Я отпраздновал свою первую крошечную победу над Владыками Ночи, очистив половину котелка; потом выложил оставшуюся кашу в миску и отнес ее лаэтянину.
Но Скрэк все еще был таким дохлым, что мне пришлось посадить его и кормить с ложки, не обращая внимания на свирепые взгляды вора и его злобное ворчание. Скин щерил зубы, как собака, но все же не отказывался глотать, — и горячая пища на глазах возвращала его к жизни.
— Да, добавка не помешала бы, — согласился я, ставя на пол пустую миску под жадным взглядом Скрэка. — Ладно, сначала вздремнем, а потом я приготовлю еще что-нибудь…
Я никак не ожидал, что эти простые слова заставят лаэтянина вскинуться так, как будто его ткнули ножом.
— Ну что тебе от меня нужно?! — с отчаянием взвизгнул Скрэк.
— Хочу откормить тебя и съесть. Голубые глаза унита широко распахнулись, и я устало засмеялся.
— Я пошутил, успокойся! Похоже, у тебя совсем нет чувства юмора…
Скрэк выпростал из-под одеяла дрожащую руку.
— Ты что, сумасшедший?! — крикнул он. — Или слепой?! Ты что, не заметил этого?!
Откинув волосы со лба, он показал мне клеймо, напоминающее распахнутый глаз, перечеркнутый наискосок извилистой линией.
— Я тан-скин, ты понял наконец, придурок?!
Я так вымотался, что мне было нетрудно ответить спокойно и ровно, на эмоции у меня просто не осталось сил:
— Понятия не имею, кто такие тан-скины. И не особо этим интересуюсь.
— Нет, ты и вправду ненормальный…
Скрэк набрал воздуху в грудь — и начал объяснять, кто такие тан-скины, то и дело срываясь на визгливый крик.
Я слушал, ничем стараясь не выдать своего удивления.
Раньше я полагал, что в во-наа самой низкой кастой является каста скинов: унит, на чьем лбу стоял знак «глаза», был обречен всю жизнь барахтаться на дне городских трущоб. Скины поставляли половину воров и грабителей как Старых, так и Новых Городов; при любых волнениях гнев представителей прочих классов обрушивался прежде всего на этих ненавистных голодранцев, во многих отношениях стоявших ниже рабов. В отличие от рабов скинов не защищали ни хозяева, ни законы, и если раб мог надеяться когда-нибудь получить вольную, то заклейменных знаком «глаза» освобождала от никчемного существования только смерть…
Но я даже не подозревал, что в во-наа встречались униты, рядом с которым любой скин мог считатъ себя Высочайшим. То были незаконнорожденные дети женщин скинов — тан-скины. Вскоре после рождения такого ублюдка клеймили знаком глаза, перечеркнутым наискосок, после чего тан-скин и его мать становились изгоями даже среди своих собратьев, бесприютными изгнанниками в городских джунглях…
— Ну, теперь ты наконец понял?! — провизжал Скрэк, продолжая демонстрировать свое клеймо.
Я взял его руку и сунул под одеяло.
— Понял, понял, ты — тан-скин. А теперь напряги остатки своих мозгов и тоже постарайся понять: там, откуда я родом, это не имеет ровно никакого значения!
Взгляд, которым вонзился в меня лаэтянин, вновь почему-то напомнил мне взгляд больной Наа-ее-лаа.
— И откуда же ты родом? — кривя губы, осведомился Скрэк.
— Я бы тебе рассказал, да ты все равно не поверишь…
Но тут за дверью вновь раздалось шипение змее-ногих хозяев ринтского леса — куда было злобе, звучащей в голосе Скрэка, до злобы в голосах ночных чудовищ! Страх окатил меня ледяным водопадом, и, чтобы не обращать внимания на повелительные фразы, вспыхивающие в моем мозгу, я начал громко рассказывать лаэтскому вору историю своего появления в во-наа.
Наверное, унит тоже готов был слушать что угодно, только не шипение ночных монстров; во всяком случае, он не перебил меня ни единым словом, пока я не закончил свой рассказ.
Владыки Ночи и я замолчали почти одновременно, и Скрэк тихо спросил:
— Значит, ты видел Небесную Твердь с той стороны?
— Да.
— И видел обитающих там богов?
— Нет. Чего нет — того нет!
— Тогда я тебе верю, — с ухмылкой заявил лаэтский вор. — Я давно подозревал, что никаких богов не существует! Послушай, раб…
— Нет, это ты меня послушай! — гаркнул я. — Мне все равно, тан-скин ты, кархан или итон, — но если ты еще раз назовешь меня рабом, я переломаю тебе все кости, запомни это!
Я не стал дожидаться ответных угроз Скрэка; встал, доплелся до другой кровати, рухнул на нее прямо в одежде и уснул мертвым сном.

Глава пятая

Ночь
Меня разбудила слабая ноющая боль в плече.
Пока я спал, действие бессмертника закончилось, значит, я продрых никак не меньше земных суток. Пора было встать и затопить камин, но сначала следовало проверить ставни…
Шум в соседней комнате в мгновение ока сбросил меня с кровати.
С тяжелым табуретом в руках я прыгнул через порог, приготовившись к худшему, — и у меня вырвался глубокий вздох облегчения: причиной грохота были вовсе не змееногие твари, а ла-этянин.
Облаченный в длинную мешковатую рубашку, Скрэк сидел на полу в окружении раскатившихся бутылок, и когда я увидел, чем он занимается, с меня мигом слетели остатки сна.
— Не смей, кретин! — я бросился к нему, но скин, стремительно обернувшись, швырнул в меня пустой бутылкой:
— Проваливай в бездну, раб!
Увернувшись от просвистевшей мимо второй бутылки, я все-таки подскочил к униту, вырвал из его руки склянку с растолченным бессмертником, но тут же понял, что уже поздно. Оранжевая масса, которой скин намазал свою ногу, успела впитаться и почти не светилась.
— Ну все, приятель, тебе крышка! — устало сказал я, швырнув склянку в угол.
Мне стоило бы сразу выкинуть это зелье в нужник, но кто мог предугадать, что вернувшаяся боль выгонит лаэтского вора из кровати и что тот отыщет в шкафу лекарство, однажды уже избавившее его от страданий? Обнаружив склянку со знакомым оранжевым снадобьем, Скрэк, не задумываясь, пустил его в ход, — но он не прошел выучки у Наа-ее-лаа и не мог знать, что тем самым не лечит, а убивает себя.
Бессмертник можно было употреблять не чаще одного раза в шесть ол, иначе он превращался в смертельный яд, не менее сильный, чем яд тор-хо.
Скрэк с ухмылкой выслушал мои объяснения, но вскоре презрительная гримаса сбежала с его лица.
Целительные свойства растения Ликса успели вступить в силу, скин больше не чувствовал боли; но, кажется, он начал улавливать признаки другого, разрушительного действия оранжевых ягод…
Я поставил табурет у двери и сел, безнадежно махнув рукой.
— Значит, я скоро должен буду отбросить копыта? — Скрэк отер крупные капли пота, выступившие на лбу.
— Интар не хотел, чтобы бессмертник дал уни-там слишком большую силу, — мрачно припомнил я слова Наа-ее-лаа. — Поэтому верховный бог наложил на дар бога Ликса заклятье: тот, кто пользуется этим растением один раз, избавляется от страданий, но тот, кто в течение короткого времени прибегает к нему дважды, — умирает.
— Хренов же ты лекарь, итон! — с ненавистью прохрипел унит.
— Я уже говорил тебе, что я не лекарь. И меня зовут Джулиан.
— Какое мне дело, как тебя зовут?! — рявкнул тан-скин.
Шатаясь, он поднялся на ноги и тут же упал на стул. Его бледное лицо стало наливаться ярко-багровой краской.
— Надеешься, что я сдохну? Ххха, как бы не так! У каждого скрэка в запасе девять жизней…
— У нас на Земле то же самое говорят про кошек, — спокойно заметил я.
Мне стоило больших трудов сохранять самообладание.
Наблюдая за тем, как лаэтянином все больше овладевает смертельный яд, я чувствовал нарастающий страх — страх остаться одному в доме, окруженном змееногими монстрами. При всех своих отвратительных качествах Скрэк был все-таки существом близкой мне породы, и мысль о том, что вскоре я останусь наедине с его трупом, нагоняла на меня лютую тоску…
Однако я ничего не мог сделать для его спасения, а потому сидел, не шевелясь, в пяти шагах от скорчившегося на стуле лаэтянина.
Тишина давила мне на уши, как ураганный ветер лунной грозы, и наконец я задал вору самый глупый вопрос, который только можно было придумать в данной ситуации:
— Слушай, а как тебя зовут? Ведь Скрэк — это всего лишь прозвище, верно?
— К-какое т-тебе… д-дело… к-как… к-как… м-меня…
Парня начала колотить крупная дрожь, он скорчился еще сильнее, коснувшись волосами коленей.
— И все-таки? — не отставал я.
— Д-д-д… Джей-ми…
Унит встал и покачнулся; его глаза приняли совершенно бессмысленное выражение.
— М-меня… з-зовут… Д-джейми… Они… они уже в доме… Надо бежать… А-а-а!
Скрэк вдруг с воплем ринулся прочь из комнаты, едва не сбросив меня с табурета.
— Куда ты?
Я перехватил безумца уже возле наружной двери и оторвал его руки от засова.
— Что ты делаешь?! Прекрати!
— Надо бежать!.. Они уже здесь!..
Я отшвырнул лаэтского вора от порога, но он с кошачьей ловкостью вскочил и бросился на меня — так, словно больная нога больше не мешала ему. Бессмертник придал щуплому парню немыслимую силу; мы с ним сцепились, как дикие звери, и покатились по полу, осыпая друг друга ударами. Наконец унит вырвался, снова метнулся к двери, чтобы отодвинуть засов…
А снаружи уже свистели торжествующие голоса:
— Ссспешите, чужаки, сспешите! Мы готовы васс вссстретить! Ссскорей, сскорей, сскорей…
— Джейми, очнись!
Я схватил Скрэка в охапку — он был горячим, как угли в камине — и оттащил от порога. Унит с воплями вырывался, а Владыки Ночи на все лады заклинали:
— Выххходите, выхходите, сскорей!..
Все-таки я оказался сильней и сумел удерживать мальчишку на кровати до тех пор, пока приступ буйного безумия не миновал.
Когда я наконец отпустил Скрэка, он заметался по постели, вращая глазами и бормоча всякую чушь. Каждое шипение змееногих заставляло его дергаться и вскрикивать, как будто его хлестали бичом; я сам физически ощущал ненависть и злобу окруживших дом ночных чудовищ.
Наконец монстры притихли, только шуршание их скользких тел продолжало доноситься из-за дверей и ставней.
Я вытер пот со лба, отогнал желание прикончить все, что оставалось в заветной бутылке, опустился на пол рядом с кроватью…
Вслед за чем потянулись самые длинные и самые томительные часы в моей жизни.
Владыки Ночи снаружи то шипели, то затихали; рассвет казался таким же далеким, как Земля, и я почти не сомневался, что Скрэку уже не дано увидеть розового великолепия лунного утра.
Крутясь на истерзанной постели, парень непрерывно бредил, и, вслушиваясь в его бормотание, я наконец-то узнал, как лаэтянин стал тем, кем он стал.
Лишь одно осталось для меня непонятным: как тан-скин ухитрился выжить, в раннем возрасте потеряв мать и оставшись один на один со всем во-наа. Он рос в сточных канавах рядом со скрэ-ками, и только эти злобные твари терпели его присутствие. От двуногих обитателей Лаэте мальчишка получал одни удары, пинки да насмешки, и быстро научился отвечать на каждую обиду вдвое или втрое, пуская в ход хитрость и подлость за неимением силы.
Он дрался со скрэками за отвратительные объедки, пережидал длинные холодные ночи в развалинах старых домов, где ютились такие же изгои, как он сам, — но даже среди них оставался парией из парий. Тан-скин, убирайся прочь! Катись в свою сточную канаву, скрэк!
— Я вырасту и убью вас всех!
Он вырос и стал вором — и неплохим вором, — но скупщики краденого давали за его товар лишь полцены в сравнении с той, какую дали бы любому кархану.
— Набрось еще хотя бы полкаты, жадный ру-мит! Чтоб тебе перерезали глотку, подлый барыга… Ну, мы еще встретимся в следующей жизни, Шардан!
Так было в Лаэте, так было в Ринте. И на воле, и в тюрьме он видел в каждом двуногом лишь угрозу, а потому всегда готов был напасть сам. Нападение — вот лучшая оборона, тан-скин с детства постиг эту мудрость на собственных ребрах и спине. Жизнь научила его многому такому, чего не следовало бы знать ни одному человеку или униту, но не научила ни молить о помощи, ни просить пощады.
В чем-то гордость Скрэка равнялась гордости Наа-ее-лаа, хотя принцесса находилась на самом верху иерархической пирамиды Лаэте, а тан-скин барахтался ниже самой нижней ее ступеньки… И, глядя на умирающего вора, я вновь и вновь ловил себя на нелепой мысли о сходстве этих двух лаэтян. Нет, должно быть, я сам слегка спятил, раз то и дело видел в злобных глазах тан-скина отражение широко распахнутых голубых глаз Наа-ее-лаа!
— Неела-а-а-а! Ямадар, ты не можешь так поступить со своей дочерью!
Я вздрогнул от дикого вопля, которым внезапно разразился Скрэк.
Кажется, я действительно сошел с ума! Откуда вор мог знать уменьшительное имя, которым я один называл лаэтскую принцессу?!.
— Огонь!.. Огонь!.. — разрывая на груди рубашку, забормотал Скрэк. — Кто-то открыл им ворота! Нет, нам не выстоять против этой орды!..
— Джейми! — я затряс лаэтянина за плечо. — О чем ты говоришь?!
Со всхлипом втянув воздух, он уставился на меня безумными глазами.
— Пустите меня! Пустите! Не-е-ет! Джулиа-а-ан!
Я едва успел удержать его на кровати.
Припадок был бурным, как лунная гроза, и оставил Скрэка совсем без сил.
Теперь с его губ срывались еле слышные бессвязные обрывки фраз, которые я ловил с напряженным вниманием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48