут сплошная абстракция. Долго бились, как сообщить времятонам круговое движение. Был момент, когда я уже отчаялся и думал, что это вообще неразрешимо. Однако Ужжаз молодец. Он не дал мне впасть в отчаяние, он охладил меня, осадил и поставил на место. Я благодарен ему за это. Да, нет предела ухищрениям ума человеческого. И мы добились своего. Эксперимент был очень тонкий и ответственный, отклонение от точного расчета не превышало двадцать восьмой цифры после запятой. Зная, что пространство, суть гравитоны, искривляется, мы искривили, придали вихреобразный вид полям тяготения и антитяготения. В момент искривления гравитоны столкнулись с антигравитонами и произошла аннигиляция. Рожденные времятоны повторили их конфигурацию. Время замкнулось. Это была большая победа над силами природы. Я не поверил, когда узнал, что мы решили эту недосягаемо трудную проблему в три месяца. Они пролетели для меня, что трое суток. Я похудел и осунулся, зато получил небывалое внутреннее удовлетворение. А что может быть лучше этого! Ужжаз, могучий ум которого получил достойную работу, тоже был очень рад. Не дремали и Квинт с Тоником. Я остался ими доволен. Они, не жалея себя, не досыпая, в точности выполняли порученное им дело.
Приходила несколько раз Лавния, а о чем мы с ней говорили — не помню. Эти времятоны забили все ячейки моей памяти.
Но не успел я насладиться нашим триумфом, как наступило разочарование. Ужжаз нашел одно серьезное упущение, которое в будущем привело бы к неминуемой катастрофе. Он скромно сказал «образуется» и ушел в соседнюю комнату думать.
— Ты что-то приуныл, Фил? — спросил Квинт.
— Видел ли ты когда-нибудь водяную струю, бьющую из брандспойта?
— Однажды, издалека, когда тебя искал.
— Если пожарник резко наклонит брандспойт, струя прерывается, правильно? Она идет веером, потому что состоит из отдельных частичек воды, она не твердая.
— Это понимают даже животные.
— А луч, который нас понесет, состоит из отдельных тепловых квантов, значит…
— Я понял, не продолжай. Луч тоже прерываем. Когда дадим команду на поворот иразера, он, конечно, повернется, но луч-то прервется, и новые порции тепла пойдут в новом направлении, а мы, Фил, останемся на огрызке луча. У-у. Что же теперь?
— И не из таких положений находили выход, — встряхнулся я. — Продолжим работу.
Мне все же удалось добиться, чтобы инфракванты всего луча одновременно как бы напрягались, правда, ненадолго, всего на пятьсот наносекунд, но этого времени достаточно, чтобы успеть повернуть иразер. И то, что луч в этот момент выгнется дугой — неважно, главное, он не прервется. Он тут же восстановит свою прямолинейность. Ужжаз пожал мне руку и сказал «неплохо». Он не стыдился, что сам не смог решить задачу. А я, конечно, не зазнавался.
Осталось сделать приемник, позволяющий принимать изображение прошлого — хроноскоп. Изготовить его мог бы любой радиотехник, но изображение получилось бы плоским, черно-белым и ограниченным рамкой. Я с этим мириться не мог. Уж делать, так делать.
Волны, несущие изображение, слабы и невидимы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33