Подлиниус прошелся по комнате и остановился перед зеркалом, отражавшим его во весь рост, улыбнулся, приосанился и вскинул голову.
— За Вас, Вилникс Подлиниус, — произнес он, поднимая бокал. — За Высочайшего Академика Санктафракса!
В этот момент снова раздался скрежет, па этот раз сильнее обычного. Летающая скала задрожала, Личный Кабинет закачался, и зеркало затряслось. Высочайший Академик вздрогнул, и хрустальный бокал выскользнул у него из рук. Раздался приглушенный звон разбитого стекла, а вино кровавым пятном расползлось по белоснежному меху на полу.
Высочайший Академик отступил с выражением брезгливости на лице. В это время он услышал характерный свистящий звук падающего предмета, за которым последовал жуткий грохот. Вилникс замер. Потом повернулся: на полу в тысяче мельчайших осколков лежало зеркало. Нагнувшись, он подобрал кусочек стекла и повертел его в руках.
Как там говаривала бабушка? «Зеркало разобьется — печаль в дом ворвется». Он вглядывался в темный глаз, пристально смотревший на него из острого осколка, а потом подмигнул. «Хорошо, что мы не верим в приметы», — сказал себе Подлиниус и весело за гоготал.

3. На Топях
Предводительница гоблинов — низкая приземистая гоблиниха по имени Мим — глубоко вздохнула, теребя амулеты и талисманы, висевшие на шее, и шагнула. Она вздрогнула, когда мягкая грязь просочилась между пальцами ее ног.
Скрид Пальцеруб уничижительно взглянул па нее:
— Ты все еще думаешь, что сумеешь сама пройти через Топи?
Мим не обратила внимания на его слова. Хлюп, хлюп, хлюп. Бледная липкая грязь покрыла ее лодыжки, затем икры и колени. Тогда Мим остановилась. Она понимала, что, если каким-то чудом ей самой и удастся перейти через Топи, ни старому Торпу, ни малышам никогда не сделать этого.
— Хорошо, — сказала она и сердито повернулась, продолжая проваливаться в трясину. Она подобрала юбку — грязь поднималась все выше. — Помоги мне выбраться отсюда, — произнесла она.
Скрид сделал шаг вперед и протянул костлявую белую руку. Подобно Топям, которые были его домом, каждый дюйм его тела был того же оттенка, что и бескрайняя поверхность трясины. Он вытащил гоблиниху, поставил на твердую почву и, стоя руки в боки, смерил ее презрительным взглядом.
Гоблиниха порылась в своем мешке.
— Пятьдесят с каждого, как ты сказал, — проговорила она, — это будет… — Она подсчитала. — Пятьсот.
Скрид замотал головой.
— Цена выросла, — гнусаво сказал он, передразнивая гоблиниху. — По сотне с каждого. Теперь это будет стоить столько.
— Но ведь это все наши сбережения, — выдохнула Мим. — На что же нам прикажешь жить, когда мы доберемся до Нижнего Города?
Скрид пожал плечами:
— Это меня не касается. Я не заставляю вас идти со мной. Если вы сами можете перебраться через Топи с их грязью и ядовитыми ямами, не говоря уже о свирепых мордорылах, рыбах-липучках и белых воронах, которые разорвали бы вас на кусочки, если бы заметили… Впрочем, решайте сами.
Мим угрюмо поглядела на остальных членов своего семейства, сбившихся в кучу на краю трясины. Она поняла, что выбор прост: либо они доберутся до Нижнего Города, либо они не доберутся туда никогда.
— Вот тысяча. — Гоблиниха вздохнула, отдавая деньги. — Но твоя цена непомерно высока, чересчур высока.
Скрид Пальцеруб схватил деньги и сунул их в карман. Он отвернулся, процедив сквозь зубы:
— Моя цена гораздо выше, чем вы можете себе это представить, сударыня! — И он отправился по бесцветной липкой грязи.
Семья гоблинов собрала свои пожитки.
— Ну, пошли! — нетерпеливо крикнул им Скрид. — Давайте живо. Держаться вместе. Идти там, где иду я. И не оглядываться!

4. В Башне Света и Темноты
Профессор Света был рассержен.
— Проклятые цепи, проклятое сверление, проклятый Вилникс Подлиниус! — рычал он, стиснув зубы. — Неужели требуется разрушить Санктафракс, чтобы его спасти?! — Он поднял кипу книг и начал их расставлять по полкам.
Всегда повторялось одно и то же: каждый раз, когда к летучей скале прикрепляли новую цепь, в его скромном кабинете из-за тряски наступал настоящий хаос. Бесценные аппараты ломались, уникальные опыты срывались, а библиотека оказывалась на полу.
Поставив последнюю книгу на место, профессор вернулся к письменному столу. Он уже собирался сесть, когда краем глаза заметил нечто совсем уж нежелательное. Но в этот миг раздался стук в дверь и Профессор Темноты ворвался в кабинет.
— Нам надо поговорить! — выпалил он.
Профессор Света не шелохнулся.
— Посмотрите, — мрачно произнес он.
— Что такое?
— Там. — Профессор указал на стену. — Свет!
Профессор Темноты засмеялся.
— Ну, вы должны быть довольны. Ведь свет как-никак — сфера ваших научных интересов и исследований.
— Как ваших — темнота, — огрызнулся Профессор Света. — Или, точнее, отсутствие света. Но всему свое место. И точно так же, как тьма воцарилась в сердце вашего бывшего протеже Вилникса Подлиниуса, так и свет проникает через трещины в стене. — Он повернулся и постучал по ступке. — Видите, все разваливается.
Профессор Темноты печально вздохнул:
— Мой кабинет с таком же ужасном состоянии. Первое, что сделал Вилникс, став Высочайшим Академиком, — забрал себе великолепное здание Школы Света и Темноты, отослав двух профессоров и их кафедры в полуразвалившуюся Башню Дождеведов. Взрыв, произошедший в башне, сильно повредил ее. И каждый раз, когда к скале прикрепляли новую цепь, разрушения умножались. Окончательный развал башни являлся лишь делом времени.
— Все, так больше не может продолжаться! — заявил Профессор Света. — Поэтому…
— Поэтому нам надо поговорить, — вставил Профессор Темноты.
— Поэтому, — продолжал Профессор Света, — я уже поговорил кое с кем насчет того, как изменить ситуацию.
Профессор Темноты посмотрел на своего коллегу со смешанным чувством восхищения и зависти. Несмотря на стесненные обстоятельства, старое соперничество между академиками продолжалось.
— С кем это вы успели поговорить? — спросил он.
— С Мамашей Твердопух, — последовал ответ.
— С Мамашей Твердопух?! — Профессор Темноты был ошеломлен. — С этой жадной старой курицей? Да она продаст свои собственные яйца, если ее устроит цена. Вы серьезно думаете, что мы можем ей доверять?
— Да, конечно, — ответил Профессор Света. — Мы можем доверять ей, зная, что она способна в любую минуту обмануть нас. Знание этого и будет нашей силой.

5. На задворках Нижнего Города
— Сюда, — сказал Слич, резко остановившись у ветхой лачуги.
Он отпер дверь и исчез внутри. Сопровождавший последовал за ним. Он закрыл дверь и подождал, пока крох-гоблин найдет и зажжет лампу.
— Честное слово, — вздрогнул Слич, когда обернулся при бледном свете лампы, наполнившем комнату, — вы, душегубцы, действительно кроваво-красные.
Тендон неуклюже зашаркал по комнате.
— У тебя ведь есть пылефракс или как? — начал он. — А если нет…
— Лучший пылефракс в Нижнем Городе, — заверил его Слич. — В потенциале.
— В потенциале?
— Я приобрел немного грозофракса на черном рынке, — объяснил Слич. — Все, что тебе нужно сделать, это растолочь его.
Тендон невозмутимо посмотрел на Слича.
— Ты, должно быть, думаешь, что я идиот, — произнес он наконец. — Грозофракс взрывается, когда его пытаешься растолочь. Это все знают. Только лишь его всемогущей светлости Академику известен секрет…
— Я тоже знаю этот секрет, — убежденно проговорил Слич. Он достал с полки ступку и поставил ее на маленький стол. Затем вытащил из кармана сверток, аккуратно развернул его, и взорам обоих предстал блестящий и переливающийся огнями осколок грозофракса. Держа его двумя пальцами — большим левой руки и средним правой, ибо прочие отсутствовали, Слич мягко опустил осколок в ступку.
Тендона все еще терзали сомнения:
— А в чем секрет-то?
— Вот в чем, — ответил Слич, доставая кожаный кошелек-мешочек из-за пояса. Он распустил шнурок, чтобы Тендон мог увидеть содержимое.
— И что это?
— Это порошок из коры сухостойного дерева, — объяснил Слич заговорщическим шепотом. — Самый лучший, который только можно достать.
Тендон боязливо попятился. Этот порошок доктора Нижнего Города использовали как обезболивающее перед операцией.
А Слич продолжал растолковывать:
— Обезболивающее действие порошка нейтрализует взрывоопасность грозофракса. Взрыв, так сказать, парализуется.
— Ты уверен в этом? — спросил Тендон.
— О, ради неба! — раздраженно упрекнул его Слич. — Разве ты не признавался мне, что тебе до смерти надоело тратить все заработанные тяжелым трудом деньги на питьевую воду? Разве ты не говорил, что сделал бы все что угодно, чтобы достать немного пылефракса? Уверяю тебя, что сухостойный порошок сработает! — Слич щедро насыпал порошка в ступку. — Взрыва не будет, и ты, мой друг, получишь столько пылефракса, что тебе хватит до конца жизни.
Тендон нервно теребил амулеты, висевшие на шее. Однако, несмотря на опасения, он не смог устоять против соблазнительного предложения крох-гоблина. Заплатив сто монет, как они и договаривались, Тендон взял пестик. Слич надежно спрятал деньги в карман, а затем со всех ног бросился в дальний угол лачуги, где за железной печкой сжался в комок.
— Давай, бей! — закричал он. — Порошок сработает!
И Тендон с размаху опустил пестик в ступку.
Взрывной волной с лачуги сорвало крышу. Тендона отбросило к дальней стене, разорвав на мелкие кусочки.
Слич выполз из укрытия и, пошатываясь, встал на ноги. Он взглянул па то, что когда-то было душегубцем.
— А может, и не сработает, — печально вздохнул он.

6. В таверне «Дуб-кровосос»
Мамаша Твердопух восседала за столом около входной двери. Рядом, взгромоздившись на высокий круглый табурет, сидел Форфикюль, ночной вэйф, работавший у нее. Они наблюдали, как посетители таверны поочередно окунали пивные кружки в корыто, где пенился древесный эль. Нелегальная пивоварня в погребе приносила хорошую прибыль, особенно в жаркую погоду.
Дверь открылась, и три члена Лиг вразвалку вошли в таверну. Мамаша Твердопух от досады щелкнула клювом.
— Доброго вам вечера, — прокудахтала она, избегая их взглядов, затем сняла три пивные кружки с полки и поставила их на стол. — Двадцать монет за каждую.
— Можете пить сколько влезет, — проинструктировал товарищей первый из них, завсегдатай «Дуба-кровососа». — Не так ли, Мамаша Твердопух?
Она бросила па него сердитый взгляд:
— Разумеется. Но помните правила. — Она кивнула в сторону приколоченных к стене табличек: «Не ругаться», «Не драться», «Не блевать в помещении».
— Нам об этом напоминать не надо, — заметил завсегдатай, протягивая Мамаше золотую монету — вдвое больше требуемой суммы. — Сдачу оставь себе, дорогуша, — добавил он, подмигнув.
Мамаша Твердопух не подымала глаз от кассы.
— Благодарим сердечно, — проговорила она и с треском захлопнула ящик. Только когда член Лиг отвернулся, Мамаша Твердопух подняла на него взгляд. «Ах ты, кишащий червями кусок дерьма ежеобраза», — с горечью подумала она.
— Ну-ну, тише, — мягко сказал Форфикюль, подергивая своими огромными ушами-крыльями. Мамаша повернула голову и свирепо взглянула на ночного вэйфа.
— Слышал, да? — рявкнула она.
— Я слышу все, и тебе это хорошо известно, — ответил Форфикюль. — Каждое слово, каждый шорох, каждую мысль — за грехи мои.
Мамаша Твердопух запыхтела. Перья у нее на шее встали дыбом, а желтые глаза засверкали.
— Хорош гусь! — прошипела она и кивнула в сторону столика, где уселись вновь прибывшие посетители, — Все они хороши — разодетые в пух и прах, с щедрыми чаевыми и изящными манерами. Дерьмо ежеобраза — вот они кто!
Форфикюль охотно с ней согласился. Он понимал ненависть хозяйки к членам Лиги. В результате союза с Вилниксом Подлиниусом господство Лиги на рынке питьевой воды было абсолютным. И если бы не противозаконные сделки с небесными пиратами, Мамаша Твердопух давно пошла бы ко дну.
— Ах, небесные пираты, — вздохнул Форфикюль. — Эти бесстрашные разбойники, бороздящие просторы неба и ни перед кем не склоняющие головы! Что бы мы без них делали?
— Да, действительно, — согласилась Твердопух, а перья на ее шее наконец-то улеглись. — Кстати, Облачный Волк со своими ребятами скоро должен вернуться. Надеюсь, что его поездка окажется настолько успешной, насколько он заставил меня в это поверить. В противном случае… — Тут внезапно ей вспомнился разговор с Профессором Спета. У Мамаши Твердопух заблестели глазки. — Если только не…
Форфикюль, слушавший ее размышления, захихикал:
— Орел — ты выиграла, решка — он проиграл, верно?
Она не успела ответить, как таверна содрогнулась от взрыва. Форфикюль сжал уши и завопил от боли.
— Силы небесные! — вскрикнула Твердопух, и перья на ее шее опять встали дыбом. — Это где-то неподалеку!
Когда пыль улеглось, Форфикюль разжал уши и потряс головой. Его огромные уши трепетали, как крылья гигантского мотылька.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31